Текст книги "С петлей на шее"

Автор книги: Николай Трой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

8

Больше всего в жизни я ненавижу неприятности, о которых думаешь, будто уже миновали.

Идешь по улице в легком костюме, веселый, в отличном настроении, с пышным букетом цветов, на который ушла большая часть зарплаты. Волосы еще пахнут ароматами парикмахерской, напомажены. Но ослепительно синее небо вдруг затягивают тучи. Ругаясь под нос, быстро возвращаешься домой, хватаешь зонт. Уже в ускоренном темпе мчишься на свидание, стараясь не испачкать одежду. Но каждый водитель крутой иномарки, словно нарочно вгоняет машину в лужу у тротуара. Грязные брызги, вперемешку с размокшими окурками, окатывают чистую одежду.

И вот наконец прибываешь на место. Грязный, мокрый, продрогший. Из-за спешки рубашка пропиталась потом и прилипла к спине. Настроение приказало долго жить, и хочется выпить водки, а не источать велеречивые сонаты любви. Но, быстро приглаживая перед входом испорченную прическу, через силу настраиваешься на веселый лад. Все, теперь можно веселиться, неприятности миновали!

Но вдруг узнаешь, что свидание не состоится и твоя девушка совершает променад с другим!

Я называю такие неприятности «ударом судьбы в спину».

С Вичкой часто случаются приступы ярости и последующей меланхолии. Я за три года привык к этому. Но также привык и к тому, что после осложнений, как деликатно называет приступы Вички Гарнизонная медсестра, всегда наступают улучшения. Словно под влиянием сожженного в крови адреналина, психика проясняется. Тогда Вичка ласкова и нежна, мучаясь совестью.

Собрание продолжалось. Борзов выслушивал предложения и сомнения хантеров, Хранительниц. Пытался найти компромиссы, решить проблемы.

Дверь в рубку приоткрылась, пропуская запакованную в черную кожу девушку. Каштановый ежик на фоне милого женственного лица выглядит стрижкой смертельно больного. Легкая аристократичная бледность подчеркивает черные круги под глазами и лихорадочный блеск белков.

Вичка козырнула, будто заправский солдафон. Извинилась, что прервала собрание.

– Да ничего-ничего, у нас небольшой перерыв, – растерянно соврал Борзов, бросая на меня непонимающие взгляды.

Я скривился, стараясь сдержать злобу, и отвернулся.

Вичка подошла к Веселковой, нагнулась, что-то тихо прошептала. Арина внимательно слушала Вичку, полуприкрыв глаза. Потом так же тихо что-то прошептала в ответ и посмотрела на меня.

Одновременно две пары глаз посмотрели в мою сторону. Но какими разными они были.

Ласковый взгляд кобры, источающий смертельный яд. И холодная ненависть, что обжигающим потоком скользила в любимых глазах. Потом Вичка выпрямилась, сохраняя холодное равнодушие, и вышла. Но осадок в душе остался такой, что я вновь тоскливо подумал о пуле в голове, как о единственном решении всех проблем. Вдобавок появилось неясное предчувствие беды. Слишком уж миролюбиво ведет себя амазонка. Она не похожа на тех людей, что быстро и трезво могут переоценивать свои поступки. А это означало заготавливаемую пакость. Не иначе.

Когда за Вичкой закрылась дверь, Борзов попытался по-быстрому закруглить собрание. Шумно отдуваясь, быстро прошел к центру комнаты. Мимолетным взглядом окинув карту, вновь повернулся к хантерам:

– Итак, я думаю ситуация ясна каждому. Более подробные указания группа получит уже после того, как будет сформирована. Прошу высказываться добровольцам.

Как я и ожидал, от добровольцев не было отбоя. Требуемые двенадцать человек нашлись быстро. И, конечно же, группа включала меня и обоих коммандос. Видимо, американцам просто не хотелось сидеть без дела. Что-то вроде антистрессовой терапии?

– Все, – быстро сказал генерал, довольно потирая ладони. – На этом мы и закончим. Всем хантерам даю время отоспаться и подготовится. Выступаем завтра в пять утра.

