Текст книги "Национал-большевизм"
Автор книги: Николай Устрялов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Предисловие к первому изданию
Первая часть настоящего сборника (статьи политические) является как бы непосредственным продолжением мое книжки «В борьбе за Россию», включавшей в себя статьи 20 года и впервые выдвинувшей идеологию, впоследствии получившую название «сменовеховской».
Политические статьи, выбранные мною для перепечатки в сборнике, обнимают собою период от кронштадского восстания вплоть до наших дней. Естественно, что основная тема их – тема Нэпа. Не буду формулировать здесь руководящей мысли книги, надеюсь, она достаточно ясно (быть может, даже не без излишних повторений: – приходилось упорно «долбить в одну точку») проведена в ней самой.
Меня считают и я сам себя считаю «сменовеховцем». Но не буду скрывать, что одним из побудительных мотивов появления в печати настоящей книжки было желание напомнить о первоначальном, не искаженным «мимикрией» и посторонними «уклонами» облике этого общественно-политического течения. По мере того, как сменовехизм превращался в прикладное «наканунство» [98]98
От названия берлинской газеты «Накануне», печатного органа сменовеховства.
[Закрыть], идеологически он становился все менее и менее на себя похожим (см. статьи «Вперед от Вех», «О будущей России», «Сменовехизм»). «Наканунство» в наше время уже прекратило свое существование, бесследно растеряв собственное лицо и самостоятельную идеологию. «Сменовехизм» же продолжает идейно жить, и в логике революционного развития лишь обретает новые ручательства своей жизненности.
Теперь, когда после искусственной задержки, после досадной паузы (см. статьи «12 съезд» и «13 съезд»), мы, судя по всему, вступаем в новый этап плодотворной эволюции советской политики (ср. «новую торговую политику» и, главное, ряд мероприятий последнего времени, стремящихся реально осуществить лозунг «лицом к деревне»; см. статью «Обогащайтесь»), – основная политическая тема настоящего сборника не может не казаться осмысленной и жизненной.
Конечно, многие из отдельных злободневных утверждений, высказывавшихся в той или иной статье настоящего сборника, ныне устарели, утратили характер актуальности. Довлеет дневи злоба его. Газетные статьи (большинство печатающихся статей появлялись в харбинской газете «Новости Жизни»), пишутся обыкновенно под влиянием преходящих обстоятельств и нередко под давлением той или иной непосредственной политической задачи. Пусть читатели сборника имеют это в виду.
Равным образом несомненно, что суждения и оценки некоторых отдельных статей впоследствии оказывались ошибочными, некоторые прогнозы не оправдывались. Встречались ошибки «в темпе», а иногда и по существу того или иного вопроса. Возможно даже, что попадутся на протяжении всей книжки и внешне противоречащие друг другу, взаимно несогласованные словесные утверждения. Меньше всего я склонен это отрицать. Но и доселе я убежден как в том, что основные интуиции меня не обманули, так и в том, что в них есть своя логика и своя внутренняя цельность.
Кроме того и вместе с тем, ведь «газеты – секундная стрелка истории». Сборник газетных статей, появлявшихся в горячие революционные годы и откликавшихся на горячие темы дня, может, пожалуй, представлять собою кое-какой интерес и для «будущего историка» революции. И я перепечатываю здесь статьи без сколько-нибудь существенных поправок и изменений.
Что касается второго отдела настоящего сборника, то в него вошли статьи, не носящие непосредственного политического характера и посвященные более общим культурно-философским и философско-историческим проблемам, упирающимся в единую, огромную, мучительную проблему: Россия-Революция. И здесь опять-таки статьи писались урывками, от случая к случаю, вне общего предопределенного плана и вне нарочитой взаимной связи. Однако, перечитывая их, я в них чувствую все же известное миросозерцательное единство, позволяющее собрать их вместе под заглавием «Русские думы (очерки философии эпохи)».
