Текст книги "Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года)"
Автор книги: Николай Стариков
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
А новым в практических выводах было то, что придется согласовать специально эту деятельность, касающуюся вредительства, с тем партнером, при помощи которого блок только и может притти к власти.
Было еще одно очень важное в этой директиве, а именно – формулировка, что неизбежно выравнивание социального строя СССР с фашистскими странами-победителями, если мы вообще хотим удержаться. Вот эта идея выравнивания, которая была псевдонимом реставрации капитализма, и была тем специфически новым, что бросилось сразу нам в глаза, когда мы эту директиву получили.
Вышинский: Значит, если коротко суммировать содержание этого письма, то к чему сводятся основные пункты?
Радек: Мы оставались на позиции 1934 года, что поражение неизбежно.
Вышинский: И какой отсюда вывод?
Радек: Вывод из этого неизбежного поражения тот, что теперь открыто был поставлен перед нами вопрос о реставрации капитализма.
Вышинский: Значит, эта реставрация капитализма, которую Троцкий называл выравниванием социального строя СССР с другими капиталистическими странами, мыслилась, как неизбежный результат соглашения с иностранными государствами?
Радек: Как неизбежный результат поражения СССР, его социальных последствий и соглашения на основе этого поражения.
Вышинский: Дальше?
Радек: Третье условие было самым новым для нас – поставить на место советской власти то, что он называл бонапартистской властью. А для нас было ясно, что это есть фашизм без собственного финансового капитала, служащий чужому финансовому капиталу.
Вышинский: Четвертое условие?
Радек: Четвертое – раздел страны. Германии намечено отдать Украину; Приморье и Приамурье – Японии.
Вышинский: Насчет каких-нибудь других экономических уступок говорилось тогда?
Радек: Да, были углублены те решения, о которых я уже говорил. Уплата контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья и жиров. Затем – сначала он сказал это без цифр, а после более определенно – известный процент обеспечения победившим странам их участия в советском импорте. Все это в совокупности означало полное закабаление страны.
Вышинский: О сахалинской нефти шла речь?
Радек: Насчет Японии говорилось – надо не только дать ей сахалинскую нефть, но обеспечить ее нефтью на случай войны с Соединенными Штатами Америки. Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию Китая японским империализмом.
Вышинский: А насчет придунайских стран?
Радек: О придунайских и балканских странах Троцкий в письме говорил, что идет экспансия немецкого фашизма, и мы не должны ничем мешать этому факту. Дело шло, понятно, о прекращении всяких наших отношений с Чехословакией, которые были бы защитой для этой страны.
Вышинский: В этом письме содержались указания о необходимости расширения и активизации вредительской, террористической, диверсионной деятельности?
Радек: Эта деятельность увязывалась со всей программой и на нее указывалось, как на один из самых важных рычагов прихода к власти. В связи с войной говорилось о необходимости разложения троцкистами армии.
Вышинский: А насчет оборонной промышленности не говорилось?
Радек: Говорилось специально. Диверсионная деятельность троцкистов в военной промышленности должна быть согласована с теми партнерами, с которыми удастся заключить соглашение, т. е. со штабами соответствующих иностранных государств.
Вышинский (к Пятакову): Подсудимый Пятаков, когда вы давали указания Норкину в случае войны произвести поджог Кемеровского химкомбината, вы исходили из какой-нибудь общей установки?
Пятаков: Я исходил из тех установок о «конкретизации», которые были даны Троцким.
Вышинский: А ваши разговоры с Сокольниковым имели место после возвращения в 1935 году из Берлина, после личного свидания с Троцким?
Пятаков: После.
Вышинский: А в личном свидании с Троцким были сформулированы эти требования?
Пятаков: Безусловно.
Вышинский (к Радеку): Не было ли речи относительно железнодорожного транспорта?
Радек: Вся конкретизация касалась войны, так что для транспорта не могло быть исключения.
Вышинский: Подсудимый Серебряков, вы помните разговор с Радеком о письме Троцкого в 1935 году?
Серебряков: Да.
Вышинский: Увязывал ли Радек директиву Троцкого с вашей преступной деятельностью в области транспорта?
Серебряков: Это, естественно, увязывалось у меня. Еще в 1934 году и в декабре 1935 года, когда мы обменивались мнениями с Лившицем, который был в то время заместителем народного комиссара путей сообщения, мы говорили, что в определенный период могли встать вопросы активизации диверсионной и вредительской деятельности на транспорте.
