Текст книги "В ледяных просторах"
Автор книги: Николай Пинегин
Жанры:
Путешествия и география
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
Глава восьмая
…Опасен вихрей бег, но тишина страшнее,
Что портит в жилах кровь всех ядов злее…
Лишает долгий зной здоровья и ума,
А стужа в севере ничтожит вред сама…
Ломоносов
Глубока еще ночь. Больше двух недель прошло с 9 декабря, а рассвета еще нет. Впрочем, в день Рождества отблеск полуденной зари имел явно оранжевый оттенок. Скоро, скоро поднимется черная завеса!
Рождество встретили по-русски, сумбурным весельем. После пушечного салюта объедались всем, что было лучшего в кладовых и трюмах. Но «праздничным гусем» оказался все-таки медвежий бифштекс. Пока шли разные закуски, орошаемые вином, компания весело гомонила, разговоры даже усиливались по мере усыхания бутылок. Но вот подали бифштекс – и все умолкло. Стук вилок и ножей о тарелки и аппетитное чавканье прерывались только возгласами:
– А не перекрыть ли по одной?
После трехмесячного воздержания все пожирали мясо подобно дикарям. Куски таяли, как масло на сковороде. Подчистив тарелки – обменялись впечатлениями:
– Хорошо мяско?
– Спасибо охотничку. – Хорошо!
А один даже разразился целой одой в прозе во славу мяса, ниспосланного отшельникам в нощи. Он закончил:
– Дайте, дайте сюда самого ярого вегетарианца! Я его не съем. Нет. Но посажу сюда на тощую диету каш, супов, киселей и консервов, он сам в два месяца вылечится навсегда от вредного психоза!
Вышел срочный номер журнала «Кают-Компания». Основался он еще при свете дня, но тогда влачил довольно жалкое существование из-за неимения постоянных сотрудников и редактора. Теперь журнал вышел в объеме большой газеты со всеми отделами с подписью редактора Визе. Как полагается газете, впереди в черной рамке траурное объявление:
Родные, друзья и знакомые его Превосходительства
Генерала-От-Инфантерии Михаила Михайловича Топтыгина
извещают с душевным прискорбием о скоропостижной смерти его,
последовавшей в бою при мысе Литке 14 декабря с. г.
Погребение 25 декабря.
Объявлений было немало; среди них выделялись:
«Кто излечит слепоту правого уха и восстановит утраченный слух левого глаза?
Адрес: Вилла Ароматов Ю. Т.»
Из телеграмм:
«Ницца. Известный поставщик продуктов для полярных экспедиций Д. приобрел в окрестностях Ниццы роскошное палаццо графов X. Бакалейная торговля Д. в Соломбале за последний год дала 25.000 % прибыли».
В журнале был отдел «Северная война» (читай: с белыми медведями). Фельетон, несколько стихотворений и рассказов, помещено даже официальное опровержение «Северного осведомительного бюро».
Вечером в заключение всех праздничных утех состоялся концерт с участием хора сомнительной стройности и балетных упражнений весьма спорной грациозности, характера – явно неустойчивого.
28 декабря. Сильная оттепель -1,1 °C. После обеда Лебедев, ворвавшись ураганом, объявил, что над ледниками показался огонь: «кто-то там ходит». Через несколько мгновений между матросами на мостике горячо обсуждался вопрос: что за загадочный огонь?
– Кто-нибудь ушел с фонарем – вот и всё!
– Вот и не всё! Все дома.
– Луна?
– Где ты – у себя в Шенкурске, что ли, такую луну видел?
– Какой-нибудь житель зазимовал здесь и поше…
– Нет, братцы, у него, видно, не все жители дома, ежели он думает, что здесь жители есть!
– А по-моему, блазнит. Леший амманыват!
Огонек же сверкал и, казалось, даже двигался у смутно различаемой черты горизонта над Новой Землей. Долго бы гадали, если б Седов не вспомнил, что Венера, ближайшая спутница солнца, должна взойти как раз в этих числах. Она была невидима до сих пор, но солнце приближается, и Венера – первая вестница близости его восхода.