Следует добавить, что все печатаемые статьи писались вне России, в Харбине. С Россией советской я расстался в декабре 1918 года (падение красной Перми), а с белой Россией – в январе 1920 (после падения омского правительства в Иркутске). С конца февраля 1925 мне приходится практически и на собственном опыте осуществлять идею «делового сотрудничества с советской властью» (работа в Учебном Отделе К.В.ж.д.). И, наконец, как раз с моментом появления в свет настоящей книги совпадает поездка моя, в качестве советского спеца, в Москву, после почти семилетней разлуки с нею. Ближайшее будущее, нужно надеяться, позволит непосредственными впечатлениями нынешней русской жизни проверить думы, выводы и настроения протекшего периода физической эмиграции (см. статью «Проблема возвращения» в настоящем сборнике).
Харбин, 18 июня 1925 года.
Отдел Первый. Национал-большевизм (статьи политические)
Над бездной [99]99«Новости Жизни» 17 марта 1921 года. Эта статья написана под непосредственным впечатлением известий о кронштадтском восстании.
[Закрыть]
I
По-видимому, Россия стоит перед полосою новых испытаний, и вновь не знаешь, что сулит ей завтрашний день. Государственный организм, «подмороженный» ледяным дыханием до пределов углубленной революции, местами начинает оттаивать – вместе с весенним оттаиванием земли.
Из трех путей ликвидации революционной лихорадки прихотливая история словно выдвигает ныне наиболее мучительный и наиболее опасный. Тот самый, который, ликвидируя революцию, вместе с тем решительно угрожает самому бытию России.
Первый путь был испытан первым двухлетием большевистского властвования. Он воплощался во всероссийском фронте Колчака, признанного за «верховного правителя» всеми активными противобольшевистскими элементами страны. По нему наступали на красный центр ударные батальоны государственности, снабженные готовым аппаратом власти, готовыми формулами конкретных политических рецептов. В случае их торжества страна продолжала бы оставаться политически подмороженной до тех пор, пока ее оттаивание уже не влекло бы за собой ее гниения.
Однако история осудила этот путь: он оборвался падением Омска и Екатеринодара и был увенчан иркутской трагедией 7 февраля [100]100
7 февраля 1920 г. был расстрелян большевиками Колчак и члены его Иркутского правительства.
[Закрыть]. Всероссийский аппарат белой власти рассыпался в прах, превратившись сразу в нестройную многоголосицу беспочвенных и взаимно враждующих «общественных течений» – печальный символ вырождения и упадка. Рассыпалась и белая армия, напитав красную заграничным снаряжением и амуницией. Крым и Забайкалье были лишь «трупными пятнами» умершего движения.
Второй путь государственного преодоления революции – путь через нее саму. Путь постепенного, органического перерождения самих революционных тканей. Силою вещей и логикой власти втягивался красный центр в национальную работу, автоматически подчиняясь историческим задачам, стоящим перед страной. Государство, пользуясь характерным образом Ленина, становилось похожим на редиску: будучи красным лишь снаружи, внутри оказывалось белым как снег. Создавшееся положение повелительно диктовало русским патриотам ликвидацию тактики саботажа и всемерное сотрудничество с революционною властью, несмотря на ее красную оболочку. Необходимо было спасти аппарат государственного принуждения. Жизнь неизбежно должна была его наполнить новым содержанием. При этом невольно вспоминалось и ободряющее поучение французской революционной практики, столь ярко формулированное Тэном:
«Между уполномоченным Комитета Общественного Спасения и министром, префектом и супрефектом Империи разница невелика: это тот же человек в разных одеждах, – сперва в карманьоле, а затем в расшитом мундире».
И вот широкими кадрами, вслед за русским офицерством, полилась русская интеллигенция в аппарат революционной власти. Не во имя революции, а во имя родины. Во имя тех же целей, которые ставил себе организованный белый фронт. Война с Польшей, обуздание окраинных сепаратизмов, восстановление роли России в международном мире – все это разжигало национальное чувство и, казалось, усиливало шансы второго пути. История щупала его с тою же пытливой настойчивостью, как в свое время первый.
Однако теперь наступают дни испытаний и для него.
