Текст книги "Золотая лихорадка (др. изд.)"

Автор книги: Николай Задорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ГЛАВА 16

Прошло рождество, Новый год наступил, минули крещенские морозы, пришел обоз с казенных золотых приисков, и Василий уехал с ним в низовья. А за бумагой в город поехал кореец Николай.

С каждым днем все выше поднималось солнце и все жарче палило, ветры становились все злей и стужа лютей. Но когда заберешься в затишье, то почувствуешь на лице теплоту предвесеннего луча.

Ночью в доме Бердышовых, где жил крещеный гольд Савоська, родной брат жены Ивана Карпыча, и где обычно светился по вечерам одинокий огонек, вдруг вспыхнули ярко все окна. А перед этим в сумерках слышны были колокольцы. Сначала никто не обратил внимания, не редкость звон их на проезжем тракте.

Лампы в новом доме зажигались, только когда приезжал хозяин.

– Иван тут! – сказал, входя в дом, Петрован, старший сын Егора. Был он худ, лицо у него плоское, как тарелка, он рус, брит, неразговорчив.

Вспомнил Егор, как, придя на плотах когда-то, переселепцы долго не видели Бердышова. Таинственный хозяин не являлся долго в свою зимовьюшку – единственное строение, которое застали тут крестьяне. Оно стояло близ ключика, на вырубке.

За подпертой палкой дверью лежали котлы на полу, на нарах – выделанные шкуры и одеяла, с потолка свисали свежие, добытые зимой шкурки и пучки сухой травы. Проводник переселенцев – казак Кешка Афанасьев – отвалил тогда кол, дозволил посмотреть жило старосела. Зимовье это цело еще до сих пор, оно стоит все там же, по обе стороны от него построились большие избы.

… Однажды под утро крестьяне, жившие в палатках, услыхали, что хозяин приехал. Лаяли собаки, в тумане люди таскали какие-то грузы. Тогда и началось знакомство новоселов с Иваном Карповичем, с его женой – гольдкой Ангой и с дядей Савоськой. Иван пришел на Амур, когда еще не было тут русских, и женился на гольдке.

Теперь Иван живет в городе и ворочает делами. Он не ровня мужикам, хотя дружествен со всеми по-прежнему, словно до сих пор живет в дырявом зимовье. Афанасьев тоже стал купцом, скупает рыбу, завел свой пароход, построил мельницу в Благовещенске.

На вид Иван не переменился, словно все старели, а он оставался тем же. Такие же короткие усы, смуглое, загорелое лицо, как будто и теперь не вылезает он зиму и лето из тайги. Усмешливый взор и та же шутливость. Те же тяжелые плечи, стройность тела, сила и гибкость в движениях. Одет в дорогое сукно, но по-прежнему в унтах. Он повесил на гвоздь двойную пыжиковую доху, перекрестился на икону, обнялся и перецеловался со всеми.

– Дедушка, – сказал он Кондрату, – я всегда помню, как ты меня по заду бичом отянул. За Расею-то. Еще и теперь болит.

– Как же! Это я помню! – ответил старик. – Я тебе сказал и как припечатал.

– Наш Вася только что уехал, – заговорила Наталья, полотенцем вытирая мокрую руку и с радостным смехом протягивая ее гостю, – обоз-то, поди, встретил.

– Обоз едет, а я подумал, нет ли Васяты. И как раз идет пешком, ведет коней. Остановились и поговорили. В городе он ко мне заедет… А я сегодня проснулся, поглядел в окно и че-то одурел. Схватил топор, выскочил, нарубил дровишек, затопил печку.

Все радушно слушали Ивана, зная, что он начнет сейчас свои рассказы или пошутит весело. Егор почувствовал, что на постройку школы нынче не пойдет.

– Ты и прежде все в мериканской шляпе ходил, – сказал дедушка, которого приезд Бердышова необычайно оживил. – А вот и съездил. За сине-то море!

Видно, дедушке хотелось узнать от самого Ивана про путешествие. С тех пор как Бердышов ездил в Калифорнию, прошло несколько лет и многое пришлось с тех пор услышать про него. Дедушка всегда любил узнавать что-нибудь новое от самого Ивана.

Накрыли на стол. Сварили любимых Иваном калужьих пельменей.