1 января 1913 года. Новогоднее торжество: елка, чтение нового журнала и встреча. Елку для взрослых детей устроил Карзин из палки, лучинок и проволоки. Хвою изображали волокна раздерганного манильского троса. Елочные украшения – несколько отличались от обыкновенных. Бонбоньерок и хлопушек не было. Украшавшим елку пришлось припомнить все вкусы и желания обитателей «Фоки». Балерина самого разудалого вида, «молоденькая и хорошенькая», «эскимосочка», «богатая старушечка», «такая маленькая курсисточка», – простирали с ветвей свои картонные объятия. Рождественский дед с бутылкой казенки, амур с младенцем на руках, кильки в красных воротниках, куски селедки, колбаса, пробирки с ромом и коньяком, – вместо украшений. Под елкой целая батарея подарков в виде бутылочек для проб морской воды, на этот раз наполненных перцовкой.
Ровно в двенадцать часов удар пушки. Поднялся Седов и сказал:
– С новым годом, друзья! Новый год! – Что будет в конце его? С какими надеждами встретим следующий? – Не знаю. Но будем веселы, будем бодры, будем надеяться на самое лучшее! – Да! Да! Ура!
Мы сомкнули стаканы. Седов взвинчивал всех и заражал весельем.
Предавались мечтам, что сделаем в этот год, с чем вернемся. Говорили об упорстве и настойчивости, необходимых здесь, вспоминали родных. Позже, в 1 час 40 минут – в петербургскую полночь – еще раз поднялись стаканы:
– За друзей, за родных!
4 января. В.-С.-В. ветер. Вчера ударил сильный холод. Ртуть в термометре стояла на -28 °C, но сильный штормовой ветер быстро забирался под одежду. Холодно. Сегодня температура понизилась до -33 °C, ветер затих и, казалось, стало теплее. Во время рассвета работали на воздухе, убирая со льда постоянно проваливающуюся баню. Вместо нее в одной из цистерн трюма сложат русскую печь для выпечки хлеба. Там же будем и мыться.
7 января. В воздухе морозный туман. Луна светит тускло через его неподвижную пелену, не выходит из кругов и радуг. Круги иногда больше, иногда меньше, но всегда красивы.
И искрящийся туман заволок все видимое, мерцающими кристаллами осел на мачтах и снастях, убрал их белым пухом, превратив паутину вант в чудесную белую решетку, легкую и воздушную. Побелело все. Даже незанесенные снегом доски борта покрылись кустиками кристаллов, и черная смола превратилась в белый бархат. Выйдешь на воздух, и тебя волшебник-туман быстро перекрасит в общий цвет. Белым покрывалом сядет на шапку, покрасит одежду, подведет густо-белой краской брови и ресницы, застынет сосулькой на усах.
Крещенские морозы, как по заказу. Вчера минимальный термометр показал -41 °C, сегодня -42,3 °C. Мы чрезвычайно рады прекрасной погоде. Пусть стоят трескучие морозы, только бы не надоевшее завывание вьюг.
10 января. Вчера мороз достиг -45,4 °C. «Фока» потрескивает на холоду, как жилой дом. Мы не думаем, чтоб мороз мог усилить течь: корпус достаточно защищен снегом – треснуть могут только верхние части наружной обшивки.
Сегодня ушли на охоту к мысу Литке Кушаков с Макси-мычем и Линником. С охотниками 16 собак.
Морозы не страшны пушистым красавцам сибирякам. Но архангельские собаки – в очень плохом виде. Мы пытаемся поддержать в это холодное время наиболее слабых. Я взял на свое попечение Волкодава. Кроме таких питомцев, у каждого из нас есть собственный фаворит-любимец. Любимчиков можно узнать по гладкому виду, по нахальству, с каким они рвутся в жилое помещение. Фаворит считает долгом сопровождать хозяина на прогулках и всегда сидит поблизости входа в ют. Завидев хозяина, пес выгнет спину и, бешено крутя хвостом, норовит лизнуть в усы.
14 января. День заметно прибывает. В полдень можно уже прочесть обыкновенную книжную печать. Стоят те же морозы. Сегодня -34 °C.
Визе заметил интересные периодические колебания температуры и давления воздуха. Колебания очень слабы, но довольно постоянны. Мы думаем, что эти изменения – воздушные, приливо-отливные волны, вызываемые, как и морские, силой притяжения луны. Еще Гумбольдт указывал, что должны существовать воздушные приливы, но до сих пор никто не наблюдал их. И немудрено: в странах, где солнце восходит и заходит каждый день, нет возможности отметить эти слабые колебания воздуха, – они теряются в атмосферных явлениях, имеющих своими источниками влияние солнца и перемены давления воздуха. Только здесь в полосу штилей, при отсутствии влияния солнца можно обнаружить эти слабые воздушные волны.
