Текст книги "С петлей на шее"

Автор книги: Николай Трой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

12

Собрание в офицерской комнате было как никогда многочисленным. Раненые получали медицинскую помощь тут же. Замотанная медсестра обслуживала пациентов с расторопностью и непринужденностью автомата. Ей помогали добровольцы и супруги раненых, даже Хранительницы в кожаных костюмах носились с бинтами и склянками. Но рук все равно не хватало. Жалобные стоны раздавались со всех сторон, слышалась тихая ругань, когда приходилось на живую вскрывать раны, оперировать.

Столы очищены от карт и бумаг, на них лежат замотанные в бинты люди. К табачному дыму и аромату кофе примешиваются едкие запахи лекарств. Но нести людей в медблок нельзя. Последняя схватка с «обезьянами» состоялась именно там. Да такая, что стерильное помещение оказалось почти полностью разгромлено. Счастье еще, что склянки с препаратами не все расколотили…

Свободных стульев нет. На всех сидят раненые. Хантерам и Хранительницам пришлось сбиться в плотную кучу, чтобы не мешать выполнять свои обязанности медработникам. Впрочем, разговор шел так, чтобы каждый из присутствующих в офицерской мог высказать свое мнение. Чего и добивался генерал Борзов. Тема поднята нешуточная.

Осунувшийся за прошедшие сутки, с тяжелыми мешками под глазами, Борзов заговорил. Слова генерала падали тяжело, будто снаряды гаубицы:

– Мы все шокированы поступком хантера Керенского и американских коммандос. Шокированы их вероломным предательством. Это удар для всего Гарнизона. Похищено ценнейшее оборудование! Оружие! Запасы продовольствия и последний вертолет! Мы все подвержены опасности, когда на счету каждый человек, каждый патрон! Само наше выживание поставлено под вопрос… Что скажет Старшая Хранительница? Ведь это ее люди охраняли опасного преступника! И дали ему уйти! Объясните нам происшедшее!

Веселкова сжала зубы, генерал вдруг с дрожью услышал их злобный скрежет. Но Хранительница не взорвалась в ответ на столь плохо закамуфлированное обвинение. Вышла вперед, обвела собравшихся тяжелым взглядом и твердо сказала:

– Я понимаю, что это слабая отговорка. Но тем не менее, чтобы оправдать людей, которые до конца исполняли свой гражданский долг, я вынуждена сказать – не наша вина в побеге преступника! Охрана карцера, как и было оговорено с военным правлением Гарнизона, то есть с генералом Борзовым, осуществляли только две девушки. Они были вооружены станнерами, парализаторами. Что Хранительницы могли противопоставить двум хорошо обученным убийцам в умной броне и с боевым оружием? Мне горько об этом говорить, но они ничего не могли сделать. Счастье еще, что американцы и Керенский оставили девушек в живых! Это непременно им зачтется на суде, когда они будут пойманы и…

– О чем вы, Хранительница? – повысил голос генерал, чувствуя, что Веселкова из «полностью неправой» стороны медленно, но верно перемещается в «мученическую». А этого допустить нельзя!

Арина Веселкова приподняла тонкую бровь, с легким оттенком непонимания и горечи спросила:

– Как о чем, генерал? Неужели вы хотите сказать, что позволите преступникам безнаказанно уйти?! Разве не справедливого наказания они заслуживают? Разве не этого достойны все жители Гарнизона?.. Вы меня удивляете своим безразличием! Наши люди, я имею в виду тех, кто живет в Гарнизоне, достойны того, чтобы их права были защищены!

Ответом Хранительнице послужил разноголосый, но однозначно одобрительный гул. Арина не повернула головы к людям, что вразнобой выкрикивали подбадривания, но на ее скулах отчетливо проступил румянец.

«Черт! Чего они-то лезут! – с неприязнью подумал Борзов о выкрикивающих слова одобрения людях. – Что для них плохого Костян сделал? Чуть ли не виновником нападения тварей из него сделали. Разве что вертолет угнал, зараза! Это да, самое отвратительное из всего, что могло произойти! Но недооценил же я тебя, хантер!»

Генерал решил, что действовать сейчас нужно исключительно по-волевому. Вспомнить армейские будни. Давить неприятеля авторитетом.