Вышинский: Вы говорили с Лившицем?
Серебряков: Да. Тогда мы предполагали, что возможна загрузка, зашивка важнейших узлов в целях срыва перевозок.
Вышинский: А относительно организации диверсионных актов?
Серебряков: Вопрос ставился в такой плоскости, что нужно усилить вербовку кадров для диверсионных актов.
Вышинский: Обвиняемый Лившиц, что вы об этом скажете?
Лившиц: Подтверждаю разговор насчет усиления вербовки членов организации для диверсионных актов и проведения вредительских актов во время войны.
Вышинский: Вы были заместителем наркома путей сообщения и в это время обсуждали вопрос о том, как сорвать движение на железных дорогах на случай войны?
Лившиц: Да. Я считал, что, раз мы ведем борьбу за приход к власти троцкистско-зиновьевского блока, необходимо это делать.
Вышинский: О чем вы говорили с Пятаковым?
Лившиц: О той работе, которую ведут троцкисты на транспорте, т. е. о срыве приказов, обеспечивающих улучшение работы железнодорожного транспорта.
Вышинский: Давал ли вам Пятаков прямые директивы и указания усилить вредительскую и диверсионную работу на транспорте?
Лившиц: Давал.
Вышинский: Вы их принимали?
Лившиц: Да.
Вышинский: Выполняли?
Лившиц: Да, то, что смог, – выполнял.
Вышинский: Вредили?
Лившиц: Да.
Вышинский: Срывали работу?
Лившиц: Да.
—
Государственный обвинитель снова переходит к допросу Радека, выясняя отношение подсудимого к письму Троцкого в декабре 1935 года и директивам, привезенным Пятаковым от Троцкого.
На вопрос государственного обвинителя тов. Вышинского, к чему сводилась программа Троцкого в 1935 году, Радек отвечает:
– В 1935 году был поставлен вопрос – итти назад к капитализму.
—
Вышинский: До каких пределов?
Радек: То, что предлагал Троцкий, было без пределов. До таких пределов, каких затребует противник.
Вышинский: Значит поражение опять-таки стояло в порядке дня?
Радек: Да, новое теперь было то, что поражение связывалось с иностранными указаниями.
Вышинский: То есть здесь имеется уже прямое согласование с иностранными генштабами, – а раньше этого не было?
Радек: Раньше этого не было.
Вышинский: Это заставило вас задуматься?
Радек: Заставило больше задуматься не только это, но и та обстановка, которая была в стране раньше – в 1934 году и потом.
Вышинский: Пятаков говорил вам о своей поездке в Осло?
Радек: Поездка Пятакова была результатом нашего совещания. Мы пришли к убеждению, что я должен использовать лежащее у меня троекратное приглашение для поездки в Осло с докладом студенчеству. Если бы Пятаков не имел командировки, я, имея это разрешение, поехал бы с этим докладом в Осло, чтобы, безусловно, повидать Троцкого.
Вышинский: Так что намечалась ваша поездка за границу?
Радек: Или моя, или Пятакова.
Мы решили для себя, что за директиву Троцкого мы не можем брать на себя ответственность. Мы не можем вести вслепую людей. Мы решили созвать совещание. Пятаков поехал к Троцкому. Я не знаю, почему Пятаков не говорил об этом здесь, хотя это, пожалуй, было самое существенное в его разговоре с Троцким, когда Троцкий сказал, что совещание есть провал или раскол. Пятаков вернулся и рассказал о своем разговоре с Троцким. Тогда же мы решили, что мы созываем совещание, несмотря на запрет Троцкого. И это было в тот момент, который для нас всех внутренне означал: пришли к барьеру.
Прерывали ли мы деятельность после того, как получили директиву? Нет. Машина крутилась и в дальнейшем.
Вышинский: Вывод какой?
Радек: Поэтому вывод: реставрация капитализма в обстановке 1935 года. Просто – «за здорово живешь», для прекрасных глаз Троцкого – страна должна возвращаться к капитализму. Когда я это читал, я ощущал это как дом сумасшедших. И, наконец, немаловажный факт: раньше стоял вопрос так, что мы деремся за власть потому, что мы убеждены, что сможем что-то обеспечить стране. Теперь мы должны драться за то, чтобы здесь господствовал иностранный капитал, который нас приберет к рукам раньше, чем даст нам власть. Что означала директива о согласовании вредительства с иностранными кругами? Эта директива означала для меня совершенно простую вещь, понятную для меня, как для политического организатора, что в нашу организацию вклинивается резидентура иностранных держав, организация становится прямой экспозитурой иностранных разведок. Мы перестали быть в малейшей мере хозяевами своих шагов.