15 января. Морозы дошли до -50,2 °C. Никто из нас не предполагал, что температура может опуститься так низко: до сих пор таких температур на Новой Земле еще не наблюдалось. Ртуть давно замерзла. При неосторожном встряхивании термометра шарик пробивает стекло и падает пулькой. Керосин превратился в густую маслянистую массу. В воздухе висит непроницаемый ледяной туман.
Вечером состоялось несколько партий преферанса. Во время игры мы поминали отсутствующих товарищей; общее мнение было – мы скоро можем ждать их обратно: при этих морозах море должно замерзнуть. А не будет воды, не будет и медведей. Мы боимся: не слишком ли легко снарядились ушедшие?
Около судна залаяли собаки. Под влиянием предыдущего разговора кто-то сказал: «Уж не наши ли охотнички?» – но произнес свое предположение настолько неуверенным тоном, а лай был так слаб, что игра продолжалась, засаленные карты с прежним азартом шлепались на стол.
И вдруг, в самый горячий момент игры, послышался стон, будто кто-то невнятно произнес:
– Братцы!
Все, вздрогнув, обернулись. В дверях стоял штурман. Он сильно дрожал и силился что-то сказать, но не было возможности разобрать ни слова. Сплошной кусок льда закрывал рот. Усы, смерзшись с одеждой и шапкой, спускались книзу, как моржовые клыки. Из страшной ледяной маски выставлялась только часть почерневших щек и конец багрово-красного носа.
Засыпав Максимыча вопросами, почему он один, где остальные, живы ли, не нужно ли помощи, мы с трудом добились ответа – штурман почти не мог говорить, казалось, он был в состоянии сильного опьянения. Мы узнали, что остальные в палатке – километрах в двенадцати. Несчастный поморозил руки и ноги. Опасаясь вовсе лишиться конечностей, он не остался на ночлег – боль мешала уснуть, – а вышел к кораблю в сопровождении своего фаворита Штурки. С мыса Литке партия отправилась утром – штурман сделал переход в пятьдесят три километра. Последние километры Максимыч почти полз. Потерявшие чувствительность ноги не держали усталого тела – бессонные ночи вовсе отняли силы. Несколько раз путник ложился на снег в полном изнеможении и начинал дремать.
Любимец Штурка в такие минуты садился поблизости и начинал выть по волчьи, как будто понимая опасность, какой подвергался хозяин, оставаясь без движения. Тоскливый вой будил замерзавшего. Он напрягал всю волю и поднимался.
Когда до судна оставалось уже небольшое расстояние, Штур-ка прибегал на «Фоку» – тогда-то мы и слышали лай собак. Один из матросов видел Штурку, но не обратил на него внимания, – совершенно позабыв, что Штурка в числе ушедших с охотничьей партией. Побегав около судна, Штурка вернулся к Максимычу и принялся лаять и теребить зубами замерзавшего хозяина. И на этот раз Максимыч имел достаточно воли, чтоб подняться и пройти оставшиеся полтора – два километра. Неподалеку от метеорологической станции он обессилел окончательно. К счастью, в это время вышел наблюдатель Пустотный и помог подняться.
Мы принялись оттирать пострадавшего. Более всего отморожена правая рука и нога, левые – сравнительно слабо. После часовых стараний удалось восстановить кровообращение везде, кроме пальцев правой ноги и ступни: они оставались такими же белыми, твердыми кусками, как и раньше.
16 января. С утра Седов отправился на помощь охотничьей партии. Кушаков заблудился; Седов отыскал его недалеко от перешейка Панкратьева полуострова. Температура воздуха -49 °C.
20 января. Штиль, – 37 °C. Бедный Максимыч в постели. Отмороженные места превратились в пузыри, как от ожогов. Правая ступня покрыта сплошным пузырем, доставляющим большие мучения.
