Текст книги "Кладоискатели (Повести)"

Автор книги: Николай Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Дедушкина кепка

Вася с родителями живет в деревне, а бабушка с дедушкой – в городе.

На Первое мая дедушка пригласил внука в гости.

– Возьму тебя с собой на демонстрацию, – пообещал он.

Вася ни разу в жизни не был на демонстрации. Он с нетерпением ждал праздника, и вот, наконец, наступил день Первого мая.

Утром проснулся Вася – и к окну. Везде флаги висят, музыка играет, люди идут по улице с цветами, с яркими воздушными шарами.

Бабушка приготовила Васе белую рубашку, и брюки его отутюжены, и красный галстук будто новенький.

– Одевайся скорее, внучек, – говорит бабушка. – Дед уже собрался.

Заглянул Вася в соседнюю комнату. Дедушка в праздничном своем костюме стоит перед зеркалом, а на груди у него сверкают награды: орден Славы и медали – «За отвагу», «За боевые заслуги» и «За взятие Кенигсберга».

Дедушка в зеркало увидел Васю, подмигнул ему:

– Ну что, внук, похож твой дед на генерала?

Бабушка вошла к нему в комнату, стала торопить:

– Хватит тебе, генерал, перед зеркалом охорашиваться. Вон люди уж на демонстрацию идут.

– Сейчас, мать, сейчас. А где моя кепка?

– Где ж ей быть? В сундуке прибрана, – отозвалась бабушка. Она полезла в сундук и достала кепку. – Надел бы фуражку или хоть вон шляпу.

Дедушка взял кепку, подержал ее в руках и положил на комод перед зеркалом.

– Ее, мать, ее и надену. Ты же знаешь, я всегда в ней на демонстрацию хожу.

Вася поглядел на дедушкину кепку. Кепка была старая, потертая, со сломанным козырьком.

– Дедушка, теперь таких не носят, – сказал он.

– Многое у меня в жизни с этой кепкой связано, – ответил дедушка. – Оттого она мне и дорога.

– Что связано, дедушка? Расскажи, – попросил Вася.

– Вот вернемся с демонстрации, тогда и расскажу, – пообещал дедушка.

Вечером дед с внуком вышли на балкон. Под ними переливалась праздничными огнями прямая широкая улица. Неподалеку от дома, на площади, шло народное гулянье, оттуда слышалась веселая музыка.

– Дедушка, ты обещал про кепку рассказать, – напомнил Вася.

И дедушка начал свой рассказ.

– Случилось это незадолго до революции. Было мне тогда лет десять, вот как тебе сейчас.

Жили мы в деревне, но от нас до города недалеко, и рабочие из Ижевска частенько наведывались к нам в деревню, приносили какие-то книги, листовки, говорили о том, что скоро будет революция. Мой отец сдружился с рабочими и вступил в партию большевиков. Об этом я уж после узнал.

Однажды отец разбудил меня чуть свет:

– Вставай, Макар. Хочешь со мной пойти?

Я вскочил.

– Хочу! А куда?

Отец говорит:

– Сегодня – Первое мая, праздник всех трудящихся. Полиция запрещает нам отмечать наш праздник. Мы соберемся тайно на лесной поляне. Придут ижевские рабочие, мужики из окрестных деревень. Привыкай и ты, сынок, уже не маленький.

Между нашей деревней и городом в те поры рос густой лес, а посреди леса была большая поляна. Вот на эту поляну и привел меня отец.

Народу поначалу было не так много, но люди всё подходили и подходили – и поодиночке и небольшими группами. У всех было праздничное настроение: слышался говор, смех, шутки. Городской парень играл на гармошке, молодежь плясала.

Потом люди стали сходиться на середину поляны, встали в тесный круг.

Смотрю, посредине круга – мой отец с красным флагом в руке. Рядом с ним – немолодой черноусый рабочий в синей косоворотке. Рабочий поднял руку и, когда все стихло, начал говорить.