Кивнув генералу, я поднялся одним из первых и рванул к двери. Мне нужно было срочно поговорить с Вичкой. Нельзя допустить, чтобы она надолго зависла в компании Хранителей. Нужно успеть ее отговорить от участия в организации Хранителей перед рейдом, иначе Веселкова за время моего отсутствия укрепит свое влияние!

Девушку я нагнал только возле нашего барака, когда она уже входила вовнутрь. Тяжелая дверь со скрипом отворилась, пропуская в барак. Вичка, словно не ожидая увидеть меня, испуганно покосилась и, сгорбившись, отошла в угол. У нее был такой вид, словно давно привыкла к побоям с моей стороны и хамскому отношению. И сейчас боится, что я ее ударю… вся беда в том, что такого никогда не было!

Злость отравленной иглой кольнула в сердце, но я пересилил себя и подошел к девушке.

– Малыш, мне нужно с тобой поговорить, – стараясь, чтобы голос звучал ласково, сказал я.

Вичка не ответила, но взгляд синих глаз красноречиво говорил, что девушка боится. Вот это уже что-то новенькое! Действительно, Веселкова не зря теряла время с Вичкой.

– Мне сказали, что ты вновь отправляешься в рейд, – стараясь держатся спокойно и холодно, произнесла Вичка.

– Да, милая, я и сам собирался тебе сказать, – мягко приобнял я ее. Вместо привычного весеннего аромата водопада волос, уродливый ежик дыхнул дешевыми духами и дрянными сигаретами. Или это я начинаю ее ненавидеть?! – Но это не надолго, малыш, я обещаю!

– Мне сказали, что ты приходил в штаб Хранителей, – вырвалась девушка и, складывая руки замком, еще сильнее сгорбилась. Будто хотела свернуться калачиком, так всегда удобнее переживать беду.

Чувствуя одновременно вину за то, что вызываю страх у любимой девушки, и злость, быстро спросил:

– Кто сказал?

– Старшая Хранительница.

«Я убью тебя, тварь!» – вспыхнула безумная мысль. В эту минуту я и впрямь мог убить Веселкову, окажись она рядом.

Один Бог знает, какого труда мне стоило сдержаться и вновь заговорить спокойно, стараясь держать голос ровным:

– Зайка, я…

– Я ненавижу тебя за то, что ты сделал! – четко выговорила Вичка. В наступившей тишине ее слова звучали особенно ярко, приобретая странный налет наркотического бреда. – Ты подонок и убийца! Напал на слабую женщину и избил за то, что она захотела помочь мне.

Меня начала бить дрожь. Я понял, что еще пару минут такого разговора – и снова взорвусь. Быстро и как можно более ласковее я прошептал, накидывая куртку:

– Малыш, давай поговорим об этом, когда я вернусь, хорошо?

– Я не хочу, чтобы ты возвращался! Желаю тебе, чтобы ты там сдох…

Оббитая жестяными листами дверь противно скрипнула и закрылась, остановив поток проклятий.

9

Что делать, когда родной дом не является убежищем, а самый близкий человек на свете желает тебе смерти?

Обычно в таких ситуациях герои романов и кинолент идут в бар и под звуки джаза надираются до поросячьего визга. Бар наполнен дымом дорогих сигар, запахом эксклюзивных парфюмов, энергетикой секса и распаленными страстью телами. Под торжественные и пронзительные вопли местного глашатая на сцену выходит невинная дева… нет, невинная дева это прошлое… выходит супермодель стриптиза, и гангстеры восхищенно палят в потолок из револьверов… или это ковбои?!

Короче, как правило, герой просыпается утром с ужасной головной болью от выпитого накануне и красавицей под мышкой. В зависимости от симпатий автора или режиссера в нагрузку ему дают либо чемодан с миллионом долларов, либо мегакорпорацию, либо сифилис…

А что делать, когда рядом нет бара, на фиг не нужна стриптизерша, чемодан с долларами и сифилис? Стреляться? Это уже где-то было…

Я вышел из барака с твердым намерением раздобыть в медблоке склянку спирта и напиться. Не знаю, откуда у меня такие желания, но я целенаправленно двинул на хозяйственный этаж.