Борзов нахмурился, разрубил воздух ладонью:

– Старшая Хранительница, вы с нами почти все время со дня основания Гарнизона. Почти три года. Ответьте мне, я хотя бы раз заставил людей пожалеть о том, что меня выбрали на роль… руководителя?!

Веселкова хмуро отвела взгляд, с неохотой ответила:

– Нет, генерал…

– Ни разу? – с напором спросил генерал.

– Вы ни разу… – сквозь зубы отчеканила Старшая Хранительница. – Вы ни разу не подали повода вас в чем-то заподозрить или не одобрить ваши поступки.

– Тогда почему вы сейчас упорно перегибаете палку?! – жестко спросил генерал.

– Перегибаю палку?! – впервые на лице Хранительницы явно проступила неприязнь и враждебность. – Вы называете жажду справедливости и желание вернуть украденное оборудование «перегибом палки»?! Генерал, я даже не знаю, что вам сказать на это! Не заставляйте нас думать, что…

Вперед вдруг вышел прапорщик Васильевич. Перекошенное лицо красноречиво говорило всем об эмоциональном возбуждении толстого вояки. Он затряс головой, отчего со своими тремя подбородками стал похож на воинствующего индюка, неразборчиво и пылко бросил:

– Хранительница, прошу вас более внимательно относиться к своим словам!

Веселкова смерила взглядом круглую, неряшливую фигуру прапорщика, едва не фыркнула. Но тем не менее ответила, с презрительной вежливостью процедив:

– Я думаю, что в теперешней ситуации некоторый накал позволителен. Однако я приму ваши слова к сведению.

Прапорщик дернулся, будто от удара, выпучил маслянистые глаза. Пухлые жирные губы поджались в щелочку. Арина тем временем продолжила:

– Я считаю, что мы должны организовать погоню…

– Погоню в «метели»? – смеясь, захрюкал Васильевич, вновь перебивая Хранительницу. – Да Керенский и сам там не выживет.

– Вы что не понимаете? – в упор спросила Веселкова. – Мне не столько важны беглецы, сколько украденные вещи! Они сейчас ценнее всего! А что касается Керенского – он специалист по выживанию в «метели»! Разве не так?!

Васильевич открыл рот, заметил холодный блеск глаз Хранительницы, с лязгом захлопнул. Видимо, устыдившись столь однозначной реакции, забормотал. Слова застряли где-то внутри, только по тряске нескольких подбородков можно было разобрать, что прапорщик что-то говорит. Но вопреки всему Веселкова услышала:

– А что нам понимать? В Уставе о понимании ничего не сказано… не положено…

Арина судорожно повела шеей, как неумеющий завязать галстук бизнесмен, подвигала плечами. Кожаная куртка натянулась, рельефно обрисовывая крутые шары плеч, высокую грудь, бицепсы.

– Генерал, вам решать, – с напором сказала Хранительница, с раздражением игнорируя бормочущего прапорщика. Волевым движением рубанула воздух и хлестко бросила: – Мнение нашей организации однозначно – виновный должен быть наказан.

На несколько мгновений в рубке повисла тишина. Каждый обдумывал свое. Так ли актуально сейчас, во время фактически разгромного поражения жителей Гарнизона, затевать карательную экспедицию? Рисковать оборудованием, броней, оружием! Людьми, в конце концов! Но и каждый, видя лицо генерала, сразу переводил взгляд на Хранительницу, и тут же поток мыслей менялся. Стоит ли сейчас, когда власть и движение народной воли в столь щекотливом положении, перечить Веселковой.

Борзов с кряхтением распрямил спину. И так давно утраченная гибкость тела сменилась намеренными по-стариковски угловатыми движениями. Обросшие жиром дряблые мускулы выставлены напоказ, живот больше не втянут. Генерал в очередной раз изменил тактику.

– Мы вас выслушали, Старшая Хранительница, впрочем, выслушали мы все мнения, – генерал обвел тяжелым, чуть умоляющим взглядом общество, словно убеждаясь, что никто не полезет со своими пятью копейками. Толстые пальцы извлекли клетчатый носовой платок, демонстративно протерли красную, одутловатую физиономию. Неторопливо затолкали скомканный платок обратно. – Я думаю, что сейчас единственное правильное решение – набрать группу добровольцев. Из Хранителей. В конце концов, именно для этого и существует ваша организация.