В эти дни многие из нас ходят с «розами» на щеках. В большинстве случаев розы – плоды кокетства. Существует такое – «полярное кокетство». Применяется оно здесь не женщинами, нет, это кокетство «полярных волков» или кандидатов на это почетное звание. Трудно иначе назвать поведение, свойственное в других странах «прекрасному полу». Вы читаете в книге старого полярника: «погода стояла какая угодно, только не приятная», а дальше помечена цифра -38° средней температуры за три недели санного путешествия и жизни в палатке – знайте: матерый волк хочет указать, что он жестоко страдал от холода, но волку жаловаться не годится. Это – наиболее тонкое кокетство. В книге другого выдающегося исследователя вы найдете описание случая, когда автор, проплыв вдогонку унесенного ветром каяка и окоченев, нашел возможным щегольнуть пред своим спутником парой выстрелов по мимо плывущим пичужкам без крайней к тому нужды. Если заслуженные полярные волки не свободны от кокетства, то как нам, молодым волчатам, не позаигрывать немного с сердитой природой. Выскакивание на мороз в белье, купанье с каяка, ходьба при -50° без башлыка – все это виды того же кокетства. Но это не худо. Говорят, что женщине идет умеренная доля кокетства. Если так, то почему бы нашим волчатам не показать себя?
22 января. Сегодня в кают-компании красуется бюллетень метеорологической станции за январь (нов. ст.). Абсолютный минимум за месяц -50,2 °C. Абсолютный максимум: + 1 °C.
Вечером прекрасное северное сияние. Одно время в зените наблюдалась слабая корона в виде пучков света, расходящихся из одной точки.
Чудо! Пройдут года, много лет, не останется на земле никого, кто бы мог видеть чудеса неба, а прекрасные ленты и короны будут развертываться, как и раньше, до первого проблеска мысли на земле, в полном равнодушии – наблюдает их кто или нет. А мысли, старавшейся проникнуть в сущность прекрасного явления, уже не будет.
Она умрет с последней живой клеткой. Так ли? Какая же цена жизни, если властительница мира, прекрасная в своем равнодушии, только смерть?
25 января. Свет прибавляется. Он радует сердце, несет бодрость и крепкие мысли. – Нет, не смерть владычица мира. Взгляни на бесконечное небо. Теперь Венера целыми днями шлет радугу лучей и только на ночь прячется под горизонт. Как прекрасна эта далекая планета! – По вычислениям – через два дня должны увидеть солнце. Да будет свет!
Во время рассвета пробежался на лыжах по направлению Южно-Крестовых островов: там над льдом держится водяное небо. Километрах в пяти от зимовья я увидел совсем близко темную полосу воды. Повернул было к ней, хотя казалось странным: почему я не видел ее с высокого берега? Чтоб проверить направление, которого следовало держаться, я поднялся на высокий торос.
Что за чудо. Вот так наваждение! Вода – как расплылась. Перед глазами тот же ровный лед, – никакой воды. Удивленный, я спустился с тороса… и снова увидел полынью. По ней плавали льды и, казалось даже, рябила зыбь. Снова поднялся на торос, и снова исчезла полынья, как будто лед всосал воду. Я несколько раз поднимался и опускался в нижний слой воздуха, производивший мираж! Само слово заключает представление о прекрасном видении! А здесь мираж – та же картина полунощного океана, столь же мертвая и мало отрадная, как и все окружающее.
Возможность совершать прогулки необычайно приятна. Весь светлый промежуток времени мы на воздухе.
27 января. Сегодня солнце перешло наш горизонт. Праздник. В 11 часов с флагами, плакатами и знаменами отправились на гору встречать восход.
Процессия прошла к заранее раскинутой палатке с яствами. Горела яркая заря, небосклон был чист, всех манила надежда увидеть солнце. Около 12 часов поднялся на небе красный столб-отблеск восходящего солнца, но оно не поднялось настолько высоко, чтоб показаться нам из-за новоземельских гор. Впрочем, несколько праздничных рюмок в палатке-буфете настроили всех достаточно празднично.
6 февраля. С 27-го по сегодня беспрерывно свирепствовала вьюга. Сегодня к полудню потихло, небо очистилось совершенно. Только поземь мела струйки снега по бухте и закрывала горизонты низким туманом.
И вдруг, неожиданно снеговой туман прорвался нежным лучом. Осветив текучую реку снега, блеснуло солнце.