Спирт я пил всего один раз в жизни. И опыт этот приятным назвать очень трудно. Обожженный пищевод, отвратительный вкус, панически шарящие руки по столу в поисках воды… Брр! С тех пор, видя солдат в боевиках и докторов, что хлещут спирт за воротник с легкостью кислого компота, меня бьет дрожь.

Да и напиваться во время трудностей у меня никогда не получалось. Обычно я банально и старомодно пытаюсь их исправить. Наверное, сработал психологический блок, который долгие столетия вбивали в голову русского народа, – в случае беды водка – наипервейший друг. Пей, дорогой товарищ!..

Наша медсестра, женщина лет сорока, давно переселилась в медблок. Пациентов столько, что между ними редко когда бывает пауза в десять минут. Каждый идет не столько попросить лекарства, сколько пожаловаться на болезни. Чаще всего выдуманные. Ничего не поделаешь, психолога у нас нет, а вот медсестра как священник. Каждому хочется выговориться, выплакаться, ощутить хотя бы чуточку заботы.

Среди стерильных и блестящих столов натянуты бечевки с развешенным бельем. Сохнут простыни, пеленки и женские трусики. Постоянный запах химии и старого белья. Но это никого не раздражает. Ходи женщина хоть голышом, за ее самоотверженный труд простят даже убийство!

Замотанная медсестра окинула меня усталым взглядом, в котором уже не было раздражения или других эмоций. Бездушный автомат. Вот кому думать не дают…

– Спирт? – тупо спросила медсестра. – А баньку тебе не истопить, добрый молодец? С девчатами и шампанским?

И откуда у нашей медсестры такие глубокие познания фольклора?

– Нет спирта? – так же тупо спросил я.

– Нет, – равнодушно ответила женщина.

Дверь распахнулась широким жестом, в медблок ввалился Борзов. Удивленно покосился на меня, шумно выдохнул и спросил:

– Ты чего здесь ошиваешься, хантер? Я же сказал – всем отдыхать!

Я криво улыбнулся, развел руками:

– Вот я и хочу отдохнуть. Да вот Марина Валерьевна говорит, что спирта нет.

Борзов удивленно вылупился. Достал из кармана мокрый носовой платок, промокнул потный красный лоб. Негромко буркнул:

– Зайди-ка через пару минут ко мне в барак.

Я кивнул, вышел из медблока. Раз генерал начинает говорить таким заговорщицким тоном, значит, у него что-то есть, но предпочитает умалчивать об этом. Хотя тут бы и дурак догадался, зачем генерал зовет к себе. Явно, что не об уставе разговаривать.

Послонявшись на лестнице минут пятнадцать, смоля сигариллы, я направился к бараку Борзова. Правда, назвать жилище генерала бараком язык не поворачивается. Если у нас с Вичкой жилище, кстати, не самое худшее, напоминало старый и грязный сарай, то у Борзова больше похоже на нормальный рабочий кабинет.

Тяжелая серая дверь открылась без скрипа, черные жирные подтеки на петлях сделаны не зря.

Борзов сидел за столом, листая какую-то брошюрку. Когда дверь отворилась, обрадовано поднял глаза, толстые губы расплылись в улыбке:

– Вот ты где. Явно папа с мамой не объясняли тебе, что такое пунктуальность. Я же сказал, зайди через пару минут, а не через полчаса!

– Да просто покурил на лестнице, – оправдываясь, буркнул я, удивленно косясь на самый настоящий стол.

Должен признать, что Борзов меня в очередной раз удивил. Мало того что его дом был обставлен так, будто вновь попал в нормальную квартиру. Недорогой, но настоящий ковер на полу, стены обклеены приятными бежевыми обоями. Из мебели есть широкий стол, два удобных на вид кресла и старомодный шкаф (с книгами!). Две плотно закрытые двери в другие комнаты, что наводят на мысль, будто за ними есть что-то более ценное, нежели мне показывают. С потолка свисает трехламповая люстра, явно еще советского производства. Правда, горит только одна лампочка. Роскошь из трех ламп не может себе позволить даже генерал.