II
Ликвидация последних вспышек выродившегося окраинного движения вплотную поставила перед московскою властью проблему государственного воссоздания. Как и следовало ожидать, конец запоздалых военных авантюр оказался для правоверного коммунизма фактором значительно более опасным, нежели их искусственное и нудное продолжение.
Пришла пора на деле решать задачу хозяйственного возрождения страны. Нужно было, наконец, переходить к методам более или менее нормального управления. Режим военной диктатуры, доведенный до крайнего напряжения, уже переставал соответствовать требованиям момента.
Московская пресса последних недель дает очевидное свидетельство, что эта истина начинает усваиваться и большевиками. В партии идет глубокое брожение, упорное искание новых путей, нарастают разногласия, особенно резко проявившиеся в вопросах о роли и задачах профессиональных союзов, подвергнутом «свободной дискуссии» центральным партийным комитетом. Если группа Троцкого, увлеченная успехами советского милитаризма, настаивает на «огосударствлении» профсоюзов во имя теснейшего вовлечения их в советскую хозяйственную работу, то большинство партии во главе с Лениным и Зиновьевым решительно возражает против «бюрократического дергания профсоюзов» и высказывается за их относительную «демократизацию».
Этот частный вопрос характеризует собою общее политическое положение. Пришло время, когда правящая партия должна более, чем когда-либо, приспособиться к обстоятельствам места и времени. Доктринерство и утопизм имеют свои пределы, и методами насильственного коммунизма современную Россию экономически не возродить. Экстремистские иллюзии внутри страны изжиты, а мировая революция явно запоздала. Приходится неизменно констатировать, что советское правительство должно пойти на «экономический Брест» – иначе оно погибнет, увлекая за собою в бездну формальные основы государственности – организацию власти и дисциплину, с таким трудом им выкованную.
И вот как раз в этот критический для него момент по стране с усилившимся оживлением прокатывается «зеленый шум», прорывается накипевшая ненависть, проступают зловещие пятна восстаний. Заявляет о себе третий и последний путь исцеления революционной болезни.
Было бы бесполезно отрицать «органичность» начавшегося движения. В отличие от вымученных «переворотов» эмигрантщины, оно возникает стихийно и коренится в массовых настроениях. Чем оно дезорганизованнее, тем органичнее: таков уж «русский бунт»… Да, несомненно, «народ восстал», как он в свое время поднялся с большевиками на Керенского, крича о «хлебе, мире и земле». И это поистине символично, что Зимний Дворец вновь ожидает безжалостных ядер с «Авроры».
Но трагедия в том, что «подлинность» восстания еще далеко не есть ручательство его благотворности. Это слишком сильно действующее средство, чтобы приветствовать его, зажмурив глаза. Это в точном смысле – «последнее средство»: «пропадай душа моя с филистимлянами!..» Монтескье был очень прав, утверждая, что «народ либо слишком, либо недостаточно деятелен; иногда сотней тысяч рук он все опрокидывает, а иногда сотней тысяч ног он движется, как насекомое». Вот почему и нынешний зеленый шум наводит на многие грустные думы. Он поселяет в душу ряд различных, сталкивающихся чувств, из которых первое место занимает патриотическая тревога.
Разумеется, теперь, когда взрыв – правда, еще частичный, – уже произошел, неуместным и даже несколько смешным кажется тот, кто «на бунтующее море льет примирительный елей». Судьбу борьбы решит сама борьба. Но все же хотелось бы еще надеяться, что для осуществления неизбежной ликвидации затянувшегося состояния революции история выберет более экономный, менее разрушительный, не так дорого стоящий путь…
Победа повстанцев – произойди она не по «радио из Риги или Ревеля» – только принесет с собою России керенщину в кубе. Распадение страны при ней достигнет небывалых масштабов. «Новая власть» неизбежно родилась бы под знаком «свободы», недостаток которой столь тяжко ощущается при советах, но избыток которой нам столь мучительно знаком по месяцам революционной «весны». Россия превратилась бы в огромный «дом анархии», как именовался в эти месяцы захваченный анархистами особняк московского купеческого клуба на Малой Дмитровке… И откуда найдутся тогда в разоренной стране центростремительные силы, способные прекратить вакханалию всевозможных самостийничеств и своеволий, грозящую разыграться при первых признаках заката Москвы, и реально «объединить» Гучкова с Махно, а Керенского с Марусей Спиридоновой?.. В лучшем случае, восстановление страны затянется на десятилетия.