Веселкова сжала губы в полоску. Цель выпада Борзова очевидна. Подпустив в голос немного строгости, Арина вкрадчиво осведомилась:

– И в группу не будут включены хантеры? Специалисты в области выживания в «метели»?

Как бы хорошо ни владел собой генерал, даже ему стоило большого труда не усмехнуться. Бравада и попытка скрытой угрозы, или попросту «взятие на понт», не удалась.

– Нет. Не будут, – с каменным выражением, ровно ответил Борзов. Но решил чуть подсластить пилюлю. – Хантеры нужны сейчас Гарнизону больше, чем когда-либо. Нужно укреплять вентиляционные шахты. Привести в порядок двери и выходы. Мы не имеем права допускать даже малейшего шанса на второй прорыв тварей! А хантеры будут охранять работающих людей. Это мое последнее слово!

В рядах собравшихся родился одобрительный гул. Вырос, но под взглядами Хранительниц быстро увял, так и не добравшись до передних рядов. Впрочем, Веселкова и так поняла, что этот бой она проиграла. Сейчас Борзов сыграл абсолютно верно и люди на его стороне. Всем хочется безопасности. Мой дом – моя крепость. Людские желание всегда одинаковы – хлеба и зрелищ! Причем пусть другие бьются, а мы будем смотреть.

– Тогда я объявляю набор добровольцев, – сухо сказала Веселкова. Обернулась к людям, добавила: – Я первая вхожу в группу, если, конечно, она будет укомплектована.

На лицах людей сейчас было написано практически одно и то же. Бешеный ток мыслей. Если пойти сейчас с Хранительницей, значит, что при удачном исходе операции обретешь небывалое влияние и власть! Но можешь и погибнуть зазря. Выход в «метель» не прогулка по парку!

«Может, ты хоть в „метели“ сгинешь, курва!» – с ненавистью подумал Борзов, наблюдая за строгим лицом Веселковой.

Генерал понимал, что если Старшая Хранительница вернется из самоубийственного рейда с победой, власть в Гарнизоне окончательно перейдет к ней. Ее слово станет цениться больше, чем даже слова признанных ветеранов. А это конец.

Веселкова обводила собравшихся людей придирчивым взглядом, но те только опускали глаза. Никто не выступил вперед, не подал пример. Идти в самоубийственный карательный рейд никому не хотелось. Кроме риска, есть еще шанс навсегда оказаться в положении предателя, ведь хантеры по-прежнему остаются силой. Силой, с которой необходимо считаться!

Но вот в толпе возникло движение. Растолкав людей, вперед выступила болезненного вида симпатичная девушка. Карие глаза смотрят жестко и решительно. Бледное лицо с тенями под глазами, след бессонных ночей, кажется заостренным и осунувшимся из-за уродливого ежика. Но девушка держится бодро.

Виктория вышла вперед, безразлично сказала:

– Если Керенский и собирается уйти, ему это не удастся. Мы остановим предателя!

У генерала Борзова защемило сердце, а по спине поползли мурашки от ее тона.

Один за другим люди начали вызываться добровольцами, но Борзов по-прежнему не сводил взгляда с кровожадного выражения на лице Виктории Керенской…

Эпизод четвертый
Всадник на бледном коне

1

Сознание медленно возвращалось. Вокруг царила кромешная тьма, а я плавал в ней, такой вязкой и тяжелой, что даже воздух врывался в легкие с трудом и болью. Вместе со способностью мыслить появились и чувства. Причем не самые приятные. Холод, сковавший одеревеневшие мышцы, и жуткая боль во всем теле. Такое ощущение, будто меня живьем пропустили через мясорубку. Отвратительная мягкость, странно сочетающаяся с одеревенением мускулов, добралась даже до кончиков пальцев.

«Где я?» – появилась осторожная, трусливая мыслишка.