Я тогда многого не понимал. Из того, что говорил черноусый, запомнилось: надо отобрать землю у помещиков и отдать ее крестьянам, надо отобрать у капиталистов заводы, фабрики и отдать их рабочим.

Вдруг над толпой раздался крик:

– Полиция! Разбегайтесь, братцы!

В кустах, окружавших поляну, замелькали полицейские шинели.

Люди бросились врассыпную.

Смотрю, отец свернул красный флаг в комок, запихал его в свою кепку и надел ее на меня.

– Беги домой, сынок.

– А ты?

– Я останусь с товарищами. Видишь, бежать-то нам поздно, окружили нас. Ты – мальчишка, авось тебя не тронут. Беги.

Побежал я к лесу.

Вдруг из-за кустов выходит мне навстречу здоровенный полицейский.

Я испугался, а он как рявкнет:

– И ты, щенок, на маевку пришел? Вот я тебя!

Он расставил свои огромные ручищи и шагнул ко мне.

Тогда я ринулся прямо на него, а потом пригнулся и проскочил у него чуть не под мышкой.

Слышу, топот позади. То ли он взаправду погнался за мной, то ли просто, чтобы напугать, ногами затопал. Но скоро все стихло.

Я отдышался, и тут мне пришло на ум:

«А как же отец? Ведь если его с товарищами схватят, им несдобровать».

Мне было боязно, но я все-таки побежал обратно, хотел посмотреть, что будет дальше.

На поляне рабочие, и среди них мой отец, отбивались от наседавших на них полицейских.

Полицейские ругаются, револьверами над головой размахивают. Ну как начнут стрелять?

Я сорвал с головы кепку, выхватил из нее красный флаг.

– Эй! Эй! – что было силы заорал я и стал размахивать флагом над головой.

Полицейские, как по команде, повернули головы и уставились на меня. После короткого замешательства двое из них кинулись в мою сторону.

– Беги, Макар, беги! – услышал я голос отца.

Я и сам понимал, что дожидаться полицейских не надо, и бросился наутек.

Перевел дух только в своей избе.

Вскоре прибежал отец.

– Молодец, сынок! – он притиснул меня к себе. – Помог ты нам, выручил. Пока полицейские на флаг таращились, мы успели до ближних кустов добежать. Ни один человек не попал к ним в руки. Давай флаг, я его покуда хорошенько спрячу. – Он потрепал меня по волосам. – А кепка теперь твоя!

Новенькая отцовская кепка была мне велика, сползала на глаза, и мне то и дело приходилось ее поправлять. Но я очень ею дорожил и никогда с ней не расставался.

Второй раз она сослужила нам добрую службу уже после революции.

В восемнадцатом году мой отец стал председателем комбеда – комитета бедноты.

Однажды разнесся по деревне слух, что в волость прибыл продотряд – будут отбирать у кулаков излишки хлеба и отправлять его в город голодающим рабочим.

Самым богатым кулаком в нашей деревне считался Гергей Миквор.

Дом он себе выстроил просторный, в два этажа. Нижний этаж был кирпичный, в нем помещалась лавка. В лавке торговал сын Гергея Миквора Тэмрекей.

Амбары, каменные кладовые, конюшни, сараи – все постройки во дворе кулака были крепкими, прочными. Много было у него скота, птицы, много зерна и всяких других припасов. Ни у кого в деревне не было столько земли, как у него, никто не внушал односельчанам такого страха. Не только бедняки, которые вечно были у него в долгу, но и зажиточные крестьяне побаивались богатея, при встрече загодя снимали шапки и низко кланялись.

Наш крытый почерневшей соломой дом стоял наискосок от дома Гергея Миквора.

В ту ночь я спал на сеновале. Среди ночи проснулся.

Тихо в деревне. Собакам уже надоело брехать, петухи еще не запели. В щели сарая пробивался лунный свет.

Вдруг в ночной тишине раздался громкий протяжный скрип.