Все это так. Но вместе с тем не подлежит сомнению, что если большевизм застынет на своих ортодоксальных позициях, если он не проявит в своей внутренней хозяйственной политике той исключительной гибкости, какую ему пришлось проявить в сфере политики внешней, – стихийный, анархический взрыв будет неизбежен, как бы кто к нему ни относился. С зеленым шумом отчаяния не справиться одним лишь террором, «успокоение» здесь может оказаться успешным только в том случае, если пойдет рука об руку с «реформами», и притом самыми недвусмысленными.
По-видимому, наиболее осторожные и дальновидные большевики все это сами прекрасно понимают, проповедуя умеренность и приспособляемость, готовя «отступление на новые позиции» и решительно ополчаясь на «детскую болезнь левизны в коммунизме»…
Но не поздно ли уже?.. О, если бы на этот вопрос можно было ответить отрицательно!..
III
Это опыт всех времен и народов – что крайняя партия не может держаться у власти бесконечно долгое время. Или она теряет власть, или путем своеобразного «почкования» от нее отделится еще более крайняя группа, и правительство «эволюционно» переместится в центр… В данный момент Россия, как кажется, стоит перед одною из этих возможностей.
Серые воды Кронштадта, из пены коих некогда родилась революционная Венера, ныне снова бурлят, покрываясь подозрительной пеной. Авангард революции словно уже вступает в обитель «реакции», – быть может, в этом есть своя логика: на то он и авангард, чтобы первым завершить необходимые превращения…
Нельзя не признаться, что как-то странно звучат строки советского радио о «несознательных матросах Кронштадта»: слишком уж это радио само приучило всех нас к мысли, что «кронштадтский матрос» и «несознательность» – понятия несовместимые…
Нет, очевидно, дело здесь все-таки не в этом, и уж, конечно, не в «меньшевиках и эсерах», этих роковых фантомах русской государственности, навязывающих себя ее сознанию всякий раз, когда настает острый период ее болезни. Как в известном чеховском рассказе «Тиф» герою не дают покоя какие-то «чухонцы и греки, – противный, совсем лишний на свете народ», так наша современная жизнь знает своих чухонцев и греков: с надоедливостью неотвязчивых галлюцинаций мучат они больную страну… Но, разумеется, они – не причина болезни, а лишь ее досадный симптом. Не в них главное.
Дело в том, что наступает самый трудный период революционного процесса: период создания новых социальных и экономических связей. Разрушение старого закончено, и оно дошло до таких пределов, что дальше идти не может. «Так больше жить нельзя, сил нет терпеть» – вот основа зеленого шума. И только быстрый и трезвый учет властью господствующих настроений деревни, вообще «народа», может спасти страну от окончательной катастрофы и неслыханного распада.
Ближайшие месяцы, вероятно, принесут ответ на мучительный для всякого русского человека основной вопрос современности: ужели суждено России ее воистину великую революцию купить у Духа истории лишь страшною ценою национального обмельчания и государственного распада?
Перерождение большевизма [101]101
«Новости Жизни», 6 апреля 1921 года. Эта статья представляет собой отклик на первые вести о «новой экономической политике» Ленина.
[Закрыть]
I
Эта проблема – проблема возможности «эволюционного перерождения» большевизма – силою вещей вновь выдвигается на первый план. Отказ всех противобольшевистских русских группировок от идеологии интервенции, заключение торговых договоров между Россией и европейскими державами, окончательная ликвидация организованной гражданской войны и, наконец, последние мероприятия советского правительства в области земельного вопроса, – все это, вместе взятое, заставляет русских патриотов еще раз продумать вопрос о пути нашего национального возрождения.