– Солнце, солнце! – закричали на палубе.
Все бросили работу, закричали ура, ура – без конца – как будто совершилось особо радостное событие. Кто-то выстрелил из ружья, потом ударила пушка. Без слов мы стояли небольшой кучкой и смотрели на солнце, медленно высвобождавшееся из снежного тумана. Наконец-то дождались настоящего дня!
Состоялся экспромптом праздник. Лозунг дня: да здравствует солнце на долгие времена!»
Глава девятая
…Достигло дневное до полночи светило,
Но в глубине лица горящего не скрыло,
Как пламенна гора, казалось меж валов,
И простирало блеск багровый из-за льдов…
Ломоносов
«ГТ. ет никаких оснований называть «весной» время года сейчас же за окончанием полярной ночи. Действительно, приближалось весеннее равноденствие, а далеко на юге и взаправду наступала весна, но в стране, где жили мы, ничто не напоминало о весне. – Те же морозы, бешеные вьюги – не замечалось никакого влияния солнца: оно светило холодным блеском, и косые лучи не могли повысить температуру хотя бы на десятую долю градуса.
Но мы говорили – весна пришла. В самом деле, как иначе назвать радостную перемену в природе, как не весной? – При свете дня выступили почти забытые подробности окружающего пейзажа. Все казалось новым. На горах почти не осталось темных пятен – они поднимались к небу белыми привидениями. На льду, там, где раньше стояли высокие торосы, расстилалась ровная волнистая пелена снега, изрытого застрюгами [61]61
Застрюгами называют сделанные ветром выбоины в снегу. Застрюги встречались везде, но особенно крупны были на склонах гор и поверхностях ледников. Там эти твердые, как лед, снежные волны сильно мешали ходьбе, а нарта прыгала по ним, как телега по бревенчатой гати.
[Закрыть]. На скалистых обрывах гор повисли узорами лавины, а у подошвы каменных стен образовались глубокие снежные коридоры. «Фока» тоже закутался: из снежной одежды видны только стройные мачты, бушприт с утлегарем да ют с трубой. Нет необходимости пользоваться сходнями, – прямо с борта шагаем на снежную равнину.
Все сияло белизной и радостью. Но наши жилые помещения при свете дня казались еще мрачнее. Когда в первый раз золотой солнечный луч ворвался в иллюминатор и заиграл в темноте кают, стало заметно, сколько копоти накопилось за зиму: при искусственном свете мы не замечали, что стены стали серыми от табачного дыма и копоти сутками горящих ламп.
Однако эти серые стены нимало не мешали предаваться самым розовым мечтаньям и никогда, думается, не слышали таких бодрых возбужденных голосов, как в эти первые «настоящие» дни.
Солнце взошло, наступает время, когда мы можем, наконец, приступить к работе в полном объеме. Мы готовы к ней; пред каждым непочатый край дела. Новая Земля почти неизвестна в этой части, – местности, где ступала человеческая нога, – все наперечет, и этих мест чрезвычайно мало. За высокой линией восточного горизонта скрыта загадка Новой Земли. Что там – отдельные ли фирновые [62]62
Фирн – слежавшийся в зерна снег, мутный полуснег – полулед.
[Закрыть] поля, как на Шпицбергене, или же – ледяной покров, как в Гренландии и на южном Антарктическом Материке? Мы уже теперь склонны думать, что вся земля погребена льдом, но это нужно доказать, наука не верит поверхностным наблюдениям. И мы чувствуем силу, необходимую для исследований. Осенние экскурсии дали опыт и показали чрезвычайную важность всех, на первый взгляд, ничтожных мелочей снаряжения. Мы способны были часами обсуждать разницу в несколько граммов суточной провизии, или посвящать целое заседание усовершенствованию укупорки саней.
Разумеется, такие споры можно было услышать только в дни бурь и метелей. Каюты пустели в каждый хороший день.