– А где же теперь Анна? – спросила Наталья. – Скоро ли к нам?

– Анга и Таня в Петербурге, – отвечал Иван, – дочь учится. Обе грамотейки. И мне надо жить в Петербурге, за добытое золото платят только там. Такой закон. Значит, и богатые золотопромышленники должны быть собраны в столице.

Крестьяне знали, что по закону золото сдается промышленникам в Иркутске, а деньги за него получают в Петербурге. Поэтому большая часть добытого золота уходила от старателей за границу через перекупщиков.

– Я до весны доживу в Хабаровске, а летом пойду из Владивостока пароходом. Побываю в Европе, – сказал Иван.

Но все, о чем он говорил сейчас, было так далеко для крестьян, что трудно поддерживать такой разговор.

– А правда, что тамбовцы церковь не хотят строить? – спросила Наталья. – Ты заезжал к своим?

У Ивана по всем деревням дружки и товарищи.

– Не хотят. Спирька говорит, мол, зачем нам. Чтобы были поп, да дьяк, да пономарь, да попадья, а там пойдут попы зятья, а у нас Горюн полный зверей и соболя есть еще по хребтам. Нет, мол, пусть лучше наездной поп служит. Все равно в грехах признаемся, ничего не утаим, все исполним. Они стояли на своем, денег на постройку не дают – бедны, мол. И все! А у казны и у архиерея тоже нет денег.

– Стоят крепко, – подтвердил Егор.

– Спиридон говорит, что хотят ввести налог с крестьян, как на старых местах.

Вошла Дуня. Щеки ее в темных пятнах; проступили веснушки. Иван как-то сразу почувствовал, что она ему не очень рада. Какие-то свои дела и заботы владели Дуней так сильно, что ей, кажется, ни до чего дела не было. И дядя Иван, которому она всегда радовалась, кажется, теперь ей не нужен.

Она присела рядом с Татьяной и стала слушать. Говорили про ее отца, и, как всегда, Иван хвалил Спирьку.

Дуня стала перешептываться с Татьяной. Иван заметил, что она оживала, перехватил ее короткий лукавый взгляд. Дуня отвела глаза и, полуприкрывшись платком, опять что-то кратко шепнула подруге. Ивану показалось, что лед оттаивает, но до весны еще далеко.

Пришел Александр, приемный сын Егора, женатый на гольдке. Иван вскочил, обнял Сашку. Щеки у китайца разгорелись, как на ветру.

– Куда поехал? – спросил Сашка. – Опять в Америку?

– Поехал машину покупать. Слыхал, я завел промывку машинами, завез локомобили для откачки воды из шахты. Паря, недаром езжу. Че-то же я видел на Урале… И в Калифорнии.

– Хорошо, – ответил Сашка.

– А я слыхал, что ты, Егор, хочешь все свои открытия предоставить обществу. Жить, как ты всегда живешь, – по справедливости. Что же! Так верно! Только я тебе наперед скажу, люди порядка не знают. Придется тебе этот порядок навести, как это делается на всех артельных приисках, где люди моют без позволения, контрабандой. Видно, всюду так, во всем мире. У нас так же было на Желтуге. Слыхали про Желтугу?

– Слыхали! – сказал Сашка, усевшись у печи на корточках.

– Александра, пойди к столу, – строго сказала ему Наталья.

Китаец пошел мыться к рукомойнику. Он делал все тихо, стараясь не помешать разговору.

– Придется вам выбирать атамана, или, как называли на Желтуге, президента.

– Это ясно, – согласился Егор.

– Президенту надо выбирать помощника и начальника полиции. Придется назначать сотских – следить за порядком.

Иван долго и подробно рассказывал, как и какие устанавливаются законы в таких республиках, как выбираются на глухих речках, где сходятся много старателей, должностные лица и как им приходится действовать.

– А долго такой прииск проживет? – спросила Дуня.

Иван чуть заметно улыбнулся. Он знал, что Дуняша умеет мыть золото не хуже любого мужчины. Видно, она прицеливалась…

– Года три-четыре, если шума не будет…

– А потом?