Очевидно, что нынешнее ужасное состояние России не может длиться без конца. Даже по самым сдержанным официальным советским сведениям, картина экономической жизни страны производит столь удручающее впечатление, что дальнейшее продолжение ортодоксального коммунистического экспериментаторства грозило бы свести на нет все воистину блестящие политические достижения советской власти за эти три с половиной года. Сами большевики, разумеется, не могут этого не сознавать, и принуждены так или иначе реагировать на суровые требования, поставленные перед ними жизнью. Они вынуждаются проверять самих себя.
«Пусть так, но они же не могут перемениться, изменить себе» – таково господствующее мнение.
Разумеется, сама советская власть его поддерживает прежде всех.
Ни от одного общего лозунга октябрьской революции она формально не отказывается и, конечно, не откажется.
Разговоры об «эволюции большевизма» встречаются самими большевиками неизменной иронической улыбкой, хотя по тактическим соображениям они подчас и оставляются ими без надлежащей прямой отповеди…
Противобольшевистские группы, со своей стороны, с глубоким скептицизмом относятся к толкам об «изживании» нынешних московских методов властвования и хозяйствования. Вся наша «организованная небольшевистская общественность», отвергая возможность такого изживания, считает единственным путем воссоздания русского государства путем общенациональной революционной борьбы с советами.
В этом отношении должны быть признаны чрезвычайно характерными декларации политических партий, прочитанные на недавнем парижском совещании членов Учредительного Собрания.
«Спасти Россию может лишь революционная борьба самого народа, – утверждает прочитанная Зензиновым декларация эсеров. – Все надежды на перерождение существующей власти тщетны. Она может лишь вырождаться и действительно вырождается»…
Фракция к.-д., – декларирует Милюков, – полагает, что при невозможности для большевизма изменить раз занятую непримиримую позицию, отказаться от мирных стремлений и от осуществления их вооруженной силой, борьба против большевизма не может кончиться взаимными уступками или принять мирные формы парламентской борьбы».
И, наконец, то же самое повторяют и энэсы [102]102
Т. е. члены партии народных социалистов.
[Закрыть]устами Чайковского: «Исходя из глубокого убеждения, что большевики не способны к эволюции в сторону народоправства и демократической государственности… трудовая н.с. партия находит, что первой общей для всех поборников демократической республиканской России задачей является борьба за скорейшее сокрушение большевизма и крушение советской власти».
Таковы преобладающие настроения. Разберемся в них.
II
Весь вопрос, разумеется, в том, какой смысл вкладывается в понятие «эволюция большевистской власти». Скептическое отношение к подобной эволюции будет вполне оправданным, если мы захотим в ней видеть отказ большевиков от своей собственной программы.
Не подлежит, в самом деле, ни малейшему сомнению, что вожди русского коммунизма, начиная с Ленина, не могут перестать и не перестанут быть принципиальными коммунистами.
Равным образом есть много оснований полагать, что советская власть неспособна превратиться в режим формального народоправства со всеми его чертами и свойствами.
Но свидетельствуют ли эти два обстоятельства о том, что политика Москвы обречена остаться без всяких изменений в своем конкретном курсе?
Значит ли это, что большевизм чужд всякой «эволюции»?
Анализ современных настроений в правительственных верхах Советской России позволяет различать две тенденции партийной коммунистической мысли.
Первая тенденция (многие связывают ее с Бухариным) отстаивает целиком тактические позиции 19 года – «ставка на немедленную мировую революцию», «никаких компромиссов с мировой буржуазией», «безоговорочное проведение хозяйственного коммунизма», чего бы это ни стоило, и т. д.
К этой доктринерской, фантастической тенденции утверждение об «эволюции» неприменимо ни в какой мере и ни с какой стороны.
Победи она в Совнаркоме, – страна покатилась бы с усиленной скоростью к обнищанию и разорению, недовольство и отчаяние населения продолжали бы возрастать, а непримиримость к советской власти наших небольшевистских групп обрела бы гранитную, непоколебимую основу.
