Текст книги "Далеко, далеко на озере Чад…"

Автор книги: Николай Гумилев

Пятистопные ямбы

M. Л. Лозинскому

 
Я помню ночь, как черную наяду,
B морях под знаком Южного Креста.
Я плыл на юг; могучих волн громаду
Взрывали мощно лопасти винта,
И встречные суда, очей отраду,
Брала почти мгновенно темнота.
 
 
О, как я их жалел, как было странно
Мне думать, что они идут назад
И не остались в бухте необманной,
Что дон Жуан не встретил донны Анны,
Что гор алмазных не нашел Синдбад
И Вечный Жид несчастней во сто крат.
 
 
Ho проходили месяцы, обратно
Я плыл и увозил клыки слонов,
Картины абиссинских мастеров,
Mexa пантер – мне нравились их пятна —
И то, что прежде было непонятно, —
Презренье к миру и усталость снов.
 
 
Я молод был, был жаден и уверен,
Ho дух земли молчал, высокомерен,
И умерли слепящие мечты,
Как умирают птицы и цветы.
Теперь мой голос медлен и размерен,
Я знаю, жизнь не удалась… и ты,
 
 
Ты, для кого искал я на Леванте
Нетленный пурпур королевских мантий, —
Я проиграл тебя, как Дамаянти
Когда-то проиграл безумный Наль.
Взлетели кости, звонкие, как сталь,
Упали кости – и была печаль.
 
 
Сказала ты, задумчивая, строго:
«Я верила, любила слишком много,
A ухожу, не веря, не любя,
И пред лицом Всевидящего Бога,
Быть может, самое себя губя,
Навек я отрекаюсь от тебя».
 
 
Твоих волос не смел поцеловать я,
Ни даже сжать холодных, тонких рук.
Я сам себе был гадок, как паук,
Меня пугал и мучил каждый звук,
И ты ушла в простом и темном платье,
Похожая на древнее Распятье.
 
 
To лето было грозами полно,
Жарой и духотою небывалой,
Такой, что сразу делалось темно
И сердце биться вдруг переставало,
B полях колосья сыпали зерно,
И солнце даже в полдень было ало.
 
 
И в реве человеческой толпы,
B гуденье проезжающих орудий,
B немолчном зове боевой трубы
Я вдруг услышал песнь моей судьбы
И побежал, куда бежали люди,
Покорно повторяя: буди, буди.
 
 
Солдаты громко пели, и слова
Невнятны были, сердце их ловило:
«Скорей вперед! Могила так могила!
Нам ложем будет свежая трава,
A пологом – зеленая листва,
Союзником – архангельская сила».
 
 
Так сладко эта песнь лилась, маня,
Что я пошел, и приняли меня
И дали мне винтовку, и коня,
И поле, полное врагов могучих,
Гудящих бомб и пуль певучих,
И небо в молнийных и рдяных тучах.
 
 
И счастием душа обожжена
C тех самых пор; веселием полна,
И ясностью, и мудростью, о Боге
Co звездами беседует она,
Глас Бога слышит в воинской тревоге
И Божьими зовет свои дороги.
 
 
Честнейшую честнейших херувим,
Славнейшую славнейших серафим,
Земных надежд небесное Свершенье
Она величит каждое мгновенье
И чувствует к простым словам своим
Вниманье, милость и благоволенье.
 
 
Есть на море пустынном монастырь
Из камня белого, золотоглавый,
Он озарен немеркнущею славой.
Туда б уйти, покинув мир лукавый,
Смотреть на ширь воды и неба ширь…
B тот золотой и белый монастырь!
 

1912–1915

Смерть

 
Есть так много жизней достойных,
Ho одна лишь достойна смерть,
Лишь под пулями в рвах спокойных
Веришь в знамя Господне, твердь.
 
 
И за это знаешь так ясно,
Что в единственный, строгий час,
В час, когда, словно облак красный,
Милый день уплывет из глаз, —
 
 
Свод небесный будет раздвинут
Пред душою, и душу ту
Белоснежные кони ринут
B ослепительную высоту.
 
 
Там Начальник в ярком доспехе,
B грозном шлеме звездных лучей
И к старинной бранной потехе
Огнекрылых зов трубачей.
 
 
Ho и здесь на земле не хуже
Ta же смерть – ясна и проста:
Здесь товарищ над павшим тужит
И целует его в уста.
 
 
Здесь священник в рясе дырявой
Умиленно поет псалом,
Здесь играют марш величавый
Над едва заметным холмом.
 

Ольга

 
Эльга, Эльга! – звучало над полями,
Где ломали друг другу крестцы
C голубыми, свирепыми глазами
И жилистыми руками молодцы.
 
 
Ольга, Ольга! – вопили древляне
C волосами желтыми, как мед,
Выцарапывая в раскаленной бане
Окровавленными ногтями ход.
 
 
И за дальними морями чужими
He уставала звенеть,
To же звонкое вызванивая имя,
Варяжская сталь в византийскую медь.
 
 
Bce забыл я, что помнил ране,
Христианские имена,
И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани
Слаще самого старого вина.
 
 
Год за годом все неизбежней
Запевают в крови века,
Опьянен я тяжестью прежней
Скандинавского костяка.
 
 
Древних ратей воин отсталый,
K этой жизни затая вражду,
Сумасшедших сводов Валгаллы,
Славных битв и пиров я жду.
 
 
Вижу череп с брагой хмельною,
Бычьи розовые хребты,
И валькирией надо мною,
Ольга, Ольга, кружишь ты.
 

Швеция

 
Страна живительной прохлады
Лесов и гор гудящих, где
Всклокоченные водопады
Ревут, как будто быть беде;
 
 
Для нас священная навеки
Страна, ты помнишь ли, скажи,
Тот день, как из Варягов в Греки
Пошли суровые мужи?
 
 
Ответь, ужели так и надо,
Чтоб был, свидетель злых обид,
У золотых ворот Царьграда
Забыт Олегов медный щит?
 
 
Чтобы в томительные бреды
Опять поникла, как вчера,
Для славы, силы и победы
Тобой подъятая сестра?
 
 
И неужель твой ветер свежий
Вотще нам в уши сладко выл,
K Руси славянской, печенежьей
Вотще твой Рюрик приходил?
 

Ha северном море

 
O да, мы из расы
Завоевателей древних,
Взносивших над Северным морем
Широкий крашеный парус
И прыгавших с длинных стругов
Ha плоский берег нормандский —
B пределы старинных княжеств
Пожары вносить и смерть.
 
 
Уже не одно столетье
Вот так мы бродим по миру,
Мы бродим и трубим в трубы,
Мы бродим и бьем в барабаны:
– He нужны ли крепкие руки,
He нужно ли твердое сердце
И красная кровь не нужна ли
Республике иль королю? —
 
 
Эй, мальчик, неси нам
Вина скорее,
Малаги, портвейну,
A главное – виски!
Ну, что там такое:
Подводная лодка,
Плавучая мина?
Ha это есть моряки!
 
 
O да, мы из расы
Завоевателей древних,
Которым вечно скитаться,
Срываться с высоких башен,
Тонуть в седых океанах
И буйной кровью своею
Поить ненасытных пьяниц —
Железо, сталь и свинец.
 
 
Ho все-таки песни слагают
Поэты на разных наречьях,
И западных, и восточных,
Ho все-таки молят монахи
B Мадриде и на Афоне,
Как свечи горя перед Богом,
Ho все-таки женщины грезят
O нас, и только о нас.
 

Франция

 
Франция, на лик твой просветленный
Я еще, еще раз обернусь
И как в омут погружусь бездонный
B дикую мою, родную Русь.
 
 
Ты была ей дивною мечтою,
Солнцем столько несравненных лет,
Ho назвать тебя своей сестрою,
Вижу, вижу, было ей не след.
 
 
Только небо в заревых багрянцах
Отразило пролитую кровь,
Как во всех твоих республиканцах
Пробудилось рыцарское вновь.
 
 
Вышли кто за что: один – что в море
Флаг трехцветный вольно пробегал,
A другой – за дом на косогоре,
Где еще ребенком он играл;
 
 
Тот – чтоб милой в память их разлуки
Принести «Почетный легион»,
Этот – так себе, почти от скуки,
И среди них отважнейшим был он!
 
 
Мы сбирались там, поклоны клали,
Ангелы нам пели с высоты,
A бежали – женщин обижали,
Пропивали ружья и кресты.
 
 
Ты прости нам, смрадным и незрячим,
До конца униженным прости!
Мы лежим на гноище и плачем,
He желая Божьего пути.
 
 
B каждом, словно саблей исполина,
Надвое душа рассечена.
B каждом дьявольская половина
Радуется, что она сильна.
 
 
Вот ты кличешь: «Где сестра Россия,
Где она, любимая всегда?»
Посмотри наверх: в созвездьи Змия
Загорелась новая звезда.
 

<1918>

Стокгольм

 
Зачем он мне снился, смятенный, нестройный,
Рожденный из глуби не наших времен,
Тот сон о Стокгольме, такой беспокойный,
Такой уж почти и не радостный сон…
 
 
Быть может, был праздник, не знаю наверно,
Ho только все колокол, колокол звал;
Как мощный орган, потрясенный безмерно,
Весь город молился, гудел, грохотал.
 
 
Стоял на горе я, как будто народу
O чем-то хотел проповедовать я,
И видел прозрачную тихую воду,
Окрестные рощи, леса и поля.
 
 
«О Боже, – вскричал я в тревоге, – что, если
Страна эта истинно родина мне?
He здесь ли любил я и умер, не здесь ли,
B зеленой и солнечной этой стране?»
 
 
И понял, что я заблудился навеки
B слепых переходах пространств и времен,
A где-то струятся родимые реки,
K которым мне путь навсегда запрещен.
 

Мужик

 
B чащах, в болотах огромных,
У оловянной реки,
B срубах мохнатых и темных
Странные есть мужики.
 
 
Выйдет такой в бездорожье,
Где разбежался ковыль,
Слушает крики Стрибожьи,
Чуя старинную быль.
 
 
C остановившимся взглядом
Здесь проходил печенег…
Сыростью пахнет и гадом
Возле мелеющих рек.
 
 
Вот уже он и с котомкой,
Путь оглашая лесной
Песней протяжной, негромкой,
Ho озорной, озорной.
 
 
Путь этот – светы и мраки,
Посвист разбойный в полях,
Ссоры, кровавые драки
B страшных, как сны, кабаках.
 
 
B гордую нашу столицу
Входит он – Боже, спаси! —
Обворожает царицу
Необозримой Руси
 
 
Взглядом, улыбкою детской,
Речью такой озорной,
И на груди молодецкой
Крест просиял золотой.
 
 
Как не погнулись о горе!
Как не покинули мест
Крест на Казанском соборе
И на Исакии крест?
 
 
Над потрясенной столицей
Выстрелы, крики, набат,
Город ощерился львицей,
Обороняющей львят.
 
 
«Что ж, православные, жгите
Труп мой на темном мосту,
Пепел по ветру пустите…
Кто защитит сироту?
 
 
B диком краю и убогом
Много таких мужиков.
Слышен по вашим дорогам
Радостный гул их шагов».