355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Свечин » Удар в сердце (сборник) » Текст книги (страница 4)
Удар в сердце (сборник)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 13:47

Текст книги "Удар в сердце (сборник)"


Автор книги: Николай Свечин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ты бы хоть Лыкова постеснялся! Он должен идти на смерть, а я нет?

– Ты командир.

– Именно поэтому и пойду. Люди, которых я назвал, и так через день лазят в тыл к османам. А я руковожу ими отсюда… Но поиск, который необходим, особенный. Он должен осветить глубокий тыл противника. И без офицера охотники не поймут обстановки. Это не пушки на батарее пересчитать! Требуется разведать военный потенциал всего Батумского корпуса. Тылы, обеспечение, состояние дорог, регулярные и милиционные резервы, план обороны, настроение войска… Увидеть все это, проанализировать – и вернуться. Вернуться для того, чтобы отговорить Оклобжио от штурма. И спасти тем тысячи жизней. Теперь понял? Только после такого поиска у меня на руках будут факты. Ради этого стоит и рискнуть собой.

– Тридцать тысяч противника! – воскликнул нижегородец. – И сидят на горах. Как мы с семнадцатью тысячами собираемся атаковать их из долины?

– В том все и дело, – терпеливо пояснил Фокин. – Генерал Засс, например, считает, что я преувеличиваю и что турок там вдвое меньше!

– Сходил бы он сам в поиск! Готов провести его ночью за Кинтриши. Пусть посчитает!

– Эх, Алексей Николаевич… У вас на погонах пока нет и одного басона. У нас же троих хоть и звездочки, но с обер-офицерскими просветами. И наше мнение обычно не спрашивают, когда готовят операцию. Я неделю отстаивал перед Иваном Дмитриевичем[24]24
  Оклобжио.


[Закрыть]
необходимость глубокой разведки. Сегодня утром доказал. Так что начинайте готовиться. А турок перед нами действительно очень много. Плюсуйте к ним милицию, и превосходство станет подавляющим.

– Девять тысяч кобулетцев? – скривился Колюбакин. – После того как мы взяли Хуц-Убани, они дезертировали и разошлись по домам. Можешь их вычесть.

Фокин молча полез за своими записями, развернул и показал оппоненту:

– Вот! Тысячу человек собрал Осман-паша Тавдгиридзе, кровник нашего уважаемого вольноопределяющегося Лыкова…

Поручики дружно усмехнулись.

– К ним надо добавить восемьсот чаквцев, столько же мачахальцев, двести пятьдесят черкесов из поселка Цихидзири, почти тысячу лазов Елин-бея Хаджи-оглы. Итого четыре тысячи храбрых людей, каждый из которых отличный боец. А теперь плюсуем те девять тысяч верхних кобулетцев, которые якобы разошлись по домам. Сколько получаем? Тринадцать тысяч одних лишь туземцев! Не намного меньше, чем весь наш отряд.

– Откуда такие данные? – помрачнел Колюбакин.

– Голунов позавчера притащил сумку убитого интенданта. Там лежали сведения по количеству рационов для милиции. Так что цифры верны. А сам турецкий корпус? Среди нашего генералитета принято считать гололобых[25]25
  Гололобые – так именовали турок в то время.


[Закрыть]
слабым противником. Мы-де всегда их били, будем бить и дальше…

– А разве не так? – опять полез в спор поручик стрелкового батальона.

– Борис Михайлович изволит шутить, – мрачно ответил командир охотников. – Он и сам прекрасно знает, что турки стали сильнее. Много сильнее!

Колюбакин вздохнул:

– Увы, знаю… С появлением казнозарядных винтовок. А магазинное оружие вообще произведет переворот в военном деле. Турки хорошо окапываются, стойко обороняются и не жалеют патронов. А наши генералы действительно мыслят устаревшими категориями. Раньше противник успевал сделать один залп. Кавказские полки привыкли к подобной тактике. Они встречали этот залп грудью, смело. Кто оставался жив, бежал вперед и брал врага на штык. Это всегда срабатывало. Теперь иначе! Революция в артиллерии и в стрелковом вооружении все переменила. Австро-прусская и франко-прусская войны дали тому подтверждение. Многозарядные винтовки из земляных укреплений сделают бессмысленной любую атаку. Потому мы и не можем взять Плевну! Обычный городок, но окруженный окопами. И в них храбрые турки с магазинками. А тут? Горы в четыре ряда. А на горах редуты. Как их брать? А главное, зачем? Так что, Валентин Осипович, дай тебе бог успеха. Иначе все тут останемся. Я, конечно, военный человек. Надо будет умереть – умру. Но если уж помирать, так с пользой. А без пользы страшно…

