Текст книги "Особый отдел и око дьявола"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Дворники» уже окончательно увязли в снегу, залепившем стёкла. Газы от работающего двигателя без помех проникали в кабину. Радиоприёмник, настроенный на волну Сыктывкара, транслировал увертюру к опере «Летучий голландец», одновременно мрачную и величественную, как почти всё написанное Рихардом Вагнером.

На душе у Цимбаларя скребли уже не кошки, а матёрые рыси, которые, по слухам, населяли окрестные леса, и, чтобы немного развеяться, а заодно размять затёкшие ноги, он покинул душную кабину.

Отойдя от машины всего на десять шагов, Цимбаларь сразу потерялся в густом снегопаде. Чувство страха перед грозным и непостижимым миром вновь охватило его, словно в далёком детстве. Из всесильного властелина живой и неживой природы он единым махом превратился в беспомощного ребёнка, вовлечённого в зловещие игры могущественных стихий. Сходные ощущения он до этого испытывал лишь дважды – на берегу бушующего Охотского моря и у подножия неприступных Гималайских гор.

Животный страх погнал Цимбаларя обратно к людям, и дальше он шёл чуть ли не впритирку к машинам, постепенно превращавшимся в снежные холмы. Вскоре Цимбаларь добрался до головы колонны, где пылал жаркий костёр, сложенный из автомобильных покрышек, а в раскрытом чреве старенького «Т-50» копались чумазые трактористы.

Тут же собралась толпа водителей и экспедиторов. Не обращая внимания на появление милиционера, они пили спирт, закусывая его снегом и свиной тушёнкой, разогретой на чадящем костре.

Человек в огромных унтах и шерстяной маске, делавшей его очень похожим на хоккейного вратаря, горячо доказывал, что, пока не поздно, надо возвращаться назад и дожидаться более приемлемых погодных условий.

Другой человек, одетый в лётное арктическое обмундирование, не менее горячо возражал ему, что стыдно возвращаться с полпути, а кроме того, в подобных условиях машинам просто невозможно развернуться.

Часть присутствующих соглашалась с доводами «хоккеиста», другим была более близка позиция «авиатора». Внезапно из толпы раздался голос:

– Да что тут зря препираться! С нами майор едет. Пусть он и рассудит… Командир, ты как считаешь: нам ехать дальше или возвращаться назад?

– Честно сказать, я в таких делах мало понимаю, – смутился Цимбаларь.

– Это не важно! Ты выскажи своё личное мнение, – теперь к нему обращалась уже почти вся толпа.

– Будь на то моя воля, я бы, конечно, ехал дальше, – Цимбаларь ни на полушку не покривил душой.

Это окончательно решило спор в пользу «авиатора», хотя «хоккеист» мрачно посулил, что впереди всех ждёт могила. Цимбаларю налили кружку спирта и поднесли на ноже кусок пахнущей дымом тушёнки. Горсть снега он подобрал сам, благо этого добра вокруг хватало.

Дождавшись, пока обманчивое тепло распространилось по всему телу, Цимбаларь спросил:

– Почему вы покрышки жжёте? Вон столько дров рядышком.

– Ты их сначала попробуй добыть, – ответили ему. – Валежник надо из-под снега выкапывать. Пока ёлку спилишь, замучаешься. А резина всегда под рукой. И горит – любо-дорого. У нас каждый водитель полдюжины старых покрышек в рейс берёт. Некоторым это жизнь спасло.

Пока трактористы, получившие новый приказ, сталкивали неисправный «Т-50» в кювет, Цимбаларь принял ещё несколько кружек спирта (правда, наливали только на донышко) и перезнакомился с попутчиками.

Узнав, что он назначен участковым в Чарусу, шоферня дружно нахваливала богом забытую деревню, но делала это скорее из приличия, дабы заранее не расстраивать приезжего человека.

Когда до начала движения колонны осталось четверть часа, Цимбаларь решил перед дальней дорогой немного облегчиться. Путь его, естественно, снова лежал в лес, могущий не только погубить, но и спрятать человека. Правда, при каждом шаге он почти по пояс проваливался в снег, но это уже, как говорится, были издержки климатического пояса (наряду с трескучими морозами, дефицитом витаминов и семимесячной зимой), за которые местные работяги получали соответствующую доплату.