– Садись, хантер, поговорим, – широким жестом радушного хозяина указал на стул генерал.

На столе уже красовались фарфоровые, с трещинами и отбитыми кусочками тарелки. Тускло блестят алюминиевые вилки с ложками, настоящий серебряный нож. Стеклянный графин наполнен доверху чистой водой, без мутного желтоватого налета.

Сам Борзов привычно и аккуратно нарезал хлеб нашего, Гарнизонного, производства. На фарфоровых тарелках уже лежат аппетитные ломтики колбасы, сыра. В консервных банках с пошлым названием «Килька в томатном соусе» застыла бурая масса. Но больше всего меня поразила запотевшая бутылка «Столичной»!

– Вот это сокровища! – искренне восхитился я. – Широко живешь, товарищ генерал!

– Зависть – плохое чувство! – наставительно поднял палец Борзов, немного краснея от смущения. – Давай выпьем.

Генерал быстро свинтил уютно хрустнувшую крышечку, разлил водку по маленьким стопкам.

– Ну, – почмокал губами Борзов. – За удачный рейд!

– За удачу, – кивнул я и опрокинул рюмку.

10

Мне всегда казалось, что заливать беду водкой – глупость.

По-моему, даже напившись до полного забытья, останется, как минимум, две неприятности. Похмелье и осознание нерешенной проблемы.

Лично я, когда напиваюсь, чувствую себя еще гаже. Алкоголь усугубляет чувство неприятности, и кажется, что несчастнее тебя нет никого на свете. Так что, наверное, традиция напиваться с горя не более чем лишний повод для алкоголиков выпить и потом иметь оправдание в совершенных по пьянке глупостях.

Посиделки за бутылкой водки сопровождались легкими, немного надуманными историями генерала о солдатских буднях. Иногда мне казалось, что я узнавал старые анекдоты, но все равно послушно смеялся. В голове плыл легкий спиртовой туман, в котором благополучно терялись все проблемы.

Опустевшая бутылка водки по дремучему и загадочному русскому обычаю была снята со стола. Ей на смену встал пузатый графин с коньяком, который мы уже успели ополовинить. Завтра голова будет раскалываться, ой-ей-ей…

Генерал рассказал очередную байку о бойком солдате и пропойце-прапорщике. Сам же первым захохотал, откидываясь на стуле и запрокидывая назад голову. Долго смеялся, тряся вторым и третьим подбородками. Я вежливо улыбнулся, хотя никогда не верил в находчивость солдафонов. Разве что в придумывании новых способов стирать портянки. Не те уже ныне солдаты. Лентяи и дураки. Никакого тебе офицерско-кадетского корпуса, в котором учат древнейшим приемам стратегии и тактики. Не учат обходительности и вежеству. Забыта офицерская честь. Короче, наша армия – обнять и плакать…

Отсмеявшись, генерал достал скомканный платок, вытер обильный пот на лбу. Потом наполнил рюмки и откинулся на спинку стула.

– Ты ведь особо не пьешь, Костян, – попытался хитро сощуриться Борзов, кривя багровую и потную физиономию. В хмельном угаре у него получилось плохо.

– Не пью, – кивнул я, фокусируя взгляд на генерале.

– Что случилось, хантер? – спросил Борзов и сам же себя поправил: – Только давай без чинов, ладно?

– А почему должно что-то случиться? – пьяно заупрямился я.

Генерал возмущенно икнул, ковыряясь в жестянке с килькой. С вилки сорвалась рыбка, плюхнуло, пару капель томата брызнуло на стол, но Борзов не заметил.

– Ты что же, думаешь, я совсем слепой? Э-э, брат. Я к-кто? Вот скажи?

– Гене…рал, – блеснул эрудицией я.

– То-то же! – победно воздел палец Борзов. – Генерал! А знаешь ли ты, что стать генералом можно только тогда, кода все вокруг замечаешь и контр…тролируешь!