Офицеры переглянулись и быстро разошлись. Охотники стали готовиться к глубокой разведке. Так далеко в тыл противника они еще не заходили. Требовался проводник из местных. И такой проводник нашелся.

В лагерь пластунов явился кобулетец Угоричидзе. Он был перебежчиком. Туземец рассказывал, что имеет дом на ручье Дегва между Цихидзирской и Ципнарской позициями. В самом сердце турецкой обороны! Угоричидзе брался привести разведчиков туда, укрыть их на пару дней и помочь в сборе сведений. У него будто бы имелось много родственников, готовых за деньги послужить русским. Слова перебежчика звучали правдоподобно. Золото и не такие чудеса творит! Кобулетец предложил поручику Фокину взять тысячу золотых и довериться ему.

Проводник не понравился охотникам. Неприятный напыщенный человек с бегающим взглядом… Как положиться на такого? Но Угоричидзе называл поручика Фокина своим кунаком и всячески лез ему в душу. И Валентин Осипович почему-то терпел туземца – в соответствии с традициями старых кавказских полков. Там куначество с немирными горцами было в порядке вещей. Кунак отвечает за своего гостя головой, а за самого горца отвечает весь его род. Случаи предательства исключительно редки. Опозорить фамилию желающих немного. И поручик доверился кобулетцу.

Кунак объявил, что у него готов проход на турецкую территорию. В версте выше моста через Кинтриши, напротив правого фланга позиции Самеба, есть узкая расщелина. Русские никогда ею не пользовались – далеко. А место очень удобное. Расщелина пронзает скалы насквозь, потом переходит в длинный овраг. Тот огибает высоты и упирается в Кинтыши. Можно миновать сторожевку[26]26
  Сторожевка – линия сторожевых постов.


[Закрыть]
, не выбираясь наверх! Овраг зарос колючкой, туда не суются даже лисы. Турки тоже не полезут. Трудно, зато очень ловко!

Фокин подумал, покопался в кроках Шериф-бея и согласился. А Голунов молча выслушал и куда-то ушел. Вечером Алексей поймал его и спросил:

– Мы что, так и полезем к черту в пасть?

– Неохота? – осклабился ефрейтор.

– Да ведь нельзя верить этому человеку!

– А поручик Фокин верит, – ответил Калина Аггеевич.

– Надо что-то делать. Иначе все пропадем!

– Не боись, вольнопёр! Все уже придумано.

– Кем? И что? – попытался выяснить Алексей. Но Голунов отшутился и стал собираться в разведку.

Вечером пять человек вышли из лагеря и двинулись вверх по реке. Лыков с Голуновым сняли кресты и отдали в штаб. Но на «газах»[27]27
  «Газы» – газыри (разг.).


[Закрыть]
у них были нашиты Георгиевские ленты, их охотники оставили. В случае неудачи за такое отличие с них с живых сдерут кожу. Но сдаваться смельчаки не собирались, а мертвому все равно…

Быстро темнело. Вот остался позади мост. Неожиданно, не доходя до расщелины, Калина резко развернулся. И ударил шедшего сзади туземца кинжалом в сердце. Тот успел взяться за шашку, но Вано сзади схватил его под локти и держал, пока кобулетец не умер.

Фокин беззвучно вскрикнул, Алексей тоже опешил.

– Что это значит? – шепотом спросил поручик.

– Это значит, ваше благородие, что Угоричидзе вел нас в засаду, – ответил Голунов.

– Почему ты так решил?

– Мы с Вано вчера проверили ту расщелину. Зашли сзади и послушали. Там сидят двадцать джигитов, нас дожидаются!

– Вано, это так? – повернулся Фокин к гурийцу.

