Текст книги "Юродивый: путь звездного воина (СИ)"
Автор книги: Николай Шмигалев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Прокурор расплылся в мерзкой улыбке, а мне почему-то стало жутковато.
– В качестве исключения суд не будет удаляться в совещательную комнату, а огласит приговор сразу, – «обрадовал» меня судья.
– Время терять на него, – вякнул прокурор, вот же подвывало.
– Итак, приговор! – сказал судья, и мы все стали. – По всем статьям Уголовного Кодекса, которые вам инкриминировались, вы признаётесь виновным. Учитывая ваши сомнительные связи, а также умение управлять всеми видами космических аппаратов, суд счёл нецелесообразным высылать вас за пределы Империи. Но, так как вы являетесь особо опасным субъектом для общества, государства и галактик, суд приговаривает вас к высшей мере наказания…
– Я протестую Ваша честь! – крикнул я в отчаянии. – У нас же мораторий!
– Молчите! Я ещё не дочитал! – язвительно ухмыляясь, поморщился судья. – Итак! К высшей мере, на которую, к сожалению, действительно наложен мораторий, и которая заменяется хронодепортацией. Приговор обжалованию не подлежит, и будет приведён в исполнение немедленно. Вам всё понятно?
– Угу! – подавленно ответил я и сел в кресло.
Несколько сотен зрительниц после прочтения приговора наверняка упали в обморок, так оно по крайней мере должно было произойти, а их «коронованные» мужья, скорее всего открыли игристое альдебараули. Остальные же зрители наверняка так и не поняли всей сути процесса. Но мне уже было всё равно. Ещё курсантом Военно-Космической Академии Звездолётчиков я слышал об секретных экспериментальных Хронопортах – изобретениях, которые, по слухам, могли производить заброску десантников не только в тыл вероятного противника, но и в Прошлое, для проведения превентивных ударов по врагу. Теперь мне выпала «честь» на себе проверить, насколько правдивы эти слухи.
После оглашения приговора охрана меня вывела из зала суда и повела по коридору до лифта. Судья и прокурор последовали за нами, воочию убедиться в моей смерти. То, что это явная погибель ни они, ни я не сомневались. Даже если во время переброски меня не размажет по эпохам, то прошлое, со своими дикими нравами не оставит мне ни единого шанса. Мы это прекрасно понимали.
Но, тем не менее.
Спустившись на лифте чуть ли не к центру Земли, мы вновь прошли по коридору и, пройдя многочисленные кодовые двери, оказались в хронопортационной лаборатории.
Хронопорт представлял собой серебристую сферу с множеством подключённых к ней трубок, шлейфов и проводов, шедших от пульта, расположенного у стены лаборатории. То, что предстояло хронопортировать, помещалось внутрь сферы через небольшой люк. Судя по размерам, таких как я там могло поместиться человек десять, если не больше. Но из «добровольцев» сегодня я был один.
Сотрудники лаборатории сделали мне несколько инъекций, как они сказали, обезболивающего, и мне стало ещё страшней. Потом они же помогли мне переодеться в специальный обтягивающий скафандр, похожий на водолазный костюм, по ходу дела, поясняя, что он необходим для сохранения в целостности его содержимого во время хронопортации. Затем водрузили мне на голову блестящий шлем, сделанный из того же материала, что и скафандр, и включили свой аппарат.
Посовещавшись с учёными, судья подошёл ко мне, стоявшему в окружении охранников.
– Чтобы от тебя было меньше вреда, они забросят тебя в самое начало нашей цивилизации – в Тёмные века, – сообщил он очередную «радостную» новость. – Там, таким варварам как ты самое место.
– За свои слова и преступления надо отвечать, – подсыпал соль на мои морально-психологические раны противный прокурор. – А то, смотрите, какой демагог нашёлся. И остальным уроком послужит твоя казнь.
– У нас всё готово, – доложил седой старик в белом халате, и, посмотрев на меня, покачал головой. – Эх, как же тебя так угораздило, юродивый.
И не говори отец, в самое яблочко. Слово, по всей видимости, анахронизм, которым он меня назвал, я слышал впервые, но смысл его в общих чертах кажись уловил.