Я поглядел в щель сарая. Ворота Гергея Миквора были распахнуты настежь.

Гляжу, из ворот выходит лошадь, запряженная в телегу, за ней – вторая. Телеги гружены верхом, только не поймешь, что в телегах: они прикрыты рогожей.

Рядом с первым возом, держа вожжи в руках, идет сам Гергей Миквор, второй воз вывел Тэмрекей.

Тэмрекей закрыл ворота, и оба воза поехали по деревне. Хорошо смазанные колеса не скрипнут, и топота подков не слышно: копыта лошадей утопают в глубокой мягкой пыли.

«На базар они, что ли, собрались? – подумал я. – Чего так рано? До города недалеко, нет нужды выезжать по-темному. Чудно! Не пойти ли за ними – посмотреть, куда и что они увозят тайком?»

Я слез с сеновала, обул лапти, нахлобучил на голову свою кепку и побежал догонять возы.

Нагнал я их скоро: видно, тяжел был груз, сильные сытые лошади тащили телеги с натугой.

Дорога за деревней идет через луг, круто спускается к реке. С моста я увидел, что оба воза едут по дороге через заречный луг.

Меня била легкая дрожь, то ли от холода, то ли от страха. Если кулаки заметят, что я за ними слежу, мне не поздоровится. Решил переждать у прибрежных кустов, покуда телеги не въедут в лес: на открытом месте, стоит Гергею Миквору или его сыну оглянуться, они меня сразу увидят.

Наконец, возы скрылись в лесу. Я побежал следом.

В лесу, если наступишь на сухую ветку, она щелкнет в предутренней тишине – вроде выстрела раздастся. Поэтому я ступал осторожно, внимательно вглядываясь под ноги.

Впереди показался развилок. Левая дорога ведет в город, правая – на вырубку.

Возы свернули направо.

После того как вывезли с делянки срубленный лес, никто по этой дороге не ездит, поэтому она заросла травой, старые колеи едва заметны.

Лошади медленно тянут телеги, я крадучись перебегаю от дерева к дереву, стараюсь не выпустить их из виду, но и слишком близко подойти остерегаюсь.

Начало светать.

В предутренней мгле я увидел впереди торчащие пни и понял, что приехали на вырубку.

Год назад отсюда вывезли лес, а чистить делянку не стали, так, в беспорядке, все и бросили: вдоль всей просеки виднелись большие кучи валежника, обрубленных верхушек деревьев, засохших еловых лап.

Телеги проехали еще немного и остановились.

Гергей Миквор и Тэмрекей стали о чем-то негромко переговариваться.

Я подкрался поближе и встал за куст. Отсюда мне было все хорошо видно и слышно.

– Вот она, эта куча, – сказал Тэмрекей. – Тут таких сотня, я, чтоб не спутать, метку оставил.

Он поднял что-то с земли, показал отцу и спрятал в карман.

– Дельно! – похвалил старик. – Нам времени терять нельзя, надо до свету управиться.

Вдвоем они раскидали кучу. Под ней оказалась глубокая яма.

Старик заглянул в яму.

– Хорошую яму ты вырыл, сынок, – сказал он. – Глубоко, все зерно уйдет. Полезай вниз, я тебе мешки подавать стану, ты их ставь плотно один к другому.

Зерно! Так вот куда решил кулак запрятать свое зерно! Правильно рассчитал: хлеб станут искать у него во дворе, в сарае. Кто догадается на дальней вырубке заглянуть под кучу валежника? Да никто!

Они прятали хлеб в яму, я считал мешки. Спустив в яму сорок третий мешок, Гергей Миквор утер лоб рукавом кафтана и сказал:

– Все! Пусть теперь приходят господа товарищи – шиш они найдут. Я им скажу: «Закрома пустые, самим бы до нового урожая продержаться». Они, конечно, не поверят, станут искать, да и уберутся ни с чем. А как вздорожает хлебушко в цене, так и пойдут у меня эти мешки на продажу.

Пока старик говорил это, сын не терял времени даром: он присыпал яму землей, сверху навалил кучу валежника.

– Вот, – сказал он, придирчиво осмотрев кучу со всех сторон, – спрятано надежно. Можно ехать домой.

Гергей Миквор покачал головой:

– Нам не домой надо, а в город. Потолкаемся на базаре, к знакомым заедем, чтоб побольше людей нас в городе видело. В случае начнутся расспросы, куда мы спозаранок ездили, скажем – на базар. Понял?

– Понял, отец. В город так в город.

Они завернули лошадей.

– Трогай, – приказал старик.

В это время я как-то неловко переступил с ноги на ногу. Хрустнула под моим лаптем сухая ветка, да так громко, казалось, за версту слышно.

Я замер.

Кулаки на просеке тоже замерли, испуганно переглянулись.

Гергей Миквор кивнул на куст, за которым я притаился, и приказал сыну:

– Посмотри, что там такое. – И добавил потише: – Уж не комбедчики ли кого подослали?

Тэмрекей выхватил из-под рогожи топор и двинулся в мою сторону.

Я попятился. Зацепился кепкой за сучок, кепка свалилась на землю, но мне было не до нее. Я нырнул в густые заросли смородины, притаился, даже зажмурился.

– Нет никого, – услышал я сначала голос Тэмрекея, потом его удаляющиеся шаги.

– Посмотри хорошенько, – приказал старик.

Я отполз подальше от злополучного места, а потом встал и, не разбирая дороги, побежал к деревне.

Утром в деревню прибыл продотряд.

Обо всем, что я видел ночью, я рассказал отцу, отец – начальнику продотряда.

Вскоре вернулся домой Гергей Миквор с сыном.

Когда бойцы продотряда и комбедчики пришли к нему во двор, кулак встретил их спокойно.

– Излишки хлеба? – переспросил он начальника продотряда и махнул рукой. – Самому до нового урожая не хватит, какие уж тут излишки, где они?

– Там, где ты их спрятал, – сказал мой отец.

Гергей Миквор посмотрел на него ненавидящим взглядом, но ответил с притворным равнодушием:

– Ищите! – Он обвел рукой свой широкий двор. – Найдете – ваше.

– Мы не тут будем искать, – отозвался начальник продотряда. – Ты нам вот что скажи: куда ты ездил сегодня ночью с двумя подводами?

Лицо Гергея Миквора стало серым.

– Напраслину возводите, – сказал он хмуро. – Ночью я спал, а утром мы с сыном в город на базар ездили, нас там люди видели, хоть у кого спросите…

– Ладно, – перебил его начальник продотряда, – запрягай две телеги, поехали в лес.

– Как можно, лошади только из города пришли, заморились, – принялся бормотать Гергей Миквор.

Начальник продотряда усмехнулся:

– Ты бы их ночью пожалел, когда два воза верхом нагрузил. – Повернувшись к моему отцу, он сказал: – Тимофей Иваныч, давай сюда твоего парнишку.

– Он тут, – ответил отец и подозвал меня от ворот: —, Макар, пойдешь с нами, покажешь.

Гергей Миквор так и впился в меня своими рачьими глазами. Должно быть, ему припомнилась хрустнувшая ветка. Злобно ругаясь, он запряг лошадей.

Когда приехали на вырубку, начальник продотряда положил руку мне на плечо:

– Ну, парень, показывай!

Я растерянно молчал.

При ярком свете дня вырубка показалась мне незнакомой, не похожей на ту, что видел я в предутренней мгле. Просека была длинной и широкой, и повсюду, насколько хватало глаз, высились большие кучи валежника, неотличимые друг от друга. Под которой из них тайник?

– Ну, что же ты? – нетерпеливо спросил начальник продотряда.

Я проговорил, запинаясь:

– Где-то здесь… Под кучей.

– Куч много, под какой именно?

– Да врет он все! – закричал Гергей Миквор. – Мальчишке сопливому поверили! Он вам сны свои рассказывает, а вы…

– Ничего я не вру! – чуть не плача, сказал я. – Сам видел: сорок три мешка он с сыном в яму упрятал. Они по дороге ехали, я краем леса бежал, в каком месте они остановились – сейчас понять не могу. Я за кустом стоял…

– Эх, сынок, – с упреком сказал отец. – Да тут вдоль всей просеки кусты да сосны.

Начальник продотряда тяжело вздохнул:

– Ну что ж, делать нечего, придется разгребать все кучи подряд. Начинай, ребята, с краю.

Я заметил, как радостно сверкнули глаза Гергея Миквора. Должно быть, он подумал: «Перерыть всю просеку – дело нелегкое и долгое. Да и уверенности у вас нет: вдруг мальчишка и в самом деле все выдумал? В конце концов придется вам, голодранцы проклятые, отступиться».

Вслух он сказал:

– Зря вы это затеяли, дорогие товарищи, уж поверьте моему слову. Парень, по всему видать, выдумщик, а вам тут на неделю работы. Главное, впустую будете искать: ничего я не прятал и не бывал тут с прошлого года.

Бойцы продотряда, не слушая его, принялись ворошить первую кучу.

– Пусто, – доложили они и двинулись ко второй.

От стыда и досады я готов был сквозь землю провалиться. Растяпа! И как это меня угораздило забыть место?

Я озадаченно поскреб в затылке – и тут вспомнил, что я без кепки.

– Стойте! – крикнул я. – Погодите!

В несколько прыжков я очутился у кустов и побежал вдоль просеки. Каждую сосну, встречавшуюся на пути, я обегал вокруг.

Продотрядники удивленно посмотрели на меня и снова взялись за дело.

– Макар! – сердитым голосом крикнул отец. – Пойди сюда!

Я подошел.

– Не ждал от тебя, – сдвинув брови, сказал отец. – Тут важное дело, а ты озорничаешь. Нашел время…

– Я не озорничаю, я свою кепку ищу.

– Эту, что ли? – спросил один из бойцов продотряда и поднял над головой мою кепку. – Сейчас подобрал…

Я подбежал к нему:

– Где? Где подобрал?

– Вон под той сосной валялась, – сказал боец. – Я подумал, грибник какой потерял. На, держи, в другой раз не роняй.

– Значит, тут зерно! – Я уверенно указал на кучу валежника.

– Гром тебя разрази! – зарычал Гергей Миквор. – Эх, не попался ты мне ночью, свернул бы я тебе, комбедовский щенок, голову!

– Руки коротки! – отозвался мой отец и принялся помогать продотрядникам грузить мешки на телеги.

Я стоял в сторонке, смотрел, как грузят зерно, и радостно думал, что теперь кулацкий хлеб достанется голодающим рабочим…

А еще был случай, когда моя кепка, можно сказать, жизнь мне спасла.

В тот год в нашей деревне начали создавать колхоз. Моего отца выбрали председателем. В колхоз записалось всего-навсего человек десять, остальные решили выждать. Отчего так было? Оттого, что кулаки мутили воду, отговаривали людей от колхоза. Кого отговаривали, а кому и грозили. К тому времени старый Гергей Миквор помер, первым богачом в деревне заделался его сын Тэмрекей. Были у нас и другие кулаки, помельче. У всех у них отрезали лучшие земли, передали вновь образованному колхозу. Ну и злились они, конечно.

Я в то время был уже взрослым парнем. Выучился на тракториста и, когда подошло время весенней пахоты, должен был пригнать из МТС трактор – пахать колхозные поля.

Собрался я в МТС, за десять верст от нашей деревни, под вечер.

Мать всполошилась:

– Не ходил бы, сынок, на ночь глядя! Сам знаешь: опасно.

И верно, бывали случаи, что кулаки убивали трактористов. Не хотели, чтобы трактора работали на колхозных полях. Оно и понятно. Взять хоть наш тогдашний колхоз: хозяйство было никудышное – три лошади да два плуга. Много ли с ними наработаешь? Вот государство и старалось дать колхозникам трактор. Колхозу помощь, кулакам – нож острый. Слыхал небось песню про Петрушу-тракториста?

Кулачье до тебя добирается,

Комсомолец лихой, не плошай!..

– Ничего, мать, со мной не случится, – сказал я. – Жди меня завтра к утру.

Рано утром на новеньком «фордзоне» я подъезжал к своей деревне. Смотрю и глазам не верю: мост через речку разрушен! Еще вчера вечером переходил по этому мосту – был целехонек, а тут…

Ночью кулаки постарались, – думаю. – Может, хотели меня подкараулить, да прозевали, вот и решили мост сломать. Теперь небось притаились в прибрежном ракитнике, надеются, что я побегу в деревню за подмогой, брошу трактор на берегу, тогда они покалечат его или сожгут… Нет, не выйдет!»

Я начал газовать что было сил, мотор заревел на всю округу.

В деревне услыхали, бросились к реке, мой отец впереди. Люди кричат:

– Едет! Макар едет!

Подбежали ближе, видят, я не еду, а на месте стою – моста-то нет!

– Что будем делать, Тимофей Иваныч? – спрашивают колхозники.

Отец отвечает:

– Будем мост чинить. Макар, не отходи от трактора ни на минуту, слышишь?

Я кричу со своего берега:

– Слышу. Чините скорей!

Мужики в затылках скребут:

– Тут крепкие бревна нужны. Где их взять?

Отец им:

– А новый сруб Тэмрекея на что?

Тэмрекей – он тут же вертелся – услыхал, коршуном налетел на отца:

– Ты своим голодранцам начальник, а мне ты никто! Моим срубом не распоряжайся, он мне самому нужен: я новый дом буду ставить!

Мужики зашумели:

– У тебя и так дом в два этажа, куда тебе еще дом? Тэмрекей свое:

– Не ваше дело! Ни бревна не дам!

– Дашь! – сказал отец. – Мост не сам рухнул, это ты со своими приятелями его сломал. Вот твои бревна и пойдут на починку. Не дашь – сами возьмем.

Тэмрекей злобно сплюнул и пошел прочь от реки.

Мужики дружно взялись за дело, и после полудня мост был починен.

Я торжественно въехал в деревню.

Из домов повыбежали стар и млад, мужики и бабы. Кто смотрит с интересом, кто недоверчиво качает головой, кто в страхе крестится.

Я завел трактор под навес возле колхозного амбара и выключил мотор.

Слышу разговоры:

– Видал, железная телега без лошади едет!

– Ну и чудеса!

– Неужто пахать станет?

– А ты как думал!

– Как же без лошади-то? Ох, не верится…

– Поглядим…

– Не к добру это, мужики, испоганит трактор землю керосином, на такой земле хлеб нипочем расти не станет, только зерно зря загубят…

Ну, это, ясное дело, кулацкая агитация.

Настроение у меня в тот день было праздничное. Я живо представлял себе, как завтра на заре выведу трактор в поле и вспашу первую борозду…

До блеска вымыл я трактор, насухо протер ветошью, все ходил вокруг и оглаживал его, как лошадь, только что не обнимал. Оставил трактор под присмотром сторожа и пошел домой.

Неподалеку от дома дорогу мне преградил Мамат Пилька – приятель Тэмрекея, тоже кулацкий сынок.

– Погоди, тракторист, – дыша мне в лицо винным перегаром, сказал он хрипло. – Поговорить надо.

– О чем нам с тобой разговаривать? – Я хотел обойти Пильку, но он схватил меня за рукав.

– Погоди!.. Слышь, Макар, не выводи трактор в поле… Добром прошу.

Я даже засмеялся:

– Как это не выводи? Да ты что! Обязательно выведу! Вот получим хороший урожай, тогда и остальные мужики в колхоз вступят, никто не захочет на вас, мироедов, батрачить, никто не станет у вас в долгу ходить.

– Значит, так? – набычившись, прошипел Пилька. – Ну, гляди, парень, было бы сказано… Пеняй на себя.

– Не стращай, не из пугливых! – Я выдернул рукав из его цепких пальцев.

Он больше ничего не сказал, покачиваясь, свернул в проулок.

А я не пошел домой, вернулся к избе, в которой помещалась колхозная контора. Отец сидел за председательским столом, о чем-то разговаривал с мужиками.

– Отец, я сейчас Мамата Пильку встретил. Пьяный, грозится. Как бы чего с трактором не приключилось. Сторож – старик, что он против этих бандитов сделает? Надо усилить охрану.

– Правильно, сынок, – сказал отец. – Сейчас снаряжу нескольких парней, пусть всю ночь у трактора дежурят. А ты ступай домой, отоспись хорошенько, завтра у тебя будет трудный день.

Я пошел домой, лег на полати, но мне не спалось. Сердце сжималось от тревоги за мой трактор. Уже вернулся и лег спать отец, давно угомонились все домашние, а я все ворочался с боку на бок.

Наконец, когда прокричали полночные петухи, я не выдержал, оделся, сдернул с гвоздя свою видавшую виды кепку и потихоньку вышел на крыльцо.

Ночь была темная, безлунная. Когда я подходил к колхозному амбару, возле которого стоял трактор, кто-то из темноты набросился на меня. Нападавших было двое. Один заломил мне руки за спину, другой стукнул по шее.

– Попался! – услыхал я молодой звонкий голос.

По голосу я узнал сына нашего соседа.

– Федюшка, ты, что ли? – спросил я. – Чего ж ты, брат, своих лупишь?

– Никак, Макар… – растерянно проговорил парень. – Хы-хы, а мы с Ванькой тебя за злоумышленника сочли.

Я похвалил ребят:

– Молодцы, хорошо сторожите. Ну как, никто не приходил?

– Ты – первый, – фыркнул Ванька.

Я немного посидел с ребятами на бревнах, выкурил цигарку и пошел спать. Теперь я был спокоен за трактор.

Я уже подходил к своему дому, как от ворот Тэмрекея метнулась какая-то тень. Не успел я ничего сообразить – удар страшной силы швырнул меня на землю, в глазах поплыли зеленые и красные круги. Больше я ничего не помню.

Очнулся я в своей избе. Лежу на лавке, надо мной склонился отец, мать прикладывает мне ко лбу мокрое полотенце.

В окошках – яркое солнце.

– Глаза открыл! – обрадованно проговорил отец.

Я застонал.

– Что, сынок, больно? – спросила мать.

– Голова шибко болит, – признался я.

Отец сказал:

– Да-а, били – не миловали. Хорошо, по козырьку удар пришелся, а то бы раскроили тебе череп… А так – только кожу рассекли, кость цела.

– Кто меня? Пилька?

– Не знаю… Мать тебя утром у ворот нашла, вышла на улицу, а ты лежишь, весь в крови… Кто бил, того и след простыл. Пилька или кто другой из их шайки – всех их выведем на чистую воду: я уж в милицию сообщил. Ответят по закону: нападение на тракториста – не шутка.

– А кепка? – спросил я. – Кепка где?

– Тут она, тут, – успокоил меня отец. – Подобрал я твою кепку, мать кровь с нее отмыла. Ужо куплю тебе новую фуражку, а кепку эту сбереги на память…

На другой день я вывел трактор в поле.

Вся деревня сбежалась смотреть, как станет пахать трактор. Голова моя была завязана, но я старался держаться бодро: люди смотрят.

Моя первая борозда была началом большой пахоты…

Слушал Вася рассказ и с уважением поглядывал на дедушкину кепку – старую, потертую, со сломанным козырьком.