Я попытался поежиться, борясь с холодом. Но каждое движение приносило такую боль, что я застонал. И сам не услышал своего стона, так неожиданно все тело пронзила молния боли. В глазах вспыхнули искры, мир закачался, поплыл. Пришлось на время прекратить все попытки согреться, иначе я вновь провалюсь в беспамятство. И тогда мне, может быть, уже никогда из него не выйти…

Наверное, я все-таки снова забылся. Придя в себя, я не почувствовал своего тела. Будто и нет его, а разум плавает отдельно. Света по-прежнему нет, вокруг страшная липкая тьма.

Не на шутку испугавшись, я попробовал пошевелить пальцами, но так и не понял, получилось ли. Попытался двинуть рукой. Раздался отвратительный натужный скрип, будто вместо плоти гнулось старое дерево. Или это скрипел снег под рукой?..

Только тут я заметил далекие блики света по бокам, на самой грани фокуса. Медленно, с вновь подступающей болью, я повернул голову. Точно. Блики света – дневные лучи, что пробиваются сквозь снежный наст по краю щитка шлема. Значит, я лежу лицом вниз? Черт! Как же отвратительно ощущение, когда не владеешь собственным телом!

Где-то в небесах раздался обрадованный возглас:

– Хантер? Вот ты где!

Я попытался ответить, но вместо слов из горла вырвался сухой хрип.

В мое тело тут же вцепились, затормошили. Мир опять закачался, вспыхнул багровым, желудок болезненно сжался, будто в затяжном прыжке с парашютом. Пришлось закрыть глаза, чтобы отогнать дурноту. Четыре руки бесцеремонно перевернули меня, быстро ощупали на предмет переломов. Открывать глаза не хотелось, от качания земли к горлу подступила тошнота.

Голос Дэйсона печально, но решительно произнес:

– Нет, ничем ему уже не поможешь… видишь, проломлен череп. Вон мозги на снегу, правда, их почему-то мало… Не выживет хантер. Придется добивать…

В темноте возник голос Джексона, с издевательским сочувствием он прокомментировал:

– Да нет, Джей, это не мозги. Разве мозги бывают коричневыми?.. Хотя ты прав, придется его добить…

Этого я уже не стерпел. Нашел в себе силы едва слышно проскрипеть:

– А вот хрен тебе… янки проклятый…

– Ага! Все-таки живой! – трогательно умилился Джеймс. – Ну, тогда просыпайтесь, Ваше спящее величество!

Я с трудом открыл глаза, будто поднимал не веки, а вручную замковые ворота. Багровая вспышка в восстанавливающемся фокусе оказалась окровавленным щитком шлема на фоне тусклого дневного света. Вот откуда привкус крови на языке! Дальше, в молочном водопаде сыплющегося снега, чернели две фигуры, склонившиеся надо мной. Увидев, что я прихожу в себя, американцы помогли сесть.

Я поднял руки, с удивлением отметил, что мне это удалось. Хотя при этом я не ощущал движений. С трудом отстегнул бесчувственными пальцами все ремешки на шее, снял шлем. Мороз тут же обжег кожу, кровь на щеке и слезы на ресницах схватились коркой, больно рванули волоски. Я поморщился от холода, сплюнул красным.

– Мы уж думали, что дальше без тебя пойдем, – обрадовано сказал Джексон. – Решили, что нет больше бравого хантера.

– Все в норме? – с тревогой заглянул в глаза Джеймс. – Внутри боли нет? Не отбил ничего?

Я попытался вспомнить падение, но в памяти ожили лишь смутные образы. Вот Дэйсон кричит, что мы падаем. Вертушка резко заваливается на бок, нас с Джексоном бросает по всему трюму, как жуков в коробке. Резкий свист приборов, сигнал аварийной посадки. Потом жуткий грохот и мощный удар. Облитое красным светом нутро вертушки сменяется белой пеленой снега, а потом наступает темнота…

– Что случилось? – спросил я, ощупывая голову.

Джексон поднял щиток, на миг я увидел ухмыляющуюся физиономию пиндоса. Потом мороз вцепился в разогретую броней кожу, Скэндел охнул, быстро захлопнул щиток. Но голос американца прозвучал по-прежнему ехидный:

– Ты, чувак, совершил нехилый прыжок из вертолета! Жаль, камеры не было. Любой бы режиссер удавился бы, но захотел тебя к себе в каскадеры!

Я устал стряхивать лед с ресниц, вновь надел шлем.

– Мы во что-то врезались, хантер, – пояснил Дэйсон. – Уже после того, как начали падать. Похоже, нас все-таки достали ваши амазонки… вертолет повело в сторону и я не справился с управлением. Когда напоролись на какие-то развалины, борт вертушки разодрало, а тебя воздушным потоком вынесло. Мы и не надеялись тебя уже вообще найти, не то, что живым! В рубашке родился!

Я проверил систему «умной брони», вроде бы все в норме. Включил питание. После короткой паузы компьютер вывел на экран сообщение, что такая низкая температура внутри комбинезона угрожает жизни человека и нужно срочно включить обогрев. Заботливый, блин!

Я попытался подняться, но глаза сразу заволокло пеленой, и мир закачался вновь. Слабость еще давала о себе знать, хотя кровь уже заструилась горячим потоком по венам. Скоро вернется чувствительность, и тогда мне вообще худо придется. Как бы я себе ребра не переломал…

– Вот, левой. Теперь правую ножку… Правую, говорю! – не переставал тарахтеть Джексон, помогая мне подняться. – Ты отличаешь правую от левой, или так по голове стукнуло?

– Слушай, заткнись, пожалуйста. И без тебя тошно! – рыкнул я на американца.

Джексон замолчал на полуслове, но заработавшие наушники исполнительно передавали тихие комментарии коммандоса. Впрочем, теперь я не обращал на него внимания. Меня вполне занимали вернувшиеся ощущения, что начались с покалывания в кончиках пальцев ног, а в полной силе нахлынули судорогами и спазмами боли в легких.

Ноги подогнулись, и, несмотря на быструю реакцию коммандос, я рухнул в снег. Огненный вихрь поглотил тело, взорвал грудную клетку, испепелил конечности. Тьма заволокла мир и вновь утянула в омут боли…

2

Почему-то жизнь никогда не приносит только лишь положительных сюрпризов.

Одни отрицательные бывают, да. И притом часто. А чтобы вот так, как в старых сказках о золотых рыбках, Емелях и прочее, прочее – фиг там!

Как правило, мелкая удача улыбнется щербатой пастью, а потом такое случится, что на стену полезешь. Конечно, из каждого правила существуют исключения: счастливчики, удачники. Люди, которым все само идет в руки. Но эти исключения лишь подтверждают общее правило.

Впрочем, я и сам не люблю принимать подарки судьбы. Во-первых, как и всякий мужчина, ненавижу быть должным и обязанным, привык всего добиваться своим трудом. А во-вторых, уже умный, опытный, знаю, что потом придется стократ отплатить. Как в старой шутке про то, что жизнь как зебра. Белая полоска, черная полоска. Белая, черная. А в конце – жопа…

Так и в жизни. То вверх занесет, то вниз…

После пятого «вверх-вниз» я понял, откуда подобные мысли родились в моей голове.

Придя в себя, я обнаружил себя в очень неудобном положении. И в прямом, и переносном смысле. То есть у Дэйсона на плече, вниз головой. А «вверх-вниз» мотыляет меня от его шагов.

– Пу…сти… – с трудом выхрипел я. Голова раскалывалась так, будто в ней не осталось ничего целого. Вдобавок рана на лбу разболелась от качки, виски просто разламываются от поездки вниз головой. Такое ощущение, будто вся кровь из тела собралась в голове.

– О, пришел в себя! – обрадовался Джеймс. – Потерпи, скоро придем.

– Пусти… – новые слова давались уже легче.

– Да мне не тяжело, лежи, отдыхай, – отмахнулся Дэйсон. – Экзоскелет взял всю работу на себя, я твоего веса и не чувствую…

– Пусти, сказал! – начал раздражаться я. Почему-то вспомнилась покойная Хранительница, что висела на нашей шее во время памятного похода за ребятами из моего звена. Ехать на американце сразу стало еще неприятнее.

Американец остановился, картинно снял меня одной рукой, попытался поставить, но не выдержал, покачнулся. Экзоскелет не всесилен, да и законы тяготения никто не отменял. Так что покрасоваться коммандос не удалось.

– Чем вы меня накачали? – спросил я, с недоумением выпрямляясь.

Во всем теле была странная легкость, ломота и боль отступили. Лишь невыносимо раскалывалась голова, да во рту стоял отвратительный привкус химии.