– Ну-с, будем прощаться – хлопнул в ладоши судья. – Глеб Ильич ваше последнее желание.
Подумав, я попросил помолиться. Судья, язвительно ухмыляясь, разрешил, а учёные и охрана от этой сцены чуть не разревелись.
Я встал на колени и впервые в жизни зашептал молитву, точнее нечто, как я думал, похожее на неё:
– Господи! Если ты меня слышишь, одна просьба – тресни, пожалуйста, этому ангелу-хранителю хорошенько. Зачем вообще его приставили ко мне?! А если и ты меня слышишь мой «инстинкт самосохранения», то я тебе хочу сказать большое спасибо за всё, что ты для меня сделал, и желаю всеми фибрами своей многострадальной души, впредь тебя больше не видеть, то есть не слышать. Спасибо что выслушал! Аминь!
Ангел промолчал, словно его здесь и не было, а может, просто ему было стыдно. Я встал с колен и направился к Телепорту.
– Ещё один вопрос? – развернулся я к судье. – Скажите, как вас зовут?
– А зачем тебе? – удивлённо вскинул тот брови.
– Знать, кому обязан.
– Радий Изотопович Стронцев, – выпятив нижнюю губу, ответил судья.
– Я так и думал – мутант, – сказал я, и кряхтя залез в зловеще гудевший Хронопорт.
Я уже не видел, как после моих слов прыснули в кулаки охранники, деликатно отвернулись учёные, а прокурор, на вопросительный взгляд судьи недоуменно пожимал плечами.
Включился Хронопорт и мне в глаза ударил яркий свет. Я почувствовал, как моё тело разрывает на мельчайшие частицы, и от нестерпимой боли потерял сознание.
Здесь для меня всё кончилось.
ЭПИЗОД II. СМУТНАЯ НАДЕЖДА
Мамочки! Как больно!! Какие там, к чёрту, обезболивающие!!!
Моё, в буквальном смысле, возвращение к жизни проходило очень тяжело. Сначала была одна острая боль, пронзающая сознание и подсознание наискосок. Затем эта боль на порядок усилилась – это возвращались мои чувства. Я почувствовал, как к той, первой боли, прибавилось боль в ногах, затем в руках, после чего она расплылась по всему телу, сосредоточившись, наконец, в моей черепной коробке. Ещё ничего не видя и не слыша, я почувствовал удары своего сердца. Каждый его удар отдавался в мозгу страшным грохотом, поэтому не почувствовать его было, сами понимаете, довольно проблематично.
С большим, просто невероятным трудом, моему шокированному мозгу вернулась возможность мыслить, пока на уровне одноклеточных, но уже что-то. Первое, о чём я подумал, это, конечно же, о боли. Если тело, голова, внутренние органы и всё остальное болят, значит, они есть, они на месте и… отходят после такого запредельного стресса.
Да, аппарат им ещё дорабатывать и дорабатывать!
Не знаю, сколько прошло времени, но мало-помалу боль стала стихать, позволяя моей мозговой деятельности думать о более сложных вещах. Пока ещё слепой и глухой, от нечего делать, я начал сравнивать настоящее пробуждение с былыми отходняками, пытаясь припомнить, когда прежде мне бывало так нехорошо. По всем параметрам выходило, что нынешнее состояние превосходило все их своей тяжелопротекающей болезненностью – даже после термоядерной зубралианской текилы, изготавливаемой из бродячих кактусов-убийц, у меня не было такого «похмельного синдрома». Но, несмотря ни на что, в отличие от тех горячих деньков, сейчас мне как раз таки очень хотелось жить, и я надеялся, что моё драгоценное здоровье, подорванное хронодепортацией, справится с недугом и организм, как и прежде, продолжит функционировать без сбоев.
Как будто в подтверждение моим чаяниям я почувствовал горечь во рту. Пусть неприятно, но это означало, что включились вкусовые рецепторы. На очереди обоняние, слух и зрение. Вскоре я учуял запах горячего полимера, и услышал слабый накатывающий волнами шум.
Так шумел Господин Великий Космос во всех наушниках когда либо имевшихся у меня шлемофонов!
