Текст книги "С малых высот"

Автор книги: Николай Шмелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Товарищи! – подчеркнуто торжественно начал подполковник Сувид. Сегодня весь советский народ празднует двадцать седьмую годовщину Великой Октябрьской социалистической...

– "Рамы"! – прервал его чей-то возглас. – Фашисты пикируют на наш аэродром.

Все, как по команде, повернули головы на юг. Оттуда, из-за гор, выскочила большая группа двухкилевых самолетов. Некоторые из них уже свалились в пике, и послышались глухие взрывы. Один за другим на аэродром пикировали и остальные.

– Разойдись! В укрытия! – скомандовал Шевригин.

– Знамя в штаб! – распорядился подполковник Лопаткин.

– Ничего не понимаю, – развел руками Сувид, когда мы вместе добежали до щели, отрытой возле забора. – Сорок самолетов! Откуда они могли взяться?

Сквозь разрывы бомб мы услышали вдруг знакомый голос диктора.

– Внимание, внимание! Говорит Москва! Напрягая слух, авиаторы ловили каждое слово, доносившееся из родной столицы.

– Надо же! – возмущался Сувид. – Уже десять утра, в Москве сейчас начнется парад, а мы вот сидим в щелях!

Казалось, не нам, а самому себе он доказывал нелепость этой бомбежки. И не только Василий Семенович – все мы были удивлены и озадачены. Ведь каждый знал, что на нашем участке у фашистов не было и нет такого количества авиации. Целая армада!

Супонин, Орлов и я, выбравшись из щели, стали под деревом. До аэродрома было около двух километров. Мы видели, как "рамы" одна за другой продолжали пикировать, штурмуя стоянки наших самолетов.

– Смотри, "ястребки" взлетели! – обрадованно толкнул меня в бок Дмитрий Супонин.

В воздух действительно взмыло дежурное звено наших соседей.

Убрав шасси, истребители разогнали у земли максимальную скорость и свечой полезли вверх. Они с ходу вступили в бой. Первой же атакой каждая пара сбила по неприятельскому самолету.

На помощь отважной четверке подоспела еще одна пара, а вскоре взлетел весь полк. На фюзеляже одного самолета мы заметили много звездочек и сразу догадались: его ведет Александр Колдунов.

– Ну, этот даст прикурить, – удовлетворенно заметил Орлов.

Воздушный бой разгорался все сильнее. Неизвестные самолеты, сбросив бомбы, сначала пытались защищаться, но, не выдержав натиска наших истребителей, построились в "змейку", чтобы лучше прикрывать друг друга огнем передних пулеметов, и стали уходить в сторону города. Один из "яков" стремительно спикировал с высоты на двухкилевой самолет и открыл огонь Тридцатисемимиллиметровый снаряд его пушки разорвался в центроплане "рамы", и она, вспыхнув как факел, свалилась на землю. "Як" проскочил вперед, но тут же попал под огонь другого бомбардировщика. Пулеметная очередь угодила в кабину истребителя. "Клюнув" носом, он резко пошел вниз и разбился. Погиб кто-то из наших боевых друзей. Прощай, дорогой товарищ! Не довелось тебе дожить до светлого дня победы. В горле у меня запершило, на глаза навернулись слезы.

"Рамы" быстро приближались к нам.

– Так это же не немцы, а американцы! Союзники! – закричали наши летчики, когда на двухкилевых самолетах стали отчетливо видны опознавательные знаки военно-воздушных сил США. Да, это действительно были американские "лайтнинги".

– Решительно ничего не понимаю! – еще больше возмутился Сувид.

– Я тоже не пойму, в чем дело, – сказал Шевригин. – Союзники – и вдруг штурмуют наш аэродром.

– По-моему, не аэродром, а колонну наших войск, которая проходит сейчас возле города Ниш, – заметил начальник штаба.

– Да, да, – подтвердил Шевригин, – вчера генерал Степанов говорил, что их стрелковый корпус будет сегодня утром проходить через Ниш.

Бой в воздухе продолжался. Пара наших истребителей стремительно пошла на сближение с американцами. Рискуя быть сбитым, Колдунов вплотную подошел к ведущему "лайтнингу" и стал жестами показывать, что мы свои, союзники. Степанов бдительно охранял своего командира.

Американец, очевидно, понял жесты и с набором высоты пошел на юг. За ним последовали остальные "лайтнинги". Проводив их до вершины горы, наши истребители покачали крыльями и повернули назад.

Гроза, как говорится, отгремела. Полк снова построился на плацу. Все горячо обсуждали случившееся. Трудно было поверить, что это ошибка.

– Опять "рамы"! Еще группа "лайтнингов"! – послышались возгласы.

Но теперь уже никто не побежал к щелям. Неужели и на этот раз союзники откроют по нас огонь?

Вторая группа "лайтнингов", насчитывающая тоже около сорока самолетов, перевалила через горный хребет. И опять повторилась дикая картина. Самолеты один за другим входили в пике и сбрасывали бомбы на колонну наших войск.

Находившиеся в воздухе "яки" ринулись им навстречу. Они стремительно проносились между "лайтнингами", показывая им свои опознавательные знаки. Однако не все американцы прекратили бомбежку и обстрел. Наиболее "непонятливых" пришлось убеждать огнем пулеметов и пушек.

Над празднично украшенным городом с ревом кружилась целая армада самолетов.

Александр Колдунов, как и в первый раз, пристроился со своим напарником Виктором Степановым к ведущему группы американских бомбардировщиков и стал указывать ему дорогу домой. В конце концов "лайтнинги" не столько по желанию, сколько по принуждению прекратили штурмовку шоссе и повернули назад.

Через летное поле, нарушая все правила движения, неслись санитарные и грузовые автомашины. Они везли в санчасть раненых пехотинцев.

– Ну и натворили дел союзнички! – с нескрываемой злобой сказал Александр Колдунов, только что возвратившийся из полета.

– Кто им теперь поверит, что они ошиблись?! – отозвался Степанов. И уже спокойнее продолжал: – Но за вас я здорово поволновался. Ведь любой американец мог послать вам очередь в спину. Правда, я все время был настороже. Если бы хоть один "лайтнинг" пошел в атаку, враз бы его сшиб!

Александр Колдунов снял шлем и сел под крылом самолета. Черные кудри его были мокрыми от пота. Степанов примостился рядом. Он тоже чувствовал себя усталым: хотелось лечь на землю и забыться.

Неожиданно подъехала санитарная машина. Из кабины выскочила раскрасневшаяся девушка-военфельдшер и скороговоркой выпалила:

– Товарищ лейтенант, вас просит к себе генерал.

– Какой генерал? – встрепенулся летчик. В голове шевельнулось недоброе предчувствие.

– Ваш отец! – ответила девушка – Садитесь быстрей, поехали!

Виктор залез в кабину, и машина помчалась по аэродрому. Через несколько минут она, скрипнув тормозами, остановилась возле госпиталя. Лейтенант вбежал в палату.

У открытого окна на высокой койке лежал раненый с забинтованной головой. Лицо у него было белое, как простыня, губы запеклись. Летчик с трудом узнал в нем отца.

– Папа? Что с тобой? – сдавленным голосом спросил Виктор, склоняясь над постелью. – Неужели это они?

– Да, они, – тихо ответил за генерала стоявший рядом врач.

– Раны опасны?

– Тяжелое положение... Один осколок пробил навылет грудь, второй попал в живот, третий – в голову. Кроме того, у него большая потеря крови.

Генерал глубоко вздохнул и едва слышно прохрипел:

– Витя... сынок...

– Здесь я, папочка, – отозвался Виктор. Две крупные слезы скатились по его лицу и упали на щеку отца. Генерал медленно открыл глаза:

– Сынок... Я кажется свое сделал... Но империалисты...

Глаза его снова закрылись. Он глубоко вздохнул, захрипел и внезапно утих. Врач взял руку генерала, чтобы прощупать пульс, но вскоре опустил ее и тихо промолвил:

– Скончался...

Гнев и ярость вызвал у нас разбойничий налет американских самолетов на наши войска. В самом деле, разве можно оправдать его ссылкой на потерю экипажами ориентировки, как это сделал представитель ВВС США?! Даже если такое произошло с первой группой, ее ошибку не могла повторить вторая, поскольку между ними поддерживалась радиосвязь. Ведущий первой группы мог сообщить второй о том, что в долине находятся советские войска. Однако вторая группа вышла на ту же часть колонны, которую только что бомбили и поливали свинцом их предшественники. Нет, тут дело не было похоже на потерю ориентировки, на ошибку!

В свое оправдание американцы утверждали также, что их самолеты шли штурмовать фашистские войска, отступавшие из Греции в Триест. Это тоже не соответствовало истине. Немецкие войска двигались не рядом с городом Ниш, а примерно в четырехстах километрах от него.

Американское командование, конечно, извинилось перед нашим за этот "инцидент". Но что толку от этих лживых слов? Ими не вернешь наших дорогих товарищей, погибших во время предательского налета "союзников".

А праздник Великого Октября мы все-таки отметили. Жизнь брала свое.

* * *

Войска 3-го Украинского фронта, продолжая наступление, переправились через реку Мораву и своими передовыми частями подошли к городам Паланка, Младеновац и Белград. 14 октября танкисты генерала В. И. Жданова ворвались на южную окраину югославской столицы и захватили мост через реку Саву. Плечом к плечу с нашими бойцами сражались воины Народно-освободительной армии Югославии. К вечеру 20 октября Белград был освобожден.

В этом стремительном наступлении активно участвовал и. наш авиаполк, поддерживая штурмовыми и бомбовыми ударами продвижение танков и пехоты. С нашей помощью наземные войска на ряде участков пересекли югославо-венгерскую границу. Освобождение братской Югославии подходило к концу. Впереди нас ожидали зеленые равнины Венгрии. 7 ноября 1944 года наши передовые части форсировали у Апатина и Ватина Дунай и захватили плацдармы на правом берегу.

...Утро. Тихо. Осеннее солнце медленно поднимается над горизонтом. Сытно позавтракав, летчики идут к самолетам, чтобы заблаговременно осмотреть их и принять от механиков.

Ко мне подошел Петр Косачев и доложил.

– Товарищ командир, самолет к вылету не готов. Не работает радиостанция. В передатчике перегорели две лампы.

– Немедленно доложите инженеру полка. Если ламп нет, пусть заменят передатчик.

Не успел Косачев отойти от меня, как с командного пункта передали:

– Комэска три к командиру полка. Шевригин встретил меня с раскрытой картой.

– Вот на этой станции, – указал он, – стоят пять немецких эшелонов с войсками и техникой. Вашей эскадрилье нужно нанести по ним удар. Вылетайте немедленно.

– Ясно, товарищ подполковник, разрешите выполнять?

– Выполняйте!

Летчики уже ждали меня возле моего самолета, чтобы получить боевую задачу. Ко мне подбежал запыхавшийся Косачев:

– Товарищ лейтенант, техник и радиомеханик заканчивают установку нового передатчика, самолет к вылету готов.

– Хорошо, – ответил я. – А то мне пришлось ломать голову: кого взять вместо тебя. Задачу поставили очень сложную.

– Наверное, фашистов по траншеям гонять будем, – заметил Петр Орлов.

– А я думаю артиллерию глушить, – сказал Николай Сербиненко.

– Не угадали, – ответил я им, – будем громить эшелоны на станции,

Все стало ясно. Хуже нет, когда неизвестно, куда и зачем лететь. А когда узнаешь, какая поставлена задача, сразу становится легче на душе. Все быстро нашли на карте нужную железнодорожную станцию и проложили к ней маршрут.

И вот мы в воздухе. Слева от меня летчик Петр Орлов, справа – Романцов, Ивакин, Дорохов и Косачев. Вторую шестерку ведет Михаил Антипов. Нас прикрывают восемь истребителей во главе с Героем Советского Союза Виктором Меренковым.

Идем плотным строем на высоте тысяча восемьсот метров. Впереди виден окутанный утренней дымкой Дунай. На его западном берегу наши наземные войска ведут бои.

За десятки километров заметен дым горящих югославских деревень.

Вот и широкая, темная лента реки. В районе Апатин она густо усеяна островами. Хорошо видны паромы, катера, лодки и даже фонтаны воды при взрывах снарядов.

Над линией фронта нас встречают огнем вражеские зенитчики. Идем с небольшим снижением на цель. Впереди отчетливо вижу железнодорожную станцию. Четыре эшелона стоят под парами, пятый – уже в пути.

– В атаку! За мной! – командую по радио и, повернув самолет влево, перевожу его в пике. За мной пикируют остальные самолеты, пуская реактивные снаряды и сбрасывая стокилограммовые фугасные бомбы.

В воздухе появляются черные шапки разрывов. Заговорила зенитная артиллерия противника.

– Еще заход! – даю я команду и снова бросаю самолет вниз. Станция – в дыму и огне. Только по высоким столбам пара можно определить, где стоят разбитые паровозы.

Пора собирать группу и уходить.

В этот момент я и вспомнил о пятом эшелоне. Неужели уйдет? Решение созрело быстро.

Обычно после штурмовки мы собирались и уходили к линии фронта. Теперь я повел эскадрилью на запад.

Настигнув пятый вражеский эшелон, мы развернулись и пошли в атаку. Зенитчики встретили нас ураганным огнем. Но они не смогли остановить стремительный натиск штурмовиков.

– Поезд свалился под откос! Ура! – слышу торжествующий возглас Антипова.

Потом узнаю голос Виктора Меренкова, который поздравляет друзей с успехом.

Вдруг в эфир врывается Косачев:

– Товарищ командир, отказал мотор.. Иду на вынужденную...

– Всем прекратить работу на передачу! Стать в круг и прикрыть посадку Косачева.

Самолеты один за другим разворачиваются влево, образуя вытянувшийся эллипс.

Вынужденная посадка всегда неприятна. Особенно тяжело становится на душе, когда приходится сажать машину на занятой врагом территории. Сколько в таких случаях летчика подстерегает всяких неожиданных опасностей!

Правда, Югославию мы не считали чужой. Здесь нас повсюду принимали тепло и сердечно. Но мы помнили, что там есть и враги – четники, которые активно сотрудничали с фашистскими оккупантами.

Одиннадцать штурмовиков ходили по кругу, внимательно наблюдая за самолетом Косачева. Вот он спланировал в огромный овраг и коснулся колесами земли. Едва не скапотировав, машина быстро остановилась, очевидно увязла в мягком грунте. Из кабины никто не вышел. В чем дело? Неужели летчик и стрелок погибли?

Нет, Косачев жив. Открыв фонарь, он медленно встал, вылез из кабины, неуверенно помахал рукой и лег возле самолета. Очевидно, летчик не успел выбросить прицел и при посадке разбил о него лицо.

Мы сознавали, в каком тяжелом положении оказался наш друг, но помочь ему, к сожалению, ничем не могли. Горючее в баках подходило к концу. Надо было уводить группу домой.

Минут через тридцать мы и прикрывавшие нас истребители благополучно произвели посадку. Все думали о Косачеве...

Прошло около месяца. Однажды, возвращаясь после ужина из столовой, мы увидели шагающего нам навстречу бравого летчика в шапке-кубанке, надетой набекрень.

– Братцы! Это же Косачев! – воскликнул кто-то. Все бросились обнимать Петра. Чуть не задушили его в объятиях.

Когда пришли в общежитие, летчик подробно рассказал обо всем, что с ним приключилось. Тяжело было слушать его.

При посадке Косачев, как мы и предполагали, сильно ушибся. По щеке у него текла кровь, в голове шумело. Поэтому он решил полежать на земле. Очнулся летчик от выстрелов. Автоматные очереди доносились слева. Он достал пистолет и приготовился драться до последнего патрона.

Стрельба усиливалась. Теперь она слышалась совсем рядом. Петр догадался, что югославские партизаны пробиваются ему на выручку.

Превозмогая боль, Косачев вытащил из кабины убитого стрелка, сел на его место и дал пулеметную очередь по кустам, откуда доносились выстрелы. Вскоре на краю оврага показались люди.

"Свои или чужие? Стрелять или подождать?" – ломал голову летчик.

– Свои! Партизан! Югослав! – послышался рядом женский голос.

Косачев взглянул влево и увидел радом с самолетом девушку с автоматом. На шапке у нее была пришита красная ленточка.

– Туда стреляй! – крикнула она, рукой указывая на кусты. – Бей фашистов!

Теперь летчик точно знал, где свои, где чужие, и открыл огонь из крупнокалиберного пулемета. Фашисты не выдержали этого удара с тыла и отступили. Подбежавшие югославские партизаны увели Косачева с собой в лес. Унесли они и тело его друга, убитого еще в воздухе осколком зенитного снаряда.

Почти три недели Петр находился в партизанском отряде. Он участвовал во многих боях. Когда наши войска освободили район, где они действовали, летчик вернулся в родную часть. Позже Косачев очень часто вспоминал своих югославских друзей, и особенно девушку Милену, которая первой пришла ему на помощь.

На венгерской земле

С началом боев на будапештском направлении наш полк перебазировался на аэродром, расположенный возле деревни Мадоча. Мы непрерывно поддерживали наши наступающие войска, уничтожая очаги сопротивления противника.

26 декабря 1944 года кольцо вокруг вражеской группировки, оборонявшей Будапешт, замкнулось. Были окружены девять дивизий, в том числе три танковые, и большое количество тыловых частей. Всего в котле оказалось около ста восьмидесяти тысяч солдат и офицеров.

Враг делал отчаянные попытки прорваться к своим окруженным частям. В воздухе и на земле, не утихая, шли упорные бои. На какой-то период нашим наземным войскам пришлось перейти даже к обороне.

Но вскоре 3-й Украинский фронт возобновил наступление. 23-й танковый и 104-й стрелковый корпуса наносили удар с севера, а 26-я армия с юга. Обе группировки действовали в направлении населенного пункта Шарошд. Нужно было окончательно разгромить 6-ю танковую армию противника, костяк которой составляли известные дивизии СС "Мертвая голова" и "Викинг", вооруженные новыми танками "тигр" и "пантера". Наши штурмовики, прикрываемые истребителями, действовали над районами Адонь, Дьёр и Пустасабольч. Особенно "жарким" было 29 января 1945 года. В первой половине дня мы успели сделать по три боевых вылета. Обед нам доставили прямо к самолетам. Едва успел я разделаться с первым блюдом, как меня вызвали к командиру. Приказ Шевригина был до предела лаконичным. Напряженность боевой обстановки чувствовалась и здесь, вдали от линии фронта.

– Уничтожить танки в районе Пустасабольч. Прикрывает Краснов. Вылетайте!

– Ясно! Выруливаю, – также кратко ответил я командиру.

Без лишних слов поставил я задачу летчикам:

– По самолетам. Танки. Пустасабольч! И у летчиков я не заметил никаких лишних движений. Все стремились быстрее подняться в воздух.

Когда мы набрали высоту примерно четыреста метров, к нам пристроились истребители сопровождения. Увидев, что майор Краснов после взлета не убрал "ногу", я не сдержался и крикнул по радио:

– Николай! У тебя не убралось левое шасси!

– Знаю! – спокойно ответил он.

Его ответ показался мне самонадеянным. Я хорошо представлял себе, как трудно придется ему в воздушном бою. А в последние дни не было ни одного вылета, который бы не заканчивался встречей с противником.

– Краснов! Иди обратно! – передал я.

– За меня не беспокойся, – ответил он. – И на таком самолете я любого гада загоню в землю.

Я хорошо знал этого мужественного летчика-истребителя и верил ему. Больше того, я всегда завидовал его выдержке и хладнокровию. Ведь не зря ему присвоено звание Героя Советского Союза, не зря его грудь украшена еще двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Отечественной войны.

Я согласился с майором Красновым, но внутренне чувствовал неудовлетворенность таким решением. Если его подобьют, как он будет сажать самолет в поле на одно колесо?..

Слева под крылом показался Дунай. А вот и Пустасабольч! Южнее его видны танки. С высоты каждый из них выглядел не больше спичечной коробки.

Перевожу самолет в пикирование. Цель приближается. Плавно нажимаю на кнопку, два реактивных снаряда с воем срываются с балок. За мной в атаку устремляются другие штурмовики. Но результаты первого захода неважные; подожжен всего один танк. Даю команду: бомбить с высоты двести метров.

Шестерка истребителей кружится над нами Краснов держится недалеко от меня. Изредка слышен его спокойный басок:

– Поточнее, ребята, бейте! Танки под деревьями, у дороги!

Наблюдаю за атаками. Каждый летчик пикирует почти до самой земли будто хочет собственными руками положить бомбу на фашистский танк. А ведь ниже чем с четырехсот метров бомбить небезопасно. Не напоминаю об этом только потому, что так действовать вынуждает боевая обстановка. После следующих двух заходов загорелись еще три танка и две автомашины.

На снегу валялись десятки трупов вражеских солдат и офицеров.

И вот все бомбы сброшены. Снарядов тоже осталось не более трети боекомплекта. Надо приберечь на случай воздушного боя. Даю команду:

– Атаки прекратить! Сбор!

Жданову приказываю прикрыть замыкающих. Один за другим летчики пристраиваются к моему самолету.

В воздухе появилась шестерка "фоккеров". Как я и предполагал, они сразу же ринулись в атаку на приотставших Дорохова и Ивакина. Но Краснов был начеку. Меткой очередью он срезал ведущего вражеской группы. Все штурмовики успели встать в оборонительный круг и начали отбивать атаки фашистских истребителей. Вскоре еще два "фоккера" упали на землю.

– Шмелев, уходи домой! Мы одни с ними расправимся, – передал мне Краснов.

– Понял, ухожу! – ответил я и приказал штурмовикам перестроиться в "змейку".

Прижимаясь к земле, возвращаемся на аэродром. Под крылом уже промелькнула широкая лента Дуная. Но где же наши истребители?

– Краснов! Тебя не вижу! Прием!

– Все в порядке! Противник скован! Вы в безопасности! Сейчас догоним!

Вокруг нас действительно не осталось ни одного "фоккера". Мы перестраиваемся в правый пеленг и продолжаем полет.

Вскоре над нами появляются истребители прикрытия. Однако самолета ведущего среди них почему-то нет.

– Краснов! Где ты?

– Он подбит, пошел на вынужденную... – ответил мне чей-то взволнованный голос.

В эфире стало тихо. Мы летели над Венгерской равниной. Миновали Дунапентеле... Подошли к Мадоче... Сели.

А Краснов не вернулся. Через некоторое время мы узнали подробности его гибели.

После ухода штурмовиков от цели истребители прикрытия свалили еще двух "фоккеров" и одного "мессера". Но и самолет Краснова был подбит. Вражеский снаряд угодил ему прямо в мотор.

Николаю удалось выпустить вторую "ногу". Но при посадке на рыхлый снег его машина, едва коснувшись колесами земли, перевернулась.

Так погиб прекрасный человек и мужественный воздушный боец Николай Федорович Краснов, сын гороховецкого котельщика из деревни Княжики, Владимирской области, Герой Советского Союза. На его боевом счету было тридцать девять уничтоженных самолетов противника.

В землянку вошел посыльный и доложил, что меня вызывает командир дивизии. "Зачем бы это? – подумал я. – Ведь погода нелетная. Облака висят над самой землей, идет снег, видимость по горизонту не превышает пятисот метров".

Генерал-майора авиации Г. И. Белицкого я застал за изучением карты.

– Готовьтесь к вылету, – негромко сказал он. – Сегодня в одиннадцать часов утра вы и Орлов должны разбросать над Будапештом листовки с ультиматумом советского командования о капитуляции будапештского гарнизона. При выполнении этой задачи оружия не применять. Ставлю вас в известность, добавил генерал, – что сегодня же в распоряжение противника отправятся для вручения ультиматума наши офицеры-парламентеры.

Да, не легкая задача досталась мне с Орловым. Шансов на возвращение из того пекла, куда нас посылали, было очень немного. Командир дивизии это тоже понимал.

– Держись, сынок! – ласково сказал он. – Кому-то ведь надо лететь. Сам понимаешь...

– Все ясно, товарищ генерал, – ответил я. – Разрешите готовиться к вылету?

– Идите, готовьтесь!

Командованию 3-го Украинского фронта было хорошо известно, что немецко-фашистские войска готовят контрнаступление из района юго-восточнее Комарома. Сюда гитлеровцы перебросили две лучшие танковые дивизии СС "Викинг" и "Мертвая голова". Наша разведка установила также, что и окруженная в Будапеште вражеская группировка намечает нанести удар из района Буды в северо-западном направлении.

Эта обстановка требовала от нас решительных действий по уничтожению будапештского гарнизона. И все-таки наше командование, руководствуясь гуманными целями, сочло возможным обратиться к противнику с предложением о капитуляции.

– Для нас с тобой сегодня погода летная! – сказал я Орлову, возвратившись с командного пункта. И тут же передал ему наш разговор с генералом.

– Что ж, давай уточним обстановку, – спокойно ответил Петр и вынул из планшета карту.

Посоветовавшись, мы решили, что в снегопад нам лучше пройти над городом на бреющем, чтобы затруднить действия вражеских зенитчиков. Но на такой высоте нас подстерегала другая опасность: можно было врезаться в трос аэростата воздушного заграждения или в шпиль костела.

– И все же пойдем на бреющем, – сказал Петр.

– Учти: стрелять нам запрещено, – напомнил я другу.

– Вот тебе раз! Какое же это боевое задание?

– Пойми, Петя! Мы – воздушные парламентеры.

– Нет, я не согласен спокойно наблюдать, как по нас начнут палить вражеские зенитки.

Внутренне я был согласен с ним и доложил наше мнение генералу. В конце концов он разрешил нам при крайней необходимости применить оружие. Но только для обороны.

В начале одиннадцатого на аэродром прибыли представители политуправления фронта. Они привезли листовки.

И вот мы, выслушав сердечные напутствия друзей, сели в машины и запустили моторы. Орлов подрулил ко мне справа. Штурмовики, словно связанные, пошли на взлет.

Через некоторое время внизу показался узкий и продолговатый остров Чепель. Вот-вот должен быть Будапешт.

До боли в глазах всматриваюсь в белесую муть облаков. В голове мелькают мысли о тросах, шпилях, зенитках. Нервы напряжены до предела... Вдруг передо мной из-за снежной кисеи появляются силуэты двух башен. Хорошо, что я моментально среагировал и, поставив самолет на крыло, сумел проскочить между шпилями. У меня даже пот выступил на лбу. Жив! Оглянулся на Орлова. Он прошел правее.

Под нами – Пешт, левобережная часть города...

Часы показывают одиннадцать. Вышли на цель точно в срок. Забегая вперед, скажу, что как раз в это время фашисты убили двух советских парламентеров: одного – когда он с большим белым флагом шел к вражеским передовым позициям, другого – когда тот, передав ультиматум, направился назад домой. Так гитлеровские оккупанты ответили на заботу советского командования о сохранении венгерской столицы и ее жителей, о предотвращении излишнего кровопролития.

Над Пештом я открыл бомболюки. Мощная струя листовок скользнула вниз и исчезла в снежном вихре. Главное было сделано.

Вражеские зенитки молчали. Гитлеровцы, видимо, даже не предполагали, что в такую погоду в небе могут появиться наши самолеты.

Описав над Будапештом дугу, снова вышли к Дунаю и легли на обратный курс. Аэродром оказался закрыт покрывалом метели. Я связался по радио с командным пунктом и попросил осветить ракетами взлетно-посадочную полосу. Только после этого нам удалось сориентироваться и произвести посадку.

Зарулив самолет на стоянку, я вылез из кабины и облегченно вздохнул. Волосы у меня были мокрые от пота, рубашка тоже прилипла к телу. Я не сразу заметил, как подошел Орлов, как нас окружили летчики и техники.

– Порядок, ребята, порядок! – устало говорил Петр в ответ на поздравления друзей.