Но, к счастью, не эта тенденция вдохновляет ныне политику московского правительства.
Признанным вождем и непререкаемым, несравненным авторитетом остается по-прежнему Ленин, воистину, сочетающий в себе оба свойства, определяющие, по Гегелю, подлинного «героя истории»: исключительную широту кругозора, охватывающего «очередную ступень мировой истории», и конкретную трезвость реального политика, разгадавшего «лукавство исторического Разума» и умеющего прекрасно его учитывать.
Ленин – «фантаст» и практик одновременно. Подобно примерному «государю» Маккиавелли, он совмещает в себе «качества льва и лисицы». В этом его сила и в этом успех большевизма, «цепкость» советской власти, непостижимая для поверхностного взгляда, для всех неожиданная и столь многих смущающая.
Ленин возглавляет ныне другую линию большевистской мысли, линию «умеренную» и «компромиссную». Прообразом этой тактики был Брест-Литовск. Через три года она вновь выдвигается в перл создания.
«Мир с мировой буржуазией», «концессии иностранным капиталистам», отказ от позиции немедленного коммунизма внутри страны – вот нынешние лозунги Ленина, столь чуждые левой, доктринерской группе (между прочим, неправильно к этой группе причислять Троцкого: в основных вопросах он идет за Лениным).
Невольно напрашивается лапидарное обозначение этих лозунгов: – мы имеем в них экономический Брест большевизма.
Ленин, конечно, остается самим собою, идя на все эти уступки. Но, оставаясь самим собой, он вместе с тем, несомненно, «эволюционизирует», т. е. по тактическим соображениям совершает шаги, которые неизбежно совершила бы власть, чуждая большевизму.
Чтобы спасти Советы, Москва жертвует коммунизмом. Жертвует, со своей точки зрения, лишь на время, лишь «тактически», но факт остается фактом.
Нетрудно найти общую принципиальную основу новой тактики Ленина. Лучше всего эта основа им формулирована в речи, напечатанной «Петроградской Правдой» от 25 ноября прошлого года.
Вождь большевизма принужден признать, что мировая революция обманула возлагавшиеся на нее надежды.
«Быстрого и простого решения вопроса о мировой революции не получилось». Однако из этого еще не следует, что дело окончательно проиграно. «Если предсказания о мировой революции не исполнились просто, быстро и прямо, то они исполнились постольку, поскольку дали главное, ибо главное было то, чтобы сохранить возможность существования пролетарской власти и советской республики даже в случае затяжения социалистической революции во всем мире». Нужно устоять, пока мировая революция не приспеет действительно.
«Из империалистической войны, – продолжает Ленин, – буржуазные государства вышли буржуазными, они успели кризис, который висел над ними непосредственно, оттянуть и отсрочить, но в основе они подорвали себе положение так, что при всех своих гигантских военных силах должны были признаться через три года в том, что они не в состоянии раздавить почти не имеющую никаких военных сил советскую республику.
Мы оказались в таком положении, что, не приобретя международной победы, мы отвоевали себе условия, при которых можем существовать рядом с империалистическими державами, вынужденными теперь вступить в торговые отношения с нами.
Мы сейчас также не позволяем себе увлекаться и отрицать возможность военного вмешательства капиталистических стран в будущем. Поддерживать нашу боевую готовность необходимо. Но мы имеем новую полосу, когда наше международное существование в сети капиталистических государств отвоевано».
В этих словах следует видеть ключ решительного поворота московского диктатора на новые тактические позиции.
Раньше исходным пунктом его политики являлась уверенность в непосредственной близости мировой социальной революции.
Теперь ему уже приходится исходить из иной политической обстановки. Естественно, что меняются и методы политики.
Раньше он непрестанно твердил, что «мировой империализм и шествие социальной революции рядом удержаться не могут»: – он надеялся, что социальная революция опрокинет «мировой империализм».
Теперь он уже считает как бы очередной своей задачей добиться упрочения совместного существования этих двух сил: нужно спасать очаг грядущей (может быть, еще не скоро!) революции от напора империализма.