Снегопад к этому времени немножко ослабел, и вокруг посветлело. Не выпуская машины из поля зрения, Цимбаларь выбрал подходящее место и вытоптал там глубокую яму, без чего процесс дефекации был бы связан с определёнными трудностями. Этой маленькой житейской хитрости его научил кто-то из водителей, проникшийся уважением к смелому и рассудительному милицейскому майору.

С дороги сигналили, предлагая ему поторопиться, однако, как успел заметить Цимбаларь, на морозе все функции человеческого организма несколько усложнялись. Уже почти закончив свои деликатные дела, он повёл глазами по сторонам и увидел нечто такое, от чего его сердце затрепетало, словно попавшая в силки птица.

Всего в десяти шагах от импровизированного туалета, прислонившись спиной к стволу громадной ели, стоял незнакомый мужчина. Падающий снег не позволял рассмотреть его во всех подробностях, но создавалось впечатление, что он не без интереса наблюдает за испражняющимся милиционером.

– Тебе что надо? – крикнул Цимбаларь, однако не получил на этот довольно-таки глупый вопрос никакого ответа.

Пришлось употребить более доходчивые слова:

– Слушай, вали отсюда!

Результат был прежний. Незнакомец был либо глух, либо беспредельно нагл. Ситуацию усложняла первозданная дикость окружающего пейзажа. Лишь присмотревшись повнимательней, Цимбаларь уяснил: здесь что-то неладно. Голову мужчины скрывала пышная снежная шапка, так что на виду оставался только широко раскрытый рот, из которого, наподобие кляпа, торчал синий толстенный язык.

Подхватив штаны руками, Цимбаларь вскочил и заметил ещё одну несуразность – ноги незнакомца едва касались снега, тем самым отстоя от земли больше чем на метр. Поскольку на парящего ангела мужчина явно не походил, напрашивался один весьма печальный вывод – в подвешенном состоянии его поддерживала верёвка, снабжённая петлёй.

Приближаться к висельнику в одиночку Цимбаларь не решился, а пальнул из пистолета вверх, призывая в помощники и свидетели разухабистую шофёрскую братию. Не прошло и минуты, как от дороги набежала целая толпа, вооружённая двухстволками, монтировками и топорами.

Уяснив, в чём тут суть дела, один из водителей разочарованно произнёс:

– А мы-то думали, что на тебя волки напали.

– Разве волк страшнее покойника? – удивился Цимбаларь, видевший этих угрюмых зверей только в зоопарке.

– Значит, ты с волком один на один ещё не встречался. А что касается покойников, то в Чарусе ты на них вдоволь налюбуешься. – Поняв, что сболтнул лишнее, водила тут же прикрыл рот рукавицей.

Мертвеца сняли с дерева вместе с верёвкой, на морозе успевшей превратиться в палку. Когда с его лица убрали снег и наледь, человек в лётном комбинезоне, оказавшийся заместителем председателя местного райпотребсоюза, сказал:

– Да это же Витька Чалый из стройбригады, который ещё в ноябре пропал. Все думали, что он в Архангельск на заработки подался.

– Чалый… – повторил Цимбаларь, как бы прислушиваясь к звучанию этой фамилии. – Он случайно не из Чарусы родом?

– Да нет, из райцентра. Хотя к одной дамочке в Чарусу наведывался. К Зинке-библиотекарше. Но та из себя культурную строила и Витьке всё время от ворот поворот давала.

– С почином вас, – язвительно произнёс человек в маске, являвшийся главным механиком автобазы. – Ещё до места назначения не доехали, а уже труп обнаружили. Многообещающее начало.

– На ловца и зверь бежит, – попытался отшутиться Цимбаларь. – Вы подождите меня ещё минут двадцать. Надо провести некоторые следственные мероприятия… Фотоаппарат у кого-нибудь есть?

– Шутишь, начальник, – несмотря на трагизм ситуации, водители заулыбались.