– А потом… потом что будет, лучше не знать. Если не приготовиться вовремя, то лучше не браться. Империя наша богатая, все богатства лежат снаружи, нетронутые. Хотя без труда ничего не дается. Теперь крестьяне не под помещиком, могут уйти. Люди пойдут сюда. На пароходах во Владивосток привозят переселенцев тысячами с Черного моря. Они селятся по рекам, в Приморье хорошая земля и тепло. На пароходах! Разве вы раньше мечтали об этом. Да поставь туда десятки пароходов, и все будут полны. А что станется, когда пройдет сюда железная дорога? Народ хлынет, потечет, как река. А пока законы не переменились… пожалуй, мойте без заявок, артелью.

– Но ведь узнают в городе? – спросил Тимоха Силин, который вошел так тихо, что его до сих пор никто не заметил.

– И не надо скрывать! – ответил Бердышов. – Надо от вашей республики послать в город посла. Обложить старателей налогом, как признает общество. На эти деньги послать человека.

– Кого же, к примеру?

– И дать ему золота на подкуп власти. Телятев – взяточник, там его округа. Он теперь у нас в Николаевске окружной полицейский начальник. Значит, вы должны их купить, чтобы молчали и делали вид, что ничего не знают. Но вам на них придется работать. Золота хватит там на несколько лет. И все эти годы начальство будет у вас как на службе. Становые, окружной. Тогда выборную власть никто не тронет, и мойте спокойно. Телятев плох, и это вам на руку. Надо подослать к нему дипломата. Но только строго смотрите, чтобы не завелось убийств, грабежей, а то вас не пощадят.

– Это можно, – сказал Сашка, слушавший с большим вниманием.

– Тут все свои, – сказал Иван.

– Ты, наверно, сам ищешь, где богатое золото? – заговорил старший сын Егора. – Ты же хозяин, у тебя машина, недаром ты ездил.

– Да, это верно, – подхватил дед, – он и прежде все в мериканской-то шляпе… Да чем скорей вашу артель там разгонят, тем лучше, меньше греха, – добродушно обратился он к сыну.

– Какая же хитрость! – сказал Иван.

– Верно! Все верно, – сказал Сашка. – Так будем.

– Паря, военный совет, – усмехнулся Иван. – Если бы у нас были люди честней и не были бы так запутаны законы, то можно бы делать заявку на артельные работы.

– А вот мы и посмотрим, на самом ли деле люди честны, – сказал Егор.

– Ведь у нас, если подашь заявку, – нужны залоги, пойдут формальности.

– В артель открыто побоятся записываться, – подтвердил Егор. – Да я, наверное, в это лето на золото не пойду. Не мне придется там начинать.

– Что же ты, открыл, а сам не хочешь мыть?

– Шибко хочу! – отвечал Егор.

– За чем же дело?

– Рад бы в рай! Да грехи-то.

– Грехи ли? Я знаю, ты хочешь всех грамотниками сделать. Смотри же, на свою шею. Как дедушка вот говорил, грамотников будет больше, чем лапотников…

– А толку не будет! – добавил дед. – Все говорили, будут одной веры.

– Но знаешь, Егор, – сказал Бердышов, – ведь действовать вы станете, как это говорят, «хищнически», возьмете самое лучшее, видимое золото, которое лежит на виду. И все лучшие самородки. Техники промысла никто из вас не знает. Из ста возьмете двадцать или двадцать пять частей, а остальное без машин взять нельзя. Песков надолго не хватит. Пройдет бешеное золото, и люди разойдутся.

Петрован крякнул, словно хотел что-то сказать, но сдержался.

– Дядя Ваня, с тобой бы золото мыть, – подымаясь, сказала Дуняша. Она развела шаль, и на груди ее мелькнуло золото и янтари.

– Видишь, какая она выросла. Тебя догнала! – сказала коренастая Татьяна.

– Да, я мыть умею. С тобой бы не отказался.

– Я тоже умею!

– За чем же дело стало! – молвила Татьяна.

Вошел Илья Бормотов.

– Здорово, Ильюшка… Продай жену, – усмехаясь, сказал ему Иван.

– Дай десять тысяч!

– Хоть сейчас чек выпишу. Или хочешь чистыми?

Илья пошутил и сам не рад. Он заметил, что жене шутка его не понравилась.