Затворники разбредалась на работу по съемке окрестностей, по исследованию ледников, или занимались очередной работой у корабля. Медведь, посетивши «Фоку» 27 февраля, мог хорошо рассмотреть все наши занятия. Часть матросов пилила дрова, другие примеряли шлейки и кололи лед на айсберге; оба наблюдателя хлопотали над чем-то у будок, Седов делал наблюдения для поправки времени, я проверял работу кинематографического аппарата. Порядок мирной работы был нарушен незнакомцем. Он, не торопясь, направлялся прямо к «Фоке», обнюхивая по дороге все заслуживающее медвежьего внимания. Седов заметил гостя в двух десятках шагов от пиливших дрова. Я принес винтовку раньше других. На мой маневр обхода с целью отрезать отступление медведь не обратил внимания, но обхода я не выполнил: зверя заметил Варнак. Медведь, завидев несущийся желтый клубок, струсил и быстрым галопом побежал прочь. Тем временем и остальные собаки заметили зверя. Началась погоня. Медвежий галоп на вид очень неуклюж и медлен, на самом же деле собаки с трудом догоняют. Видя, что расстояние увеличивается, я подумал, что состязание в беге выиграет медведь, и попытался остановить зверя выстрелом с большого расстояния, но, конечно, не попал. Мишке к его несчастью вздумалось отдохнуть; он взобрался на высокий торос. Тут беглецу пришлось плохо: наши псы, оцепив медведя, задержали его до прихода охотников. Медведь бы рад выбраться из западни, но поздно. Собаки кидались на пленника единодушно при первой же попытке прорвать кольцо. Едва медведь делал движение, дорогу заступал Варнак. Обозленный зверь кидался в его сторону, но Варнака и след простыл. В то же самое время Разбойник и Весельчак вцепились сзади; мишка оборачивается, но те далеко, а на шее сидит Ободрыш, снизу же – подоспевший Варнак рвет и теребит живот. Наконец медведю удается стряхнуть с себя всех. Он прыгает на пять метров и поднимает зазевавшегося Весельчака. Можно подумать – Весельчаку конец. Нет – другие не зевают; тотчас же после прыжка на спине и на шее медведя – вся компания, ему уже не до подмятой. – А та, отделавшись царапинами, с еще большим ожесточением кидается в бой.
Эта была первая охота с собаками. Я не был уверен, что собаки долго задержат зверя, и потому подбежал на сотню шагов и, выждав, когда поблизости не было собак, выстрелил и убил медведя наповал. Пуля попала в висок. Медведь рухнул, и вся свора набросилась теребить и рвать убитого. Это был самец с прекрасной шкурой.
1 марта. Сегодня под вечер Седов явился с прогулки с прелестным пушистым медвежонком за спиной. На Южно-Крестовом острове Варнак с Разбойником отыскали на склоне горы берлогу и выгнали из нее медведицу с двумя медвежатами. Седов застрелил мать на расстоянии пятнадцати шагов. Одного медвежонка загрызли собаки, Седов едва спас другого. Варнак, перервав горло одним ударом зубов, самой волчьей ухваткой закинул детеныша за спину и понесся прочь, рвать и терзать свою добычу.
Итак, в кают-компании новый пассажир – Мишка. Звереныш успел покусать и исцарапать всех. Его укус посерьезнее собачьего, а удар лапки такого полутора-двухнедельного детеныша дает понятие, что за сила должна быть у взрослого.
2 марта. Кушаков в сопровождении Линника отправился на Ю.-Крестовые острова, привезти убитую вчера медведицу. Недалеко от первой берлоги собаки открыли вторую. На этот раз хозяйка ни за что не хотела покидать логовища, шипела, рычала, но выставляла только голову. Было бы просто застрелить медведицу, но винтовка Кушакова была чрезмерно смазана, курок не разбивал пистона. Тогда наш доктор вытащил револьвер, велел Линнику достать рогатину и, промолвив: «Линник, не выдай», пошел на медведицу со своим браунингом. Увы, револьверные пули слишком слабы для такого зверя, как белый медведь. К тому же Кушаков, держась на приличной дистанции, никак не мог попасть в голову. Выпустив целую обойму патронов, он прострелил только шею и ухо несчастной медведицы да выбил несколько зубов. Если бы зверь оказался более решительным, Кушакову со своей нестреляю-щей винтовкой и слабым револьвером несдобровать бы. Видя, что охотник никак не справится с медведицей, Линник, не дожидая выхода ее из берлоги, подошел вплотную и принялся, сколько было уменья, орудовать рогатиной. Страшное оружие сделало свое дело: двух ударов не понадобилось. Через полминуты медведица лежала мертвой.