Увидев командира дивизии, я пошел навстречу, чтобы доложить о выполнении задания. Во всем теле еще чувствовалось напряжение.

Потом мы с Орловым совершили еще четыре таких же полета. Всего над Будапештом было сброшено полтора миллиона листовок.

Всякий раз, когда мы, возвратившись домой, докладывали генералу Белицкому о выполнении задания, он скупо говорил:

– Хорошо.

– А после пятого полета разволновался, обнял каждого из нас и по-отечески сказал:

– Молодцы, ребята! Спасибо, сынки!

3 января в полк поступила телеграмма, в которой командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец объявил благодарность нам с Орловым и нашим воздушным стрелкам. Через несколько дней генерал Белицкий вручил нам ордена Отечественной войны – мне первой, а Петру – второй степени.

...После зверского убийства наших парламентеров советские войска начали решительный штурм будапештских укреплений. На земле и в воздухе вновь разгорелись бои. Только за 4 января наши истребители и зенитчики уничтожили пятьдесят самолетов противника. В самом Будапеште мы отвоевывали у гитлеровцев все новые и новые районы: пятого января заняли двести тридцать три квартала, шестого – сто семьдесят три, седьмого – сто шестнадцать. Десятого января нами были взяты Капосташмедьер, Уйпешт, Ракошпалота, Палотауйфалу, Пештуйхей, Кишпешт и Кошутфалва.

Мне поставили задачу: группой в составе восемнадцати "илов" под прикрытием двадцати четырех истребителей нанести штурмовой удар по танковой колонне противника, обнаруженной возле местечка Фюнье, чуть южнее озера Веленце. Когда мы вышли в заданный район, вражеские зенитчики открыли ураганный огонь. Но ни один штурмовик не свернул с боевого курса.

Во время третьего захода в атаку я услышал резкий удар по корпусу самолета, а потом возглас воздушного стрелка Виктора Сучкова:

– Товарищ командир, горим!

Передаю командование группой своему заместителю – Герою Советского Союза Николаю Сербиненко, а сам бросаю машину в пикирование, чтобы сбить пламя. Вывел ее из пике почти у самой земли. Спросил стрелка: сбито ли пламя?

– Нет, – ответил он. – Горим!

Значит, зенитный снаряд разорвался внутри масляного радиатора и загорелось масло. Это уже хуже. Надо немедленно садиться, пока самолет не взорвался в воздухе.

Прямо передо мной железнодорожная насыпь. Не миновать мне удара о нее. Машина уже не слушается рулей. Так и есть. Резкий удар и... провал в небытие.

Очнулся я от прикосновения чьих-то рук. Воздушный стрелок и незнакомый солдат-пехотинец пытались вытащить меня из кабины.

– Товарищ летчик, бежать надо!

– Куда? Зачем?

– К своим, в траншею. Немцы-то рядом, вон в том овраге.

Пожалуй, солдат прав. Медлить нельзя. Поспешно вылезаю из кабины, и мы втроем бежим к траншеям.

Добравшись попутной автомашиной до штаба 46-й армии, я разыскал полковника Б. А. Смирнова, который возглавлял оперативную авиационную группу, и доложил ему обо всем случившемся. Борис Александрович очень удивился, услышав мою фамилию.

– А мне сказали, что вы сбиты над вражеской территорией и попали в лапы к фашистам. Мы вас давно разыскиваем.

Полковник Смирнов сообщил о моем экипаже по радио сначала командиру дивизии, а потом командующему армией. Генерал Г. И. Белицкий прислал за нами легковую автомашину. Меня тронула эта забота.

Давно прошел тот день, когда мы совершили последний боевой вылет на Будапешт. Вернее, на Буду, так как Пешт был освобожден от фашистов значительно раньше. Теперь остатки гарнизона сдались и в Буде. В венгерской столице канонада смолкла.

Зато возле города Секешфехервар, между озерами Балатон и Веленце, бои разгорелись с новой силой. Озлобленный враг, очевидно, рассчитывал взять реванш за потерю будапештской группировки. На одном из участков ему даже удалось прорвать наши боевые порядки и выйти к Дунаю.