Текст книги "Особый отдел и око дьявола"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Гад легавый! Паскуда ментовская! Привык у себя в столице права качать! А здесь свои законы! Найдутся и на тебя вилы!

Стычка с Валькой Гранатой пробудила в Цимбаларе зверский аппетит, и он поспешил к бабке Парамоновне.

А та как будто бы только его и ждала. На столе мигом появились пельмени, домашняя сметана, пироги с грибами, пироги с рыбой, пироги с зайчатиной и всякие другие вкусности, больше подходившие для хорошей пирушки, чем для заурядного обеда.

Наворачивая за обе щеки, Цимбаларь сообщил:

– А продавщица-то у вас вороватая. Цены чуть ли не вдвое завышает. И обвесом занимается.

– Ох и не говори! – Парамоновна махнула рукой. – Чтоб её громом побило, мироедку проклятую! Обсчитает, обвесит да ещё и обматерит. Нет на неё управы!

– А что же ваш староста?

– Да она ему снохой приходится. В одной избе живут.

– Тогда всё понятно. Придётся переводить стрелки на деда Ложкина… Очень уж у вас, Парамоновна, пельмени удались. Отродясь таких не едал.

– Конечно, свойские городским не ровня. Чтобы настоящие пельмени сделать, надо в свинину и говядину пятую часть медвежатины добавить, – пояснила довольная старуха. – Это ведь исконное наше блюдо. Зырянское.

– Вы разве зырянка? – принимаясь за вторую порцию, поинтересовался Цимбаларь.

– А как же! Тут половина таких, да все себя за русских выдают.

– Правда, что когда-то на месте Чарусы было капище зырянского бога Омоля?

– Вот уж не знаю… Вряд ли… Омоля братец Ен давным-давно убил, когда люди ещё говорить не умели. Всякая нечисть, которая по лесам и болотам обитает, это его осиротевшие исчадия.

– Мне и про людей то же самое говорили. Дескать, зыряне – это части вдребезги разбившегося бога Омоля. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Глупости! Мы пятьсот лет в православии состоим. Христу молимся, а старых богов только ради присказки поминаем.

– Дело, конечно, ваше… Лучше скажите, сколько я вам за обед буду должен, – Цимбаларь утёр губы домотканым полотенцем.

– А нисколько. За тебя общество заплатит. Так у нас заведено.

– Нет уж! Мне бесплатные услуги не нужны. Потом какой-нибудь стукач телегу накатает – за год не отмажешься. – Цимбаларь полез было в карман за бумажником, но вспомнил, что оставил его в сейфе.

– Даже и не думай мне деньги платить! – стояла на своём старуха. – А вот если подарочек когда-нибудь сделаешь – другое дело. Да и всё лишнее мне отдавай, не выбрасывай. Пустые бутылки, банки, коробки. У меня в хозяйстве всё пригодится.

– Ладно, потом разберёмся, – Цимбаларь стал одеваться. – А пока спасибо за угощение.

– Куда это ты на ночь глядя? – осведомилась старуха. – Опять по чужим дворам шастать?

– Такая у меня, Парамоновна, работа, чтоб её громом побило, – улыбнулся Цимбаларь. – Хочу ещё в магазин для порядка наведаться, а потом в клуб загляну.

– Так ведь закрыт клуб, – сообщила старуха. – Заболела Зинка.

– Сильно заболела?

– Придуривается. На работу ходить не хочет. У неё если за целый день одну книжку возьмут, так это ещё хорошо. Не до книжек народу. А в субботу вечером она клуб откроет. Гулянка будет.

– Тогда я лучше к ней домой схожу. Или не стоит?

– Стоит, стоит, – закивала старуха. – Зинка гостей любит. Особенно мужеского полу… Как от меня выйдешь, налево поворачивай и дуй до предпоследней избы. Там ещё петух на крыше стоит. Не спутаешь.

Уже собиравшийся было уходить Цимбаларь задержался на пороге.

– Хочу вас, Парамоновна, спросить. Вы ведь Черенкова хорошо знали… Он перстень или кольцо носил?

– Дай вспомнить, – старуха уставилась в потолок. – Кажись, одно время носил. Перед самой смертью.

– На каком пальце?

– На этом, – старуха продемонстрировала свой кривой мизинец.