Одного из двух оказавшихся в берлоге медвежат и на этот раз загрызли собаки.
3 марта. Медвежонок, принесенный Седовым, начинает привыкать к перемене квартиры и стола. Сначала питомец упорно отказывался от еды и при приближении людей немилосердно шипел и ворчал. Вместо того, чтоб брать соску, наскоро состряпанную местными химиками из лабораторной пипетки, он норовил вцепиться в руку. Кому-то пришла мысль просунуть соску в кусок медвежьей шкуры и уже в таком виде преподнести нашему младенцу. Дело пошло на лад: Мишка хорошо тянет из соски разведенное молоко Нестле, мнет, как котенок, лапами шкуру, издавая звуки удовольствия, напоминающие пыхтение автомобиля на тихом ходу. Питомец окружен нежностью людей, которую им, видно, некуда девать. Усердные няньки, не обращая внимания на исцарапанные руки и порванные брюки, окружают Мишеньку неслыханным для медведя комфортом. Другой питомец, Васька, пользуется меньшим вниманием из-за своего тяжелого характера. Это – злющий звереныш. Проходя мимо него, следует оглядываться, если хочешь сохранить в целости штаны и икры».
Полярной ночью только и было разговоров о дальних весенних экскурсиях. Наступило для них подходящее время. Света – достаточно для хорошего дневного перехода. Собаки наезжены. Перевычислены поправки инструментов, путевые хронометры выверены. Готовы палатки, спальные мешки, кухни и вся мелочь, нужная в дороге. Пора и к делу.
5 марта вышли две партии. Одной ушли Визе и Павлов на разведку подъема на ледяной покров. Другая нарта потянулась на Южно-Крестовые острова – поехали Седов и я.
Те острова лежат на запад от зимовки. У первого – острова Назимова – плескалось море. Льды белели только на юго-западном горизонте. Море у островов мелкое. Окаймляя весь западный берег, белели «стамухи» – обмелевшие торосы. Остров красиво пустынен: единственный гурий на северном крае свидетельствует, что некогда и сюда приходил зачем-то человек.
Второй, остров Пинегина, напоминает о многом. Вблизи его в 1872 г., затертый льдами, зазимовал и погиб вместе с сыном норвежец Тобисен, образованнейший ледяной капитан, доставивший много сведений о крайнем севере. В свою последнюю поездку Тобисен отправился без достаточного запаса провианта и был задержан льдами на зиму. Чтоб спасти людей, он отправил большую часть команды в шлюпках на юг; эти – после невероятно тяжелых приключений возвратились на родину. Сам Тобисен с сыном и двумя матросами зимовал на судне. Стесненный всем, в холоде, больной, он не прерывал наблюдений над природой и климатом и вел дневник до самой смерти. Обходя остров, убеждаешься, что он был обитаем не одними матросами Тобисена, переселившимися после его смерти на берег. Повсюду встречаются гурии, остатки построек, на северном берегу развалины очень древней русской избы. Попадаются куски железа, доски от бочек. Нашли мы чугунную печь. Есть накренившийся восьмиконечный крест, другой недалеко – повален бурями. Есть несколько груд камней, похожих на могилы, в одной из грудок торчит обломок бревна, похожий на сломанный крест.
С чувством, как на кладбище, ходишь по следам человеческой жизни. Думаешь: вот он, холодный север, все победил, все разметал. И беспокойные новогородцы, и суровые норвежцы, и упрямые поморы – где они? А ведь это все были храбрые молодцы! Робкие не ходят искать удачи и счастья в неведомые страны!
Крестовые острова – медвежье царство [63]63
Группа Горбовых и Крестовых островов, по моему впечатлению, одно из лучших мест для звериного промысла на западном побережье Новой Земли. За время моих многочисленных посещений Южно-Крестовых и Панкратьева островов я всегда, начиная с марта, видел лежащих на льду тюленей, один раз моржа и множество медвежьих и песцовых следов. Два раза бывшие со мной собаки ловили песца. Развалины древних охотничьих становищ я находил всюду: на о-ве Берха, на Б. Заячьем, на о. Личутина. На берегу Панкратьева полуострова я однажды набрел на выложенный камнями круг – следы стоявшего здесь некогда чума (меховая самоедская палатка). Кругом валялась изгрызенные песцами тюленьи кости и медвежьи черепа.