Моё чуткое сердечко затрепетало от волнения. Неужели меня помиловали и транспортируют в какую-нибудь забытую богом (и особенно его ангелами!) колонию на задворках Империи, а фокус с Хронопортом был разыгран, чтобы напугать меня и тех, кто смотрел за процессом по всей империи. Глупцы, они думали я куплюсь на такой дешёвый трюк! Я ведь до последнего момента не верил в возможность реальной транспортации во времени. Это из области псевдонаучной фантастики. Хотя слухи всё-таки ходили, но это ведь слухи. Ура! Ура! Ура!
Я успокоился. В ожидании возвращения зрения я стал думать о своём будущем. Год-два перекантуюсь за последним рубежом, поменяю внешность, если понадобится и отдельные части тела, и по поддельным биометрическим данным вернусь в ареал своего обитания, к своим дружкам-собутыльникам и смазливым самкам. Короче говоря, жить будем. Трепещи Вселенная!
Разноцветные вспышки возвестили о начале восстановления зрения. Мерцавшие перед глазами точки, медленно но верно превращались в расплывчатые круги, которые двигались всё тише, из разноцветных становясь однотонными: красными, затем оранжевыми, жёлтыми и, согласно светового спектра, зелёными. На этом «цветопредставление» закончилась и началась «фокусировка» зрительных каналов.
Когда зрение полностью стабилизировалось, я, наконец, увидел источник долгожданного шума. Надо мной шумели густые зелёные кроны больших неизвестных мне деревьев. Сквозь их листву едва проглядывало чистое голубое небо, а где-то за ним жил своей суетливой жизнью дорогой моему сердцу космос.
От осознания всей трагедии происшедшего я застонал. Все мои планы на будущее, во всех смыслах этого слова, рухнули. У них получилось-таки от меня избавиться.
Я пролежал ещё некоторое время, размазывая мысленные сопли по надломленной душе. Но, горюй не горюй, надо жить дальше, а для начала следовало бы и осмотреться. Лёжа на спине, я попробовал пошевелить пальцами, руками и ногами – получилось. Повернул голову влево – толстые стволы деревьев, вправо – кусты, за которыми тоже одни деревья. Если я не ошибаюсь, этот биомассив называется лесом. В школе на уроках биокосмологии нас водили на внеклассных занятиях в аква, дендра, зоо и тому подобные ариумы, представлявшие собой большие, по площади в несколько гектар естественные среды обитания земной флоры и фауны, где знакомили с тем как жили земляне до ядерных войн и колонизации других планет. Благодаря тому, что я изредка присутствовал на факультативах, вид такого большого количества земной зелени меня практически не шокировал. Ну, если только самую малость.
Поднявшись на ноги, я сделал несколько пробных шагов и с радостью отметил, что опорно-двигательная система, как и мозговая деятельность, не нарушена. Можно проверить окрестности. Сделав ещё пару шагов, я услышал за спиной хруст ветки, и затем глухой стук. Как я мгновенно догадался – били по мне. Шлем, любезно предоставленный мне в лаборатории, смягчил удар тяжелым тупым предметом по затылку, и я всего лишь упал на четвереньки и тряхнул головой.
– Глянь, какой окаяшка!? – раздался удивлённый хриплый голос и вновь мне чувствительно ударили по шлему.
От второго удара я распластался по земле, в голове зашумело. Опять вспомнился фон в наушниках, такой далёкий и мирный Космос. Несмотря на слабость и тошноту, я попробовал подняться, но третий удар, от которого шлем не выдержал и раскололся, окончательно отбил всё желание к сопротивлению, вторично за сегодняшний день, погрузив моё сознание в вязкую мглу забытья.
Неужели меня и здесь знали.
– Фома, поди, глянь, очухался, али нет?
– Опосля твоей дубины дед, вряд ли он скоро отойдёт.
– Иди, глянь, говорю, можа ожил уже?
Раздались шаги, в дверном проёме странного помещения, в котором я оказался, возникла тень, и надо мной склонился длинноволосый паренёк в каком-то немыслимом тряпье.
– Вроде бы таращит зенки, – сказал пацан, и поводил у меня перед глазами рукой – Кажись в себя возвернулся.
Я промолчал, решив понаблюдать как будут развиваться события. Успев перед этим «контактом» с аборигенами, немного осмотреться, я обнаружил себя лежащим на, мне даже трудно сказать, похожей на кушетку лежанке с длинноворсной махровой простынёй животного происхождения. Помещение, в которое меня приволокли, было сделано сплошь из деревянного материала, как и все предметы внутри его: стол, примитивные стулья без спинок, тарелки, ложки, ящики какие-то, в общем, всё деревянное.
Услышав о моём «возвращении», в помещение ввалился грузный бородатый старик с густыми сросшимися на переносице бровями. Подойдя к кушетке, он присел рядом со мной, отчего лежанка под его весом заскрипела и, опёршись на руку, участливо спросил:
– Как головушка, не болит?
Расценив мой кивок за положительный ответ, продолжил:
– Я тя насилу из колдовских чар вытащил. Поначалу вообще подумали, грешным делом, что на нечисть нарвались, а как яйцо окаянное с головы твоей сбили, глядим живой человек. Кой-как с тебя ту шкуру чёртову срезали. Растудыть её!
– Спасибо, конечно, – чуть слышно ответил я, узнав почему меня так отделали. Оказывается, они просто обознались, приняв меня в скафандре за кого-то другого. – Но это был скафандр.
– Чегось?! Не уразумел я? – переспросил бородач.
– Экипировка такая, говорю, – пояснил я по простому.
– Чаво?!
– Комбинезон.
– Ась?!
– Одежда особенная, говорю, – куда ещё проще то.
– Вот дед, я же говаривал, что он на этого… на лыцаря похожь, а ты «нечисть», «окаяшка», – ввязался в нашу «светскую беседу» паренёк. – Чуть человека своей дубиной не уграндобил.
– Погодь, Фома, трындеть, – остановил его дед и обратился ко мне. – Сам чьих краёв будешь? Здесь как, волею или неволею, или своею охотою? Дело пытаешь или от дела лытаешь?
– Я землянин, – ответил я, поняв в общих чертах. о чём он спрашивал.
– Дак и мы здеся не лунатики, – резонно заметил дедуля. – Ты точнее говори.
Ах точнее вам надо, ну вот вам точнее.
– Лейтенант Ковалёв, боевой звездолётчик седьмой эскадрильи Третьего Военно-Космического Флота Межпланетной Конфедерации, позывной «Коваль-75» (если кто не в курсе, сразу поясню, позывные у нас дают по фамилиям, не знаю в чём «прикол», но так заведено), откомандирован в данный сектор для проведения рекогносцировочных мероприятий. Доклад закончил!
Да, я сказал не совсем правду, да это не совсем красиво, но мне кажется им необязательно знать, что меня давно уволили из армии по отрицательным мотивам, и, тем более, почему я на самом деле здесь оказался. И нет ничего зазорного в том, чтобы для должного эффекта слегка приукрасить свою позорную ссылку.
Эффект я, конечно, произвёл неизгладимый.
– Батюшки! Дед, да он кажись слегка того, – озадаченно протянул мальчуган – Никак головой нарушился?!
– Похоже на то, – старик в раздумье пригладил бороду.
– Вы что, психиатры?! У меня не имеется ни психологических, ни умственных расстройств – запротестовал я, против их оскорбительного предположения. – Судебно-медицинская экспертиза патологий не выявила, показала мою полную вменяемость по всем параметрам. Я здоров как воргелианский скалогрыз.
– Э-э, худо дело, – не обращая внимания на мои протесты, сказал старик – Коли так, отвезём его покуда к нам в деревню. Травами попоим, отварами, можа отойдёт. Вспомнит кто он, да откуда. Ишь как его…
– И то дело, – кивнул парнишка – Негоже юродивого в лесу бросать.
– Фома глянь там что-нибудь из одёжи – показал на один из деревянных ящиков старик – Срамоту его прикрыть.
Парнишка порылся в ящике, вытащил из него несколько тряпок и протянул мне:
– На, примерь!