Отсюда и новая тактика. Россия должна приспосабливаться к мировому капитализму, ибо она не смогла его победить. На нее нельзя уже смотреть как только на «опытное поле», как только на факел, долженствующий поджечь мир.
Факел почти догорел, а мир не загорелся.
Нужно озаботиться добычею новых горючих веществ.
Нужно сделать Россию сильной, иначе погаснет единственный очаг мировой революции.
Но методами коммунистического хозяйства в атмосфере капиталистического мира сильной Россию не сделаешь. И вот пролетарская власть, сознав, наконец, бессилие насильственного коммунизма, остерегаясь органического взрыва всей своей экономической системы изнутри, идет на уступки, вступает в компромисс с жизнью.
Сохраняя старые цели, внешне не отступаясь от «лозунгов социалистической революции», твердо удерживая за собою политическую диктатуру, она начинает принимать меры, необходимые для хозяйственного возрождения страны, не считаясь с тем, что эти меры – «буржуазной» природы.
Вот что такое «перерождение большевизма».
– Но может ли оно привести к положительным результатам?…
III
Сейчас трудно что-либо предсказать, особенно из эмигрантского далека.
Только господа экономисты – самая заносчивая и самоуверенная порода мира двуногих, – по обыкновению, нещадно насилуют книгу времен, пророча часы и минуты всех грядущих событий: словно их ремесло – стряпание несбывающихся пророчеств.
В настоящий момент можно констатировать лишь одно: процесс «перерождения» большевизма совершается в крайне трудных условиях.
Ленину приходится, по-видимому, выдерживать известный натиск со стороны части своей собственной партии, стоящей на старых позициях непримиримости и крайнего революционизма.
С другой стороны, он имеет дело с измученной, стихийно озлобленной на власть страной, которая каждую уступку может принять за признак внутреннего колебания власти и в каждой реформе найти стимул к восстаниям.
Не опоздала ли советская власть сойти с пути коммунистического доктринерства? Вот вопрос, разрешить который способна лишь сама жизнь.
Если политически советское правительство еще достаточно крепко, если государственный аппарат действует более или менее послушно, – «реформы» могут «пройти» и оздоровить страну. И в результате мы получим любопытную картину: диктатуру коммунистов в «буржуазной» по существу стране! Свободная торговля уже восстановлена в России и заградительные отряды – кошмар советской действительности – сняты. Заключены торговые договоры с Англией, с Италией, заключаются с остальными. Россия вновь возвращается в «цивилизованный мир».
Но, разумеется, благотворные результаты все эти компромиссные мероприятия могут дать лишь в том случае, если они будут проводиться серьезно и действенно. Иначе процесс обнищания задержать не удастся, так же как не удастся парализовать рост всеобщего недовольства. Наблюдающееся в стране повсеместное недружелюбие к власти обусловлено не столько политическими, сколько экономическими причинами. Народ хочет не столько народоправства, сколько хлеба.
Как бы то ни было, с точки зрения национальной России нынешний сдвиг большевизма следует искренно приветствовать. Сохраняя «сильное правительство», нужное для страны, он ее избавляет, наконец, от тисков доктринерской и утопической, чуждой ей хозяйственной системы.
Есть много оснований думать, что, раз став на путь уступок, советская власть окажется настолько увлеченной их логикой, что возвращение на старые позиции коммунистического правоверия будут для нее уже невозможны. По-видимому, именно с этим аргументом и выступает против «новой тактики» Ленина левая, «правоверная» группа. Но если такой аргумент в какой-то мере действителен против Ленина, то с точки зрения интересов страны он абсолютно невесом: страна и не заинтересована в возвращении к ортодоксальному коммунизму.
Все будет в конечном счете зависеть от «темпа развития мировой революции».
Советская власть вступает в новую фазу своего существования. Нынешний год должен принести ответ на основной вопрос современности: суждено ли России восстановить свою экономическую мощь, сохраняя в то же время свое политическое единство, удельный вес великой державы?..
