Текст книги "Удар в сердце (сборник)"

Автор книги: Николай Свечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Лыков был как на иголках, хоть и старался не подавать виду. Они в тылу у противника! Если их опознают, надежды на спасение никакой… Замучают пытками до смерти, а труп потом еще и обезобразят. Ни начальство, ни товарищи не узнают, как разведчики сложили свои головы. И родители, стало быть, тоже. Алексею сделалось страшно, как никогда в жизни. Вот же турки, их вокруг все больше! Зачем идти дальше, на виду у такой прорвы врагов? Ведь рано или поздно кто-то непременно их окликнет, попытается заговорить, спросит, откуда они! Пора, давно пора прятаться! Вон подходящие кусты. Что творит Калина?!

Это были самые жуткие полчаса в жизни бывшего гимназиста. Кругом сновали вооруженные люди, ехали всадники, вскоре появились и земляные редуты. Трое пластунов все шли и шли. Но их походка была столь деловитой, а лица так спокойны, что никто не обратил на них внимания. Если бы Алексею рассказали про такое, он бы не поверил… А тут фантастическая история происходила с ним.

Необыкновенное напряжение, видимо, растратило нервы и Голунову. Он решил не испытывать судьбу. Отряд миновал Хуц-Убани, первое из трех селений на высотах, и приближался к Зенити. На равном удалении от обоих сел обнаружился заброшенный дом. Даже не дом – пепелище. Жилые строения выгорели полностью, а коровник уцелел, только кое-где обуглился. Поравнявшись с ним, Калина осмотрелся и скомандовал:

– За мной!

Три фигуры мгновенно шмыгнули внутрь. Ефрейтор укрыл своих людей на чердаке. Крыша коровника полуобвалилась, и образовались щели. В них удобно было наблюдать местность вокруг, оставаясь незамеченным. Идеальная позиция! Расположившись, Калина ослабил ремни и подмигнул Лыкову:

– Ну как, доброволец? С жизнью-то уже простился?

– Почти что, – признался тот.

– А ты не спеши. Нам погибать некогда, надо задание выполнять. Кстати, о задании. Лыков наблюдает обратные скаты, Джаверидзе – фронт до реки. Бинокль только у меня, поэтому я смотрю гребень в обе стороны. Все, что заметили, докладываете мне. Вопросы?

– Никак нет!

Началось их бдение. Уже через пять минут Алексей обратился к командиру:

– Калина Аггеевич, идут аскеры, около взвода. У них на куртках красные отвороты. Это кто такие?

– Все, кроме пехоты. Или кавалерия, или артиллеристы, или саперы. Что у них в руках?

– Кирки.

– Значит, саперы. Проследи, где и что они роют.

Чуть позже Лыков доложил, что турки копают какие-то две ямы возле дороги. Расстояние между ними – пятьдесят саженей, ямы неглубокие и обложены со стороны реки бруствером. Голунов глянул на них и зарисовал в блокноте два капонира для пушек. И точно, после полудня орудия встали на позиции. Калина дописал: полевые шестифунтовые.

Еще через четверть часа тот же Лыков сказал:

– Конные туземцы, но какие-то странные…

– Чем?

– Все в белых штанах. А на головах фески, но обмотаны черными платками с бахромой. И лошади идут как-то чудно…

– Это курды племени шаксевен, – пояснил ефрейтор. – Злой народ! К таким в плен попадать не советую. А лошади у них подкованы на все копыто цельным куском железа, «пятаком». Поэтому и ход необычный.

– Зачем на все копыто? – удивился Алексей.

– Так легче скакать в горах.

Ну все знает Калина Аггеевич! Лыков продолжил наблюдение и скоро доложил:

– А вон еще какие-то дядьки в шапках, как грибы!

Ефрейтор удостоил дядек самоличным обзором и выругался:

– Вот сволочь! Карапапахи.

– Племя такое?

– Нет. Карапапахами называется всякий сброд. Они разбойничают в Турецкой Армении. Османы наняли их на время войны, чтобы заместить свою регулярную кавалерию. Они еще хуже курдов! Преступники со всего Закавказья, беглые, кровники, дезертиры без роду-племени. Только их нам не хватало…

Пункт для наблюдений был выбран очень удачно. С чердака гребень горного отрога просматривался почти до конца. Удалось обнаружить резервы – два табора пехоты и отдельно роту талиа[12]12
  Табор – пехотный батальон; талиа – стрелковая рота в линейных частях турецкой пехоты.