Я усмехнулся, видя пьяные запинки генерала. Сам же я трезвый, как стеклышко. Даром, что комната шатается да язык заплетается.

– Или за миллион баксов, – хмыкнул я.

– Или за миллион баксов, – по-доброму согласился генерал, потом добавил: – Так что у тебя случилось?

Я тяжело вздохнул. Очарование посиделок с выпивкой сразу же исчезло, когда в мысли бесцеремонно ворвалась Вичка. В памяти вновь возник уродливый ежик, дурацкий фиолетовый галстук и кожаное одеяние.

– Вика в Хранительницы подалась, Семен Борисович.

– Это я видел, Костян, – беспечно махнул рукой Борзов. – Ну и что тут расстраиваться? Ну подумаешь, бесятся бабы. Ну побесятся и перестанут.

– Легко тебе судить, – горько усмехнулся я, вытаскивая сигариллу. – А мне каково? И так с ней не справляюсь, приступы все сильнее и сильнее! Дома непонятно что происходит… эх, да что тебе рассказывать? Сам все знаешь.

То ли от хмельного тумана в голове, то ли от усталости, а скорее всего, от того и другого, но на душе стало совсем гадко. Так и не закурив, я поднялся из-за стола. Часы на запястье показывали три утра, а значит, времени осталось в обрез. Поспать уже не получится, но я не жалел. Почему-то было все равно, словно и не предстояло мне через два часа отправляться в самоубийственный рейд.

– Пора мне, – буркнул я. – Еще нужно успеть собраться.

Генерал покивал, потом вдруг попросил:

– Костян, ты… не особо с Хранителями задирайся, ладно? Мне и без ваших склок проблем хватает.

Я удивленно посмотрел на Борзова, стараясь сдержать раздражение, выпалил:

– Какие склоки, Семен Борисович?! Эта сука мою жену к себе тянет! Ты понимаешь?! Мне и так с Вичкой проблем по горло, улучшений никаких! Так еще теперь и Веселкова лезет, чтоб у нее климакс обозначился!

Борзов поднялся, вытер потную физиономию клетчатым платком. Вопреки моим ожиданиям спокойно и рассудительно сказал:

– Ты же не дурак, Костя, знаешь, что на их стороне почти все население. Если что-то, не дай бог, случиться, мне тебя не вытащить без вооруженного конфликта. А хантеры, боюсь, такое не одобрят.

Я кивнул. Все правильно. Не подкопаешься. Вот только от этой правильности и гладкости легче почему-то не становиться. Как было хреново, так и осталось.

Борзов подвел меня к выходу, сочувственно похлопал по плечу и открыл дверь.

– Генерал, – остановил я Борзова. Настал мой черед. – Мне надо тебя кое о чем попросить.

Борзов недоуменно посмотрел на меня, глазки панически забегали. Так бывает у людей, у которых есть все, но они предпочитают умалчивать об этом. А потому, когда их о чем-нибудь просят, сразу строят такую кислую мину, что все желание просить отпадает напрочь. В голове сразу пронеслась картинка из старого мультфильма, где главный герой капризным голосом кричит: «Бедный я, бедный! Нет у меня ничего!»

– Да, конечно, Константин. Все, что угодно, – кисло сказал Борзов. Но тон говорил совсем другое. Что-то вроде: «Ну почему бы тебе просто не отвалить, а?»

Но мне не были нужны спрятанные от чужих глаз богатства Борзова, а потому, пересилив себя, я сказал:

– Семен Борисович, если я не вернусь…

– A-а! Вот ты о чем! – с радостным облегчением выдохнул генерал. Панибратски хлопнул по плечу, ласково проговорил: – Да брось ты эти глупости! С такими мыслями нельзя в рейд отправляться! Ты вспомни, ты же лучший хантер! Сколько за твоими плечами рейдов?! Вон, даже другие ребята с твоими словами в «метель» уходят! «Погибать, так с музыкой»!