– Странно… Обычно перстни носят на указательном или среднем.

– Это от размера зависит. Видать, на другие пальцы не налезал. Дарёный был. А ты почему спрашиваешь?

– Просто так…

Короткий зимний день и в самом деле закончился, хотя на западе мрак ещё был окрашен в багровые тона. Прохожих на улице прибавилось. Как видно, люди, работавшие на стороне, возвращались домой.

На дверях магазина висел замок, а за оконным стеклом записка – «Заболела». Похоже было, что здешних дамочек буквально косил какой-то неведомый мор. Для Кондакова, прибытие которого ожидалось со дня на день, открывался широкий фронт работы.

Спустя минут двадцать Цимбаларь уже стоял возле избы, на крыше которой красовался деревянный резной петух – символ смелости, бдительности и мужской силы. Но, как ни странно, обитала здесь курица (по мнению Цимбаларя, это собирательное название больше всего подходило к сельским культработникам, в том числе и к библиотекарям).

Рядом глухо, словно ночной океан, шумел лес. Закатные отблески в небе уже погасли, но звёзды почему-то так и не появились. Насколько хватало глаз, единственным источником света было окошко Зинки Почечуевой.

Именно мимо него и пришлось пройти Цимбаларю, направлявшемуся к крыльцу. Ночь поменяла все приоритеты, и теперь оконные занавески скрывали не обитателей дома, а, наоборот, тех, кто к нему приближался.

Постучавшись, но так и не получив ответа, Цимбаларь через тёмные сени вошёл в избу. Хозяйку он нашёл в соседней комнате, служившей горницей, то есть чистой половиной крестьянского жилища. Накрывшись шалью, она лежала на диване и, отложив книгу, которую читала до этого, смотрела на вошедшего. Тусклый свет торшера мешал толком разглядеть её лицо, но, судя по первому впечатлению, Зинка Почечуева была женщиной молодой и привлекательной.

Обстановка в горнице выглядела вполне по-городскому, не хватало только телевизора, здесь, к сожалению, совершенно бесполезного.

– Здравствуйте, – снимая шляпу, сказал Цимбаларь. – Решил нанести визит вежливости. Тем более что прослышал про вашу болезнь. Хотел гостинцев прихватить, но магазин что-то рано закрылся.

– Раздевайтесь. Садитесь, – слегка хрипловатым голосом сказала Зинка. – Магазин теперь не скоро откроется. Если Валька Дерунова взбесится, то и на неделю может работу забросить. Она у нас девушка с характером.

– Что же могло её взбесить? – делано удивился Цимбаларь.

– А то вы не знаете! Валька любит, чтобы ей в ножки кланялись да по шёрстке гладили. К угрозам она непривычная. Да и кому охота, чтобы тебя насмерть закормили солёной селёдкой.

Оказалось, что новости распространяются по деревне почти с молниеносной быстротой. Цимбаларь решил взять это обстоятельство на заметку.

– Мне её выбрыки побоку, – как бы оправдываясь, сказал он. – Продавщица на своём месте, участковый на своём. И не ей мною командовать, а наоборот.

– Любите командовать бабами? – поинтересовалась Зинка.

– Терпеть не могу! Но никуда не денешься. Служба-с! За порядок кто-то должен отвечать.

– То же самое и Митя говорил, – произнесла Почечуева уже совсем другим тоном.

Цимбаларь не сразу догадался, что она подразумевала Матвея Черенкова, которого все в деревне упорно называли Митей. А догадавшись, на всякий случай промолчал.

Но и Зинка поспешила сменить тему.

– Может, чайку попьёте? – спросила она. – Спиртного не предлагаю, зная, что вы из-за этого отбрили Вальку.

– Я в общем-то недавно пообедал… Да и вас беспокоить не хочется. Постельный режим нарушать нельзя.

– Пустое. – Плотно запахнув свой домашний халатик, она встала с дивана. – Ничем я не болею. Просто тоска заела.

– Ну, если тоска, тогда несите чай, – согласился Цимбаларь, видевший в Почечуевой не только важного свидетеля, но в перспективе и обвиняемую.

Как поётся в одной старой комсомольской песне – «были сборы недолги». Не прошло и пяти минут, как они уже сидели друг против друга за столом и пили чай с клюквенным вареньем. Вернее, по-настоящему пила одна Зинка, а Цимбаларь, брюхо которого распирали пельмени, лишь прикладывался к чашке.

Ради такого случая был включён верхний свет, и Цимбаларь убедился, что его предварительная оценка подтвердилась – Зинка оказалась женщиной чрезвычайно интересной. В такую мог запросто влюбиться не только бесприютный бродяга Чалый, но и участковый инспектор Черенков. Странным казалось лишь отсутствие на ней каких-либо украшений.

– Что вы на меня смотрите, словно барышник на кобылу? – поинтересовалась Зинка.

Цимбаларь не промедлил с ответом:

– Мужчинам свойственно обращать внимание на красивых женщин.

– Да нет, вы совсем иначе смотрите… Словно бы примеряете меня к какому-то образцу, уже заранее создавшемуся в вашем представлении.

Зинка оказалась особой весьма проницательной, и с ней надо было держать ухо востро – по крайней мере от лобовых вопросов воздерживаться. Дабы рассеять её подозрения, Цимбаларь пустил в ход слегка завуалированный комплимент:

– Просто я не понимаю, как может скучать человек, которому от природы дано больше, чем другим.

– В том-то и дело… Будь я поглупее да пострашнее, выдула бы сейчас пузырь самогона и завалилась на перину с каким-нибудь местным сердцеедом… Мне ведь здесь, по правде говоря, даже словом перекинуться не с кем. Все хорошие люди куда-то исчезают… – Видимо, она хотела сказать: «Уходят в мир иной», но вовремя сдержалась.

– Разве вы прикованы к этому месту? Собрались да уехали.

– Куда? – горько усмехнулась Зинка. – Нигде меня не ждут… Скитаться по чужим квартирам и общежитиям? Нет уж, извините!.. Да и не так-то просто отсюда уехать…

– Не понимаю.

– Потом поймёте… – Она раз за разом набирала в ложечку варенье и опять выливала его в блюдце.

– Но ведь другие уезжают.

– Уезжают, – подтвердила Зинка. – Хотя и немногие. А прочих держит какая-то невидимая сила. К сожалению, я отношусь к этому числу. – Слеза пробежала у неё по щеке и капнула в чашку с недопитым чаем.

– Вижу, вы совсем расклеились. – Раньше Цимбаларь не постеснялся бы утереть расчувствовавшейся дамочке глазки, но сейчас была совсем другая ситуация. – Вот что, давайте перейдём на «ты», а в честь этого немного выпьем. Согласны?

Продолжая беззвучно плакать, Зинка кивнула и ушла на кухню. На сей раз её пришлось ждать довольно долго, но результат того стоил. Она вернулась нарядно одетая, причёсанная, чуть-чуть подкрашенная, с початой бутылкой коньяка в руке. Только серёжки, ожерелья и кольца по-прежнему отсутствовали.

Зинка разлила коньяк по пузатым рюмочкам, переплела с Цимбаларем руки, а потом сама поцеловала его в губы.

– Ну как, тебе лучше? – спросил он, чувствуя, что начинает терять контроль над собой.

– Да, – слабо улыбнулась Зинка. – Кажется, мелочь: сменила одежду, обмолвилась парой слов со свежим человеком, немного выпила – и от сердца сразу отлегло. Как странно устроен человек… А ведь эту самую бутылку прошлой осенью Митя откупорил в честь дня моего рождения. Так мы её и не допили…

Сделав над собой громадное усилие, Цимбаларь встал.

– Я лучше пойду, – сказал он. – Мне очень нужно поговорить с тобой, но сегодня я не готов к этому. Прости…

– Я провожу тебя, – Зинка вскочила, едва не опрокинув стул. – Ты, наверное, испугался, что я спутала тебя с кем-то другим? Не бойся, я не сумасшедшая.

– Я испугался не за тебя, а за себя. И давай не будем об этом.

Зинка не погасила свет в доме и не стала запирать дверь, а сразу прижалась плечом к Цимбаларю, словно малый ребёнок, ищущий защиты у взрослого человека. Так они и пошли по улице. Можно было не сомневаться, что завтра об этой прогулке узнает вся деревня.

За то время, которое они провели под крышей, тучи рассеялись и на чёрном небе высыпали звёзды, совсем не похожие на тех добрых охранителей, которых воспевали стихи, однажды прочитанные Людочкой Лопаткиной в захламлённом ресторанном дворике.

Скорее это были глаза неисчислимой волчьей стаи, уже готовой к нападению и ожидавшей только сигнала вожака.

Внезапно северная сторона неба побледнела, словно бы там всходила полная луна, хотя её узкий серп мерцал где-то на востоке. Затем странное свечение стало быстро розоветь, пока не приобрело почти багровый, закатный оттенок. Казалось, что за горизонтом разгорается огромный пожар, возможно, тот самый, который, по верованиям древних скандинавов, в конце времён должен спалить весь мир.

– Что это? – вырвалось у потрясённого Цимбаларя.

– Северное сияние, – ответила Зинка. – Но местные говорят иначе: зорники.

Тем временем багровое зарево распалось на отдельные столбы, заигравшие всеми цветами радуги. Столбы сходились и расходились в небе, а на земле заметно посветлело. Когда это титаническое световое представление достигло апогея, раздался треск, похожий на гром.

– Это сполох, зимняя гроза, – сказала Зинка. – Сейчас в округе, наверное, не работает ни одна радиостанция.

Они и не заметили, как оказались возле избы, где квартировал Цимбаларь. Картина северного сияния странным образом успокоила его. Да и Зинка, похоже, уже взяла себя в руки.

Глядя в сторону, она сказала:

– Я догадываюсь, о чём ты хотел спросить меня… Куда девался перстень, который Митя носил в последнее время? Только не говори, что это не так! – Она ладонью прикрыла Цимбаларю рот. – От бабушки мне достался перстень, якобы имевший свойства оберега. Я чуяла беду и отдала его Мите. Потом мы поссорились, и он вернул перстень мне. Через три дня Мити не стало… Перстень и все другие украшения я незаметно сунула в гроб, когда прощалась с ним… Я до сих пор не верю в загробный мир, но если он всё-таки существует, пусть эта жалкая лепта поможет Мите.

– Может, зайдём ко мне? – неуверенно предложил Цимбаларь.

– Нет! Никогда! Я там исплачусь… Прощай. Только не надо меня провожать. Здесь я знаю каждую тропинку, каждую доску забора.

Вырвавшись из рук Цимбаларя, она быстро скрылась во мраке. Северное сияние, теперь больше похожее на смутное отражение Млечного Пути, постепенно тускнело.

Глава 6
Снегоходы

Задолго до рассвета, когда Цимбаларь, утомившись и перенервничав за день, ещё крепко спал, с неба повалил снег, который час от часу становился всё гуще и гуще.

Проснувшись от холода, он включил свет и глянул на часы. Старуха Парамоновна безнадёжно запаздывала, а это, учитывая её обязательность, могло означать только одно – в Чарусе случилось нечто чрезвычайное.

Скоро Цимбаларь и сам убедился в этом, когда сначала выглянул в окно, словно бы залепленное белой ватой, а потом попытался открыть дверь. После долгих усилий та немного поддалась, но в образовавшуюся щель хлынул мягкий свежий снег, заваливший порог.

Оказавшись в плену разбушевавшейся стихии, Цимбаларь духом не пал и сам разжёг печку, благо в сенях имелся изрядный запас дров. Правда, не обошлось без конфуза – бензин, который он с самыми лучшими намерениями плеснул в топку, едва не вызвал пожар.

В десятом часу утра, когда в окнах уже начал брезжить тусклый свет, снаружи послышались человеческие голоса (а он, в принципе, не удивился бы даже волчьему вою) и шорох лопат. Вновь приоткрыв дверь, Цимбаларь увидел, что его избу откапывает целая команда деревенских жителей, возглавляемая старостой Ложкиным. С особым рвением трудились Борька Ширяев и Парамоновна.

Спустя час операцию по спасению участкового из снежного плена можно было считать законченной. По этому случаю все, кроме спасённого, ссылавшегося на предстоящие служебные дела, выпили по кружке самогона, который прихватил с собой рачительный Борька.

Парамоновна занялась печкой, поправляя безалаберно уложенные дрова и открывая какие-то заслонки, которые забыл открыть Цимбаларь. Борька поспешил к церкви, где тоже требовалась подмога. Ложкин, утирая пот, выступивший у него не от работы, а от употребления спиртного, заговорщицким тоном сообщил:

– Звонили из райцентра, что к нам присылают новую учителку и фельдшера. Как они по такой погоде доберутся, ума не приложу.

– Разве автоколонна больше не ожидается? – не выдавая своей радости, поинтересовался Цимбаларь.

– Какая сейчас автоколонна! – Староста в сердцах махнул рукой. – Сами видите, что делается. Как бы мы до самого лета отрезанным ломтём не оказались. Хорошо ещё, что свет есть и телефон работает. А то, бывало, оборвёт ветром провода, и сидим при керосиновых лампах. Слава богу, что в позапрошлом году линию отремонтировали… Да вы не горюйте! Как-нибудь сдюжим. Не впервой.

– Я о другом горюю, – Цимбаларь скорчил скорбную гримасу. – Как в условиях полной изоляции прожить без магазина?

– А при чём здесь магазин? – Ложкин сделал непонимающий вид.

– А при том! – Всем своим поведением Цимбаларь давал понять, что разговор предстоит нешуточный. – Уж больно много ваша сноха себе позволяет. Самовольно взвинчивает цены, занимается обвесом, а когда работник правоохранительных органов, специально на это уполномоченный, делает ей замечание, посылает его по матушке. Более того, грозит расправой. Это как прикажете понимать?

– Сплоховала девка, что уж тут, – Ложкин потупился. – С кем не бывает… Но вы тоже хороши. Накинулись с места в карьер. У нас так не принято. Кроме Валентины Николаевны, на эту работу больше никто не соглашается. Торговля захудалая, зарплата копеечная, товар портится. Вот она и взяла моду цену набавлять. Чтоб самой в убытке не остаться.

– Какой это, интересно, товар у неё портится? – возмутился Цимбаларь. – Селёдка? Гуталин? Гречневая крупа? Хоть вы-то здесь тюльку не гоните! В действиях Деруновой прослеживается состав преступления. Допустим, я согласен закрыть глаза на её прежние художества, но только в том случае, если она свою порочную практику прекратит… А с товарооборотом я ей скоро помогу! Перекрою кислород всем местным самогонщикам, сразу появится спрос на водку.

– Эк вы круто берёте! – Ложкин с неодобрением покосился на него. – Такого себе даже майор Докука не позволял. Здесь самогон – вроде как второй хлеб. Без него не выжить. Чтобы с самогоноварением покончить, придётся каждого второго к стенке ставить.

– Закон не мною писан! – однажды ввязавшись в конфликт, Цимбаларь остановиться уже не мог. – И вы это, как представитель местной власти, должны понимать. Развели, понимаешь, либерализм… А снохе передайте, пусть сегодня же открывает магазин. Я потом проверю.

– Скажу, – со вздохом ответил Ложкин. – Только приболела она малость.

– Ничего, фельдшер приедет – вылечит.

Улицы и тропинки, расчищенные утром, уже снова засыпал снег. За редким исключением всё вокруг было белым – и воздух, и земля, и небо. Но сейчас эта чистая и пушистая белизна никого не радовала.

Ноги сами принесли Цимбаларя к избе Почечуевой, однако на дверях висел амбарный замок, а на дорожке виднелись полузасыпанные снегом следы.

Поневоле пришлось поворачивать к центру деревни, где ничего хорошего Цимбаларя не ждало. Только сейчас он начал понимать, какая собачья работа у участкового инспектора, особенно в сельской местности. Нет, надо быть с людьми попроще. Пусть даже после этого они и не потянутся к тебе, но хотя бы в спину плевать не будут.

И церковь, и магазин стояли закрытые, но над трубой клуба вился дымок. Возле крыльца махала лопатой Зинка, причём довольно ловко. Заметив Цимбаларя, она небрежно кивнула – заходи, мол.

В клубе кроме небольшого зрительного зала имелось несколько полупустых комнат непонятного назначения и библиотека, где на полках пылились книги, самая новая из которых была издана году этак в девяностом. На видном месте по-прежнему красовались сочинения классиков марксизма-ленинизма и мастеров социалистического реализма.

На столе, заложенная линейкой, лежала книга, которую Цимбаларь накануне видел в руках у Зинки. Он не преминул полистать её. Это был учебник криминалистики, снабжённый весьма шокирующими иллюстрациями.

Вскоре появилась раскрасневшаяся Зинка, очень похожая сейчас на студентку, только что явившуюся с лыжной прогулки. С Цимбаларем она вела себя как старая знакомая и принципиально не замечала некоторой его отчуждённости. Про вчерашний брудершафт и последующую прогулку при свете северного сияния никто из них даже не заикнулся.

– Ты не обижайся, но мне нужно задать несколько конкретных вопросов, – сказал Цимбаларь.

– Раз нужно, задавай, – она пожала плечами.

– Насколько я понял, у тебя были довольно близкие отношения с Черенковым?

– Ты правильно понял, но давай, пожалуйста, обойдёмся без подробностей.

– Давай… Как ты относилась к некоему Виктору Чалому, ныне уже покойному?

– Никак не относилась. Гнать не гнала, но и никаких надежд не подавала. Тоже мне кавалер!

– Существует версия, что Черенкова убил Чалый. И представь себе, из-за ревности.

– Чушь собачья! – возразила Зинка. – Чалый был большим ребёнком. Глупым, обидчивым, мнительным. Подраться с пьяных глаз он ещё мог, но поднять руку на человека – никогда.

– Ты уверена? – Цимбаларь глянул на неё в упор. – Ведь он был охотником. То есть человеком, привычным к крови.

– Ну и что? Здесь все поголовно охотники. С младых ногтей зверя добывают. Но с жестокостью это никак не связано, можешь мне поверить.

– Тогда кто, по-твоему, убил Черенкова?

– Так я тебе сразу и сказала! Хочешь, чтобы меня завтра в проруби утопили?

– Это уже крайности… А сказать тебе придётся. Иначе как развеять беспочвенные подозрения в том, что ты прямо или косвенно благословила Чалого на этот безумный поступок?

– Ага, значит, я виновата! – глаза Зинки сузились. – И кому же в голову пришла такая светлая мысль? Тебе самому или известному наушнику деду Ложкину? Ну так вот, пусть у меня и нет никаких фактов, но в смерти Мити больше всех был заинтересован сам Ложкин! Ты только вчера схлестнулся с Валькой Гранатой, а Митя с ней каждый день воевал. Даже судом грозил… Да что Валька! Это только мелкий эпизод. Староста всю деревню своей паутиной опутал. Каждый ему чем-то обязан… К Мите от Ложкина и ходоки ходили, и подношения подносили, а когда ничего не вышло – решились на крайнюю меру… Ох, зря я проговорилась! Вылезет мне всё это боком.

– Но ведь ты сама сказала, что никаких фактов нет. Пока это лишь голословные обвинения.

– Факты у Жанки Решетниковой были, учительницы нашей. Она, между прочим, по Мите тоже сохла. Возможно, именно Жанка вызвала его той ночью к коровнику… Она Ложкина как отца родного слушалась. Чем это всё закончилось, ты знаешь… Вот смотри. – Зинка принялась лихорадочно листать учебник криминалистики. – Год назад Валька Граната брала эту книгу в библиотеке… Таблица «Симптоматика наиболее распространённых отравлений». Адреналин, алконит, амидопирин, аминазин, антабус, а вот и аспирин! «Психотропное, гемотоксическое действие… Головокружение, шум в ушах, нарушение зрения, кровотечения, отёки. Бред, ступорное состояние, кома… Смертельная доза – тридцать-сорок грамм». Так всё у Решетниковой и было, можешь мне поверить.

– На странице есть какие-либо отметки, сделанные рукой Деруновой или Ложкина?

– Вроде бы нет, – Зинка повернула книгу к свету.

– Тогда это не доказательство, – покачал головой Цимбаларь. – В противном случае всех читателей «Отелло» можно обвинить в подготовке убийства посредством удушения.

– Вот и доказывай сам! Только не вздумай ссылаться на меня.

– Ну хорошо. С этим повременим, – произнёс Цимбаларь самым миролюбивым тоном. – Есть ещё одна проблема, интересующая меня. Говорят, что временами с жителями Чарусы случается как бы массовый психоз. Что ты по этому поводу можешь сказать?

– Дождись первого престольного праздника и сам увидишь. Все нажрутся до чертиков и начнут куролесить. Хуже, чем самоеды в тундре.

– Я имею в виду массовые психозы, сопровождаемые галлюцинациями, – пояснил Цимбаларь. – Что-то похожее на древние экстатические ритуалы, практиковавшиеся в языческих культах. Понимаешь меня?

– Экстатические? – Зинка опять прищурилась, но уже как-то иначе. – Уж больно ты, майор, много умных слов знаешь.

– Я между прочим, среднюю школу в Москве заканчивал, а не в Бузулуке. – Цимбаларю пришлось перейти к обороне. – И не простую, а специальную. С гуманитарным уклоном.

– Ну-ну… – Похоже, что Зинка не очень-то поверила ему. – Но только по поводу психозов и галлюцинаций просветить тебя ничем не могу. Сплетнями не увлекаюсь.

– Извини, что разговор такой нервный получился, – Цимбаларь ободряюще улыбнулся ей. – Но ты меня тоже должна понять. Случись вдруг какая-нибудь заваруха – первым делом с участкового спросят.

– Ладно, – хмуро сказала она. – Заходи как-нибудь вечерком. Чайку попьём, поматеримся.

– Обязательно зайду, – пообещал он, пятясь к дверям.

Заведующая фермой, молодая пышнотелая баба, чья грудь мало в чём уступала аналогичному органу подведомственных ей бурёнок и пеструх, сообщила Цимбаларю, что сторож Колтунов, в ту трагическую ночь охранявший коровник, никакой вины за собой не признавал, однако, издёрганный на допросах, где его обвиняли чуть ли не в пособничестве убийцам, благополучно скончался сразу после завершения следствия. Учитывая его весьма преклонный возраст, это было, в общем-то, вполне объяснимо.

– Часто Черенков проверял ферму? – осведомился Цимбаларь.

– Честно сказать, даже не припомню другого такого случая, – ответила заведующая. – Да и что ему тут делать? Я сама вторую смену регулярно проверяю.

– Но в ту ночь не проверяли? – уточнил Цимбаларь.

– В ту ночь я с мужем была в гостях у старосты. Отмечали день рождения его сына. Сорок лет человеку стукнуло. Вот мы в честь этого и гульнули. Скажете, нельзя?

– Конечно, можно, – развёл руками Цимбаларь.

Это известие в общем-то не было для него новостью. Из материалов уголовного дела следовало, что староста Ложкин, его сноха и сын, работавший сварщиком в райцентре, но на тот момент гостивший дома, имеют стопроцентное алиби. Гулянка началась задолго до полуночи, когда, предположительно, погиб Черенков, и кончилась под утро, причём никто из вышеперечисленных граждан не отлучался из компании больше чем на десять минут.

Зато о квартирантке Жанне Решетниковой никаких упоминаний в деле не имелось. Однако нельзя было даже представить себе, что хрупкая, застенчивая девушка сумела заколоть вилами человека, к которому испытывала самые светлые чувства.

Магазин был по-прежнему закрыт. Это уже выглядело как вызов. Цимбаларь хотя и решил несколько унять своё служебное рвение, но уступать зарвавшейся торговке не собирался.

Он ещё окончательно не решил, как сейчас поступить, но откуда-то из-за угла, как всегда внезапно, вывернул Борька Ширяев.

– Привет, товарищ майор! – всеми доступными средствами он изобразил свою крайнюю радость. – Давно не виделись! Аж с самого утра… Это хорошо, что ты хапуг и стяжателей к ногтю взял. Простой народ целиком на твоей стороне. Согласен терпеть без чая и сахара аж до самой весны. Да и мыла со спичками нам не надо. Проживём как-нибудь. Вместо спичек огниво сгодится, а вместо мыла – зола со щёлоком. Главное, что ты Вальке хвост прищемил. Так ей, лахудре, и надо!

– Это как же понимать? – нахмурился Цимбаларь. – Ты за то, чтобы она и дальше беспредельничала?

– Нет, я за справедливость. Ради справедливости наши деды и прадеды когда-то всех деревенских мироедов на поток и разграбление пустили, а попа, по наущению комиссаров, повесили. Правда, сорок лет после этого без божьего благословления да и без собственного молока жили, но зато по справедливости. Нет, майор, я на твоей стороне. Надо будет Ложкина раскулачить – раскулачим за милую душу! Надо будет от бога отречься – отречёмся! Не впервой костры из икон разводить… Жечь и грабить для нашего брата любимейшее занятие.

– Да ты, похоже, издеваешься? – осерчал Цимбаларь.

– Нисколечко! Наоборот, радуюсь. Мне-то магазинный товар и даром не нужен. Чай я даже в виде чифиря не употребляю, а мылом тем более не пользуюсь. Какое мне, спрашивается, дело до того, что большую часть товара Валька в райцентре за свои деньги покупает, а потому и торгует им как своим собственным? Нам ведь от райпотребсоюза, кроме этих самых продуктов первой необходимости, хрен что положено. И это, скажу я, справедливо! На фиг трудовому народу обжираться… Ты ещё учти, что Валька товар в долг аж до самого лета даёт. А ведь лицензии министерства финансов на кредитную деятельность не имеет. И вообще, лучше этот магазин трактором развалить. Не то детки меня задолбали: «Дай на жвачку! Дай на шоколадку!» Ну прямо разврат какой-то. Пусть жмых со смолой жуют, как мы в их возрасте. Пусть привыкают к справедливости, дышло ей в бок!

– Тебя Ложкин, что ли, послал? – напрямую спросил Цимбаларь. – Или сама Валька Дерунова?

– Никто меня, майор, не посылал, – Борька на минуту прекратил паясничать. – У меня своё понятие имеется. Валька, конечно, стерва, но без её торговли людям туго придётся. Самогон отрава, но мы им испокон веков болячки лечим и душу тешим. Тебя к нам как няньку к детям приставили. Вот и нянчи себе. Кричать кричи, но душить не смей. А уж тем более не выплёскивай ребёнка вместе с водой.

Подмигнув на прощание, Борька помчался куда-то, приплясывая на ходу, словно юродивый. Как нужно было расценивать его слова? Как крик души доморощенного правдолюбца или как первое предупреждение истинных хозяев Чарусы?

Во всяком случае, настроение Цимбаларя, и без того паршивое, ухудшилось ещё больше.

Как следствие, немедленно взыграл аппетит.

На сей раз Парамоновна подала к обеду щи из кислой капусты, жареную домашнюю колбасу с блинами и кулебяку с рыбой.

Щи, весьма аппетитные на вид, но сразу пробуждавшие воспоминания о скандальном происшествии с квашеной капустой, в глотку не лезли, однако обижать хлебосольную хозяйку отказом очень не хотелось.

Впрочем, он и первой ложки проглотить не успел, как с улицы постучали в окно и взволнованный бабий голос сообщил, что приехала новая учительница с ребёнком, а с ней фельдшер и какая-то городская фея.

Такой случай старуха Парамоновна, конечно же, упустить не могла. Пожелав гостю приятного аппетита, она быстренько собралась и выскочила из избы. Цимбаларь с облегчением отодвинул щи в сторону, съел колбасу, заворачивая каждый её кусок в отдельный блин, и тоже стал собираться.

По сценарию, разработанному Горемыкиным, к появлению новых действующих лиц он должен был отнестись весьма сдержанно, а уж тем более не выдавать своего знакомства с ними. Но и оставлять столь значительное событие без внимания тоже не рекомендовалось. Это уже был бы перебор.

Снегопад ещё продолжался, хотя без прежнего остервенения. На главной улице Чарусы собралась небольшая толпа. Одни рассматривали приезжих, другие – мощные американские снегоходы «Арктик кат», на которых, про слухам, эскимосы Аляски пасли свои оленьи стада.

Староста Ложкин уговаривал водителей снегоходов остаться на ночлег в деревне, но те, с виду похожие на отрицательных героев Джека Лондона, уже вновь заводили моторы, собираясь вернуться назад по собственному следу.

Кучка приезжих выглядела весьма живописно. Людочка оставалась модельной красоткой даже в овчинном тулупе до пят. Ваня, обмотанный шарфами и шалями, был похож на сказочного колобка. Кондаков напоминал героического челюскинца, только что сошедшего с гибнущего судна на льдину и ещё не осознавшего своего спасения. Немного в стороне держалась дамочка, облачённая в ярко-оранжевый комбинезон, наверное, специально предназначенный для прогулок на снегоходе.