– Обезболивающим, – пожал плечами Дэйсон.

– Ты меня, зараза, еще за палец укусил, когда я тебе капсулу в рот клал! – не преминул вставить Джексон. – Челюсти у тебя, как у крокодила, чуть не откусил вместе с броней!

Я с удивлением расправил плечи, размялся. Но боли в ранах пока не чувствовал. Слава химизации!

– А где вы обезболивающее взяли? – еще раз удивился я.

Дэйсон хмыкнул под шлемом, жизнерадостно сказал:

– Я присматривался в вертушке к препаратам, когда из рейда по Тверской возвращались. Сразу заметил нужные. А женщине в медблоке сказал, что у меня рак и мучают постоянные боли. Вот она от всего сердца и насыпала жменю. Правда, потом пришлось отрабатывать…

– Да вы мошенники, оказывается, – весело пожурил я коммандос.

– Нет, чтобы спасибо сказать, он еще обзывается, – пробурчал Скэндел. – Еще и за палец укусил…

– Да слышал я еще с первого раза про твой палец! Не откусил?

– Нет, – опасливо покосился на перчатку американец.

– Ну вот, значит, все в порядке! – подвел итог я.

– Хам, – обиженно отрезал Скэндел.

Я обернулся. Вокруг сплошная занавесь из крупных хлопьев снега, что непрерывно сыплются из мутной серости неба. Солнца не видать, только в одном месте снежный кисель слегка светлее. Других ориентиров нет. Вокруг одинаковые развалины, будто снежные барханы. В «метель» и не поймешь, по чему ты сейчас ходишь. Или по шоссе, или по паркам Южного Бутова, или по кладбищу. Впрочем, кладбище сейчас везде, весь мир в могилах.

Я обратился к карте в шлеме. Но вызванное меню растерянно развело руками и выдало скупое «местоположение не определено».

– Куда мы идем?

– К вертушке возвращаемся, – пояснил Джеймс. – Мы тут тебя искали. Решили, что если до темноты не найдем, завтра пойдем к Кремлю сами… уж не обижайся.

– Да чего уж тут, – я развел руками.

Действительно. У меня не было шансов выжить даже до темноты, лежа в снегу с выключенным от потрясения комбинезоном. А уж темнота бы убила на двести процентов. Температура ночью падает весьма ощутимо даже в нормальном климате, а в «метели» так вообще.

Американец покосился на меня, определяя, не обиделся ли. Осторожно сказал:

– Мы оборудовали там, около вертушки, небольшое убежище, чтобы ночь провести. Так что нужно спешить. Закат скоро.

– Оборудовали? – ехидно поднял бровь я.

– Ну… – замялся американец. – Что было в вертушке… Короче, сам увидишь. Пошли, раз на ноги встал.

Не скоро я приноровился к ходьбе. Ноги заплетались, подгибались, будто набитые ватой.

«Сколько же они мне таблеток насыпали?! – ужаснулся я, стараясь идти ровно. – Как бы глюки не начались… Хотя коммандос, наверное, спецы, им виднее».

Но эта мысль утешала слабо. Каждый раз, когда приходилось вскарабкиваться на сугроб или переступать завалы, мне казалось, что стоит только сильно оттолкнуться, и я отправлюсь в полет Гагарина. Вдобавок не проходило ощущение, что американцы тайком поглядывают за мной, да посмеиваются. Это ужасно злило. И я упорно стремился держать спину и ноги ровными. Шагал, шагал и шагал…

Я настолько углубился в собственные ощущения, что не сразу заметил медленно проступающее в снежной пелене черное тело исполинского кита. Оно становилось все больше и больше, обретало четкие очертания, прояснялось.

– Елки… – потрясенно выдохнул я.

Ми-24 лежал на боку. Винты обломаны у основания, только один из них бессильно согнут. Вмерз вместе с днищем глубоко в снег. Фонарь машины разбит вдребезги, кресло пилота и приборная доска исчезли под толстым слоем снега. Задняя часть вертолета оторвана напрочь, в боку, на месте двери в трюм, громадная рваная дыра. Очевидно, именно через нее я и отправился в полет… Тьфу! Уже как пиндос заговорил!

– Впечатляет? – мрачно хмыкнул Дэйсон.