Я сел на древесную кушетку и взяв тряпьё, вопросительно посмотрел на старика:
– Что это?
– Армячишко, да портки – усмехнулся тот дружелюбно. – Али не носил такие прежде, лыцарь? Фома помоги ему облачиться.
Дед вышел из помещения, а парнишка помог мне одеться. Теперь я почти ничем не отличался от местных, оставалось только отрастить волосы. Моя ультракороткая стрижка смотрелась несколько необычно на фоне их нечёсанных косм.
Оценив мой новый прикид, паренёк одобрительно цокнул языком и вывел меня наружу. Мы оказались на небольшой поляне, окруженной лесом. Перед зданием, из которого мы вышли, стояла колёсная повозка, тоже деревянная, соединённая с лошадью длинными деревянными перемычками, возле которых возился дед.
– О, добре! Теперича на человека стал похожь, – сказал старик, наваливая на повозку несколько охапок срезанной травы. Меня покоробило от вида уничтоженной флоры и это не ускользнуло от его глаз.
– Ты что так на сено уставился, – по-своему понял он мой страдальческий взгляд – Не видел никогда? Не боись, она ужо не цапнет.
– Я не боюсь – ответил я – Нам гербарии на занятиях по Истории флоры и фауны показывали. Наша земная флора не кусается.
– Чудной ты! – усмехнулся дед в бороду. – Ну да ладно, выходим мы тя, – и, обращаясь уже к нам обоим, крикнул: – Сигайте в телегу.
«Сигануть» у меня не получилось. Ещё слабый от всех потрясений я с помощью Фомы кое-как взобрался на деревянную повозку и с содроганием сел на мёртвую траву, которую старик назвал сеном. Дед сел на край повозки со стороны лошади и взяв в руки длинный фал, тянувшийся от лошадиной морды, огрел последнюю концом фала по задней части туловища. Лошадь пошла и потянула за собой повозку. Мы поехали в деревню.
Трясясь на повозке, я размышлял о своём первом знакомстве с аборигенами. То что меня не убили на месте, уже было хорошо, правда их способы вхождения в контакт меня, честно сказать, встревожили. Что говорить о людях, рубящих деревья, режущих траву и стегающих животных – для таких, в самом деле, человека прибить проще простого. Хотя, может быть, я смотрю с высоты своей цивилизации, а здесь в Тёмных веках так принято. Как говорил мичман Галактионов «со своим боевым уставом (который он сам, кстати, частенько нарушал), не стоит соваться в чужой род войск». И чтобы выжить, мне придётся многому учиться здесь заново.
Мои размышления прервал окрик старика свернувшего с дороги на обочину:
– Гэть с телеги, дружинники скачут, – старик проворно слез с повозки и сняв головной убор повернулся в сторону проезжавших мимо верхом на конях нескольких мужчин в кофтах и остроконечных касках из металлического материала, с большими длинными ножами на поясах.
Фома последовал примеру деда, я же остался сидеть на повозке. Тот, кто проезжал первым, посмотрев на меня, развернул свою лошадь и подъехал к повозке. Остальные всадники рассредоточились вокруг нас.
– Ты что, смерд плешивый, живота лишиться захотел?! – обратился ко мне всадник – здоровый и страшный как илгинский бубр мужичара, и, не дожидаясь ответа, ударил меня по плечу кожаным ремешком, привязанным к палке, которую он держал в руках. Закусив губу, я взвыл от боли. Хотелось, конечно, его обматерить, но я прекрасно понимал, что на этом мой жизненный путь и прервётся, оттого смолчал.
– Он юродивый, – подал голос Фома.
Дед его испуганно дёрнул за рукав, чтоб молчал.
– Юродивый говоришь? – скептически осмотрел меня всадник – Не больно похожь.
– Я ещё раз повторяю! Я не психопат, не дебил, не шизофреник, – поспешил открестится я от ярлыка, навешиваемого мне аборигенами, пытаясь объяснить, что меня с кем-то путают – Я офицер, звездолётчик. Согласно дополненной конвенции Организации Объединённых Рас, «Права и свободы резидентов и нерезидентов», я имею право на уважительное отношение к себе и своему достоинству в любой точке Вселенной, несмотря на внешнеполитические отношения между конфедерациями, расами и нациями.