Цимбаларь вернулся в лес и лопатой разгрёб снег вокруг ели, с которой сняли висельника. Обнажилась промёрзшая земля, покрытая плотным слоем мха, опавшей хвои и прошлогодних шишек. Ничего такого, что могло бы принадлежать к другой, искусственно созданной природе, под елью не оказалось, – ни окурков, ни пустых бутылок, ни предсмертной записки, спрятанной, скажем, в портсигаре.

Кроме того, оставалось загадкой, как Витька Чалый сумел дотянуться до сука, находившегося в четырёх метрах от земли, и что послужило ему опорой в самое последнее мгновение.

Сделав все необходимые измерения и зарисовав место происшествия в блокнот, Цимбаларь вернулся на дорогу. Труп уже завернули в брезент и положили на машину, гружённую самым непритязательным товаром – бочками с дизельным топливом. Цимбаларь, тяготившийся обществом ворчливого водителя, согласился на предложение «авиатора» пересесть к нему в кабину головного «ЗИЛа».

Затем колонна возобновила своё медленное, но неустанное движение.

– Вы сами из этих мест? – поинтересовался Цимбаларь.

– Можно сказать и так, – ответил «авиатор», которого, между прочим, звали Михаилом Анисимовичем Петрищевым. – Родился и вырос здесь, но потом лет тридцать сюда даже не заглядывал.

– Неужто не тянуло?

– Тянуло, да времени не хватало… Сразу после школы поступил в лётное училище, и понесла меня жизнь, как бурная река щепку. Облетел полмира. Воевал. Горел и разбивался. Дослужился до командира авиаполка. Когда увидел, что армия превращается в бордель, а генеральские звания получают такие люди, которым и руку-то подать стыдно, ушёл на пенсию. Нам в этом смысле большие льготы полагались. Чуть ли не каждый год за два считался. Вместе с дружком, тоже бывшим лётчиком, учредили небольшую гражданскую авиакомпанию. Взяли ссуду, купили по дешёвке несколько самолётов, получили все соответствующие лицензии. Стали потихоньку летать. Сначала чартером на Чукотку и в Китай. Потом в чёрную Африку.

– Наверное, в зоны военных конфликтов? – вставил Цимбаларь.

– Ну конечно. Дело опасное, но прибыльное. Не всякий за него возьмётся. Кроме украинцев, у нас других конкурентов не было. Туда возили оружие, обратно – золото и алмазы. Одно время у нас даже свой офис в Луанде был. Благодаря этому отдали долги, стали понемногу богатеть. В конце концов учредили два рейса в Париж. И длилась эта распрекрасная жизнь до тех пор, пока на нашем счету не скопился миллион долларов. Тогда зачастили к нам разные комиссии. Налоговики, экологи, пожарники, авиационная инспекция, прокуратура. Посыпались штрафы и санкции. То пятьдесят тысяч, то сто, то семьдесят. Короче, разорили нас за полгода. Счёт арестовали. А тут ещё в Анголе разбился наш лучший самолёт. Страховая компания платить отказалась. Закончилось всё тем, что из-за отмены рейса в Париж нам пришлось покупать пассажирам билеты за свои кровные денежки. Самолёты у нас отобрал суд, и сейчас они благополучно догнивают на каком-то запасном аэродроме. Вот я и решил вернуться в родные края. Сейчас в райпотребсоюзе ведаю завозом товаров в отдалённые посёлки. Дружок преподаёт в школе военное дело.

– Неужели в небо не тянет?

– Ещё как тянет! Когда уже совсем невмоготу, отправляюсь в гости к вертолётчикам. Они тут по соседству стоят. Полетаю часок – и уже на душе легче… Правда, они за горючее бешеные бабки дерут. А я, в общем-то, далеко не богач.

– Неужели на чёрный день ничего не осталось? – полюбопытствовал Цимбаларь. – Ведь такими деньжищами ворочали!

– Кривить душой не буду, кое-что в загашнике, конечно, имеется, – честно признался Петрищев. – Но это даже не на чёрный день, а скорее на собственные похороны.

– Да вы ещё прекрасно выглядите! – заверил своего попутчика Цимбаларь. – В ваши годы жениться надо, а не о смерти думать.

– Это только видимость, – покачал головой Петрищев. – Лётчики на пенсии долго не живут. Особенно те, кто служил в истребительной авиации. При маневрировании на сверхзвуковых скоростях возникают такие перегрузки, что мышцы отслаиваются от костей, а все внутренние органы смещаются. Не очень-то приятно жить, когда сердце давит на диафрагму, а почка – на мочевой пузырь. Что бы там ни сочиняли поэты, но человек рождён для неторопливой ходьбы, а отнюдь не для полёта.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Цимбаларь. – Я сам не люблю летать на самолётах. Чтобы не паниковать в воздухе, заранее напиваюсь и преспокойно сплю в кресле до самой посадки.

– Вы подали хорошую идею! – Петрищев наклонился к рюкзаку, лежавшему у его ног. – Не пора ли нам пропустить граммов по пятьдесят?

– Конечно, пора, – согласился Цимбаларь, ощущая себя вольной птицей, которую завтра никто не посмеет упрекнуть запашком изо рта и опухшей рожей.

Всем, в том числе и водителю, снова налили на донышко. Закусив строганиной (кусочками мёрзлого мяса, обильно сдобренного солью и перцем), Цимбаларь не без задней мысли произнёс:

– Не помянуть ли нам покойного Витьку Чалого? А то не по-христиански получается. Душа человеческая уже три месяца как отлетела, но никто о ней даже доброго слова не сказал.

– Помянем, – кивнул Петрищев. – Почему бы не помянуть… Хотя праведником его назвать никак нельзя. Однажды со склада ящик олифы спёр. Пусть бог простит все его прегрешения.

– Это ещё разобраться надо! – осушив кружку, возразил Цимбаларь. – Может, он строиться хотел? Или ремонт в родительском доме сделать? Какой же здесь грех?

– Да нет. Пропил он олифу за десятую долю номинальной стоимости.

– Кто из нас не без греха… А верно говорят, что жители Чарусы поклоняются идолам? – Цимбаларь, совмещая приятное с полезным, решил выудить из собутыльника кое-какую информацию.

– Ты эти шофёрские байки меньше слушай! – После второй кружки просто нельзя было не перейти на «ты». – Троице они поклоняются, как и все православные люди. А ещё Пресвятой Деве, архангелам, апостолам и всем святым. Я сам в ихней церкви регулярно свечку ставлю. И завтра поставлю. А то, что у некоторых прихожан припадки случаются, так это скорее от чрезмерного усердия в вере.

– Короче, деревня нормальная?

– Самая нормальная…

Петрищев замолчал и уставился на ползущие впереди тракторы. Снегопад уже прекратился, и на несколько минут из облаков даже выглянуло багровое закатное солнце.

– Я вот что тебе скажу, – слегка изменившимся голосом произнёс Петрищев (по-видимому, алкоголь окончательно одолел ослабленный перегрузками организм отставного лётчика). – Места здесь глухие. Славяне сюда только в четырнадцатом веке пришли, а до этого жили так называемые финно-угорские племена. Моя бабка, например, чистокровная коми, по-старому – зырянка. Помню, рассказывала она старинную легенду. А может, сказку… Много-много лет тому назад, когда Новгорода ещё и в помине не было, в здешних краях жили одни зыряне. В самой глухомани, там, где сейчас находится Чаруса, стояло капище бога Омоля. Слыхал про такого?

– Конечно, слыхал! – Цимбаларь икнул. – И даже ел его на Байкале. В солёном виде.

– Ты омуля ел. Рыбу из рода сигов, – Петрищев ничуть не обиделся. – А я говорю о языческом боге Омоле, иначе называемом Кулем. В зырянской мифологии он считается олицетворением зла, создавшим множество нечистых тварей, но заодно и человека. Его главный враг – родной брат Ен, проживающий на небесах. Он олицетворяет добро – в понимании зырян, естественно. Ен слеп и глуп, но телесен. Омоль, наоборот, зряч и хитёр, но собственного тела не имеет. Обычно он в образе лягушки живёт в болоте рядом с капищем. Оно, кстати, до сих пор так и называется – Омолево болото. Бабка моя лягушек никогда не обижала и нам не позволяла. Однако сам понимаешь, что от лягушки, даже божественной, толку мало. Кваканьем небожителей не запугаешь. А у Омоля планы были грандиозные, можно сказать космические. Желая устроить братцу Ену очередную каверзу, он вселялся в людей, приходивших поклониться ему. Один человек становился его ухом. Другой – кулаком. Третий – пяткой. Четвёртый – локтем, и так далее. Но что может ухо без остальных частей? Или пятка без ступни и щиколотки? Для того чтобы обрести желаемую силу, Омолю нужны были сотни, а то и тысячи людей. И вот тогда человек-ухо начинал слышать за сто вёрст, человек-кулак одним ударом убивал быка, а люди-ноги бежали быстрее ветра.

– Куда бежали? – с пьяной серьёзностью поинтересовался Цимбаларь.

– А куда угодно! Хоть на край света. Однажды Омоль так возгордился, что полез на небо за солнцем. Он сумел отломить одну половинку, но под страшной тяжестью рухнул на землю и расшибся. Воспользовавшись этим, добрый бог Ен затоптал всех зырян, имевших отношение к сердцу Омоля. Половинки солнца благополучно соединились, а люди, из которых состоял поверженный бог, рассеялись по лесам и болотам, но не утратили своих чудесных свойств. С тех пор неприкаянные осколки божественного тела никак не могут найти себе покоя, и это проклятие передалось их потомкам. Явственней всего оно проявляется в Чарусе, некогда являвшейся обителью Омоля. Отсюда все душевные расстройства, припадки, самоубийства и бессмысленные преступления.

– Забавная сказка, – похвалил Цимбаларь. – Главное, с очень современной моралью. Добро восторжествовало, но горя от этого стало ещё больше… Твоя бабка тоже была осколком бога Омоля?

– Безусловно…

– А интересно, к какому именно божественному органу она принадлежала?

– Ты будешь смеяться, но, скорее всего, к половому члену. Она сношала всех подряд – и деда, и детей, и внуков, и соседей. Даже в сельсовете её побаивались.

– Теперь я стал что-то понимать, – сообщил Цимбаларь. – В милосердного христианского бога зыряне верят только для отвода глаз, а всеми их помыслами по-прежнему владеет злодей Омоль. Так?

– Не знаю, – ответил Петрищев. – Раньше я верил в элероны, рули и закрылки. А теперь, похоже, стал законченным атеистом.

Пропустив эту реплику мимо ушей, Цимбаларь продолжал:

– Такое двоемыслие неизбежно ведёт к шизофрении, которая широко распространилась среди зырян… Между прочим, лучшее лекарство от неё – алкоголь. Причём в запредельных дозах. Клин вышибают клином, а подобное лечат подобным. Если бог Омоль опять взывает тебя к мщению, надо сразу хлопнуть поллитровку. Желательно прямо из горлышка. Минус на минус в итоге дают плюс. Все навязчивые идеи как рукой снимет… Почему мы стоим?

– Водитель заснул, мать его в перегиб! – Петрищев принялся трясти шофёра, уронившего голову на руль. – Просыпайся, тюха-матюха!

Однако все его усилия были напрасны. Спирт действовал на усталый организм как наркоз. Шофёр продолжал храпеть, словно бы находился сейчас у себя на печке.

– Ничего не получится. Лучше сам садись за руль, – посоветовал Цимбаларь.

– Я не умею, – без тени смущения ответил Петрищев.

– Как это – не умею! – возмутился Цимбаларь. – На реактивном истребителе летал, а тут зиловской колымаги испугался!

– Ничего я не испугался. Просто позориться не хочу. Это как с боевого жеребца пересесть на колхозную клячу.

– С тобой всё ясно… Надо самому проявлять инициативу и самостоятельность, как напутствовал меня начальник милиции.

Цимбаларь обошёл машину со стороны капота, спихнул спящего водителя на пассажирское место, нажал на газ и осторожно тронулся с места. Примеру головной машины последовала и вся остальная колонна, до этого добросовестно простаивавшая.

Цимбаларь затянул песню, которую немедленно подхватил и Петрищев:

 
А путь и далёк и долог,
И нельзя повернуть назад.
Держись, геолог, крепись, геолог, —
Ты ветра и солнца брат!
 

Исходя из личных пристрастий слово «геолог» они заменяли другим, близким по смыслу. Цимбаларь предпочитал – «ментяра». Петрищев – «водила».

Глава 4
Староста Ложкин

Путешествие, начавшееся в темноте, в темноте же и закончилось. Трактора, перестроившись в шеренгу, заглушили моторы, и Цимбаларь увидел перед собой уже не узкую дорогу, по обеим сторонам которой стеной возвышался дремучий лес, а деревенскую улицу, застроенную добротными избами, в чьих окнах горел электрический свет.

– Наконец-то, – сказал Петрищев, на заключительном этапе пути тоже слегка вздремнувший. – Прибыли! Словно гора с плеч свалилась. Я ведь здесь единственный, кто несёт за груз материальную ответственность.

Колонна разделилась. Одни машины направились на мехдвор, где предполагалось складировать бочки с горючим. Другие – к магазину. Третьи, включая и флагманский «ЗИЛ», повернули к лабазам, возле которых уже суетились добровольные грузчики.

Деревня, рано отошедшая ко сну, теперь поспешно просыпалась. Прибытие автоколонны было тут событием, равнозначным разве что пожару или престольному празднику. В уже вытопленных печах вновь разводили огонь, о чём свидетельствовал густой дым, поваливший из труб. Во весь голос надрывались цепные псы. Где-то даже заиграла гармошка.

Петрищев, у которого сразу нашлось множество неотложных дел, куда-то исчез. Проспавшийся водитель, стоя в кузове, руководил разгрузкой. На представителей местного населения он покрикивал, словно белый надсмотрщик на чернокожих рабов. Цимбаларь, предоставленный самому себе, прогулочным шагом двинулся вдоль деревенской улицы.

С наступлением ночи мороз усилился, но в отсутствие ветра был вполне терпимым. Остатки хмеля, ещё недавно туманившие Цимбаларю голову, на свежем воздухе почти мгновенно улетучились.

Не прошло и пяти минут, как его догнал мужчина, благодаря своей редкой дородности и огромной бороде похожий то ли на былинного богатыря, то ли на сказочного разбойника.

– Я Ложкин, местный староста, – басом представился он. – Вчера из райцентра позвонили, что к нам назначен новый участковый. Только мы вас так рано не ждали и избу протопить не успели. Уж извиняйте.

– Разве мне изба положена? – удивился Цимбаларь.

– А то как же! Одна половина жилая, в другой рабочий кабинет с сейфом. Не хуже, чем у людей. В подвале даже клеть для преступников имеется.

– Это лишнее, – сказал Цимбаларь, заранее решивший, что с местными авторитетами будет держаться настороже. – Арестовать человека без письменной санкции прокурора я не имею права.

– У нас заместо прокурора сельский сход, – пояснил староста, судя по всему, человек бесхитростный. – Как порешили, так и будет. Ни один проходимец воспротивиться не посмеет.

– Даже не надейтесь, – отрезал Цимбаларь. – Я сюда послан, чтобы порядок блюсти, а не самоуправством заниматься… Там в машине лежит труп некоего Виктора Чалого. Предположительная причина смерти – самоубийство, хотя в этом деле ещё много неясного. Вы бы позвали кого-нибудь из тех, кто при жизни хорошо его знал. Надо провести опознание.

– Витьку уже сняли и в дом дальнего родственника Веньки Якушева отнесли, – доложил староста, похоже уважавший любую ниспосланную свыше власть. – Когда чуток оттает, его в гроб положат, в церкви отпоют и обратно в райцентр отправят. Там его местожительство, там пусть и хоронят.

– Так его опознали уже? – уточнил Цимбаларь, слегка удивлённый такой расторопностью местных жителей.

– Конешно! Я сам его опознал.

– Что он как человек из себя представлял?

– Парень ненашенский. Шебутной. Давно на себя руки грозился наложить, особенно по пьяной лавочке. Лошадь, на которой он в тот день отсель уехал, назад налегке пришла, но сильно испуганная. Мы уже тогда поняли, что беда стряслась. С неделю искали окрест, а как снег пал, прекратили. Не думали, что он так далеко отъедет… А как же вы сами его нашли?

– Чутьё, – обронил Цимбаларь, резонно полагая, что слова «интуиция» староста просто не поймёт. – У Виктора Чалого враги имелись?

– Он сам себе первый враг был. Безбашенный парень… Всё ему не так! На каждое слово обижался. Вот и сунул голову в петлю.

– Уж больно петля высоко висела, – заметил Цимбаларь. – Не помог ли ему кто-нибудь?

– Ему лошадь помогла, – простодушно ответил староста. – Витька, прежде чем с жизнью проститься, наверное, на седло встал. Потому и висел высоко. Зато всякое мелкое зверьё его не изгрызло.

Таким образом, подозрения Цимбаларя рассыпались, как карточный домик. Для очистки совести надо было ещё замерить расстояние от земли до лошадиного хребта и потом сравнить его с цифрами, уже имевшимися в записной книжке. Но та самая хвалёная интуиция подсказывала, что всё сойдётся тютелька в тютельку.

– Где бы мне написать рапорт и протокол осмотра места происшествия? – поинтересовался Цимбаларь.

– Да где душеньке угодно. Можно и ко мне припожаловать. Старуха телятины с грибами натушила.

– Нет, как-то неудобно, – заупрямился Цимбаларь, полагавший, что случай уронить свой авторитет ему в ближайшем будущем ещё представится.

Староста, паче чаянья, настаивать не стал. Тушёной телятины, надо полагать, было ему на один зуб.

– Тогда зайдём на опорный пункт, – сказал он. – Я сейчас ключи принесу.

Однако планам Цимбаларя не суждено было сбыться. Из темноты, в обнимку с механиком автобазы, появился Петрищев, целеустремлённый, как и любой оказавшийся на земле лётчик.

– А мы тебя обыскались! – воскликнул он. – Пошли, отметим успешное прибытие. Это по местным меркам такая неукоснительная традиция, что её соблюдают даже юные девицы и дряхлые старики.

Цимбаларь начал было отнекиваться, ссылаясь на служебный долг, но Петрищев напомнил ему, что является полковником авиации, а среди порядочных людей это звание приравнивается чуть ли не к милицейскому генералу. Майору Цимбаларю пришлось подчиниться, хотя впоследствии он об этом ничуть не жалел.

Его привели в жарко натопленную избу, битком набитую незнакомыми и малознакомыми людьми, каждый из которых горел желанием чокнуться с новым участковым. Потом началось массовое братание, сопровождаемое неудержимой пьянкой. Дальнейшее из памяти Цимбаларя как-то выпало…

Зырянский бог Омоль был действительно похож на жабу, но только громадную, словно экскаватор. Такая жаба, наверное, питалась не комарами и мошками, а пролетающими мимо птичьими стаями. Для аистов и болотных куликов это был настоящий кошмар.

Божественное тело целиком состояло из людей, почему-то сплошь пьяных. Временами какой-нибудь человек-палец или человек-полхвоста отваливался, и несчастный Омоль пытался пристроить его на прежнее место. Со стороны это выглядело довольно жутко, хотя люди, оказавшиеся в столь незавидном положении, горланили песни и дурачились.

Наконец Омоль нашёл того, кого так упорно искал, – Цимбаларя. Голосом, очень похожим на бас старосты Ложкина, он спросил: «Ты был когда-то частью моего сердца?» Цимбаларь, естественно, отпираться не стал. Тогда Омоль поинтересовался, куда же подевались другие части сердца. «Подожди немного, – ответил Цимбаларь. – Скоро сюда явятся мои друзья, и тогда твоё сердце будет в полном порядке».

Омоль печально покачал своей уродливой головой, на которой уже не хватало одного глаза и одного уха (хотя какие уши могут быть у жаб?). «Я не доживу до этого дня, – глухо промолвил он. – Кровь застыла в моих жилах. Попробуй разогнать её в одиночку».

Сжалившись над Омолем, Цимбаларь согласился ему помочь (эта сцена, как ни странно, происходила на фоне Петергофских фонтанов), но тут откуда ни возьмись появился добрый бог Ен, представлявший собой что-то среднее между белокрылым голубем и истребителем-бомбардировщиком «Фантом».

«Издохни! – ласково проворковал он, занося над Цимбаларем свою когтистую лапу. – Однажды я уже растоптал сердце Омоля, растопчу и сейчас. Зло не должно возродиться».

Не дожидаясь столь позорной смерти (а кому охота стать жертвой голубя, пусть даже и говорящего?), Цимбаларь проснулся. Его собственное сердце стучало как пулемёт, и он долго не мог понять, почему вокруг так темно и душно.

Мало-помалу события минувшего дня сложились в более или менее внятную картину, и Цимбаларь вспомнил, что находится сейчас в деревне Чарусе. Нельзя сказать, что это его очень обрадовало.

Нестерпимая жара и густой многоголосый храп вызывали ассоциации с казармой или тюремной камерой. Пошарив возле себя, Цимбаларь наткнулся на чей-то голый горячий бок. С нехорошим предчувствием он повёл рукой дальше, но пальцы ощутили не податливую женскую грудь, а что-то костистое, покрытое жёсткой шерстью. От сердца немного отлегло. Тем не менее службу он начинал совсем не так, как следовало бы.

Рядом раздался скрипучий старушечий голос:

– Чего шебаршишься? Испить хочешь аль по ветру надо?

Цимбаларь хотел и того и другого практически в равной степени, но из деликатности выбрал первое: «Испить». В руки ему сунули кувшин с холодным пойлом, имевшим явственный привкус клюквы. С перепоя ничего лучше нельзя было и пожелать, но, ополовинив кувшин, Цимбаларь осознал, что сделал неправильный выбор.

– До ветра хочу, – забыв всякое стеснение, сообщил он.

– Параша в сенях, – ответила невидимая старуха. – Посветить тебе?

– Сам справлюсь.

Натыкаясь на людей, вповалку лежавших на полу, Цимбаларь добрался до двери, которая вывела его в сени, после душной горницы показавшиеся настоящим раем.

Сдерживаясь из последних сил, он ощупью отыскал большую деревянную кадушку, судя по всему служившую здесь парашей. Однако радоваться было рано – пуговицы на новых брюках отказывались покидать чересчур тугие петли. Пришлось рвануть ширинку во всю мочь.

Облегчаясь, Цимбаларь испытывал наслаждение даже большее, чем накануне, когда кружками вливал в себя всю эту жидкость. Настроение его сразу улучшилось, и недавний сон уже не казался таким жутким.

Конечно, от столь допотопных удобств он давно отвык, но тут уж, как говорится, выбирать не приходилось. Кроме того, не следовало забывать, что даже во Франции ватерклозет появился только в восемнадцатом веке, а до этого все короли, цари и императоры пользовались ночными горшками, то есть той же самой парашей.

На своё место Цимбаларь возвращаться не стал, а улёгся досыпать недалеко от дверей, в сравнительной прохладе. Правда, для этого ему пришлось буквально втиснуться между двумя крепкими, сладко посапывающими телами.

Окончательно он проснулся уже при свете утра, ощущая, что кто-то страстно целует его – и не только в губы, но и в нос, лоб, щёки.

Под хохот гостей, всё ещё наполнявших гостеприимный дом, Цимбаларь протёр глаза и сел. Оказалось, что остаток ночи он провёл между двумя пегими тёлками, примерно трёх-четырёх месяцев от роду, одна из которых, высунув розовый язык, продолжала тянуться к его лицу. Самое интересное, что вчера он собственными глазами видел, как хозяйка заводила тёлок в дом, ссылаясь на усиливающийся мороз.

– Зато умываться не надо, – сказал Петрищев, сидевший во главе стола.

– Он ночью всё меня обнимал, – заговорщицким тоном сообщил механик автобазы, из-под майки которого выпирала густая чёрная поросль. – А когда понял, что я не баба, перебрался в другое место. Решил, наверное, что на девок нарвался.

Цимбаларь любил шутки, но только не те, которые касались его самого. Не удостоив никого из присутствующих даже словом, он пересел на свободную табуретку и принялся поочерёдно ощупывать свои карманы. Результаты обследования ему очень не понравились.

– Ты не пугайся, – улыбнулся Петрищев. – Пистолет, документы и всю остальную амуницию я сдал на хранение старосте. Целее будут… Присаживайся поближе, – в его руках забулькала бутылка.