– А я раньше думала, – сказала Дуняша, – когда маленькая была, что торгаш все делает сам. Как я игрушки себе сделала.

– Так и есть. Я по тайгам торгашил и рассказывал, что чуть ли не сам все произвожу. Торгаш показывает, как и что действует: ружье, револьвер, винчестер. Он должен быть первый после мастера. И мне тоже все хотелось посмотреть, кто и как все это делает. Я все рвался и мечтал. А теперь я где был и что видел, – все помню. Теперь поеду далеко, во Францию. Мне такую бы жену, как ты!

Дуня быстро взглянула на Ивана и запахнула шаль.

– Ты не похож на других торгашей, – сказал Силин.

– Я долго прожил один, среди дикарей, только слыхал, что есть Расея, а какие руцкие – не видал их. Знал, что руки у них длинные. Дедушка мне мой все объяснял. Дедушка был воспитан как бурят, на коне! Азия! Руцкого в нем ничего, кроме крови, не оставалось. Так я своих не знал. Больше знал китайцев, маньчжур. Товар брал у американцев. Знал господ и каторжных. И все. Ждал руцких. Приехали плоты, и я любовался, и сам все от вас перенимал. Я учил вас тайге, а вы меня – жизни.

– Зараза, хватит баб жалобить! – ткнул Ивана кулаком в затылок Тимоха.

– Паря, никогда не думал, – быстро забормотал Иван, – что у вас столько воров…

– А теперь узнал? А сам как примерный…

– Правда, бывало, и я не щадил…

– Вот ты все ходил в шляпе. Вот и попал в Америку! – молвил дедушка Кондрат.

– Слушай, а если рыбу на казну ловить вместо дров, то возьмут? – спросил Тимоха.

– Начнут строить железную дорогу. Из Нижнего приехали подрядчики. Они будут покупать в Китае бобы и свинину, а у нас соленую рыбу и прокормят рабочих. Уже загоняют народ из Расеи. А те осмотрятся и узнают про ваши прииски…

Все засмеялись.

– А пока рыбы придется ловить побольше.

– А вот из Украины везут поселенцев на зеленый клин? Как они? – спросил дед.

– Ребята, – обратился Иван к мальчишкам, рассевшимся на лавке, – грамотеи станете, езжайте на машине на зеленый клин, сватать хохлушек. Они чернобровенькие и песни славно поют.

– А как живут?

– В лесу не селятся. Они пахать любят. Они хотят тут все запахать.

– Не то что гураны, – сказала Таня.

А куда идет все это золото? – спросила Дуняша и совсем скинула шаль. Она была в красной кофте с золотыми самородками на груди между монет и янтарей. Ее волосы светлы, а лицо темно и похудело.

– Вот я как раз еду и хочу посмотреть, куда со всего света идет золото. Был я на ключе, там золотой песок, был на речке, мыл на реке, потом на Амуре, а теперь погляжу, где океан золота, куда все оно течет, хочу в него окунуться. Посмотрю, кто при этом золоте.

Вечером Иван был в гостях у Бормотовых. После вина и ужина он сидел рядом с Дуней на малом ее сундучке, в просторной избе, полной гостей и ребятишек, и при свете керосиновой лампы что-то рисовал ей на бумаге.

Иван ушел поздно и застал дома приехавшего тестя Григория Ивановича.

– Губернатор вызывает тебя к себе, – сказал Иван, целуя старого гольда, – узнал, что ты живой и крепкий, что молодой когда был, то водил экспедиции, и желает тебя вызвать и поговорить.

– Что такое? Зачем? – тревожно спросил рослый румяный старик. – Если провести экспедицию, то я и сейчас могу.

– Нет, для экспедиции у него есть другие проводники. Он, видно, сам хочет идти.

– А куда?

– Куда, не знаю. Знаю только, что летом всех нас соберут на съезд для обсуждения будто бы государственных дел. Видно, он хочет, чтобы представители были от всех народов. Он хочет устроить выставку, и чтобы лучшие охотники стали участниками. Будет выставка богатств края, мехов, самородков, рыб, образцов руды.

Утром Иван ехал верхом.

– Куда ты? – спросил Егор.

– К Алешке! Казачество вспомнил!