– А то, – в тон ему отозвался я.

– Тебе-то еще ничего, ты вертушку уже такой увидел. А я в ней очнулся, – рассказал Джеймс, обводя взглядом развалины. Даже в самой расслабленной ситуации убийца не теряет бдительности. Готов в любой момент выстрелить, вцепиться руками и ногами в опасность, биться до последнего. Только голос Дэйсона был по-прежнему обманчиво спокойным. – Как приземлились – не помню. Уткнулся мордой в приборную доску, и думаю, если вы оба к праотцам отправились – застрелюсь!

Ого! Вот это уже что-то новое! Разве не учат американцев бороться только за свою жизнь? Ведь их же шпионам даже «капсулу смерти» не дают. Настолько ценят жизнь солдат и права человека в демократической юсе. А тут вдруг такая самоотверженность!

– Зову вас по интеркому. В ответ молчание, – продолжал Джеймс, ничего не замечая. – Я уже и автомат приготовил. Выползаю из кабины, а там развороченное пузо вертушки. Оттуда дым валит, все в обломках…

– А я морду из сугроба поднимаю, гляжу, а этот дурик уже в рот ствол засовывает! – с нервным смешком вклинился Скэндел. – Я ему и крикнул…

– Идиот! – раздраженно буркнул Джеймс, но от моего взгляда не укрылось то, как его передернуло.

Я хмыкнул, стараясь сдержать смех. Сразу догадался, что американец от неожиданности едва на курок не нажал. Вот была бы хохма… Что это у меня черный юмор прорезаться стал? Не врач вроде бы.

– Да откуда я знал, что ты там задумал! – лениво принялся оправдываться Джексон, видимо, уже не в первый раз. – Я, знаешь ли, сам едва концы не отдал.

Дэйсон весьма красноречиво махнул рукой, показывая, как бесполезно спорить с напарником, позвал:

– Пошли, Костя. Тебе отдохнуть надо.

Ну надо же! Сегодня прямо особенный день! Американец меня первый раз по имени назвал! И чем это я заслужил особенную честь быть в друзьях у киллеров? Или мы теперь все заново родились? После Катастрофы детьми не остаются, какими бы наивными мы ни были раньше. Теперь нет уже ни наемных убийц, ни генералов, ни президентов и вражеских стран. Есть только люди, что вынуждены жить бок о бок. Как в пещерные времена. Иначе – гибель…

Мы подошли к неприметному сугробу. Джеймс неожиданно нагнулся, поднял вместе со скрытым листом металла целый пласт снега, открывая черный зев хода.

– Ни фига себе! – присвистнул я.

Прикрытый оторванной дверью вертолета полуразрушенный подвал казался сейчас не суперзащищенной крепостью, но местом, где можно вполне нормально отоспаться и отдохнуть. То, чего нам сейчас и не хватает.

– А вы умеете маскироваться! – восхищенно похвалил я. – Прошел бы мимо и не заметил! Честно.

– Да чего уж, – вдруг смутился Джексон. – Ты же помнишь, мы рассказывали, что таким образом почти полтора года жили. Так что как-никак опыт-то есть. Да и школа у нас хорошая была. Знаем, как и что устроить.

Я спустился по чудом сохранившимся кирпичным ступеням. Вот интересно, а что это за здание раньше было? Наверняка какой-то магазинчик вроде сувенирных. Слишком маленькое помещение для всевозможных спа-массажных-интим-салонов. Но вполне просторное, чтобы уместить троих человек с вещами и еще оставить место для костра. А костер, видимо, будет, если судить по наваленным возле облезлой кирпичной стены мокрым доскам. Около противоположной двери аккуратно сложены знакомые тюки. Оборудование и запасы еды из вертушки.

Джеймс заметил мой взгляд, кивнул на тюки:

– Покопайся там. Наверняка должен быть КАт, ты же у нас безоружный.

– Это дело нужное, – радостно ухмыльнулся я. Действительно, без автомата я себя чувствовал как без кожи.