– Так, твое благородые. Подлый челавэк твой кунак. Вел нас прямо на кынжалы!

Охотники отошли подальше от реки, и Голунов с Джаверидзе подробно все объяснили. Перебежчик слишком пожадничал. Он решил разбогатеть одним махом: завести в засаду кровника Осман-паши и заработать награду за его голову. Оружие, найденное на Лыкове, подтвердило бы его вину. Одновременно хитрый кобулетец получил бы вторую награду – за офицера. А тысячу золотых пятерок он намеревался разделить с родственниками, которые сидели над расщелиной и ждали добычи. Но Угоричидзе не учел характера Калины Аггеевича. Бывший казак печенкой чувствовал опасность и не верил перебежчикам. Они с товарищем обошли место перехода с другой стороны. И наткнулись на коноводов с двадцатью лошадьми. Все сразу стало ясно.

Пластуны перешли реку уже в темноте, намного выше засады. Здесь Цихисдзирская горная система отбрасывала к северу и северо-западу два отрога: Самеба и Квирике. Сама она шла далее до самого моря, куда и падала скалистыми обрывами. Долина в форме треугольника, затаившаяся между отрогами, очень интересовала Фокина. Это было идеальное место для сосредоточения ближних резервов. Спускаться в нее ночью было слишком опасно, и разведчики спрятались в соснах. За час до рассвета они двинулись вниз.

Никогда еще Лыков не видел столько войска. Долина оказалась набита кавалерией и пехотой. Судя по молодым рослым аскерам, здесь прятались части низама, а не запасные полки. Легендарная беззаботность турок помогла пластунам. Они прошли разграничительными линиями, где каждый часовой считал, что неизвестные идут не по его участку. Возглавлял колонну гуриец, выдававший себя за кобулетского милиционера. Отряд быстро прошагал долину насквозь и забрался на склон Квирике. Дальше идти было опасно. Русские спрятались под кучей валежника, а Вано отправился осматривать местность.

Укрытие оказалось плохим. Дважды появлялись турки с топорами, брали топливо для костров. Разведчиков чудом не заметили. Они досидели до сиесты и перебежали в колючки. Ходить сюда желающих не было, и вторая половина дня прошла спокойно. К вечеру вернулся гуриец и не сразу отыскал товарищей. Он принес чуреки и вино. Подкрепившись, отряд двинулся дальше.

Поручика Фокина интересовали теперь Ципнарские высоты. Чтобы попасть туда, нужно было переправиться через ручей Дегва. Но он только назывался ручьем. На самом деле это была очередная горная речка, стремительная, глубокая в ямах и опасная в водоворотах. Форсировать ее оказалось нелегко. Еще труднее дался подъем на берег. Тот возвышался над рекой на восемь саженей! Мокрые и уставшие, разведчики кое-как влезли наверх. Отдыхать времени не было: требовалось быстрее углубиться дальше в тыл, пока совсем не стемнело. И эта спешка подвела пластунов.

Внизу горели костры и сидели кружками люди. Очередной турецкий лагерь, судя по всему, пехотный. В стороне от него темнели какие-то повозки. Там было тихо и безлюдно. Фокин приказал обходить бивуак, прикрываясь фурами. Это казалось правильной идеей… Поручик шел первым. Вдруг что-то загрохотало у него под ногами. Как будто он в чугунных башмаках гулял по железному листу! Часовые закричали, люди от костров бросились на шум. У Лыкова кольнуло сердце. Это был конец… Турки со всех сторон, их сотни! От такой толпы не убежать и не отбиться.

– Назад! – крикнул Фокин и первый кинулся обратно в гору. Но раздались выстрелы. Поручик со стоном упал, и почти сразу свалился Вано Джаверидзе. Алексей растерялся, ему стало страшно. Колени задрожали, и лязгнули зубы. Может, покончить с собой, пока не поздно? Мысль ужаснула. Нет, у него не хватит духу… А плен разве лучше? Еще и намучают!

Тут Голунов крикнул:

– Делай, как я!