[Закрыть]. На второй же день один бродяга поднял нас с постели, едва мы устроились в палатке спать, другой встретился Седову в проливе, третий переполошил лагерь в пять часов утра, четвертый явился следом за этим. Мы не могли застрелить ни одного: заметив человека, медведи бросались в море и уплывали раньше, чем мы успевали взяться за ружья.
При посещении о. Пинегина я отделился от саней, чтоб измерить анероидом высоту горы. В это время сопровождавшие меня Варнак и Разбойник вдруг что-то почуяли и во весь опор побежали к склону горы шагах в двухстах. Собаки в упряжи тоже взбесились и, завывая, понесли перевернувшуюся нарту. С трудом остановив упряжку, мы взялись за ружья.
Под самым обрывом чернело отверстие, дымящее паром, а оттуда, свирепо щелкая зубами, ревела и шипела огромная медвежья морда. Собаки рвались в берлогу, но вход заграждали страшная лапа и могучая пасть.
Мы, не торопясь заканчивать охоту, с пяти шагов долго рассматривали медвежий дом и его хозяина, а в это время ярый охотник Фрам, вырвавшись из оставленной позади упряжки, стрелой пронесся мимо нас и с разбегу нырнул прямо в берлогу. Медвежья морда исчезла, из берлоги донеслись глухой рев, рычанье и дикий визг собаки. Мы считали, что с Фрамом уже покончено. Но вот прошло секунд пять-десять, – показалась в отверстие Фрамова голова, опять исчезла задним ходом, а в следующее мгновение весь Фрам вылетел в виде сильно помятом, но живой. Парой выстрелов почти в упор мы кончили охоту. Еле-еле вытащили матерую медведицу. Я отправился исследовать берлогу.
В логовище вел тесный полутемный коридор, длиною метров в шесть. Сама берлога – просторная пещера в рост человека вышиной и диаметром метра три. При голубоватом свете, проникавшем через тонкий потолок, мохнатый от кристаллов замерзших испарений, я заметил двух медвежат, притаившихся в углу. Бедняги! Они видели в образе моем нечто неизмеримо-страшное своей чернотой, – с таким ужасом смотрели на вторгшегося! Однако при попытке взять бедных сирот пушистые создания показали себя настоящими храбрецами: они так основательно вцепились в рукавицу, я долго чинил ее потом. Пришлось, отогнав одного от другого, позвать спутника и потом уже вязать поодиночке. Наши пленники подняли невероятный вой; заслышав его, Варнак пробил лапами тонкий потолок и бросился на помощь с очевидным желанием разделаться с медвежьим отродьем по-своему. Мы еле спасли медвежат от его умелых зубов!
На Крестовых островах мы пробыли шесть дней. Седов, по подошедшему ледяному полю, пытался достичь Северно-Крестового острова, но потерпел неудачу.
Если б кто-нибудь чужой посетил «Фоку» в половине марта, он подумал бы, что попал в бакалейную лавку. Горы мешков, сбруя, белье, одежда, меха, инструменты, письменные принадлежности, пачки шоколада, вязанки сушек по стенам, кучи банок с консервами, кули, кулечки, мешочки и сверточки заполняли каюты, лежали на палубе, пока отвешивались и упаковывались разнообразнейшие продукты. Шли сборы в дальние санные путешествия. 17-го марта отправились одновременно экскурсии Павлова и Визе, а 19-го ушел к мысу Желания и Седов.
Время шло. Медленно, неуловимо для глаза солнце поднималось выше. Все длиннее становился день, а ночь, быстро укорачиваясь, светлела. Одни погоды, казалось, оставались прежними: те же холода, вьюги и морозные туманы. Однако 5-го апреля почувствовался перелом. Нахожу в дневнике под этим числом: «10 °C. Штиль. Наконец-то стало теплей! С утра до обеда просидел за этюдом у мыса Столбового, нисколько не озяб. На «Фоке» узнал, что максимальный термометр показал +3 °C. Под вечер принес еще этюд, а днем сделал рисунок. Солнце ослепляет, а синева в тенях невероятна. По горам, не тая, но медленно испаряясь с черных камней, сходит снег. Около полудня пролетели над «Фокой» две чайки – первые вестницы с юга, куда в эту пору невольно уносишься воспоминаниями.