Видимо моя гневная речь произвела впечатление и на этих дружинников.
– И впрямь такой разэдакий, – только и сказал всадник, и, сплюнув на землю, хлестнул коня.
Не извинившись за рукоприкладство, всадники умчались по своим делам. Старик суетливо вскарабкался на повозку, подождал, когда Фома займёт место рядом со мной и, прикрикивая на лошадь, погнал повозку дальше.
Потирая горевшее плечо, я поинтересовался у Фомы, что это были за люди.
– Это воевода Мстислав со своими дружинниками, – ответил парнишка. – Правая рука нашего князя Святополка. Злой воевода, как собака бешеная. Тебе лучше к нему больше не попадаться на глаза. Хорошо, однако, что спешит он куда-то, а то нам не сдобровать бы нынче.
– Посмотрим, кому из нас не сбодровать, – сказал я, оглядываясь в ту сторону, куда ускакали всадники. – Я тоже злопамятный и славно мстительный.
Паренёк пронзительно взглянул, словно увидел во мне другого человека и замолчал.
Хороша родина предков, гостеприимна. Ну, ничего, пока будем жить-поживать по возможности тихо-мирно, присматриваться, что да как, а там… война план покажет.
Селение, в которое мы приехали, состояло из двух-трёх десятков собранных из древесных стволов жилищ, похожих на то, в котором я познакомился с Фомой и его дедом Матвеем. Поселился я, соответственно, у них же. Дед, отчасти считая виной моего умственного расстройства и свою узловатую дубину, чувствовал за собой вину передо мной. Фома тоже считал его виновным в моём ненормальном на их взгляд поведении. Я больше особо и не пытался их переубедить, они же в свою очередь не напоминали мне о нашей первой встрече, и не лезли с вопросами. Соседям и знакомым, а это был весь личный состав деревни, мои опекуны представили меня Ковальком-юродивым.
Так я начал изучать быт местного населения.
Первое, что мне бросилось в глаза, это изобилие предметов обихода сделанных из древесного материала. Постепенно узнавая названия и предназначение предметов, я удивлялся, как много можно произвести из дерева, и как мало людям надо для спокойной размеренной жизни.
Малышей местные укачивали в деревянной колыбели, успокаивали деревянными погремушками. Дети постарше забавлялись деревянными игрушками: лошадками, птичками, свистульками, сражались деревянными мечами. Женщины причёсывались деревянными гребешками, при свете тонкой древесной лучины пели тихие песни под скрип деревянной прялки или жужжанье деревянного веретена. Музыкальные инструменты, удилища для ловли рыб, сохи, бороны, корзины, шкатулки и ларцы, телеги, дровни, кадушки, чаны, всё это и многое другое делалось из дерева. Даже гвозди здесь делались из дерева.
Свою обувь – лапти, мужики плели из лыка липы или берёзы. Лыко драли на мочало, на рогожи, на кули да на верёвки. Лыком же или щепой крыли бревенчатые срубы – избы, окружая их плетнём, изгородью из хвороста и прутьев, перевитых меж вбитых в землю кольев. Из бересты или липового подкорья, луба, мастерили лукошки, туеса, коробы, лубяную посуду – хранилища для воды, для мёда, для кваса и для берёзового сока.
Меня уже не коробило от скошенной травы или срубленного дерева. Я знал, это жизненная необходимость для тех людей, которые жили в этих заповедных местах. Траву они выкашивали на больших лесных лужниках, сушили, заготавливая впрок для скота, собирая в большие стога на сеновалах.
Сами жители Дебрянки, так называлась деревенька, произвели на меня очень хорошее впечатление. Статные, русоволосые и голубоглазые они были не только красивы внешне, но и имели красивые души и добрые сердца. Они не хохотали над моими неадекватным поведением, когда я первое время шарахался от скотины, ходил по округе, трогая и рассматривая незнакомые деревья и кусты, подолгу рассматривал ту или иную вещь, размышляя над её предназначением, или задавал, глупые на их взгляд вопросы, вроде такого – как они могут пить необеззараженную воду, беря её прямо из глубоких ям выкопанных в земле, называвшихся колодцами. Жалея меня «юродивого», каждый старался в силу своих возможностей помочь мне, объяснить то или иное явление, ответить на вопрос.
Я в свою очередь, пытался рассказать им о простейших вещах окружающих их, с высоты своих относительно глубоких знаний. Объяснял им, что их грозный Ярила, не что иное как гигантский шар раскаленных газов, с температурой поверхности более шести тысяч семисот тринадцати градусов по Цельсию. Приводил пример, что булавка, раскаленная в кузнице до такой степени способна выжечь всё живое в радиусе ста тридцати четырёх вёрст. Рассказывал им про солнечную систему, что земля вращается вокруг Солнца, а Луна вокруг земли, и некоторые другие факты, которые могли быть им интересны и полезны.
Я ещё особо не лез в галактические «дебри», а они уже от этих моих рассказов жалостливо смотрели на меня и смущенно улыбались. Сам того не желая, я всё больше уверял их в своей странности, или как это здесь называлось – юродивости.
По вечерам, старик Матвей по моей просьбе рассказывал о здешнем житье-бытье. От него я узнал, что их деревня относится к племени древличей, тех, кто обитал в древах, в лесах. Недалеко от них располагаются ещё несколько древличевских деревень, а Твердск – городец их князя Святополка, окружённый кремью – частоколом из прочнейших брёвен заветного леса, стоит посреди их земель, в самом сердце незыблемой пущи. Также, он рассказывал о соседях: бреговичах – племени, селения которого стояли не Волхе-реке; волянах – чьи становища находились по другую стороны великой воды в вольных степных просторах; холымянах – живших у подножия Великого Камня, и про других. Племён было много, но, как я понял из рассказов старика, все они были одних корней, все свой путь начинали от древнего племени славичан, ведшего своё начало от ещё более стародавних венедов. Племена и сейчас жили в основном дружно, но не было у них взаимопонимания и единой власти, каждый князь хотел сам себе хозяином быть. Оттого и среди них бывали разногласия, которые порой выливались в междоусобные столкновения.
Судя по полученной информации здесь военно-политическая обстановка была намного сложнее чем там, во всей Галактике. Но, глядя на сонную размеренную жизнь в деревне, я старался не думать о возможном нарушении спокойствия. Моё нынешнее положение меня вполне устраивало. Питался я экологически чистыми продуктами, припиваючи их парным молоком, с жителями деревеньки у меня сложились тёплые отношения, без нервотрёпок, в первую очередь из-за того, что сам вёл себя смирно, ну, а если бывало, не сдерживался и щипал девок за непотребные места, то мне всё равно всё списывалось на мою странность.
Фома, когда гонял пастись скотину, брал меня с собой, учил ездить на лошади, играть на свирели, рассказывал о здешней флоре и фауне. Он научил меня различать Дуб и Берёзу, Осину и Клён, Сосну и Кедр, какие ягоды на кустарниках можно есть, а какие лучше не пробовать. Показал, как они добывают из коров молоко, а из курей яйца. В общем, мне здесь определённо нравилось. Мои первые впечатления о «Тёмных веках» оказались неверными, это было может быть самое светлое и чистое время для Земли и… моей жизни.
И я мысленно потешался над теми, кто остался на той Земле, замурованной в сталь и бетон, с отравленной атмосферой и зараженной гидросферой, над теми, кто жил в её высокотехнологичных норах со всеми немыслимыми удобствами, которые видели частичку настоящей Земли в вольерах с табличками на нескольких языках «руками (щупальцами, клешнями и т.д.) не трогать» и одновременно мне было очень жаль, и их и Землю.
А я был здесь почти счастлив.
Правда, иногда выходя ночью по нужде, я, задрав голову вверх, подолгу смотрел на чёрный небосклон, усеянный такими родными и чужими звёздами. Что ни говори, а Космос есть Космос. Он остался моей первой любовью.
Я как раз собирался вздремнуть, устроившись под берёзкой, пока коровы щипали траву на лужайке – сегодня Ковальку-юродивому впервые выпала честь самостоятельно выгнать деревенское стадо на выпас – да видно не судьба подремать.
– Привет! Ты только не паникуй! – раздался до боли знакомый шёпот у меня в голове, поэтому причин для паники или истерики было хоть отбавляй, но я сдержался.
– Здорово Глебушка! – поприветствовал ангел. – Извини, что так вышло.
Я опять промолчал.
– Пожалуйста, только не делай вид, что ты меня не слышишь, – продолжал он вовлекать меня в диалог. – Я же чувствую, как ты напрягся.
Я вновь проигнорировал его слова.
– Глеб Ильич, это, по крайней мере, некрасиво, – попытался пристыдить меня ангел, переходя на «вы». – Вас разве не учили, отвечать на приветствие?!
– Иди-ка ты знаешь куда?! – не сдержался я.
Вопрос был чисто риторический, и не столько вопрос, сколько пожелание.
– Примерно представляю, – невозмутимо ответил мой собеседник, вновь переходя на «ты» – Но, вот незадача, мы с тобой связаны незримой нитью, пока кому-то из нас не станет совершенно безразлично…
– Так отвяжись от меня раз и навсегда, – озвучил я своё пожелание. – Мне совершенно безразлично твоё присутствие.
– Э-э, я имел в виду нечто иное, – деликатно заметил ангел. – Не зависящее от наших желаний.
– То бишь, пока смерть не разлучит нас?! – догадался я, наконец. – Ну уж фигушки! Не дождётесь.
– Вот и ладненько, вот и чудненько, что мы опять нашли общий язык, – радостно прошептал он, и мне даже показалось, по характерному звуку, что хлопнули в ладоши. – Не будем сердиться друг на друга, забудем старые взаимные обиды.
Моё «шестое чувство» вызывал у меня сейчас только одно чувство – чувство раздражения. Это же надо: «сердится друг на друга», «взаимные обиды». О чём он вообще?
Я сформулировал свой вопрос вслух.
– Ну как же, – пробурчал в ответ ангел – А кто на меня жаловался?
– Ты в своём уме?! – вспылил я. – Когда я на тебя жаловался?! И кому?!
– А кто просил Верховного меня треснуть хорошенько, забыл уже?
Я с трудом припомнил свою последнюю «молитву» на «той» Земле и усмехнулся:
– Надеюсь, тебе влетело?!
– Не твое человечье дело! – обиженно всхлипнул ангел. – Переживу как нибудь. А как тебе теперь с этим жить?
Не прошло и трёх минут, как уже я чувствовал себя виноватым перед этим «болтуном» и, в свою очередь, пытался его успокоить:
– Хватит дуться, – примирительно сказал я, и напомнил ангелу благодаря кому мы здесь оказались.
– Ты сам тоже хорош, – открещивался мой горе-хранитель от всех обвинений. – Разошёлся на суде, ещё в политику ударился. Вообще не по теме. Я тебя предупреждал.
– А не ты ли меня надоумил – «главное понаглее»? – резонно заметил я, поднимаясь с земли. Хорошо, что я был один на поляне, увидь меня кто со стороны, общающегося «с самим собой», ещё бы сильнее удостоверились в моей малохольности. Впрочем, это меня уже мало волновало. – Да если бы не твои «советы», я бы через несколько лет получил «условно-досрочное» за хорошее поведение, а теперь…
Я махнул рукой.
На несколько минут воцарилась тишина, только звон колокольчиков, пасшихся неподалёку бурёнок, изредка нарушал её. Решив, что наше с ангелом выяснение отношений окончено, я пересчитал стадо и опять присел под берёзой.
– Кто старое помянет, тому глаз вон! – внезапно выпалил ангел.
– Долго думал? – апатично зевнул я, пытаясь скрыть нервное возбуждение, вызванное его очередным «явлением». – Кстати, если ты помнишь что я на тебя, как ты трактуешь мою личную молитву – «жаловался», то ты должен помнить и то, что я тебе говорил, о моём нежелании иметь с тобой дело, чтобы я тебя никогда больше не слышал. Не так ли?