[Закрыть]. Вано зорким глазом выследил батарею горных орудий системы Витворда. Лыков на обратных скатах открыл лагерь иррегулярной кавалерии. Ода[13]13
  Ода – отряд башибузуков.


[Закрыть] башибузуков численностью примерно в триста сабель прикрывала местность разъездами. Постепенно весь центр и правый фланг турецкой позиции были нанесены на карту. Алексея удивили окопы на прямых скатах высот. Они оказались мелкие – в русской армии такие назывались «до колена» и предназначались для временной обороны. То ли османы поленились копать глубокий профиль, то ли они не собирались сильно биться за позицию. Вольноопределяющийся спросил у командира. Калина Аггеевич, как всегда, внес ясность. Местность горная, сказал он. Слой земли тонкий. И это хорошо – легче будет выбить отсюда противника.

Жизнь на чердаке оказалась почти комфортной. Пластуны вскрыли консервы из баранины, заели сухарями и запили чихирем. Вано сухари отверг и подкрепился чуреком. Малую нужду справляли прямо вниз, не слезая. Для большой пришлось спускаться. Получилось даже поспать по очереди.

Ближе к вечеру нервы разведчикам попортил какой-то невоздержанный башчавуш[14]14
  Башчавуш – старший капрал.


[Закрыть]. Он пришел к коровнику с женщиной и все искал места, где бы им совокупиться… На чердак любовники, конечно, не полезли, а устроились внутри, чтобы их не увидели с улицы. Ушли через час, все измазавшись в копоти, и расстались прямо у плетня. Бабенка припустила в Зенити, а капрал не спеша двинулся вниз, к реке.

– Вот обидно! – выдохнул Калина Аггеевич. – Попадись он нам завтра, взяли бы с собой… Ну, другого сыщем. Пора выступать!

Троица выстроилась в прежнем порядке и двинулась к морю. Быстро стало темнеть. То там, то тут в сумерках двигались какие-то тени, ржали кони, турки тащили к лагерю упирающегося барана… На выходе из Зенити пластунов окликнули из темноты. Вано ответил и добродушно засмеялся. Неизвестные хмыкнули, и разведка пошла дальше.

Двигаться в полной темноте по незнакомой местности трудно. Даже Голунов стал спотыкаться. Пришлось искать ночлега. Они сунулись в пустую пещеру, но там пахло табаком и мочой. Значит, сюда ходят. Поиски продолжили. Наконец попались два валуна. Они лежали в форме буквы «V», и между ними можно было спрятаться. Снова разбились на смены. Алексей долго не мог уснуть. Вокруг него шумел ночной лес. Кричали чекалки (так наши солдаты называют шакалов), вдалеке тихо гудело море. Он в разведке! Рядом турки и злобные туземцы, которые пленных не берут. Страшно-то как… И при этом привлекательно, словно он, Лыков, угодил в книжку приключений. Но ведь это не книга, а подлинная жизнь! Если закрыть том, все кончится и вернутся обычные будни. А в жизни беды настоящие. Сунут парню кинжал в бок, оттуда хлынет кровь. И будет течь, пока он не умрет… Раз! – и нет целого мира. Точнее, мир-то как раз останется и даже не сильно изменится. Вот только в нем не окажется Алексея Лыкова, вольноопределяющегося второго разряда, пошедшего на войну добровольцем. Испытать себя захотелось? Вот, получи! Мог бы сейчас дремать в подбитой ватином палатке или стоять в карауле. Все равно среди своих и в безопасности. Нет, поперся в охотники. Дурак!

Под такие мысли Лыков заснул по-заячьи[15]15
  Спать по-заячьи – вполуха, настороже.


[Закрыть], по меткому выражению пластунов. Ему приснились Благовещенская слобода, старинный монастырь и ярмарка на том берегу Оки. Отец вел его, маленького, за руку. Они шли по плашкоутному мосту покупать Лешке букварь. Только спустились к рядам, как вольноопределяющегося разбудили. Пришла его смена караулить.

В четыре часа утра отряд Голунова опять встал на тропу. Турки еще спали. Поэтому разведка беспрепятственно прошла их вторые эшелоны и остановилась у большого камня. Камень имел необычную округлую форму, напоминавшую ломберный стол, а в середине его было выточено отверстие. Калина Аггеевич сказал:

– Священный жертвенник! Отсюда до Кандиди полторы версты. Но нам туда не надо.

– А куда нам нада? – спросил Джаверидзе, нервно озираясь.

– Ищем, где спрятаться. Как вчера – на целый день. И чтобы был хороший обзор!

Пластуны стали нарезать круги, но ничего подходящего не находили. Делалось все светлее, появились люди, а укрытия не попадалось. Лыков предложил забраться на холм, поросший алычой. Холм торчал на склоне гребня и, казалось, идеально подходил для наблюдения. Но Калина возразил:

– Туркам он тоже подходит. Скорее всего, там у них днем появляются свои любопытные – присматривать за нашим лагерем.

С трудом разведчики спрятались в зарослях ежевики. Место по сравнению со вчерашним коровником было никудышное. Обзор, правда, хороший, но все на виду. Алексей впервые в жизни справил нужду лежа… Предложенный им холм действительно облюбовали турки. После одиннадцати часов туда пришли два офицера с оптикой и не уходили до обеда. А пехотинцы и пушкари без конца сновали вокруг ежевики. Вести разговоры было невозможно, и каждый старался запомнить свои наблюдения.

Даже из такой позиции пластуны сделали важные открытия. Они обнаружили на обратном скате целый полк низама. Низам – это регулярная пехота, хорошо обученная и вооруженная. Начальство считало, что против Рионского отряда воюют только части редифа, запасные войска, а весь низам стянули к главному театру войны, Карсу. И вот оказалось, что это не так. Более того, полк состоял из арабистанцев, лучшего у турок войска. Голунов опознал их по характерной манере носить шинели через плечо. Регулярный полк скрывался во втором эшелоне, нависая над нашим правым флангом. Именно там горный отрог круто спускался на равнину. Видимо, турки готовили отсюда контрудар. Наши войска пойдут вперед, полезут на высоты, а в это время им в подбрюшье ударит отборная пехота. Она отсечет тех, кто шел в авангарде. А потом, усиленная конницей, продолжит марш вдоль моря и отбросит весь отряд. Броненосцы помогут огнем. Хитро!

На том же конце отрога противник выстроил кольцевой наносной окоп[16]16
  Наносной окоп – не вырытый в земле, а сложенный поверх нее из камней и бревен. Применялся в горах, где тонкий слой почвы.


[Закрыть]. Он прикрывал весь турецкий левый фланг и был рассчитан на целый батальон.

Еще разведчики обнаружили крупный штаб. Он занимал хутор посреди ореховой рощи. Туда-обратно постоянно сновали люди: ординарцы, курьеры, адъютанты. Цепь часовых охраняла рощу. Возможно, там была резиденция самого Дервиш-паши.

После полудня задымило множество костров, запахло варевом и свежим печеным хлебом. Турки сошлись к котлам с манерками. Тут-то их удалось посчитать, и довольно точно. После обеда началась сиеста. Все вокруг повалились спать, даже часовые. Какая беззаботность! В русской армии такого не увидишь… Воспользовавшись общей негой, Голунов отправил Вано прогуляться вдоль реки. Надо же еще было найти место для понтонеров! Русские шляться возле турецкого лагеря не рискнули и просидели в ежевике до вечера.

Когда стемнело, вернулся Джаверидзе. Он не только осмотрел подступы к Ачкуа, но и выбрал место для возвращения. Храбрый гуриец прошел по берегу туда-обратно, заговаривая с кобулетцами. А у ближайшего брода засек турецкий пикет: чавуш и трое рядовых. То что нужно! Солдатиков нанизать на кинжалы, а унтера связать и перетащить к своим.

Голунов выразительно посмотрел на Алексея, и тот кивнул. Никто не сказал больше ни слова.

Дождавшись темноты, пластуны вышли из укрытия. Теперь их возглавил Калина Аггеевич. Команда благополучно спустилась к реке по крутому косогору. К пикету подошли не таясь. Вано балагурил, что-то весело рассказывая вполголоса. Ефрейтор отвечал ему на туземном наречии. Только за несколько шагов их окликнул часовой. Гуриец насмешливо фыркнул в ответ – и прыгнул. Раздался едва слышный всхлип. Алексей выскочил из-за спины Голунова и оказался лицом к лицу с рослым турком. Он сделал все, как учили. Рука с кинжалом сама пошла вперед… Клинок угодил точно в сердце. Турок ойкнул, словно удивленный ребенок. Схватился за лезвие, порезал руку и отдернул ее. А потом молча упал на колени. Рядом боролись люди, звякнула сталь, но крикнуть никто из пикета не успел. Через несколько секунд все было кончено.

Алексей стоял и смотрел на противника сверху вниз, сжимая кинжал. По его пальцам стекала теплая липкая кровь… Турок все пытался поднять голову и не мог. Потом он завалился на спину. Готов… И душа не отлетела… А если и отлетела, то Алексей этого не заметил.

Вольноопределяющийся осмотрелся. Пока он глазел на свою жертву, его товарищи успели не только прикончить остальных солдат, но и связать чавуша. Тот мычал сквозь кляп, глаза у него были перепуганные. Голунов показал турку кинжал. Потом сказал вполголоса, успокаивая пленного:

– Кардаш[17]17
  Кардаш – брат (тур.).


[Закрыть], хоп!

Унтер согласно кивнул. Его толкнули в спину. Четыре человека шагнули в черную ледяную воду. Река, как все здешние потоки, оказалась неширокой и мелкой. Вскоре разведчики с пленным уже оказались на нашем берегу. Русский секрет догадался не стрелять, услышав негромкое «свои!».

Мокрый по пояс, усталый, Лыков шел последним. Вот и кончилась опасность. Они дома, среди русской армии, и они выполнили приказ. Даже с «языком» все получилось отменно. Калина Аггеевич и Вано сделали, как надо. Вчерашний гимназист был у них на подхвате… Ну и что? Для первого раза неплохо.

А еще он убил человека. Нельзя было не убить, пришлось. Куда денешься? Алексей шел и тупо, будто спросонья, удивлялся сам себе. Погубил живую душу и не чувствует совершенно раскаянья… Не жалко совсем этого долговязого турка? Не жалко. И не тошнит. А в книгах про войну пишут, что всех, кто впервые убил, выворачивает наизнанку. Ничего этого нижегородец не испытывал. Но что-то в нем все-таки переменилось. Что-то другое, чего раньше не было, поселилось внутри. Лыков подумал – и понял. Он ожесточился.

Когда разведка вернулась в лагерь, Алексей и Вано повалились без сил. А двужильный Калина Аггеевич вместе с поручиком Фокиным ушел на доклад к начальству. Его рапорт слушал сам генерал Оклобжио. Открытие сильных резервов на левом фланге противника было очень важным. Из-за него пришлось переделывать всю диспозицию боя. Три батареи 41-й бригады сосредоточили напротив Кандиди, чтобы поймать контратакующий низам в артиллерийскую ловушку. А главный удар перенесли с центра позиции на наш левый фланг, ближе к горам. Местность там трудная, проходимая только для пехоты. Зато, сбив турецкие посты и ворвавшись на гребень Хуц-Убани, атакующие завернут к морю. И погонят противника вдоль по гребню и вниз, к Батуму. Резерв испугается окружения и драпанет первым, за ним кинутся и остальные. Высоты можно будет захватить без больших потерь, самой угрозой обхода.

Всего этого Алексей не знал. Проснувшись утром, он обнаружил, что его товарищи собираются в бой. Никто не дал разведке отдохнуть. Все охотничьи команды Рионского отряда были собраны на левом фланге – там, где два дня назад они с Голуновым переправлялись через реку. В одиннадцать часов до полудни шестьсот отчаянных людей бросились в атаку. Они мгновенно форсировали Ачкуа и взбежали на гребень. Турки не ожидали тут наступления и выставили лишь слабые заслоны. Одновременно по фронту открыла пальбу наша артиллерия, а пехота рассыпалась в цепи. Османы приготовились отбивать атаку и не подкрепили свой правый фланг. Но это была не атака, а только демонстрация. Цепи достигли реки и остановились, дальше не полезли. А вот со стороны гор был нанесен быстрый и сильный удар. Охотники облическим[18]18
  Облический – обходной.