И взвалил тело гурийца себе на плечи. Сумасшедший! Но Лыков вспомнил неписаный закон охотников: не оставлять убитых товарищей врагам. Калина хочет бросить мертвого Вано в реку и следом утопиться, догадался вольнопёр. Вот выход! Он поднял на плечо теплого, но бездыханного поручика и бегом бросился в гору. Откуда только силы взялись! Позади стреляли, несколько пуль ударило в тело Фокина. Одна пробила его насквозь и впилась в спину Алексею. Но ударную силу свинец уже потерял и застрял под кожей.

Два разведчика одновременно вбежали на высокий берег Дегвы. И застыли на месте. Позади пыхтели и ломились сквозь кусты турки. Еще минута, и они будут здесь. Что дальше? Ручей ревел в узкой расщелине, как дикий зверь. Прыгать туда равносильно смерти: ночь, камни, стремительный поток и восемь саженей высоты. Но русским только и оставалось, что погибнуть… Лишь бы не плен!

Калина, тяжело дыша, стоял и глядел на товарища. Прощался…

– Ну!

И он бросил тело гурийца в воду. Алексей немедленно проделал то же самое с трупом поручика. После этого друзья обнялись.

– Вон как вышло… – сказал Голунов, перекрикивая ручей. – Ружье и базалай брось туда же.

– Зачем?

– Попадешься с ними – тебя опознают как кровника Осман-паши.

– Я живым не дамся!

Турки уже были рядом. Они понимали, что русским деваться некуда, и не торопились лезть на кинжалы. Ждали, пока те сами поднимут руки.

– Раз так, прыгаем, – буднично сказал ефрейтор. К удивлению Лыкова, он сохранял полное самообладание.

Алексей опешил:

– Прыгаем? Туда?

– А куда же еще? – удивился в свою очередь Калина.

– Убьемся!

– Может быть, – не стал отрицать кубанец. – Но может быть, и нет. Это как повезет.

Алексей оглянулся. Десятка два османов стояли и смотрели на них. Дожидаются, что сдадимся, сволочи… Ну и рожи! Вот-вот кинутся…

– Ты это, прыгай ногами вниз, – посоветовал Голунов, не обращая на турок никакого внимания. – И воздуху набери полную грудь.

Нижегородец посмотрел на этот раз в ручей. Его опять взяла оторопь. Тут Калина сильно толкнул товарища в пропасть и сам прыгнул следом…

Единственное, что успел сделать Лыков перед падением, это вдохнуть. Удар о воду оглушил его, а поток закрутил и чуть не утопил. Но мозг вдруг включился, и парень начал себя спасать. Плавал он хорошо, а ручей оказался неглубок. По счастью, не ударило головой о камни… Уже через полминуты Алексей летел по стремнине, иногда чувствуя под ногами дно, иногда нет. В темноте ничего было не видать. Пластун отталкивался от скал руками, обдирая их в кровь. Болела спина, и убавлял силы страх… Но вдруг откуда-то сбоку вынырнул Голунов и схватил нижегородца за ремень. Страх сразу исчез – он не один! Калина Аггеевич не даст пропасть!

Наконец стены ущелья разошлись, течение ослабло, и охотников выбросило на каменную осыпь. Лыков лежал почти без чувств. Кубанец же, как ни в чем не бывало, вскочил и осмотрелся.

– Эй! Вставай, надо уйти от реки!

Алексей с трудом поднялся. Все тело болело, руки кровоточили, ныла спина и кружилась голова. Но разнеживаться было некогда. Если турки решат, что русские не убились, то утром их станут искать вдоль ручья. Нужно успеть спрятаться, пока не рассвело.

Распадок, где выбросило пластунов, уходил по направлению к морю. Калина шепотом предложил:

– А пойдем к устью! Украдем там лодку и приплывем на ней к своим.

– Вдруг там нет лодок? Возле моря не спрячешься. Давай лучше горами, оно надежнее.

Ефрейтор согласился. Они забрались по крутому склону на плато и долго шли по нему к горам. Кубанец вел товарища, указывая, где ямы, а где поваленные деревья. Несколько часов прошли в большом напряжении. Когда начало светать, разведчики спрятались в корнях поваленной ветром сосны.