Егору казалось, что он шутит. Иван выехал на дорогу, ведущую в миссионерский стан, и приударил коня нагайкой.

– Я к тебе, Алексей, на исповедь, – сказал Иван, явившись к Айдамбо.

– Пойдем, – сказал молодой священник. – Ты молился? Готовился?

– Как же, я свои грехи наизусть помню.

Отец Алексей облачился и в церкви спросил Ивана:

– С экономкой живешь? Не мотай головой, сам знаю! Но это ничего. Худо, но понятно почему. Перед богом ответишь, а люди простят. Детей не усыновляешь? Худо, надо усыновить! Тебя могут каждый день застрелить, а ребята останутся. Не будь дурак! Слушайся! Я – законоучитель. Слушаешь меня?

– Слушаю, – покорно ответил Иван.

– Тогда простится. Детей не обидь, я сам маленький был, а у отца было две жены. Но у нас такой закон был. Дыгена ты убил?

– Я.

– Прощения просил?

– Сколько раз. Каждый поп ко мне с этим привязывается.

– С убийства разбогател?

– Нет. С убийства не разбогател. Просто убил. Взял золота немного.

– Хорошо, что Дыгена убил. Но грех. Всегда помни, проси прощения. Хотя он чужой веры, все равно человек.

Иван вернулся в деревню и зашел к Бормотовым. Дуни не было дома, она уехала на заимку. Илья строил новую избу.

Иван подумал, что неплохо бы поехать в тайгу и нагрянуть на заимку к Авдотье. Но после исповеди как-то нехорошо, и он не хотел обидеть Дуню.

Иван пошел на берег, где Егор с мужиками укладывал бревна. Он стал помогать Егору.

Когда шли с работы, Иван сказал:

– Сейчас меня на исповеди поп спросил… Говорят, что я разбогател не от труда, словом… Что греха таить, все знают, что было на Горюне. Но я уж тогда был с капиталом. За несколько лет перед этим возил меха в город. Взяли мы золота – крупицы. А все говорят, что я с этого поднялся. Я сейчас все это попу доказывал. Вот в газетах пишут, что есть политика. И это была политика, а не грабеж! Как ты скажешь? Грамотный скажет – грабительская политика! Завоевание Горюна! Да, мне надо было утвердиться, чтобы люди не колебались, и чтобы слух прошел всюду, что я могу человека прикончить и выйти сухим из воды. Люди слушаются только тех, кого боятся. Но всего этого я тогда еще не понимал, мне для удали будто бы надо было. А люди спросили бы, почему купец дает серебро, почему торгует дешевле других, нет ли худого умысла. Все стали бы сомневаться. А я стукнул их главного торгаша, а потом выгнал с речки Синдана, и все гольды успокоились. Теперь я знаю, что целые государства поступают, как я, ухватка та же. А я не знал, что политика… Стукнул – и все. Чутье лучше разума. Я знаю, Егор, ты праведный, не любишь таких разговоров, но что делать, сам такого соседа выбрал!

Егор вскинул топор на плечо и спросил:

– А теперь тебе обидно?

– Конечно, кому приятно. Я тогда не думал, что так получится и что я огребу целые прииски.

– Нет, ты уж и тогда метил высоко, – отвечал Егор. – Тебе все чего-то не хватало.

ГЛАВА 17

Василий, возвращаясь из города Николаевска, похвастался перед своими товарищами, что может проехать протоками, сократив путь, и обгонит всех на тридцать верст. За последнее время он сам не знал, что с ним делается. Отец нашел золото, а он не чувствовал себя беднее отца. Ему открылся такой прииск, о котором он и мечтать не смел. Куда там золото! Но все получилось потом так глупо и обидно, что Ваське теперь не хотелось ехать домой.

Он не старался оправдать себя, даже не думал, что дурно поступил, так его окрылила краткая любовь. Но лишь первое время он не помнил себя от радости.

Поспорили на деньги, и Василий поскакал коротким путем. Он знал, что на протоке дорога в снегу, не обозначена вешками, но что мужики с Утеса всю зиму возят там сено, поэтому колеи должны быть накатаны. Сам удивлялся Василий, когда и как узнал он и запомнил все эти протоки, и озера, и острова.

«Разве это город? – рассуждал он. – Тысячи народу уехало, половина домов стоят пустые. Улиц настоящих нет. Японцы теперь приехали, и китайцы торгуют».

Это был совсем не такой город, про который Василий читал. Ему хотелось бы в настоящий город. Весь мир божий для здешних жителей начинался в верховьях Амура и тянулся до Николаевска, на три с половиной тысячи верст, словно там, где нет реки, не было совсем и жизни. Но Василий знал: как ни велик Амур, не весь мир поместился на его берегах. Он помнил, как шли через Сибирь.

Теперь говорят, хорошим городом будет Владивосток.

Василию хотелось бы поехать туда. Во Владивосток приходят корабли со всего света, там причалы в бухте, а не на реке, как в Николаевске.

Хиреет наш городок! Морской и военный порт перевели, перевели и губернаторство вместе со всеми чиновниками, с их женами и с модными магазинами в новый город – Хабаровку. Василий и там бывал. Совсем недавно, когда шел с отцом на пароходе из Благовещенска.

Он охотно махнул бы куда-нибудь подальше. Особенно теперь после того, что произошло. Он решил, что отработает отцу, разобьется до весны в лепешку, но достроит школу. Будет сам пилить доски продольной пилой, с пильщиком-китайцем, который нанят на общественную работу по совету Сашки. Отец – как хочет! Может, он пойдет на прииск, а может, нет. Неизвестно, что ему вздумается. Он что-то держит в уме. Васька решил идти и мыть во что бы то ни стало. «Если бы мне столько золота, сколько осенью привез отец. Может, отец отпустит на заработки, можно будет наняться к кому-нибудь. У Бердышова теперь свои магазины во всех городах, свои прииски золотые, машины… Выучить бы машину. Любого парня из Уральского Иван возьмет к себе».

Там, где Иван когда-то продулся в пух и прах, играя в карты с контрабандистами, в Хабаровске, в слободке при военном посту, теперь строится город. Под сопкой, на которой стоит в саду дом генерал-губернатора Приамурского края, у самой воды белеют новеньким тесом склады Ивана Бердышова, крытые американским железом. При складах – свой причал, подходят баржи, идущие самосплавом или под парусом, и пароходы.

Бросать Амур Василий не собирается, но посмотреть божий свет надо бы. А пока не женишься, и отец, пожалуй, не отпустит.

Дуня сильно растревожила парня, и он никак не мог успокоиться. В Николаевске товарищи позвали его к японкам. Василию как-то не хотелось туда идти, жаль было развеять то светлое, что еще сохранилось в душе.

А товарищей тянуло к японкам. И он, наслушавшись их рассказов, пошел. За последние годы японцы покупали рыбу в лимане и на побережье. Шхуны их уходили на зиму. В городе оставались немногочисленные торговцы.

У японок в доме золотые ширмы. Девицы ласковые. Васька заходил разок-другой, пил там из маленьких чашечек сакэ, японка большим веером, величиной с помело, обмахивала его в это время, стоя рядом.

Василий помнил рассказы Сашки про жизнь в Китае. Где только не бывал Сашка! В Шанхае работал он на англичан. Но почему он оттуда убрался в такую даль, Васька так и не знал до сих пор. Но брат есть брат, хоть и названый. Отец знал, что делал, когда усыновлял. Отец, наверное, все знает.

Васька хотел жениться, но никто ему больше не нравился. Даже японки. А они хороши, шажочками бегают маленькими, играют глазками и веером, волосы черные-черные, блестят, сами подрумянены, наверное, не очень молодые. Санка Барабанов бывал у китаянок и бывал у японок. Ему нравятся японки. Вот и чайные домики завелись в нашей пурге.

Японцы целый день топят печки. В комнатах у них бумажные цветы: розовая вишня, хризантемы… А Дуня милей.

Дорога вдруг оборвалась. Исчезла наезженная колея и следы копыт на снегу. Вдруг ничего не стало, словно как ехали люди на конях, так и вознеслись вместе с санями на воздух. Дальше был сплошной сугроб. «Может, это задулина такая. А за ней – опять дорога».

Василий перебрел через снежный гребень. Сугроб был крепок. Видно, стояли недавно теплые дни и под верхней порошей настыл наст. Тут и на распряженном коне не проедешь. Настом ему ноги перерубит. Конца заносам нет. Дело необъяснимое. След был свежий, и его не стало.

В таких случаях гольды говорят: «Кто-то ехал, а летающий человек его схватил и унес…»

Ваську мороз подрал по коже. Он помнил, что с этой протоки должны быть видны горы, а их нет. «Проигрался!»

Вдруг прямо напротив себя он увидел дымок на острове. Он повернул лошадей и вскоре нашел тропу, ведущую туда.

«Кто тут живет?» – подумал он.

На высоком берегу стояла бревенчатая изба. Чувствуя, что близок отдых, Вася ударил по коням и подкатил под окна. Из трубы шел дым. Никто не выходил.

Он постучал в дверь.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Я сбился с дороги, – робко сказал Василий. – Дозвольте остановиться до утра и коней кормить.

Никто не ответил.

– Я вам заплачу.

– Нет, у нас нельзя, – ответил тот же голос, но, как показалось Ваське, стал он повеселей. – Поезжайте по дороге, тут недалеко деревня Утес. Там ночуйте.

– Да я не доберусь засветло. Даже не знаю, где я. А нынче без луны и следов не увидишь.

– Езжайте своей дорогой, – отвечал голос из-за двери.

Василий сошел с крыльца и прыгнул в кошевку. Ему не хотелось больше никаких разговоров с женщинами. Он и сейчас не желал рассеивать своих настроений. В маленьком окне словно мелькнуло что-то. Когда Васька отъехал, сзади раздался крик.

Он оглянулся и осадил коней. Очень молоденькая девушка в платке и в незастегнутом полушубке по колее бежала за ним следом. Она с разбега села в сани.

– Я покажу поворот. Гоните быстрей! – сказала она.

Кони поскакали. Ваське вдруг захотелось похвастаться своими лошадьми, показать, каковы они на всем скаку.

Как бы не обращая внимания на соседку, он встал и, глядя только на лошадей, помчал их…

– Потише, потише! – сказала девица, приподымаясь и постукивая его в плечо. – Вот и поворот! Что это вы так мчитесь, словно украли меня? – Она хихикнула и спрыгнула на снег.

Она глядела ему в глаза. У нее были белые брови и чистые глаза, в этот миг нежные и насмешливые, словно она приметила что-то необычайное в парне.

– А как же вы? – спросил Василий.

– А я пешком.

– Спасибо вам.

– Не на чем! Счастливого пути.

Она поклонилась. Василий отъехал медленно. Он оглянулся. Она убегала быстро, как горная кабарга, временами подскакивала, словно в пляске, разводила руками, и Ваське вдруг показалось, что у нее так же радостно на душе, как вдруг стало у пего.

– Э-эх! – Он хлестнул коней. Ему тоже захотелось соскочить с саней и запрыгать, как в пляске, и помчаться по дороге, как на крыльях, и мечтать, и хватать мороз ртом.

«А может, мне вернуться? Куда я теперь поеду? Я же не знаю ничего. Нет дороги, вечереет. Кони сами довезут… Вернуться? Нет!» – сказал себе Василий.

… Через неделю, проиграв ямщикам много денег и крепко выпив с ними на прощанье, Вася вернулся с похмелья домой и заявил, что как только пройдет лед, он отправится на прииск.

– Я был вблизи той речки, где ты золото открыл, – сказал он отцу.

На берегу стояла новая изба Ильи. На дальнем конце виднелся сруб школы.

Доски на крышу пришлось пилить Василию с китайцем.

– Васька, ты куда спешишь? – спрашивал отец,. – Пилишь неровно. О чем ты все думаешь?

За обедом мать спросила:

– Ты что к Илье не зайдешь?

Василий молчал.

– А Бормотовы справляли новоселье? – вдруг спросил он.

– А ты соскучился? – отозвалась от печи Таня.

Василий покраснел. Он не заметил, когда входил, что она там.

В сенях Татьяна шепотом сказала ему:

– Зайди со мной вроде невзначай. А то нехорошо, все заметят.

Василий знал, что зайти придется. Знал он также, что не дело любить чужую жену, да еще думать о ней и обманывать товарища. Он желал, чтобы поскорей пришла весна, чтобы добраться на прииск.