– Подожди, Семен Борисович, – схватил за рукав генерала я. – Я не об этом. Ты знаешь, случиться может все, что угодно. Сам ведь не раз отправлял ребят, что не возвращались…

Борзов поморщился, с плаксивой интонацией спросил:

– Ну? Говори, чего тебе? Только быстро! Я не всегда такой добрый!

– Ты знаешь же, что мне нужно. Если я не вернусь, позаботься о Вичке, – попросил я и поморщился от фразы из дешевого боевика. Чтобы сгладить впечатление искусственности, добавил: – Ты знаешь, что с ней не все в порядке. Не дай Хранителям забрать ее, погубят, сволочи.

– А что я сделаю? – жалко поставил брови «домиком» Борзов. – У нас-то и врачей не хватает, а психиатров вообще нет!

– Обещаешь? – в упор спросил я.

В комнате повисла тяжелая пауза. Борзов шумно отфыркивался и отдувался, распространяя тяжелую волну перегара.

– Обещаю, – нехотя выдавил генерал. Когда я повернулся и вышел в коридор, с напускной веселостью крикнул вслед: – Хантер, когда вернешься, на губу посажу за такие вещи! Вот увидишь, достало меня твое поведение!

Эхо подхватило хрюкающий смешок Борзова, раздробило среди бетонных коридоров. Но мне было не до шуток.

Эпизод третий
Всадник на вороном коне

1

Кажется, что ритуал прощания придумали только для того, чтобы подчеркнуть важность момента. Ну не могут люди просто проводить человека к двери и захлопнуть за его спиной.

Нами движут чувства. Нужно обязательно сказать «прощай», зная, что никогда больше не вернешься. Или выдать некую мудрость, эдакое напутствие, как умирающие герои в романах. Кто-нибудь обязательно хлопнет по плечу, кто-то выкрикнет пожелания удачи, а кто-то всплакнет от избытка чуйств. И, конечно же, обязательно найдется тот, кто будет стоять в сторонке и, прячась под печальной физиономией, радостно думать: «Ну наконец-то! Сваливаешь!» Последнее особенно часто встречается в гостях.

В ангаре царит радостное возбуждение. Вокруг самой большой на моей памяти группы хантеров собрались все техники Гарнизона. В заляпанных маслом комбинезонах парни деловито копошатся вокруг хантеров, как пчелы вокруг цветков. Одевают броню, что-то друг другу говорят, поражая окружающих магическими формулами, типа:

– Шестой порт проверил?

– Контакт. Гидравлика выдает ошибку…

– Это тебе не виндовс, железячник! Что пишет?

– Ноль восемьсот, да спасет нас Великий Пингвин!

Спирт полностью испарился из крови, оставив после себя только сильную жажду и отвратительный перегар. Даже не знаю, как буду идти в шлеме все эти километры. Проветривать его перед каждым перекуром, чтоб не вспыхнуть ненароком?

На широкой металлической тележке привезли оружие и припасы. Молодой хантер со звучным польским именем Грошек, за что был прозван Копейкой, громко рассказывает бородатые анекдоты. Он в числе добровольцев и изрядно нервничает. Потому никто не обрывает беспорядочный поток анекдотов. Техники вокруг корчат кислые мины, им интересны только истории из виртуального мира математики и механики. Зато хантеры и вояки громко смеются. Среди общего разноголосья особенно слышен лошадиный ржачь Васильича. Прапорщик неправдоподобно весело смеется, стараясь поддержать выражение «прапорщик, что отец родной». Тут же, отсмеявшись, гортанно кричит:

– А такое слышали?! Шахматная Федерация ввела новую фигуру в игру – Прапорщик! Фигура везде ходит и все берет!

Васильевич, не дожидаясь ответной реакции, схватился за живот, мощно заржал. Были бы рядом кони – стыдливо бы отошли в сторону.