Им повезло: случайно они остановились в безлюдном месте. Невысокий отрог отходил от Квирике. На нем не было ни селений, ни бивуаков, лишь крохотная терраса, засаженная кукурузой. Когда стало ясно, что тут можно отсидеться, Калина Аггеевич занялся своим товарищем. Он выковырял кинжалом пулю из спины Лыкова и промыл рану спиртом – фляга на боку уцелела. Из еды у пластунов ничего не было, как не сохранилось и ружей. Лыков, разумеется, не удержал свой карабин в воде и теперь очень об этом жалел. У него остался только базалай. Кубанец спас и кинжал с нагайкой, и револьвер. Он вынул из барабана патроны и просушил их на солнце. Мокрые и голодные, охотники пролежали в корнях целый день. Грелись желтым, очень крепким и очень вкусным спиртом, от которого у Алексея кружилась голова. Закусывали незрелыми кукурузными початками, иногда тихо разговаривали. В частности, нижегородец спросил:

– Что же нас погубило? Что вдруг загремело под ногами Валентина Осиповича?

– Мы зря полезли к этим повозкам, – неохотно пояснил Голунов. – Моя вина, я должен был догадаться. Фокин ладно, он редко ходил в тыл. Но я-то, дурья башка!

– Так что это было?

– Ротная кухня.

– И что в ней гремело?

– В снаряжение каждой пехотной роты входят два жестяных листа. Турки пекут на них хлеб. Вот на такой лист и наступил Валентин Осипыч. Его же не видно ночью в траве.

Из укрытия пластунов можно было наблюдать часть долины, по которой они шли вчера. Лыков обладал феноменальной памятью и запомнил расположение бивуаков. Пять или шесть тысяч турок укрывались на обратных склонах Самеба. Пехота, артиллерия, саперы и небольшой отряд иррегулярной конницы. Самую главную задачу – обследовать глубокий тыл противника – выполнить не удалось. Обидно. Поручик Фокин погиб, а двум нижним чинам никто не поверит, что противников здесь до черта… Да и надо еще суметь выйти к своим! Караулы в долине были усилены, тут и там ездили конные туземцы, искали разведчиков.

Два дня Лыков и Голунов пробирались к берегу Кинтриши. Свои броски они делали или рано утром, или перед самой темнотой. Остальное время приходилось прятаться. Вольнопёр от голода стал легко засыпать, и сон его походил на забытье. Кубанец держался. Последний рывок они совершили на виду у конного патруля. Мигом переплыли реку и кинулись в кусты. Вслед им стрельнули, но тут же ответили наши секреты, и османам стало не до разведчиков.

Утром состоялось неприятное объяснение с начальством. В палатке Оклобжио собрались несколько генералов. На главный вопрос, где поручик Фокин, ефрейтор обстоятельно ответил. Помощник Оклобжио генерал-майор Засс начал сурово распекать охотников за то, что те не вынесли тело убитого с собой. Голунов сначала молчал, потом еще раз пересказал обстоятельства их провала. И то, как сами они чудом спаслись. Засс словно не слышал.

– Надо было нырять, искать тело командира! – наставительно заявил он.

– В той обстановке, ночью, в горной реке… С турками наверху… Это было невозможно, – твердо ответил Калина Аггеевич.

– Для русского солдата нет ничего невозможного! – пафосно изрек генерал.

– Ваше превосходительство, там течение! Ни зги не видать! – пытался объяснить дураку кубанец. – Кроме того, на поручике была сумка с золотом. Она и утянула его труп под воду.

– А может, поэтому вы его и не нашли? – догадливо спросил Засс. – Надо еще разобраться с этим золотом! Не вы ли его присвоили?

Когда до Голунова дошел смысл сказанного, он покрылся пятнами. Потом сжал кулаки и двинулся на генерала. На его пути встал поручик Агафонов и пытался остановить охотника. Тот оттеснил офицера и сделал еще шаг. Но уже подскочил Лыков. Он взял ефрейтора под мышки, как ребенка, и вынес из палатки.

Чуть не час Калина Аггеевич приходил в себя. Он умылся ледяной водой, надел крест, побрился и почистился. Сел на пенек и стал ждать решения своей участи. Формально он напал на генерала. В мирное время за это полагались дисциплинарные роты, в военное – расстрел. Лыков вился вокруг старшего товарища, пытался утешать, но тот лишь отмахивался.