[Закрыть] движением вышли во фланг туркам. И рассекли их позиции на всем протяжении, идя вдоль фронта. Те, кто сидел на прямом скате, готовясь оборонять переправы, оказался в окружении. Резервы с обратных скатов были отрезаны от пехоты в окопах. Полк низама высунулся было на равнину и тут же попал под страшный огонь наших батарей.

Штаб Дервиш-паши потерял управление боем. Зная его расположение, охотники направились прямо туда. Командный пункт пришлось срочно эвакуировать. Русские захватили штабной гелиограф, прислуга которого бежала. Кроме одного аскера. Он остался при аппарате и пытался его оборонять. Наши охотники – храбрые люди и умели ценить храбрость в других. Отважный турок был им симпатичен, его долго не хотели убивать, пытались взять живым. Но тот не сдавался. Когда он тяжело ранил одного из охотников, тут уж остальные рассвирепели и порубили смельчака в лапшу…

Лыков чудом выжил в этой бешеной атаке. Он в числе первых вбежал на гребень и сразу же застрелил из трофейной Пибоди бородатого турка. Дальше заряжаться было некогда, началась рукопашная схватка. Следующего османа вольноопределяющийся ударил в грудь штыком. Тот схватился за цевье. Алексей вспомнил урок инструктора и ногой оттолкнул жертву, успев выдернуть винтовку. Что было дальше, он не смог потом вспомнить… Куча-мала какая-то. Вокруг кричали и дрались, и оружием, и голыми руками. Вскоре Лыков остался без ружья и бился кинжалом. Его пытались душить, пробили бешмет на левом боку и сильно расцарапали ногу. Он вдруг с удивлением обнаружил, что ловок и силен. А еще удачлив. Когда пришлось перейти на кулаки, османы падали с первого удара. Один, совсем обезумевший, свалился, но потянул Лыкова за собой. А потом на земле пытался загрызть, будто собака. Едва оторвав его от своей шеи, Алексей задушил противника. Может, и не до смерти – некогда было разбираться, но тот посинел и обмяк. А нижегородец встал, подобрал Пибоди и побежал дальше. Он забыл про страх, озверел и искал лишь, кого еще убить…

На подступах к Зенити охотников встретил сильный заслон. Турки дрались мужественно. В перестрелке Лыков извел весь запас, – те два подсумка, что он снял с турка на мосту, – и штурмовал селение лишь с холодным оружием. Опять пошла рукопашная. В него трижды стреляли в упор и всякий раз промахивались. Он бежал, уворачивался, бил и резал – а сам ни о чем не думал. Всего один раз мелькнула мысль, что его как будто учат плавать, кинув сразу на глубокое место…

Новичок выжил. Он забрал патроны у мертвого и пошел дальше по гребню. Из тех, кто начинал атаку вместе с ним, не осталось почти никого. Охотники понесли самые большие потери в отряде. Когда они разрезали вражеский фронт повдоль, настоящего окружения не получилось. В окопах дрогнули не все. Слабые сдались, а сильные пошли на прорыв через гребень. Их оказалось много. Турецкий аскер вообще легко впадает в панику. Но он может быть и храбрым. Когда такие храбрецы собрались вместе, они легко прорвали жидкую цепь охотников. И ушли по обратным скатам за реку Кинтриши. В плен попали весьма немногие.

Тем не менее прорыв вдоль гребня решил исход боя. Войска Дервиш-паши отступили на юг, на Цихидзири. Уже через два часа русские полностью заняли Хуц-Убанские высоты.

Через день на Кинтришской поляне выстроились все свободные от караулов части отряда. Возле походной парусиновой церкви отслужили молебен. Тут же отпели погибших. После команды «накройсь!» было объявлено, что отряд переименован из Рионского в Кобулетский – в ознаменование заслуг войска. Действительно, после бегства с Хуц-Убани турки очистили затем все пространство до Цихисдзирской горной системы. В том числе в руки русских перешел городок Кобулет, иначе именуемый Чурук-Су.

Генерал-лейтенант Оклобжио вручил награды особо отличившимся. В числе прочих Калина Голунов получил знак отличия военного ордена четвертой степени – солдатский Георгий. Ведь именно его разведка выявила вражескую диспозицию, что позволило правильно распределить силы. Вано Джаверидзе, на правах кавказца, украсился медалью «За храбрость»[19]19
  Тогда эту награду вручали преимущественно кавказцам из иррегулярных частей.


[Закрыть]. Лыкову не дали ничего.

Однако после взятия второй линии турецких укреплений ситуация для русских только ухудшилась. Муха-Эстаде и Хуц-Убани представляли собой плоские высоты по берегам горных рек. Они заканчивались на равнине, их можно было обойти по суше. Новые позиции противника были много сильнее. Они состояли из двух горных хребтов, обрывающихся в море. Над рекой Кинтриши высился кряж Самеба со Столовой горой. За ним протекала другая речка, Кинтыши, а за ней тянулся высоко вверх гребень Квирике. Все вместе это называлось Цихисдзири. Комбинация двух рек и двух хребтов, из которых второй господствовал над первым, делала позиции турок неприступными. Карт местности у русских не было. Противник отступил с артиллерией и резервами. По слухам, он получил подкрепление из Анатолии.

Кобулетский отряд теперь располагался на обширной Кинтришской поляне, посреди Испанских болот с их малярийными испарениями. Противник с высот контролировал местность. Пришлось рыть окопы и блиндажи. Охотничьей команде левого фланга повезло больше других. Поручик Фокин поставил свои палатки недалеко от селения Верхние Кобулеты. Здесь болот не было, а лес давал укрытие от вражеского огня. На несколько недель установилось относительное спокойствие. Обе стороны копили силы и готовились к новым боям. Воевала, и очень активно, только пешая разведка. В одной из стычек Голунов спас своему ученику жизнь. Они нарвались на парный пикет лазов-башибузуков. Туземец успел выстрелить первым. Пуля чиркнула Алексея по голове, и он упал без сознания. Когда очнулся и с трудом поднялся, увидел, как ефрейтор в одиночку бьется с двумя противниками. Дела лазов оказались плохи: одного Калина убил, а второго взял в плен. Нижегородец поблагодарил командира, но тот лишь отмахнулся…

Лыков освоился в отряде. Атака 29 апреля унесла много жизней. Пришли новички из резерва, и среди них девятнадцатилетний парень выглядел опытным охотником. Почти каждую ночь он уходил за Кинтриши. К середине мая на счету Алексея уже было пять «языков» и еще несколько диверсионных рейдов. Как-то раз они с Вано вырезали пикет из трех кобулетцев. Потом оказалось, что среди них находился сам Али-паша Тавдгиридзе, брат владетеля Нижнего Кобулета Осман-паши. Лыкову достался богато отделанный кинжал работы самого Уллу Базалая. В пару к нему шел двенадцатизарядный карабин Винчестера, каким у турок была вооружена сувари[20]20
  Сувари – регулярная кавалерия.


[Закрыть]. Помимо трофеев вольнопёр заслужил также ненависть туземцев. Осман-паша объявил убийц брата своими кровниками и пообещал награду за их головы. Фокин приказал Алексею несколько дней отдохнуть.

Но прежде того магазинка помогла вольноопределяющемуся получить награду. У впадения Кинтыши в Кинтриши образовалась ничейная земля. Горы здесь кончались, и на узкой полосе равнины сходились в поединках удальцы с обеих сторон. Армии наблюдали эти поединки, переживая за своих. Но однажды наш казак выехал на бой, а на него напали сразу пятеро черкесов. Они убили станичника и отрезали ему голову. Осерчал весь Кобулетский отряд, а вызов принял именно Лыков. Он взял у казаков на время лошадь, привычную к выстрелам. Поупражнялся день. И выехал на ничейную землю, спрятав винчестер в чехле.

Нижегородец намеренно рисовался. Он скакал юргой – особым кавказским аллюром. Юрга – нечто среднее между шагом и рысью. Ее выработали на Востоке для неспешных поездок, чтобы себя показать и других посмотреть. Встав на середине ничейной полосы, Алексей бросил поводья, сел по-чеченски[21]21
  Сидеть в седле по-чеченски – сидеть боком, положив согнутую ногу на луку седла.


[Закрыть] и достал газетку. Вид у него был вызывательный.

Головорезы не заставили себя долго ждать и явились за легкой добычей. Многозарядной винтовки они не ожидали и были безжалостно расстреляны. Винчестер делает пятнадцать выстрелов за сорок пять секунд… Не спасся никто. Назавтра Оклобжио вручил вольноопределяющемуся Георгиевский крест. А Лыков навлек на себя ненависть еще и черкесов. На всякий случай он был на время отставлен от поисков.

Непрошенный отпуск Алексей проводил в палатке начальника команды. Сюда же прибился и кобель по кличке Мухтарка. Дервишка погиб от шрапнели еще при атаке Муха-Эстаде, и остался только Мухтар. Ночью он помогал секретам караулить реку и получал за это довольствие. А днем лежал у входа в палатку и рычал на незнакомых.

Палатка у главного охотника была турецкая, конусообразная. Она много удобнее русской: в ней почти везде можно стоять в полный рост, в то время как в нашей – лишь возле опорного столба. Фокин ежедневно принимал у себя двух гостей. Одним был поручик Колюбакин из Первого Кавказского стрелкового батальона. Вторым – бывший командир Лыкова поручик Агафонов. Он сдал свою полуроту и был назначен полковым адъютантом александропольцев. Все три поручика готовились после войны поступать в Академию Генерального штаба. Всех троих отличали самостоятельность суждений и большой кругозор.

Лыков, хоть и считался рядовым, присутствовал на беседах приятелей. Как потомственному дворянину, офицеры подавали ему руку. За душистым ананасным коньяком, еще одним трофеем охотников, проходили серьезные разговоры. Слушая их, нижегородец узнал много интересного и на многое стал глядеть иначе.

Наибольший скептицизм проявлял Фокин. Стройный, подтянутый, он всегда носил тонкую дачковую черкеску и серый архалук. На серебряных погонах – малиновый пластунский просвет. Незнакомец заподозрил бы в нем ряженого, так не вязалось с горским костюмом его интеллигентное лицо. Наружность поручика была обманчивой. Фокин держал себя в бою с ледяной храбростью, удивлявшей даже старых кавказцев. Свою команду он никогда не цукал. Однако сотня отчаянных, никого не боявшихся людей выполняла его приказы бегом.

Однажды Фокин заявил:

– Чего мы уперлись в эти горы? Нам никогда их не взять, только людей положим. А главное, и незачем их вообще захватывать!

– Как это?! А Батум? Оттяпаем Цихидзирскую позицию, и Батум наш! – оппонировал не без иронии Колюбакин.

– А зачем он вам, Борис Михайлович? Господство на море все равно у турок. Что нам даст захват Батума?

– Ну… они не смогут снабжать через него свой корпус!

– Да, морем не смогут. Будут снабжать сушей.

– Хорошо, но мы решаем и другие задачи, – не успокаивался стрелок, хотя по нему было видно, что он согласен с охотником. – Например, отвлекаем на себя силы противника. Чтобы он не мог использовать их на главном театре, в Ахалцыхе.

Тут Лыков поежился, и Агафонов сразу же спросил его:

– Наш молодой слушатель с чем-то не согласен?

– Нет, что вы! – ответил тот. – Я только подумал, что этим и вызвано раздражение поручика Фокина. Тем, что мы сидим на второстепенном участке войны. Здесь комары, дикие джигиты, скудное снабжение и мало дают наград. А судьба Кавказа решается за Аджаро-Саганлукским хребтом.

– Вы отчасти правы, Алексей Николаевич, – согласился Фокин, впервые назвав вольноопределяющегося по имени и отчеству. Отчего тот сразу же загордился… – Жаль торчать в этой дыре, в стороне от больших дел. Телеграфисты сообщили: вчера нами взят Ардаган. Войска Эриванского отряда подошли к Карсу. А мы? Воюем здесь два месяца и продвинулись вперед на пятнадцать верст. Потеряв только убитыми тысячу человек. Глупая война, никому не нужная!

– Почему же ненужная? – возразил Агафонов. – Не будь нас здесь, турки высадились бы около Поти и перерезали Поти-Тифлисскую железную дорогу. А оттуда прямой путь через Сурамский перевал сразу на Тифлис, в тыл нашей армии.

– Подождите, они еще высадятся, – желчно ответил охотник. – Накаркаете, не дай бог! Вы все, господа, неверно меня понимаете. Я не против войны в этих жутких местах. Я против наступательной войны!

Все сразу затихли. И не потому, что в словах поручика была критика действий начальства. В этой палатке не боялись чужих ушей и любили думать самостоятельно. Однако мысль охотника была в высокой степени разумной. И было очень странно, что ее не разделяют генералы…

– Поясню свой тезис, – продолжил Фокин. – Чтобы защитить русское побережье от дессанта[22]22
  Устаревшее написание.


[Закрыть], не надо атаковать турок в горах! Гораздо умнее вызвать их атаку на себя. Обороняться в этой местности намного проще. Меньше будет людских потерь. Весь театр войны Кобулетского отряда по размерам подобен волости. Даже не уезду, господа, а волости. Лазистанский санджак[23]23
  Лазистанский санджак – другое название Турецкой Грузии. В него входила и Аджария.


[Закрыть] – это прямоугольник размером примерно сорок пять на тридцать верст. А мы положили тут уже столько жизней! За ради чего?

– План предусматривал в том числе и оборону, – подал голос Колюбакин. – За нашими спинами целых пять оборонительных позиций! Высоты Эскадио перед Озургетами, линия обороны на Гуриамтском хребте, затем на Чахатурском хребте, следующая на Саджавахской ветви, и последняя по течению реки Рион. Эта позиция самая мощная, а с фланга она обеспечивается Потийскими укреплениями.

– Вот там и надо было оставить отряд! – в один голос крикнули Агафонов и Фокин.

– Господа! – воскликнул стрелок. – Вы отказываете нашему генералу в военной жилке. Но он же солдат! Настоящий, проверенный в боях. И, как каждый солдат, он хочет внести свой вклад в победу. Это свойство любого военного человека: желать, чтобы его участие было как можно более весомым!

– Эх, Борис Михайлович, – вздохнул Агафонов. – Вашими бы устами да кизлярку пить… Я тут по должности полкового адъютанта стал меньше бывать в окопах и больше в штабах. И скажу вам одно: в окопах-то лучше. И люди там чище. А штабы хотят орденов и чинов. Как так: их товарищи взяли Ардаган! Надобно и им что-нибудь отхватить!

– Я как раз об этом, – подтвердил Фокин. – В штабе Оклобжио четыре генерала на семнадцать тысяч штыков. Все рвутся в бой. От меня требуют знаете чего? Не поверите! Чтобы я занизил в своих отчетах численность противника!

– Не может быть!

– Увы, господа. Именно так. Я считаю на Цихидзири двадцать тысяч противника, и еще десять на Ципнарских и Кахаберских высотах.

Тут Агафонов повернулся к Алексею и пояснил:

– Это две укрепленные позиции турок на пути к Батуму.

– Простите, Иван Сергеевич, – сказал Лыков. – Я вижу отсюда два гребня системы Цихисдзири: Самеба и Квирике. За ними что, еще два укрепленных рубежа?!

– Даже три. Если верить владетелю Аджарии Шериф-бею. Ваш начальник забыл упомянуть Каялыкскую позицию, которая обрывается прямо в море.

– И… как же мы все их возьмем? – осмелился спросить вольноопределяющийся. – Это же горы. Там черт в свайку играл!

В палатке повисло тягостное молчание. Потом Фокин нехотя пояснил:

– Взять все три позиции невозможно.

– Зачем тогда штурмовать Цихисдзири? Я же вижу, что готовится атака. Ну, положим мы половину отряда и захватим Самеба. Может, даже Квирике оттяпаем сгоряча. А что потом?

– Не знаю, – раздраженно ответил поручик. – Потом нас всех похоронят.

– Валентин Осипович, ты сказал, что оцениваешь силы турок на всех оборонительных рубежах в тридцать тысяч человек. Верно я тебя понял? – вернулся к старой теме Колюбакин.

– Да, – подтвердил Фокин. – Без туземной милиции! Оценка приблизительная. Чтобы уточнить цифры, надо делать глубокую разведку. Я ее как раз обдумываю.

И многозначительно посмотрел на Лыкова. Тот насторожился, но промолчал.

– Глубокая – это как понимать? – спросил Агафонов.

– Ну, почти до Батума. Как минимум до мыса Каялык.

– Ага… Сам пойдешь?

– Вот еще Алексея Николаевича возьму и Голунова с Джаверидзе. Лучшие мои люди.

– Но зачем ты? Пусть сходят без тебя! – резко заявил Колюбакин. Однако начальник охотничьей команды осадил его: