Текст книги "Собрание сочинений Том 11"

Автор книги: Николай Лесков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 54 страниц)

16
С. И. Шубинскому

1 февраля 1883 г., Петербург.

Большую мы с Вами, Сергей Николаевич, развели «междуусобную литературу», и препустую. Нечем Вам против меня и слова молвить, и, потому – что пишете, то пишете неистово и не в делах. Не Вам, сударь, поставлять мне на вид дружелюбие, преданность и расположение. Я все это имел и доказал. Такой ли я, сякой ли, но я человек прямой: люблю – так люблю, а не люблю, то и того не укрываю; но о том, кого люблю, за глаза и инако говорить не стану. – Люди, которые меня не любят, конечно есть, но есть которые и любят… Думаю, что это почти как у всякого, – даже как и у Вас… Нашли Вы тоже о чем говорить! Дела мои хоть в одном роде чисты: я «не ухищрялся против брата и на врага не клеветал». Вас я любил очень, горячею любовью и потому тягостно, до боли в душе и теле, обиделся, когда раз, два и, наконец, три убедился в удивительной странности поступков Ваших. Это стало для меня несомненно с «Синодальных персон» и шло быстрыми подтверждениями. Я и сам удивлялся: что за охота унижать человека Вам преданного, – надеюсь, – Вам полезного и никогда против Вас не обмолвившегося ни словом, ни намеком… Удивительно! Точно Вы исполняли какую-то неодолимую потребность жаловаться. То я Вас «поставил в затруднение» объемом статьи; то «Синодальные персоны» многим «не нравятся» (и между прочим тупице Майкову ^* , который столько же понимает в литературе, как свинья в апельсинах), то я не так деньги получил… Тпфу! Да что это за черт такой! Я всегда точен, всегда аккуратен и на меня в делах жалобы не терплю. Я ее не заслуживаю. Далее: как Вы, историк, могли сказать, что полтора листа из глухой поры 30-х годов – «много»? ^* Это обидно слышать, потому что это нелепость, которой нет меры. – Я Вас ведь читаю хорошо: Вы по капризу и предубеждению считали дрянным и мертвым писателем самого живого и прелестнейшего из современных исторических писателе ^* й. Я Вас не раз принимался разуверять в этом, – Вы упрямо качали головою. Я показал этого писателя в образце, и все развели руками: где он такой взялся? – Может быть, Ленька Майков и иже с ним – другого мнения, так на тех и всегда смотрели как на тупиц. – Вы сдали с рук записки редкостного интереса ^* , которые заставляют говорить о себе всех истинных любителей литературы. Думаю, что Вы их не читали, по предубеждению против «скучного Терновского» и по роскошеству Вашим «изобилием материала». Это Ваша вина, и я Вам ее два раза указывал, и Вам ничего не стоило ее поправить: надо было только сказать: «если это хорошо, то сделайте это для «Исторического вестника». – Вы опять мотали головою. – Теперь еще я давал время все поправить, и Вам стоило сказать: «Однако я ошибся, – это в самом деле очень хорошо, и Вы сделайте все остальное мне сразу, чтобы это к другим не попадало». Так оно было бы и умно и по-приятельски, а Вы вместо того мне-то, старому писателю, у которого уже, конечно, есть хоть вкус и понимание, приводите чью-то вопиющую глупость при конторщиках и думаете, что Вы правы и милы, а я «придирчив»? – Поздравляю Вас с таким открытием.

Расчет прикажите сделать, а денег вперед я с Вас не желаю и не возьму. Я Вас одолжаю тем, что жду с исполненною работою, но сам не одолжаюсь. Вы меня простите, – но это так.

Что касается личных чувств, то я ведь тоже не молод, чтобы не ценить их и легкомысленно рвать. Я без фраз имею право называть себя

Вам преданный

Н. Лесков.

17
Ф. А. Терновскому

12 марта 1883 г., Петербург.

Любезный Филипп Алексеевич! Очень благодарен Вам за Ваше милое, теплое и дружески встревоженное письмо. Искренности слов и чувств Ваших я верю и сам Вам плачу тем же самым. Я рад, что узнал и полюбил Вас со всею свойственною мне горячностью.

Дело рассказывать долго нечего: оно произошло 9-го февраля – с глазу на глаз у Дел<яно>ва, который все просился «не сердиться», что «он сам ничего», – что «все давления со вне». Сателлиты этого лакея говорили по городу (Хрущев ^* , Егорьевский и Авсеенко ^* ), будто «давление» идет даже от самого государя, но это, конечно, круглая ложь. Давителями оказались Лампадоносцев и Тертий. Прошения не подал, и на просьбу«упомянуть о прошении» – не согласился. Я сказал: «Этого, я позволить не могу и буду жаловаться». Я хотелвынудить их не скрываться и достиг этого. Не огорчен я нисколько, но рассержен был очень и говорил прямо и сказал много горькой правды. На вопрос: «Зачем Вам такое увольнение», – я ответил: «Для некролога», – и ушел. О «Комаре» не было и помина, а приводились «Мелочи архиерейской жизни», Дневник Исмайлова и «Чехарда», в которой мутили не факты, но выводы об уничтожении выборного начала в духовенстве. Припоминалось и сочувствие Голубинскому ^* , и намекалось на Вашу статью о Филарете. Доходило до того, что я просил разбить: слышу ли это от министра или от частного человека? Он отвечал: «И как от министра и как от Вашего знакомого». Я сказал, что это мне неудобно, ибо, по-моему, «до министра это не касается, а моим знакомым я не мешаю иметь любое мнение и за собою удерживаю то же». И вот вообще все в этом роде. «Новости», выгораживая меня от Маркевича, дали мне возможность написать «объяснение», которое Вы, чай, читали.

Сочувствие добрых и умных людей меня утешало. Вообще таковые находят, что я «защитил достоинство, не согласясь упомянуть о прошении». Не знаю, как Вы об этом посудите. Я просто поступил по неодолимому чувству гадливости, которая мутила мою душу во время его подлого и пошлого разговора, – и теперь не сожалею нимало. Мне было бы нестерпимо, если бы я поступил иначе, – и более я ничего не хочу знать.

Статья действительно Вам не задалася ^* . Суворину она не понравилась. Я ее взял, состряпаю совместно, подпишу и устрою иначе, еще не знаю где; а гонораром поделимся. Ваша будет канва, – моя вышивка, а выручка общая.

Передайте Лебединцеву прилагаемый счет из конторы «Нового времени» и, если можно, дохните на него мыслию, что от убавления в год 1 тысячи руб. карман у меня не стал гуще. Почему бы ему удобнее накоплять гонорар, а не платить его, как принято во всех редакциях? Я ведь уверен, что Костомаров не ждет (это уже его правило), да оно, признаться, и всякому так, 240 руб. – это месяц обихода. А ведь за передрягами и досаждениями было не до работы… Чудаки, право, – хотя хорошо, что не против себя.

Если Вас может интересовать сочувствие и отношение ко мне товарищей, то прилагаю Вам записочку Аполлона Майкова ^* (которую прошу и возвратить), – увидите, что это была за комедия и что сочувствие умных людей со мною. Посетили меня и сочувствовали и председатель судебной палаты Кони ^* и светила адвокатуры, – словом, думаю, что я, значит, поступил как надо. Но я Вас люблю, Вам верю и хочу слышать Ваше мнение. Вы знаете: это нужно человеку раздосадованному. Других дурных чувств у меня, слава богу, нет, и «ближние мои» – это те, кто понимает дело умом и сердцем.

Ваш Н. Лесков.

18
Ф. А. Терновскому

6 апреля 1883 г., Петербург.

Любезный Филипп Алексеевич! Не отвечал Вам, все поджидая времени, чтобы устроить нашу статью «о ересях» и свести наши счеты; и ныне час тому настал, и час благоприятный. Статья наша напечатана в «Новостях» 1-го и 3-го апреля, и в ней вышло около 1200 строк. По 10 коп. это составит 120 руб., то есть по 60 руб. на брата и сотоварища, да 50 руб. Вам следует получить с меня за рукопись «Исмайлова», которою я, может быть, еще воспользуюсь. Итого я у Вас в долгу 110 руб. Прошу Вас покорно при окончательном расчете с Ф. Г. Лебединцевым безотговорочноэту сумму из моих денег удержать (если же будет остаток или недостача, – то написать мне). Статья в литературном мире прошла очень замеченною и похваляемою. Тут ее поняли, – поняли некоторые и в публике, хотя для сей последней она, конечно, сухапо самому роду вопроса. Я ее, кажется, не перепортил и сохранил все, – только старался «разбумажить» и дать ей, насколько возможно, живости и «касательств». Очень любопытен знать о сем Ваше искреннеемнение. Трудиться вместе у французов есть в обычае, и оно иногда имеет большие удобства, но у нас редко случается, а мы с Вами попробовали: я остаюсь доволен, но не знаю, как Вы. Посылаю Вам карточку Философовой ^* , так как это касается Вас столько же, как меня. – О болезни супруги Вашей сердечно сожалею. Да будет небо к Вам милосердно. Попутешествовать с Вами, – чего бы лучше! И конечно – «экономно», но места, Вами намеченные, мне не совсем нравятся: во-первых, они очень жаркие, а во-вторых, что там видеть? Нельзя ли бы нам куда-нибудь «ко святыням»? Там бы расходы путевые скорее возместились. Однако я всему предпочту провести время с Вами, ибо Вы милы и дороги душе моей; напишите, пожалуйста, мне пообдуманнее и поопределеннее об этой статье.

Дружески Вас обнимаю и жму Вашу честную руку.

Н. Лесков.

P. S. Напишите непременно, – надо сообразить время и средства.

19
С. Н. Шубинскому

15 апреля 1883 г., Петербург.

Сергей Николаевич!

Пожалуйста, напишите: когда, то есть в какой день в неделе, Вас наверно и непременно можно заставать дома вечером. Это иначе невозможно. Видеться и переговорить – представляются надобности, а стоять у двери, как хотите, – нельзя. Это просто уж и не по летам, и не по нраву, ни по приличию, – ни по чему не идет, и нигде это не делается, и всяк этого избегать станет. А что до меня, то мне это решительно не по характеру, – как себе хотите. А видеться нужно бывает, чтобы сказать и условиться, какая работа заматывается в уме. Иное так носишь, носишь, да и бросишь. Нельзя же редактору жить «во свете неприступном» постоянно. Вы это чудите что-то. Говор такой идет, что «что-то секретное делаете». Это теперь неудобно есть.

Ваш Н. Лесков.

Будьте дома хоть по воскресеньям с утра до двух. Уж чего еще проще!

20
С. Н. Шубинскому

23 апреля 1883 г., Шувалово.

Любезнейший Сергей Николаевич!

Посылаю достопочтенству Вашему великую библиографическую редкость – мою записку о расколе ^* . Ее желает получить Семевский, и я имею основание подозревать, что он, пожалуй, на сих днях добыл один ее экземпляр из Академии наук (их отпечатано 80 экз., по числу тогдашних членов государственного совета и попечителей округов. Где остальные – неизвестно, может быть у Головнина). Надо ее напечатать и, пожалуй, немедленно, может быть в июне. Мой экземпляр надо сберечь и не разрывать его. Пусть так и набирает, не спеша, один наборщик, прямо с книги, и потом книгу эту мне возвратите. Гонорар желаю самый малый, 50 руб. за лист. Думаю, что это недорого за эту работу, полную живого интереса для историков и для всего раскольничества. – Конечно, нет необходимости помещать всю записку сразу в одной книге, а можно ее разделить на две, по 2 листа.

Да добудьте мне, пожалуйста, «Отеческие записки» ^* , где обо мне писано. Это, может быть, даст мне повод и охоту написать Вам любопытное литературное воспоминание: «Историю романа «Некуда».

Ваш Н. Лесков.

«Южнорусское разноверие» ^* , кажется, придется запродать Нотовичу.

В понедельник 25-го вечером жду Вас непременно. Помните, что ведь все сами назвались. Куплю тельца упитанного и дам есть в 12 часов. – Будет, думаю, травля одному либералу и одному Атаве.

21
Ф. А. Терновскому

23 мая 1883 г., Петербург.

Уважаемый Филипп Алексеевич! Благодарю Вас за письмо Ваше, ставящее меня «на горизонт событий».

Да, в таком положении цели наши согласовать нельзя ^* , и упрямое стремление к тому было бы с нашей стороны малодушеством. Надо покориться обстоятельствам, соблюдая в непокорстве им один дух своего разумения. Скорблю о Вас как о близком и приятном друге, но знаю, что Вы всё встретите и всё вынесете, ибо знаете, где искать утешения. Это само по себе есть утешение: «крепкий млат, дробя стекло, кует булат». Души чистые и нежные, как Ваша, всегда ковки. Из этого, конечно, не следует, чтобы они не страдали много и чтобы за них не замирало сердце. Пусть небо милосердствует о Вас и детях Ваших.

План моей поездки я изменяю совсем иначе: не хочу тащиться никуда далеко, а хочу только оставить город и переехать в место более спокойное, более свежее, зеленое, удобное для купанья и для работы на месте. Бог знает, увидишь ли еще что-либо подходящее, а между тем пропутешествуешь немало и без пользы, а купанье в море мне всегда приносило пользу, да и работается в этих тихих купальных городах прекрасно. А потому я все прежние затеи отложил и еду в Аренсбург, на остров Эзель. Это все там в три раза дешевле и в несчетное число удобнее Киева, а мне хочется работать на месте: я, что называется, «забрался работой», так что надо много удобств, чтобы переработать то, за что взялся к осени. Таков, полагаю, и будет мой адрес с 5-го июня: Остр<ов> Эзель, г. Аренсбург, до требования (post restante). Напишите мне свой адрес из Крыма.

Тем я задавать не мастер ^* , но две у меня <есть?>: 1) «Молот на разбитие камня веры» – его стиль и дух, вероятность происхождения этого сочинения по его филологическим признакам и т. п., или 2) «Разнохарактерность религиозного сектанства великорусского и малороссийского». То и другое может быть написано при небольшом количестве подручных книг; и то и другое, несомненно, было бы очень интересно и нашло бы себе место без хлопот. Но я в истории не знаток и как могу Вам давать в ней советы или выбирать темы? Я всегда находил, что Вы сами отлично чувствуете, что живо и что может интересовать. По поводу «молота», однако, можно сказать много крайне любопытного и еще никем не развернутого. Есть ли у Вас хороший экземпляр этой рукописи? У меня есть превосходно писанный четким и красивым полууставом.

О некоем охлаждении нашем с С<увори>ным не сожалейте. Он мог прямо сказать о статье Вашей ^* , что она ему«не ко времени» по обстоятельствам, от Лампадоносцева зависящим. Это было бы не храбро, но честно и не обидно, но он смелкодушничал и начал хаять: «Неужто это статья?!» Я промолчал и, напечатав ее в другом месте, показал тем, что «да, это статья, и очень любопытная, – хорошая статья…» Только всей и обиды я ему сделал. Неужто же надо было, чтобы его хамство шагало, как конь Аттилы ^* , – «где наступил – там и трава не растет». Ишь ты! Не много ли чести будет?.. А что «Отечест<венные> записки» сказали мне некоторые любезности, а ему шпильки ^* , то я тому не виноват.

Разлада, то есть распри, между нами нет, но его «оппортунизм» стал такого свойства, что цикл вопросов, в которых бы я мог идти с ним не разнореча, значительно сократился. Вы, чай, читаете, «что» такое он пишет из «дома» и как относится к малейшему с ним несогласию. «Говори искренно», а чуть кто сказал искренно, – тот сейчас, не говоря худого слова, «подлец». Я, право, не вижу себе роли в таком органе, но, быть может, она и явится, – тогда можно и писать. Но теперь это все не в моем роде.

О плательщичестве пишете напрасно: щедрости большой он никогда не обнаруживал, а неисправных плательщиков теперь уже нет, – это когда-то было, но давно вывелось. Нынче все исправно платят, даже и вперед, и то людей нет. Лиха беда – было бы что дать, – была бы душа в сборе и работали бы руки. – Нервы измучились и устали от всего вместе взятого, и оттого-то хочется не восвояси перебалтывать все одну и ту же утомительную, скучную и раздражающую болтовню, а хочется к немцам, которые, по крайней мере летом, только купаются и слушают своих плохих соловьев.

Преданный Вам

Н. Лесков.

P. S. «Государственная утопия Леонтьева» ^* сдана в «Новости». Не знаю, когда он насмелится ее тиснуть. Деньги Вам вышлем, вероятно, в июне. – Дух сектантства в Малороссии и Московии мог бы быть очерчен в очерке беглом без критики, а с одною «светотенью», которая вышла бы сама собою. Это живая вещь. – От Феофана ^* ничего не получал. Письма Жуковского небезынтересны, а личность его очень стоит внимания ^* . Журнал ведется весьма недурно, но в чашке нельзя растворить сахару более, чем можно. Ему нужно или найти капитального честолюбца с хохлацким вкусом, или журнал придется бросить. Чтобы он имел успех, его надо делать хохлацким. Иначе он никому не потрафляет. – С Шубинским мои отношения всегда одинаковы и не страдают от «Нов<ого> времени».

22
С. Н. Шубинскому

23 июля 1883 г., Шувалово.

Уважаемый Сергий Николаевич!

Я живу на даче в Шувалове (по Софийской ул., дача Орлова, № 19) и здесь же видаю Карновича (Парголово, № 136). У него нет «Старины» и стихотворений Лермонтова в переводе Висковатова. ^* Вы, однако, совершенно правы, что стихи эти были и есть в переводе Висковатова, – есть они и отдельными оттисками; но тем не менее и новый их перевод, думается, имеет место. Адрес Минаева ^* : СПб., Озерки, по Выборгскому шоссе, № 39-й (Дм. Дм. Минаев), у Курочкина ^* . Вы ему туда и напишите. Цена его 50 коп. за стих, я это Вам и писал, да, видно, листок мой вывалился из незаклеенного конверта, который надписывал Короленко ^* . – Списывайтесь лучше сами.

Заметка о Марко Вовчке ^* была моя, и я думаю, что Петров ошибается: М. А. не могла быть в Орловском институте, и ее развитие всецело принадлежит ее прекрасному мужу, которого я очень хорошо знал и любил, да и обязан ему всем моим направлением и страстью к литературе. Он давно умер, убитый горем и, может быть, бесславием… Но на что же Вы будете отвечать? Пусть Петров разъяснит, была ли она в институте, и очеркнет характерную и милую личность «пана Опанаса», которого супруга всегда стремилась стушевать ниже Пассека ^* или Карла Бенни ^* , иже недостойни быша разрешись ремень у ног его. Характеризовать, так уж надо правду говорить, а не разводить помои «с Аполлоновых <…>». – М. А. теперь в Харькове ^* вновь замужем за Людовиком № 151-й.

Владелец «мартьяновской улицы» ^* в Озерках бывает часто видим и собирается к Вам в Любань, – звал и меня, но я боюсь не застать Вас дома. – К осени купил у Грота полдюжины карточек с подходящими евангельскими текстами и попытаюсь привезти их к отсутствующему из дома хозяину Вашей квартиры ^* . Капризов у меня нет, и я никогда ничем не нарушил моей к Вам приязни. Не знаю: так ли у Вас?.. Впрочем, обо всем этом не стоит говорить.

Прошу Вас передать мой поклон Екатерине Николаевне.

Преданный Вам

Н. Лесков.

23
С. Н. Шубинскому

17 августа 1883 г., Шувалово.

Уважаемый Сергей Николаевич!

Простите меня, что долго не отвечал Вам. Опять простудился и проболел кряду целый месяц претягостно, начав воспалением горла и продолжав воспалением уха, едва не перешедшем на мозг. Да; живем как рыбы в воде или по крайней мере как лягушки в болоте. Вот наш и отдых! «Бедному жениться, – так и ночь коротка». Что делать. «Покорствуй, раб, небесной воле». – С Минаевым, надеюсь, Вы списались. Мне не по сердцу посредства с ним. Это люди совсем иного фасона. «Подкузьмич» (как называют здесь «солдата») ^* , кажется, не разоряется, но наипаче приобретает и маклерит. Карновичей ^* вижу: это – моя радость. Простые вопросы, простые советы, радушное рукопожатие и сердечное слово. Поговорим, и хорошо станет. Литераторов вижу мало. Навещали Максимов ^* и Михневич ^* , – другие навещали, пока было при чем посидеть… Изнемогся я от боли ужасно, и ничего не мог работать. – 27-го думаю переезжать в город. Работаю нынче для Вольфа ^* , а потом имею еще заказов надолго. Вам ничего обещать не могу, да и не думаю, чтобы Вам это было нужно. «Изобилие материалов» у Вас известное, а Вы только набираете и тем накликаете себе напрасные укоризны. Имя (если угодно) ставьте ^* сколько угодно, но так вообще, – а обещать что-нибудь определенное – я не могу. – Любопытно несколько: где рецензийка о книге «Государственное учение Филарета»? ^* Неужто она о сю пору почитается «опасною», тогда как уже дважды в более резкой форме прошла в «Новостях»? (раз сама по себе, а второй по поводу утопий Леонтьева). Газета может, а «исторический» журнал боится. «Пиши куплет»! Катерине Николаевне кланяюсь. Давно ее не видал. Катенька, чай, выросла на сырости-то. Бедные дети в этой противной природе. А зима – опять то же, что и было. Вас продергивают за «хождение на вести». Имея привычку любить и уважать в Вас многое, я сердечно радуюсь этому, – хотя думаю себе: «Не изоймете его этим: он причину себе вымыслит, что на вести ходить надо». Скучно, тяжко, и вокруг столь подло и столь глупо, что не знаешь, где и дух перевезти. Не могу себе простить, что я никогда не усвоил себе французского языка в той мере, чтобы на нем работать как на родном. Я бы часа не остался в России и навсегда. Боюсь, что ее можно совсем возненавидеть со всеми ее нигилистами и охранителями. Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства… С чем же идти в жизнь этому стаду, и вдобавок еще самомнящему стаду? – За приглашение на наливки очень благодарю. Наливки у Катерины Николаевны очень хорошие, да – лиха беда – дойти до них трудно, да и вино уже утратило свою веселящую силу. – Все притомилось от тоски, безрадостья и уныния.

Ваш Н. Лесков.