Вышинский: Что вы решили?
Радек: Первый ход это было итти в ЦК партии сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не я пошел в ГПУ, а за мной пришло ГПУ.
Вышинский: Ответ красноречивый!
Радек: Ответ грустный.
Вышинский: В 1934 году вы были за поражение?
Радек: Я считал поражение неизбежным.
Вышинский: Были ли вы за поражение?
Радек: Если бы мог отвратить поражение, то был бы против него.
Вышинский: Вы считаете, что вы не могли отвратить его?
Радек: Я считал его неизбежным фактом.
Вышинский: Вы неправильно отвечаете на мой вопрос. Вы приняли все установки Троцкого, которые были вам даны в 1934 году?
Радек: Я принимал все установки Троцкого в 1934 году.
Вышинский: Была ли там установка на поражение?
Радек: Да, это была установка на поражение.
Вышинский: Вы ее приняли?
Радек: Принял.
Вышинский: Значит, раз вы ее приняли, вы были за поражение?
Радек: С точки зрения…
Вышинский: Вы шли к поражению?
Радек: Да, понятно.
Вышинский: Значит, вы были за поражение?
Радек: Понятно, раз да, – значит шел.
Вышинский: В 1934 году вы считали поражение неизбежным. В силу чего?
Радек: Считал, что страна не сумеет защищаться.
Вышинский: Значит, вы считали, что она слаба?
Радек: Да.
Вышинский: Значит, вы исходили из слабости страны?
Радек: Да.
Вышинский: Значит, исходя из предполагаемой слабости страны, вы принимали поражение?
Радек: Считал неизбежным, принял.
Вышинский: А в 1935 году видели, что страна сильна и это не оправдается?
Радек: Что поражение не оправдывается, а что его не будет, что это нереальная программа, поэтому я был против программы, которая базируется на нереальных основах.
Вышинский: Потому, что это было нереально, поэтому вы были против?
Радек: О других мотивах не буду говорить.
Вышинский: Правильно ли, что вы были в 1935 году против программы поражения потому, что считали ее нереальной?
Радек: Да.
Вышинский: Значит, в 1934 году вы считали реальной и были за это, а в 1935 году считали нереальной и были против?
Радек: Да.
Вышинский: Вы говорили, что такая постановка вопроса, которая была дана Троцким в декабре 1935 года в разговоре с Пятаковым и письме, означала предложение об измене родине?
Радек: Да.
Вышинский: Вы признаете, что факт беседы с господином ..... в ноябре 1934 года – это есть измена родине?
Радек: Я сознавал это в момент разговора и квалифицирую это теперь, как и тогда.
Вышинский: Как измену?
Радек: Да.
Вышинский: Вы подтверждаете свои показания о том, что вы сказали господину ....., что ожидать уступок от нынешнего правительства – дело бесполезное?
Радек: Таков был смысл моего показания.
Вышинский: Подтверждаете?
Радек: Да.
Вышинский: И что ..... правительство может рассчитывать на уступки «реальных политиков» в СССР?
Радек: Да.
Вышинский: Вы сказали господину ....., что блок может пойти на эти уступки?
Радек: Да, мы подтвердили мандат Троцкого на переговоры о том, в чем эти уступки должны были заключаться.
Вышинский: Я вас спрашиваю, вы обещали от имени блока господину ..... эти реальные уступки или нет?
Радек: Да.
Вышинский: Это измена?
Радек: Да.
Вышинский: Вас спрашивали на допросах после ареста – виновны ли вы перед партией и Советским государством. Что на это вы отвечали?
Радек: Я отвечал, что нет.
Вышинский: Спрашивали ли вас о связи с другими участниками террористической группы? Что вы отвечали?
Радек: Отрицал.
Вышинский: Это было 22 сентября 1936 года?
Радек: Да.
Вышинский: Вас поставили на очную ставку с Сокольниковым?
Радек: Да.
Вышинский: Сокольников изобличал вас?
Радек: Да.
Вышинский: А вы?
Радек: Все отрицал от начала до конца.
Вышинский: Сколько месяцев вы отрицали?
Радек: Около трех месяцев.
Вышинский: Чем можно доказать, что действительно после получения в декабре 1935 года письма от Троцкого и после разговора с Пятаковым вы не приняли тех установок, которые целиком и безоговорочно до того принимали? Есть у вас такие факты?
Радек: Нет.
Вышинский: У меня вопросов больше нет.
Объявляется перерыв до 6 часов вечера.
Вечернее заседание 24 января
ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ РОММАПредседательствующий: Ваше служебное положение?
Ромм: Я был корреспондентом «Известий» в Соединенных Штатах.
Вышинский: Как долго вы были знакомы с подсудимым Радеком?
Ромм: С 1922 года.
Вышинский: Что вас связывало с Радеком в прошлом?
Ромм: Сначала я был знаком с ним по литературным делам, затем в 1926–27 гг. меня с ним связывала совместная троцкистская антипартийная работа.
Вышинский: Вы были в Женеве?
Ромм: Да, я был корреспондентом ТАСС в Женеве и в Париже. В Женеве с 1930 года по 1934 год.
Вышинский: Меня интересует ваш женевский период. Будучи в Женеве, вам приходилось встречаться с Радеком?
Ромм: Да, весной 1932 года. Когда Радек приехал в Женеву, я передал ему письмо Троцкого, которое получил от Седова незадолго перед тем в Париже.
Вышинский: Расскажите, как вы получили письмо от Троцкого, какое поручение вы имели при этом, как вы выполнили это поручение?
Ромм: В 1931 году летом при проезде через Берлин я встретился с Путна, который предложил свести меня с Седовым. Я с Седовым встретился, и на его вопрос, готов ли я, если понадобится, взять на себя поручение по связи с Радеком, ответил согласием и дал ему свои адреса – парижский и женевский.
За несколько дней перед моим отъездом в Женеву, будучи в Париже, я получил по городской почте письмо, в котором была короткая записка от Седова с просьбой передать вложенное в конверт письмо Радеку. Я это письмо взял с собой в Женеву и передал Радеку при встрече с ним.
Вышинский: Радек прочел письмо при вас или без вас?
Ромм: Он при мне его быстро прочел и положил его в карман.
Вышинский: Что же вам сообщил Радек о содержании этого письма?
Ромм: Что оно содержит директиву об объединении с зиновьевцами, о переходе к террористическому методу борьбы против руководства ВКП(б), в первую очередь – против Сталина и Ворошилова. Затем Радек уехал в Москву, и я не видел его до осени 1932 года.
Вышинский: Что же случилось осенью 1932 года и где вы находились в это время?
Ромм: Я был корреспондентом ТАСС в Женеве и Париже, приехал в Москву в командировку и встретился с Радеком, который сообщил мне, что, во исполнение директивы Троцкого, троцкистско-зиновьевский блок организовался, но что он и Пятаков не вошли в этот центр. Далее Радек сказал, что возникла мысль о создании запасного или параллельного центра с преобладанием троцкистов, чтобы в случае провала действующего центра был запасный центр. Он сказал, что хочет по этому вопросу запросить директиву Троцкого и послать со мною письмо.
Вышинский: Что же в этом письме было написано? Вам было это известно?
Ромм: Да, потому что мне было письмо вручено, затем вложено в корешок немецкой книги перед моим отъездом в Женеву обратно осенью 1932 года.
Вышинский: Кто вам дал это поручение?
Ромм: Радек. Проездом через Берлин в Женеву я с вокзала послал бандеролью эту книгу на обусловленный адрес, который дал мне Седов, до востребования в один из берлинских почтамтов и одновременно – небольшое письмо с указанием, что в этой книге и где именно заделано письмо.
Вышинский: Было это письмо получено Седовым? Вам известно об этом?
Ромм: Предполагаю, что да, потому что при следующей моей встрече с ним было ясно, что оно было получено.
Вышинский: Была у вас еще встреча с Седовым?
Ромм: Моя следующая встреча с Седовым была в июле 1933 года.
Вышинский: По какому поводу, где и как встретились вы снова?
Ромм: В Париже. Я приехал из Женевы и через несколько дней мне позвонил по телефону Седов и назначил свидание в кафе на бульваре Монпарнас. Седов сказал, что хочет устроить мне встречу с Троцким. Через несколько дней он мне позвонил и назначил встречу в том же кафе. Оттуда мы отправились в Булонский лес, где встретились с Троцким.
Вышинский: Это было когда?
Ромм: В конце июля 1933 года.
Вышинский: Как долго длилась эта встреча с Троцким?
Ромм: Минут 20–25.
Вышинский: Для чего же Троцкий встретился с вами?
Ромм: Как я понял, – для того, чтобы подтвердить устно те указания, которые я в письме вез в Москву. Разговор он начал с вопроса о создании параллельного центра. Он сказал, что опасность преобладания зиновьевцев налицо, и она будет велика лишь в том случае, если троцкисты не проявят должной активности. С идеей параллельного центра он согласен, но при непременном условии сохранения блока с зиновьевцами и, далее, при условии, что этот параллельный центр не будет бездействующим, а будет активно работать, собирая вокруг себя наиболее стойкие кадры. Затем он перешел к вопросу о том, что в данный момент особое значение приобретает не только террор, но и вредительская деятельность в промышленности и в народном хозяйстве вообще. Он сказал, что в этом вопросе, видно, есть еще колебания, но надо понять, что человеческие жертвы при вредительских актах неизбежны и что основная цель – это через ряд вредительских актов подорвать доверие к сталинской пятилетке, к новой технике и тем самым – к партийному руководству. Подчеркивая необходимость самых крайних средств, Троцкий процитировал латинское изречение, которое говорит: «Чего не излечивают лекарства, то излечивает железо, чего не излечивает железо, то излечивает огонь». Я, помню, задал несколько недоуменный вопрос о том, что это же будет подрывать обороноспособность страны, в то время как сейчас, с приходом Гитлера к власти, опасность войны, в частности опасность нападения на СССР со стороны Германии, становится особенно актуальной. На этот вопрос я развернутого ответа не получил, но Троцким была брошена мысль о том, что именно обострение военной опасности может поставить на очередь вопрос о пораженчестве.
Затем он передал мне книгу – роман Новикова-Прибоя «Цусима», сказав, что в переплет этой книги заделано письмо Радеку. Эту книгу я взял с собой в Москву и по приезде передал ее Радеку у него на квартире.
Вышинский: Это когда было?
Ромм: Это было в августе 1933 года.
Вышинский: Дальше.
Ромм: Я Радеку рассказал о своем разговоре с Троцким. Он сказал, что, очевидно, к моменту моего возвращения из отпуска он даст мне ответ для Троцкого. Вернувшись из отпуска, я получил от Радека для передачи через Седова письмо Троцкому, заделанное опять-таки в переплет немецкой книги.
Вышинский: Когда это было?
Ромм: В конце сентября 1933 года. Письмо это, вернее книгу с заделанным в нее письмом, я передал Седову в Париже в ноябре 1933 года. Затем следующая моя встреча с Седовым была в апреле 1934 года в Париже.
Вышинский: По какому поводу?
Ромм: Он мне позвонил и выразил желание со мной встретиться. Мы встретились с ним в Булонском лесу. Я ему сообщил, что в скором времени буду назначен в Америку, так что по части связи помогать не смогу. Он об этом пожалел и затем, узнав, что я через короткое время еду в Москву, просил меня привезти от Радека подробный доклад о положении дел, о работе всей организации.
Вышинский: Вы выполнили поручение?
Ромм: Да, выполнил. Я передал Радеку это поручение, и в мае 1934 года, перед моим отъездом в Америку, он мне вручил письмо, опять-таки заделанное в книгу; насколько помню, это был англо-русский технический словарь. Письмо, по его словам, содержало подробные отчеты как действующего, так и параллельного центра о развертывании политической и диверсионной работы. Это письмо, вернее книгу с этим письмом, я передал в Париже Седову.
Вышинский: Это все ваши передачи?
Ромм: Да. Всего было передано в обе стороны пять писем.
Вышинский: К чему сводились ваши разговоры с Седовым относительно вашего назначения в Америку?
Ромм: Седов сказал мне, что, в связи с моей поездкой в Америку, имеется просьба Троцкого: в случае, если будет что-либо интересное в области советско-американских отношений, информировать его. Когда я спросил, почему это так интересно, Седов сказал: «Это вытекает из установок Троцкого на поражение СССР. Поскольку вопрос о сроках войны Германии и Японии с СССР в известной мере зависит от состояния советско-американских отношений, это не может не интересовать Троцкого».
Вышинский: Иначе говоря, вы получили через Седова предложение информировать Троцкого об отношениях между Америкой и Советским Союзом с точки зрения ориентации Троцкого и его линии?
Ромм: С точки зрения его пораженческой установки.
Вышинский: Значит, вы, по совместительству, были корреспондентом «Известий» и спецкорреспондентом Троцкого, так?
Ромм: Да. Я согласился присылать интересующую Троцкого информацию.