Я отстраненно наблюдал за всеобщим радостным возбуждением. Мне почему-то все происходящее показалось шизофреничной оперой. Все герои ее не в своем уме. Смеются, работают, едят, курят, испражняются, совокупляются, любят и ненавидят. Такой же ненастоящей показалась и моя жизнь. Единственное, что имеет смысл, – количество пуль в моем автомате. И отнюдь не для победы над тварями «метели», а для того, чтобы закончить жизнь одного несчастного хантера. В эту минуту я как никогда жалел себя. Что у меня есть? Сумасшедшая супруга, что проклинает меня и желает смерти? Я один. Без дома, без семьи, без цели в жизни. Одинаковые проблемы каждый день остаются неразрешенными. Уходы в «метель» больше не помогают бороться с равнодушием к собственной жизни, и равнодушие теперь борется со мной. Оно овладело мною, мне наплевать на всех этих людей. Мне наплевать на цель похода. Хочется только, чтобы поскорее все закончилось. И пуля в голове – наилучший выход из ситуации…

Неожиданно общее веселье угасло, будто кто-то невидимой рукой повернул тумблер «Смех – Молчание». Я удивился, увидев изменившегося в лице техника, что помогал мне надевать кевларовые щитки. Но вопрос остался незаданным.

Сзади раздался визгливый, чуть напряженный девичий голос.

– Хантер Керенский, вы арестованы!

Я замер. В первый миг показалось, что кто-то неудачно шутит. Я даже обернулся, со строгой улыбкой снимая КАт с плеча и вздергивая затвор.

– Кто посмеет?

Но улыбка увяла, когда ствол станнера посмотрел мне прямо в лицо. Вообще-то парализатор не обязательно наводить на части тела, радиус действия нейролуча и так достаточно широк. Но держащей оружие амазонке это добавляло уверенности. Нелепые ощущения призрачной власти и триумфа.

– Ты кто? – тупо спросил я, все еще ничего не понимая.

Ребята, что одевали броню, как-то поспешно отпрянули. Даже прапорщик Васильевич и хантеры торопливо отошли, словно от зачумленного. Только одни коммандос остались на месте, прекрасно зная зону поражения станнера. Американцы с интересом смотрели на сцену ареста, будто передачу о доблестных полицейских по телевидению в родных манхэттенских апартаментах.

– Опустить оружие, хантер!

Миловидная девушка, лет двадцати трех властно повела станнером вниз. Вернее, ей показалось, что властно. На деле же стриженная под ежик амазонка довольно кичливо и неумело, как в дрянном фильме, обращалась с оружием.

Не стоит отводить дуло от цели.

Я сделал вид, что подчиняюсь приказу. Ремень КАта спал с плеча, я перехватил автомат ближе к прикладу, тем самым незаметно удлиняя импровизированную дубинку. Стрелять не хотелось, да и не успел бы, наверное. Скорее получил бы выстрел в лицо. Но вот проучить девчонку стоило!

Я стал медленно опускать автомат, наклоняясь всем корпусом к амазонке. Едва заметил, как в красивых, но глупых, зеленых глазах мелькнула удовлетворенность, рванул КАт вверх. Амазонка не успела даже нажать на курок, а станнер, подбитый дулом автомата, уже блеснул в воздухе. Короткий бросок вперед, и мое плечо ударило девушку в грудь, отталкивая охнувшую амазонку. Быстрый разворот – и пальцы схватили падающий станнер.

На все хватило двух секунд.

– Еще раз спрашиваю, ты кто? – теперь настала моя очередь наводить оружие.

Но амазонка даже не смотрела на станнер. Короткий миг девушка просто лежала на полу, потом зеленые глаза заволокла детская обида. Градом покатились слезы, миловидное лицо некрасиво скривилось в гримасе боли. Выставленная кисть укоряющее показывала сломанный указательный палец, что оказался зажат в пусковую скобу станнера и был сломан ударом.

– Зря ты так, Костян, – как-то удрученно пробормотал прапорщик.

В ответ на мой вопросительный взгляд он стал нехотя расстегивать кобуру, намеренно замедляя движения, словно ждал кого-то. И дождался.

Послышался молниеносный гул, вспыхнуло. В голове будто расцвел разноцветный взрыв, что мгновенно превратился в темноту…