Пока я бессовестно перерывал ворованное снаряжение, Джексон стаскивал в импровизированный очаг доски, мокрую, покрытую льдом глянцевую бумагу, все горючее, что смог найти. Дэйсон мешал в походных мисках ужин, с неудовольствием поторапливал напарника. Темнело очень быстро. Я с трудом различал предметы в ящиках, благо, КАт давно знаю на ощупь! Потому и в почти кромешной темноте безошибочно сорвал защитный футляр, потянул наружу оружие. В ноздри тут же ударил запах заводской смазки и металла, сердце сразу заколотилось сильнее. По венам кровь заструилась бодрее, даже мышцы раздулись, готовые к новым схваткам.

Джексон наконец затащил в подвал последнюю доску, закрыл за собой вход. В помещении сразу наступила глубокая ночь. Я почти на ощупь пробрался к своему месту, где были сложены тряпки и вещи для лежака.

– Соляркой разжигать будете? – кивнул я на доски для костра. – Завоняет же все. Задохнемся.

Джеймс смущенно пожал плечами.

– Нет, не соляркой. Баки вертушки пусты, там пулевых отверстий как в решете. Уже проверяли. Придется разжигать как в древности…

«Как в древности» оказалось смешно.

Скэндел бодро схватил две доски, умело наломал лучины. Затем высыпал их на бумагу и туда же воткнул две палки. Одну широкую, самую трухлявую, положил на лучину. Вторую, поменьше и покрепче, сжал ладонями и принялся что есть силы тереть… минуту… две… пять…

По подвалу потек отчетливый запах паленой кожи и волос.

– Черт! – выругался Скэн, сунул обожженные пальцы в рот.

– Не получается? – участливо спросил я.

– Сам попробуй! – раздраженно прошипел Джексон, с яростью отбросил палку.

Несколько минут мы сидели в кромешной темноте. Наконец тишину прервал триумфальный возглас Скэндела:

– Порох!

– Что? – не понял я.

– Ща! – заулыбался Джексон.

– Что ты задумал?! – заволновался Дэйсон.

Его напарник не ответил, долго копошился в темноте, наводя шорох, чем-то звякая. Я за это время понял, что он собирается сделать. Высыпать порох из патрона КАта, а потом поджечь.

– А почему не попробовать зажигалкой? – нервно подал голос я. Стало как-то не по себе. Вдруг в темноте Джексон что-то не рассчитает и патрон выстрелит?

– Охота руку сжечь? – нервно рыкнул Скэндел. – Думаешь, что самый умный? Зажигалка – вещь полезная, а разжигать из мокрого – только испортишь эту вещь. Быстрее она перегорит, чем подожжет дрова. Поверь мне! Сначала дрова высушить надо.

– Ну-ну, – согласился я, впрочем, безо всякого энтузиазма.

Некоторое время Джексон молча шуршал в темноте, сопел, что-то мастерил. Наконец, радостно воскликнул:

– Готово!

Не успел я спросить, что именно у него готово, как раздались короткие и быстрые удары камнем о камень. В темноте ярко заискрил порох, мелькнули перекошенные старанием глаза американца. Потом раздался удар по чему-то мягкому и следом кровожадный рев…

– Опять по тому же пальцу? – сочувственно спросил Джеймс.

– Угу-у-рр!! – злобно промычал американец.

Я вспомнил, как мрачно подшучивал надо мною Джексон, говоря о коричневых мозгах. Тут же из детской мстительности решил вернуть должок:

– Может, тебе его на фиг отрезать? А то глядишь – еще кто-нить укусит. Знаешь, верблюда соломинка сломала, а тебя палец сгубит!

– Да пошел…

Я довольно засмеялся. Определенно, месть – вечная штука, чтобы там ни писали в Библии!

Я довольно откинулся на спину, сложил руки на оружие, но сзади что-то упорно мешало устроиться поудобнее. Цапнув в темноте непонятный предмет, я радостно вскрикнул.

– Ты чего? – подозрительно спросил Скэндел.

– Держи, поджигатель вселенной, – протянул я Джексону. – Считай, что я сегодня жуть какой добрый!

– Фляжка? – с недоумением спросил тот.

– Не фляжка! – наставительно поднял палец я. – А фляжка со спиртом. Подарок наших общих знакомых, чтоб им и в аду холодно было!

– Со спиртом? – тупо протянул американец. Потом как заорал: – Что же ты, гад, раньше молчал?! Издевался надо мной?!