Через час явился Агафонов и рассказал, что дальше происходило в палатке. Засс потребовал арестовать охотника и предать военно-полевому суду. Оклобжио не хотел казнить заслуженного человека, георгиевского кавалера. И ответил помощнику, что тот сам своим оскорбительным заявлением вывел ефрейтора из себя. Засс стал орать, что он генерал и не позволит всякой сволочи лезть на него с кулаками. И если начальник отряда оставит эпизод без последствий, он подаст рапорт главнокомандующему, великому князю Михаилу Николаевичу. Оклобжио сдрейфил и начал поддаваться. Но тут вмешался генерал-майор Шелеметев. Старый кавказец, уважаемый в войсках, он сказал:

– Никому не позволено унижать таким страшным подозрением русского солдата. Тем более георгиевского кавалера. Голунов своей службой давно показал, какой он человек. Герой! То, что они с этим вольноопределяющимся выжили, – настоящее чудо. Выжили, пробились к своим, принесли важные сведения – и их же обвинили в воровстве… Вы в своем уме были, ваше превосходительство, когда заявили такое?

– Да он же ефрейтор! Просто ефрейтор! Но посмел кинуться на меня, на генерала!

– И правильно сделал, – объявил Шелеметев. – Надо было и в морду дать.

В палатке стало тихо-тихо. А кавказец продолжил:

– Да, Голунов действительно ефрейтор. Всего-навсего. Это не значит, что у него нет воинской чести. Имя солдата, как известно, носит всякий военный человек, и это имя знаменитое. Согласно дуэльному кодексу, ефрейтор не может потребовать от вас удовлетворения. Но это готов сделать за него я. Или ваше превосходительство берет свои слова обратно?

Засс побледнел, а Шелеметев с презрением добавил:

– Учтите, я говорю серьезно. Честью не шутят. Ну?

– Но во время войны поединки запрещены!

– Мы отложим дуэль и сразимся тотчас после перемирия.

– Вы меня неправильно поняли… я просто высказал догадку!

– Вы настаиваете на военно-полевом суде для Голунова?

– Нет, совсем нет! Георгиевский кавалер и все такое… Я действительно погорячился. Эта история с золотом… Давайте забудем весь разговор!

Тут вмешался Оклобжио и заявил, что производит ефрейтора Голунова за храбрость, проявленную в поиске, в унтер-офицеры. Генерал Засс был совсем уничтожен и удалился из палатки…

– Слава богу! – обрадовался Лыков и побежал за вином. Они выпили втроем местного розового «Гуриели» – за новое звание Калины Аггеевича и за то, что они с Алексеем живы. Голунов медленно приходил в себя. Недавно он выказывал туркам свое презрение, когда те пытались взять кубанца в плен. А тут испугался – того, что расстреляют свои. Что опозорят его имя. Идти на штыки много легче, чем разговаривать с иными генералами…

– А что наши сведения? – спросил Алексей у поручика Агафонова.

– Они никому не нужны, – вздохнул тот. – Дальняя разведка сорвалась. А то, что вы нашли на обратных скатах Самеба, штабистов не впечатлило. Ну, шесть тысяч резерва… Вы же видели не больше?

– Не больше.

– И что? Это не тридцать тысяч, как предполагал Фокин.

– Но они ведь там сидят! Валентин Осипович был прав в своей догадке!

– И я верю, что сидят. Вы просто не дошли до Ципнарской позиции, где у турок главные резервы. Но как теперь доказать это Оклобжио, я не знаю.

– Значит, будет штурм, – вздохнул Калина Аггеевич. – Эх, сколько народу положат…

И ушел к маркитантам за новой бутылкой.

Стычка Голунова с помощником начальника отряда окончилась для него благополучно. Но на всякий случай пластуна решили убрать с глаз долой, на время. Тут кстати возмутились сдавшие было оружие кобулетцы. Они начали собираться в шайки и нападать на солдат. Командование наскоро организовало карательную экспедицию, куда включили и Голунова с Лыковым. И отослало всех в горы.

Кобулетцы возмутились не просто так. Русское оружие на Кавказе неожиданно дрогнуло… Турки высадили десант в Сухуме и Очемчирах. Командир Сухумского отряда генерал Кравченко сдал город без боя и отступил в Ольгинское. На помощь ему от Гурийского вспомогательного отряда вышла колонна во главе с генералом Алхазовым. Но Кравченко не стал дожидаться подмоги. Он струсил и драпанул еще дальше, аж за реку Кодор. В итоге все побережье от Очемчир до Адлера оказалось в руках противника. Половина Абхазии была выжжена.

На главном театре, в Турецкой Армении, тоже все складывалось плохо. В бою у Зивинских высот русские войска понесли большие потери и отступили. Инициатива перешла к врагу. Пришлось деблокировать Карс и вернуться на русско-турецкую границу.

В этих условиях враждебные племена туземцев воспрянули духом. Тылы Кобулетского отряда подверглись нападениям. Были перебиты команды фуражиров, перехвачены курьеры. Пленных офицеров обменивали на золото, а рядовым отрезали головы…

Армия отреагировала на успехи турок своеобразно. Отрядную собаку Мухтарку начали величать Мухтаром Ивановичем. Но перебежчиков и дезертиров по-прежнему не было. Русский солдат стал больше уважать врага, но не боялся его.

Неделю Лыков с Голуновым гонялись по лесистым горам за партизанами. У Талахского перевала они чуть не погибли. Шестеро горцев подловили их в ущелье и решили взять живьем. Сила нижегородца выручила обоих. Когда он хватил самых рьяных лбами друг о друга, и папахи не помогли… А шашка третьего, налетев на базалай, раскололась пополам, словно была вырезана из прутика. Калина добавил с фланга, и последний джигит едва унес ноги.

Кровавые стычки закончились поражением горцев. Старейшины явились к Оклобжио и второй раз за войну сложили оружие. Турки завезли его так много, что туземцы могли складывать его через день, и все равно осталось бы чем воевать… А Лыков с Голуновым вернулись в лагерь. И снова стали лазить по ночам через Кинтриши, таская «языков». Однажды они захватили в плен юзбаши, в пересчете на наши чины – капитана. Поиск был задуман мастерски. Кофе не входит в довольствие турецкой армии (так же, как и чай – в русской). А османы не могут жить без этого напитка. В армию кофе поставляют маркитанты. Голунов с Лыковым устроили засаду на дороге к базару. Сначала мимо них шла всякая мелюзга, рядовые с чавушами. Охотники пропустили их, ожидая добычи поинтереснее. И вдруг вышли сразу два капитана! В турецком таборе восемь рот и, стало быть, восемь капитанов. Неудивительно, что они шляются парами… Одного пластуны зарезали, а второго увели к своим. Капитан оказался из мектебли[28]28
  Турецкие офицеры делились на две части. Элитная часть, мектебли, получила военное образование и имела преимущество в чинопроизводстве. Вторая часть, алайли, была произведена в офицеры из отличившихся нижних чинов и редко достигала высоких званий.


[Закрыть]
, окончил Константинопольскую военную школу. Видимо, он рассказал много интересного, поскольку Калине Аггеевичу вручили за него второй крест.

Охотничья команда левой колонны получила нового начальника. Им стал хорунжий Левченко из Седьмого пластунского батальона. Это был храбрый и опытный человек, но без того кругозора, каким обладал Фокин. Задачи команды сразу уменьшились в масштабе и сводились теперь к ближней разведке.

11 июня 1877 года Кобулетский отряд атаковал Цихидзирские высоты. Опять все охотничьи команды свели вместе. После жесточайшего четырнадцатичасового боя была захвачена только первая траншея. На этом силы русских иссякли. Турки по белым портупеям вычисляли офицеров и били их на выбор. Магазинные винтовки вносили страшное опустошение в ряды нашей пехоты. Османская артиллерия, невидимая за высотами, стреляла мертвой наводкой[29]29
  Стрельба мертвой наводкой – стрельба с закрытых позиций по заранее пристрелянным ориентирам.


[Закрыть]
. Отбив удар, турки перешли в контратаку. Правота поручика Фокина получила кровавое подтверждение: враг имел двойное превосходство в численности, находясь при этом на неприступной позиции… Для русского командования это почему-то стало открытием. Оклобжио приказал вернуться на исходные рубежи. Но легко сказать, да трудно сделать! 12 июня русские начали отходить, беспрерывно отбиваясь от противника. Отступление шло весь световой день. Турки давили без перерыва, нанеся отряду большие потери. С огромным трудом наши части закрепились на высотах Муха-Эстаде и удержали их. Бои на несколько месяцев прекратились, войска перешли к пассивной обороне. Кобулетский отряд, как тогда говорили, получил строго оборонительное назначение…

Всего этого Алексей Лыков уже не видел. Он получил удар кинжалом под сердце, когда ворвался на гребень Квирике. Тяжелораненого охотника сумели вынести в тыл. Когда он очнулся, то обнаружил себя в санитарной фуре. Слева от него лежал вольноопределяющийся Бельский. Голова перевязана, глаза закрыты, лицо белее снега… Михаил был без сознания. Справа доносились непрерывные стоны. Лыков повернулся и увидел подполковника Териева. Храбрец с пятью Георгиевскими крестами получил тяжелую рану в живот. Пропитанные кровью бинты разошлись, и виднелись внутренности…

– Все трое безнадежные, не знаю, зачем мы их везем, – раздался с облучка чей-то усталый голос. – Лучше бы других спасали…

Это ведь он и обо мне, безразлично подумал Лыков. У него уже не было сил, чтобы бояться смерти. Жизнь выходила из него с каждым оборотом колеса…

– Который нижегородец? – спросил кто-то над самым ухом.

– Не знаю. Вы фамилию скажите.

– Лыков его фамилия.

– А! Вот этот, в середке.

– Я его у вас забираю.

Тут колесо подпрыгнуло на очередном камне. Острая боль заставила вольноопределяющегося потерять сознание.

Позже, в госпитале, Лыков узнал, как ему повезло. Их повозку с безнадежно раненными 36-го военно-временного лазарета повстречал надворный советник Всеволожский. Он прибыл на войну в должности уполномоченного Общества попечения о раненых и больных воинах. Временно оставив для этого пост нижегородского вице-губернатора. Узнав, что один из лежащих в фуре нижегородец, Всеволожский взял его к себе в коляску. И вопреки уговорам докторов, что парень все равно не жилец, отвез в Озургеты. Там молодого силача перевязали и отправили дальше. В конце концов он попал в хорошие условия и выжил. А Бельский и Териев умерли в лазарете.

Кобулетский отряд простоял на высотах Муха-Эстаде до ноября. Осенью ситуация изменилась. Кавказский корпус получил подкрепления из России, а главное, приехал генерал-лейтенант Обручев. Он в считаные дни разработал план наступательной операции. 3 октября разыгралось Авлиар-Аладжинское сражение. Турки потеряли в нем три четверти своего состава. Из выживших часть укрылась в Карсе, а часть отступила обратно к Зивину. Потери русских составили три процента. Кавказские воины будто расправили плечи, к ним вернулась прежняя уверенность. Мухтар Иванович снова стал отзываться на Мухтарку. 7 ноября пал Карс.

Получив дурные вести с главного театра, Дервиш-паша без боя отступил обратно на Цихисдзирскую позицию. Но она оставалась столь же неприступной, какой была и в июне. 18 января было подписано перемирие. До сих пор не ясно, почему войска Кобулетского отряда пошли на штурм злополучных высот, когда можно было уже не воевать… Шепотом говорили, что великий князь Михаил Николаевич, главнокомандующий Кавказской армией, хотел в последний момент урвать еще одну победу. Другие обвиняли в бессмысленном кровопролитии генерал-майора Комарова[30]30
  Дмитрия Виссарионовича. (Тогда на Кавказе одновременно воевали сразу три генерала Комарова.)


[Закрыть]
. Он сменил Оклобжио на посту начальника отряда и тоже жаждал победных реляций. Вот, мол, при Оклобжио Цихисдзири взять не смогли. А при Комарове – взяли! 19 января части отряда пошли на штурм высот. И снова были отбиты с огромными потерями. Среди полутора тысяч убитых оказался и генерал Шелеметев…

На другой день война закончилась.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю