Текст книги "Звездопад"

Автор книги: Николай Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

И в довершение своей тирады Ахматов схватил нас с Сережкой за руки и повел за собой, подавив последнее сопротивление, а Геннадий подхватил Бугрима, который нес бутылки.

***

Мы пришли в модуль к танкистам, где я оказался впервые за год службы, как-то не доводилось тут бывать. Довольно уютная комната комбата была перегорожена тремя шкафами и делилась на две части. В одной пили, а в другой спали. Там, где спали, храпел уже «готовый» замполит, а за столом сидел командир роты Скворцов и какая-то брюнетка. Довольно симпатичная, стройная девушка, правда, после стольких рюмок симпатичной показалась бы, наверное, любая.

– Знакомьтесь, мужики, это Элеонора, если кто не знаком, а это наши славные пехотинцы…

– А я их всех знаю, кроме вот этого лейтенанта, – ткнула она в меня пальцем.

– О, это замполит первой роты Ростовцев. Сейчас мы будем обмывать его орден. Правильно я говорю? Ты ведь сегодня виновник торжества? – больше утвердительно, чем вопросительно произнес комбат.

– Ага, – кивнул я головой и уставился на девушку.

– Наливать – наливай, а на деваху мою не глазей, а то еще одну дырку в ней просверлишь, – громко рассмеялся комбат и похлопал меня по плечу.

– Разливай по бокалам полнее, не стесняйся. Тут все свои! Ик – ик… – пьяно заикал начальник штаба, сел за стол и отключился со стаканом в руке.

Оказывается, он все это время бродил на автопилоте. Делать нечего, я понял, что от танкистов отделаться «малой кровью» не получится и живыми они нас к своим уже не выпустят. Я быстро разлил коньяк по хрустальным французским стаканам, а затем Роман произнес:

– За братство по оружию, за пехоту, которой тут достается больше всех, ну и за тебя, замполит. До дна!

– Пей, пей до дна, до дна, – принялся подбадривать меня Скворцов, пресекая мою попытку не допить.

– Не оставляй зло, посуда должна быть пустой, а то не видать тебе больше наград!

– и Ахматов ладонью прижал стакан за донышко к моим губам.

– Роман, постой, уже в глотку не лезет!

– я поперхнулся и закашлял.

– Нэ лизэ! Ты как в анекдоте про парубка в першую брачную ночь, – усмехнулся Бугрим.

– Рассказывай, – распорядился Роман.

– Парубок женился, а шо з молодой жинкой делать, не знает, – начал рассказ Виктор. – Приходит к папане и говорит: «Тату шо з ней робить и как?» Отец отвечает: «Сынку все будэ нормально. Погладь невесту, поцелуй, и пойдет как по маслу». Проходит час, прибегает сынок, весь взъерошенный и перепуганный: «Тату шо робыть – нэ лизэ ну ни як!» Отец его успокаивает: «Не волнуйся, кажи, щоб помогла!» Проходит еще час. Вновь сын примчался и будит отца: «Ой тату, нэ лизэ, ну никак! Отец опять успокаивает: пойди в сени там крынка пятилитровая со сметаной, возьми с собой помакнешь – поможет». Парубок убег, еще через час возвращается, потный, усталый, и с порога орет благим матом: «Батька не лизэ, ну ни как нэ лизэ!» Отец удивленно спрашивает: «И со сметанкой?» – «Ни тату, в крынку к сметанке ни как нэ лизе!» Ха-ха-ха! Так и ты – не лезет! Как это коньяк не лезет! Сделай над собой усилие, постарайся!

– Ха-ха-ха, – засмеялись те из сидящих за столом, кто еще немного соображал.

– Второй тост – за милых дам! Пусть они среди нас в единственном экземпляре, но зато каком!

– произнес комбат второй тост на правах хозяина и старшего.

– Предлагаю выпить за друзей танкистов!

– произнес Бугрим и взялся за очередную бутылку.

– П-попрошу помедленнее, – вымолвил я чуть слышно, выпил, и комната поплыла перед глазами.

– Эх, совсем еще зеленый! Нужно Василию Ивановичу сказать, чтоб тренировал!

– услышал я сквозь густую пелену алкоголя, окутавшего мозг, голос Романа и отключился на полчасика.

***

По истечении пары часов, когда время перевалило далеко за полночь, мы все довольно крепко набрались. Я давно очнулся и возобновил участие в торжестве. Вернее меня насильно разбудили и заставили продолжить. Музыка орала во всю мощь, Скворцов размахивал саблей, комбат обнимал и целовал девицу, остальные танкисты спали, сидя за столом, а мы втроем спорили до хрипоты, почему подорвался Сережка: из-за глупости, судьба такая или просто несчастный случай.

Вдруг Элька вырвалась из рук комбата и, смахнув пустую посуду со стола, вскочила на него и зашлась в энергичном танце, при этом медленно раздеваясь. Вначале в угол комнаты полетела футболка, затем юбка. Когда очередь дошла до бюстгальтера, комбат заорал:

– Все, стоп! Пьянка окончена! Пошли все по домам! Элеонора, не смей снимать трусы! Выключите кто-нибудь эту проклятую музыку! рявкнул комбат и стащил за руку с «подиума» девицу, стягивающую с себя трусы. – Элька марш в койку!

– Не умер бы комбат от перенапряжения, загоняет она его, – сказал я, смеясь, на выходе из комнаты.

– Не загоняет, он во всем меру знает, – ответил Женька Скворцов, и мы разбрелись по своим «берлогам».

***

Первые лучи солнца (а может, и не первые), пробившиеся сквозь фольгу светомаскировки, ударили в глаза и бесцеремонно разбудили. Эта фольга не очень хорошо держит свет, все же когда-то она была мешками для упаковки трупов, а потом переместилась на окна. Нужно бы новой заменить.

Голова гудела так, как будто ею всю ночь стучали в большой церковный колокол. Во рту творилось что-то ужасное. Все ж трезвость гораздо лучше пьянства, прав Михаил Сергеевич!!! Впервые за год, с момента прощания с дружками-собутыльниками в Теджене, со мной такое. Коньяк-водка, коньяк-водка – гремучая смесь получилась. Рука нащупала стоящую в тумбочке банку «Si-Si». Пж-х-хр! Крышка вскрыта, и освежающий напиток тремя глотками исчез в глубокой, бездонной яме желудка.

Не помогло! Пришлось достать еще и бутылку «Боржоми». Открыв крышку о край тумбочки, я отпил граммов двести и тупо уставился в сторону висевшего на стуле х/б. Над карманом виднелась свежая просверленная дырочка для ордена, но самой «Красной Звезды» там не наблюдалось!

Вот черт! А ведь был орден! Два раза его облизывал вчера. Я, тяжело кряхтя, встал с кровати и поднял валявшиеся на полу брюки. И в карманах было пусто. Помню точно, после тоста я его положил в карман! Выпил с танкистами, достал из стакана и сунул в брюки. Стоп, может быть, в куртке х/б? Нет, после тщательного осмотра всех карманов – ничего.

Пропал! Ни на кровати, ни под кроватью, ни под стулом, ни в тумбочке, ни за тумбочкой, ни в туфлях. Нет нигде. Что ж, пойдем, напрягая память, мысленно от кровати к комнате комбата, хотя я шел на автопилоте, но путь возвращения помню более-менее отчетливо.

С огромным трудом передвигая ноги, добрался до умывальника и устроил себе холодный душ из перевернутого крана для мытья ног. Прохладная вода привела в чувство, но не восстановила душевного равновесия. А еще и тревога за пропажу била молотом по мозгам.

Потерять правительственную награду всего через два месяца после вручения – это ЧП. Жалко потерять «Звездочку», да и скандал вероятен. Твою мать!

Выйдя из общежития, я грустно побрел к танкистам, глядя под ноги, в надежде, что где-нибудь между камней блеснет ярко-красный металлический предмет. Нет, не повезло, не нашел. Комната Ахматова оказалась запертой на замок изнутри, за дверью тишина. На мой стук никто не откликнулся. Я двинулся в столовую, чтобы разыскать Романа, но он вдруг сам окликнул меня. Оглянувшись, я увидел его и командира артдивизиона, стоящих на высоком крыльце перед входом в жилое помещение командира полка и его заместителей.

– Ник! Ник! Ростовцев! Иди сюда, родной! Чего грустишь? Ничего не хочешь у меня спросить? – поинтересовался, нахально улыбаясь, комбат.

– Товарищ майор, Роман Романыч, ты его нашел? – обрадовался я.

– Чего его? Кого его? Я нашел ящик коньяка, не меньше, правильно, Володя? – обратился он к артиллеристу.

– Это точно! А что за ящик? – переспросил майор Скрябнев.

– Да понимаешь, приперлась вчера ко мне в комнату пехота, черти ее принесли, нажрались, все перевернули, ордена разбросали и ушли. А я бегай, их разыскивай потом, чтобы находку вернуть! Где справедливость?

– Нет-нет, орден точно тянет на ящик коньяка!

– поддержал Романа Скрябнев.

– Лейтенант, проставляйся.

– Черт, это нечестно! Сам меня накачал, потом всех быстро выгнал, даже деваху вашу не пощупали, а теперь опять приказ – накатывать. Это все оттого, что нас из комнаты экстренно разогнал и завершение стриптиза сорвал!

– запротестовал я.

– Рома, что опять стриптиз?

– ухмыльнулся Скрябнев.

– Ага, снова, никак не отучу, как выпьет, хлебом не корми, дай ей прелестями своими потрясти, – вздохнул Ахматов. – Ну, а ты, Ростовцев, как хочешь, подумай, дело твое. Нет коньяка – нет и ордена!

– И они, засмеявшись и выбросив окурки, пошли на доклад к вернувшемуся из отпуска командиру полка.

– Ладно, хрен с тобой, Роман Романыч, будет коньяк, – крикнул я вслед.

– А куда ты денешься, не комбату же его отдавать? А уж Василий Иванович всыплет тебе по первое число! А если еще и закусь добавишь, так и комбат не узнает. И «Звезду» себе вернешь, да и гульнем еще разок в хорошей компании. Комдив, приглашаем и тебя, правда, Никифор?

– Правда-правда, куда от вас, старых чертей, денешься? – ответил я, радуясь нашедшейся пропаже.

Танкисты отошли в сторону, и я услышал, как Скрябнев сказал:

– Рома, ты смотри нам по тридцать три года, а нас эти лейтенанты в старики записывают. Дожили!

***

«Ну вот, пропажа обнаружена, ящик коньяка – это, конечно, неизбежное зло в этой ситуации», – рассудил я, приводя свои мысли и чувства в порядок. Осталось восстановить желудок и печень, поправить голову. В канцелярии, за столом, уставленном пустыми и полупустыми бутылками «Нарзана» и «Боржоми», а также баночками с лимонадом, восседал в клубах сигаретного дыма Сбитнев.

– А, замполит! Очухался? Ну что, говорят, просрал свой орден?

– Иди к черту, уже нашел! Вот народ, только что-то случится – и сразу весь полк знает! Дай чего-нибудь глотнуть, – попросил я.

Не дожидаясь разрешения, схватил со стола сразу две ополовиненные бутылки минералки и залпом по очереди опустошил их.

– Нет, брат, ты так беде не поможешь. Нужно сто грамм. Только это является живительным эликсиром.

– Есть у тебя что-нибудь? – спросил с надеждой я.

– Откуда, вчера все до капли высосали! И денег нет, ни одного чека. Сплошной облом, вся надежда на тебя.

– И у меня пусто до получки.

– Ладно, так и быть! Вот так всегда, учить вас, молодежь, и выручать приходится, – Володя достал из сейфа фляжку и плеснул по полрюмки себе и мне.

– Вздрогнули!

– воскликнул он и осушил содержимое.

Я скривился от мысли о спиртном, но переборол себя и выпил.

– О-о-о, у-у-у!!!

– выдохнул шумно я воздух и экстренно запил спиртное минеральной водой. – Спирт! Чего ж не сказал заранее, не предупредил?

– А что сам не догадался? Думал, я тебя «Столичной» поить буду? Обыкновенный спиртяга! Ну как? Полегчало? – заботливо посмотрел на меня старший лейтенант.

Я сделал еще два-три вдоха, подумал, послушал себя – что говорит организм и, наконец, пришел к выводу:

– Полегчало!

– Ну, вот и ладненько! Сейчас оформляешь наградные на ордена себе, мне и Бодунову, а также солдатам-сержантам, на кого подали взводные бумаги, и иди, спи… Отдыхай, после обеда заступаешь в наряд помощником дежурного по полку.

– Черт! А кто дежурный?

– Дежурный – Габулов.

– Нервотрепка обеспечена, – вдохнул я.

– Он завалится дрыхнуть на всю ночь, а потом будет бегать спросонья, психовать, орать. Не люблю с ним дежурить. А почему не его помощник замполит Шкурдюк?

– А-а.., ты как не протрезвевший еще не в курсе. Его увезли рано утром с жесточайшей дизентерией. Не повезло парню. Пара месяцев службы – и Серега уже организм посадил инфекциями. А все потому, что трезвенник, еще больше, чем ты. Да, кстати, тебе звание пришло, начальник штаба в дивизии выписку видел, с тебя опять причитается, товарищ старший лейтенант!

– Черт! Опять пить!

***

Дежурство началось со скандала. Габулов забыл выключить на ночь освещение городка, и проходивший мимо штаба Ошуев окрикнул меня из душной дежурки:

– Помощник! Помощник!

– Я, товарищ майор!

– Ростовцев, где дежурный? Почему свет не выключен?

– На территории, по казармам пошел.

– Передай, я его снял с наряда. Доложите Лонгинову, пусть заменит, – распорядился Ошуев и неторопливо пошел на плац.

Я вернулся в дежурку и крикнул никуда не уходившему, дремавшему на топчане капитану:

– Эдуард, тебя Герой только что с наряда снял!

– Что?! Кто?! Меня! За что?

– Ты свет не погасил по периметру. Вон он только что прошел мимо и распорядился.

– Да я его пристрелю, как собаку, – заорал взбешенный осетин и, сшибая стоящие на пути стулья и табуреты, бросился на выход.

– Убью, пристрелю!

– Раздались крики, началась словесная перепалка Габулова с Ошуевым, перемежавшаяся громким матом и визгом капитана.

На эти крики выбежали из здания заместитель начальника штаба, строевик и замполит полка. Они вцепились в Эдуарда, повисли на его руках и плечах, а он бил ногой землю перед начальником штаба, как бык перед тореадором, пыхтел и пытался боднуть его лбом.

Прибежал строевик и бросил мне на стол пистолет и кобуру с ремнем.

– Спрячь в сейф! Ключи у тебя?

– Да, у меня. Сейчас уберу. Там все люди целы? – поинтересовался я удивленный таким поворотом события.

– Почти. Пропагандист прибежал, в глаз получил, да и у меня вот пару пуговиц на х/б оторвали. Сейчас придет ваше батальонное начальство, и кто-нибудь подежурит. А Габулова повели на гауптвахту, успокоиться и одуматься. До утра. Они, черти нерусские, у себя дома землю между своими народами поделить не могут и тут, вспоминая про нее, друг друга ненавидят.

Замполит полка принес и бросил куртку Габулова с оторванными пуговицами и клочьями отодранной материи в борьбе со штабными и принялся материться.

Я отвернулся и молчал, сделал вид, что меня тут нет.

Когда через час все успокоилось, и народ ушел, из темноты внезапно вынырнул Габулов.

– Эдик! Откуда? Ты же на «губе»? – удивился я.

– Ха! Что же, мой взводный стоит начальником караула и меня не выпустит? Я что в тельняшке там буду ночь мерзнуть? Да и деньги с документами в куртке, забрать нужно. А то потеряется что-нибудь.

– Эдуард, и что теперь тебе будет? Что трудно было сдержаться и не бросаться на Ошуева?

– Ты ничего не понимаешь! Сдержаться, ха! Как я его, а? Пусть не задается! Как я орал, а?

– Орел!

– усмехнулся я.

– Ты видел, нет, ты видел, как он от меня побежал?

– Еще бы не побежать, вдруг ты бы, кроме визжания, по нему стрельбу добавил, – съехидничал я.

– Зачем стрелять? Просто хорошо пугнул! Пусть знает, что я его не боюсь! Я плевал на всех этих героев и начальников! Не позволю себя унижать и позорить!

– продолжал петушиться Эдуард.

– Ну и чего добился этим? – спросил я, хмурясь.

– Пусть думают, что я такой дурак! Да, дурак! Мне сейчас психушкой грозили! Пусть обследуют! Еще и справку получу, да домой уеду. Разве мне что-то будет? Ни хрена не будет! Чихал я на всех!

– Габулов с шумом хлопнул дверью и удалился в темноту.

***

После утреннего развода в полку началось подведение итогов последней операции. Столь масштабные боевые действия были оценены высшим командованием положительно, потери были, но небольшие, и успехи тоже имелись. Теперь сыпались награды и поощрения на нас, участников этой эпопеи.

Начальник штаба полка доложил о ходе операции, замполит полка оценил моральное состояние личного состава, зампотех внес ложку дегтя в бочку меда, констатируя факты о разбитой технике, и, наконец, слово взял «кэп».

– Товарищи офицеры! Я получил подробную картину боевых действий и остался доволен результатами работы полка. По итогам этой операции к орденам и медалям представляем более ста пятидесяти человек! И это хорошо! А то тут создалась занятная ситуация. Командование дивизии получило распоряжение представить одного офицера к званию Героя Советского Союза. Дивизия отдала представление нам, как лучшему полку соединения!

В зале раздались оживленные и одобрительные возгласы.

– Мы с управлением посоветовались и решили, что награду получит офицер из первого мотострелкового батальона. Они это заслужили. Образцовый батальон, да и самый боевой, рейдовый. Офицер должен быть из звена – командир роты или его заместитель!

Сидящие рядом друг с другом Сбитнев и Жилин, а также минометчик Степушкин дружно переглянулись – Обязательно, имеющий орден!

– продолжил «Иван Грозный» Все посмотрели на Женьку Жилина и Луку, дремавшего рядом с ним и положившего голову на плечо командира.

– И последнее условие: служба около года или чуть более в Афгане. То есть, чтобы награду получил в полку и служил тут еще год!

По залу прошел вздох разочарования. Такой кандидатуры не находилось.

– Год службы в полку – главнейшее условие!

– Таких у нас никого нет. За исключением заменщиков: Жилина и Луковкина, – выкрикнул начальник штаба батальона.

– Товарищ майор, встаньте! Вы человек новый, Степанков, людей, я смотрю, еще не изучили и положение дел ни хрена не знаете, обстановкой не владеете! Не владеете обстановкой! Я ничего не имею против Жилина и Луковкина, но ребята через неделю уже в Союзе! В батальоне есть еще два орденоносца, которым осталось служить по году! Острогин и Ростовцев!

– А-а-а, – пронеслось по клубу.

– Вот из них и определили кандидатуру! Острогин – взводный, можно, конечно, назначить заместителем командира роты, но нужно время, поэтому его кандидатура отпадает. Остается Ростовцев. Возражений ни у кого нет? Мы вчера с заместителями обсуждали этот нелегкий выбор. Достойных – много! Начальник штаба и замполит полка его поддержали. Была кандидатура от разведки, но они пусть вначале с насильниками и мародерами разберутся! Кто что возразит? Ростовцев участвовал за год во всех операциях, ни одной не пропустил, награжден, за замполита батальона неоднократно работал…

– Я хочу возразить, товарищ полковник, – начал возмущаться Ломако, – очень уж он горяч и болтлив. Комиссия была перед боевыми, а он заявил проверяющим, что баня не работает и паек плохой…

– А, что баня еще не работает? – взъярился командир полка. – Твою мать! Сколько это будет продолжаться? Зайдите ко мне в кабинет после совещания.

По залу пронесся дружный хохот, и зам, по тылу, густо покраснев, сел обратно на стул.

– Кто еще имеет возражения? Только по существу, по делу. Лично мне он нравится, я его кандидатуру и предложил, – закончил выступление Филатов. – Дело серьезное! Выводим человека на высокую «орбиту», перед ним открываются большие перспективы!

Возражений не поступило, а наоборот, дружно поддержал комбат – танкист Ахматов и саперы. Артюхин и Лонгинов, соглашаясь, кивали головами.

– И в последнем рейде не подкачал, умело действовал! Верно? Ну, вот на этом и порешили! Будем растить героев из своих рядов! Наград отличившимся офицерам и прапорщикам, сержантам и солдатам не жалеть, заслужили, завалить наградными листами строевую часть, пусть работают! X.., знает что! В лучшем воюющем батальоне всего пятеро награжденных офицеров, включая комбата! Безобразие и свинство! Я и сам долю вины с себя не снимаю! Железа не жалеть, награждать! Строевик! Если своевременно представления оформляться и отправляться не будут, порублю твой конец на пятаки и по плацу разбросаю!

– рявкнул Иван Васильевич.

– А что я, при чем тут строевая? – попытался возразить Боченкин.

– Сами вовремя не пишут, задерживают, ошибки допускают, да и в наградном отделе каждый месяц новые требования. То им трофеи нужны, то спасение командира или подчиненного, то малое число боевых операций не устраивает, то количество уничтоженных «духов». А то наоборот, никого не убивать, а оказывать помощь в восстановлении дорог и школ. Да сроки прохождения по времени ужесточили – на третий день после боевых отправить из полка на пятый из дивизии в армию, не успели – возврат! Дурдом! А я во всем виноват! Первая рота! Вы почему вовремя не оформили бумаги на отличившихся?

– Все сделано еще вчера и лежит у вас в папке!

– возразил Сбитнев.

– Не видел, – ответил Боченкин, но был прерван командиром:

– Так глаза протри или протрезвей! Разберись в своем хозяйстве! Закончили пререкания! Свободны!

Зал дружно громыхнул смехом, офицеров уже достала длительная канцелярская канитель и бесконечные возвраты представлений на награды.

Я мужественно боролся с обволакивающей дремой в душной перегретой дежурке, сидя за пультом. В штабе стояла мертвая тишина, только часовой в теплом парадном мундире у Боевого знамени тяжело вздыхал и переминался с ноги на ногу. Плюс пятьдесят, и два часа стоять с автоматом в парадке – это тяжелейшая пытка.

– Привет, герой!

– поздоровался со мной зашедший с совещания Роман Романыч.

– Привет, – ответил я сонно. – Закончилось совещание?

– Закончилось, закончилось. Ты про ящичек-то не забудь. Долг – дело чести офицера! И еще одну бутылочку добавь по сегодняшнему событию!

– и он, улыбаясь, направился в строевую.

– Какому событию? – переспросил я, не поняв намека, но ответа не получил.

Следом вошли еще офицеры и как-то странно посмотрели на меня, проходя мимо и ухмыльнулись.

– Здорово, Никифор! Как жизнь? С тебя причитается! Герой!

– ласково заворковал, появившийся Мелещенко, но, увидев подходящего к штабу Артюхина и Мусалиева, скрылся за дверью парткома.

– Поздравляю! Молодец! Повезло тебе, чертяка!

– крепко пожал мне руку замполит батальона.

– С чем повезло? С дежурством, что не сняли за компанию с Габуловым? С представлением ко второму ордену? Что тут особенного, половина батальона в списках, да только получат один или два человека. Со званием? Ну и что не сегодня так завтра, рано или поздно, никуда не делось бы, – лениво возразил я и широко зевнул.

– Ну ты дятел! Чудак-человек! Ты о чем говоришь-то? Кто все-то? Что получат? – и он покрутил указательным пальцем у виска.

– Что-что… Старлейские звездочки все лейтенанты получат. Просто мне первому, потому что прибыл на неделю раньше, – ответил я.

– Тебе, балда, Героя дают! По крайней мере, оформляют, – рявкнул возмущенный моим равнодушием Юрий и пошел по коридору.

Я чуть не упал от неожиданности со стула после этих слов и предпринял попытку сообразить, о чем идет речь. Что за глупые шуточки! Но тут с большой тетрадью – «гроссбухом» появился Сбитнев и заорал:

– Открывай дежурку, сейчас будем твою биографию описывать, придумывать несметные подвиги и восстанавливать в подробностях боевой ратный путь! Родина должна знать своих героев, а герои не забывать друзей-товарищей и полнее наливать!

– Вовка! О чем весь этот базар? Ты уже четвертый несешь какую-то околесицу! Объясни толком, что мне дают, куда посылают, зачем?

– Как чего? Мы из тебя Героя делаем!

– Героя репортажа? Книги, статьи, телепередачи, фельетона?

– Советского Союза! Разнарядка пала на тебя. Посудили, порядили, и вышло, что ты – самая подходящая кандидатура, – хмыкнул Володя. – Ну давай рассказывай свою историю, биографию уточняй. Мороки теперь с тобой не оберешься до самого выхода на войну. Да, совсем запамятовал! Про отпуск забудь и пока не мечтай. Останешься до особого распоряжения командования! Сегодня срочно материалы на тебя будут печатать, а завтра в штаб дивизии нарочным повезут! Ветишина отправляю. А ты деньги экономь, а то не хватит на всех. Каждый день будешь поить, угощать, это ведь событие, в батальоне за всю историю никому героя не давали. Ох, погуляем!

– Меня Героем Советского Союза!!!

– Тебя, тебя, – ухмыльнулся Володя.

– Какое покутим! Завтра разберутся, одумаются. Не бывало еще на этой войне, чтоб живому-здоровому замполиту Героя вручали. Только посмертно, для этого нужно гранатой себя вместе с «духами» подорвать!

– Посмертно двоих наградили! Если понадобится третий случай, в моем лице, то я пас! Не хочу!

– Понадобишься покойником – никто и не спросит! Чудак, тебя живым хотят видеть и пропагандировать. Лично я думаю, начальство ошиблось. На партийную икону ты не тянешь. Оппортунист, одним словом! Святости в тебе мало, ну какой ты к черту пример для подражания?

– А ты пример? – обиделся я на эти слова друга.

– Нет, но меня и не возвышают! Ты начальству, кстати, в Афгане еще не менее года нужен. Условие такое поставлено. Увеличивается шанс стать покойником! Хотели бы живого и здорового – награждали бы Суркова. Он не сегодня-завтра в Союз уедет! Гады! Опять хотят потенциального смертника!

Мы посмеялись над этой грустной шуткой, и Володя распорядился:

– Быстрее сдавай наряд и возвращайся в лоно коллектива, будем весь вечер писать о тебе!

***

В канцелярии за столом сидели Сбитнев и Острогин. Оба трезвые и озабоченные, перед ними с ворохом бумаг в руках стоял писарь, сержант Фадеев.

– Работай, Фадеев, ночью трудись, заглаживай вину!

– проговорил командир и выставил его за дверь.

– Что случилось? – спросил я.

– Да вот, гнусяра, у старшины коробку со сгущенкой перед рейдом увел, будто бы я приказал взять! А старшина возьми да переспроси у меня: для чего. Все и раскрылось! Сученок! Сгною писаниной и по нарядам! Садись, по пятьдесят грамм спиртика хлопнем по твоему торжественному случаю! Угощаю.

Володя вынул из заветной железной шкатулки знакомую фляжку, и мы выпили, крякнув и закусив огурчиками. Немного помолчали, потом Володя сказал:

– В принципе правильно, что тебе. Пашешь, дай боже другим, и все без передышки. Наша рота лучшая в полку, а может, и в дивизии. Не Грымову же давать Героя. Как вариант мог быть Острогин, но должность не та. Я большую часть срока в госпиталях провалялся, поэтому все верно, и не смущайся! Они тебе аванс всучили в виде Золотой Звездочки, а теперь пахать на тебе будут!

Это как наживка. Теперь ты, словно последний дурак, будешь стремиться подтвердить, что их выбор был верным и станешь еще больше лезть во все дыры, совать башку в самое пекло. Знаю я тебя! И шею, в конце концов, точно свернешь! Выслушай совета старого воина, и Острога к нему присоединится: плюнь на всех, не бери на себя много лишнего, чего не потянуть, не воюй за себя и того парня. Выбрали, выдвинули, скажи им мысленно спасибо и служи как служил. Нормально же служил и воевал. А иначе и правда будет третий посмертный Герой – замполит! Из ваших политруков ведь только двое было героями?

– Даже трое – посмертно, один из них замполит полка.

– Во как мужика угораздило. Но однако, бывает, и генералы погибают! Но реже, – усмехнулся ротный.

– Маршалы еще реже, – вставил фразу Сергей.

– Точно. Так что постарайся остаться живым! Живым героем. Будь добр, не выпендриваться, не лезть на рожон, а то героизм попрет через край, вовремя не остановят, без башки останешься! Начнешь рвать себя, наломаешь дров, и еще кого-нибудь, загубишь! В общем, дыши ровно, не напрягайся. Я мыслю так: тебе тут «коптиться» под Афганским солнцем еще года полтора! Если наградят, то назначат как Ошуева на вышестоящую должность, и полгодика, как и он, переслужишь.

– Ни х.., себе перспективочку дальнейшей службы нарисовал!

– охнул я.

– А ты как хотел! За все нужно платить! Обязательно! Особенно в нашей Совдепии. Будет чудо, если ты не сгоришь в огне войны, они тебя невольно уже подтолкнули. Жалко, что выбрали тебя, не сумеешь ты правильно распорядиться выпавшей удачей. Карьеру ты не сделаешь: подлости и наглости у тебя мало, – задумчиво произнес Сбитнев.

– А может, я попробую и получится?

– Нет, не выйдет! У тебя глаза не подлые, а чтобы карьеру сделать, нужно гнуться, гнуться и еще раз гнуться, как завещал великий Ленин! Каждый день жопы начальству лизать и не просто лизать, а вылизывать! А ты все умничаешь, Ник, пререкаешься. Твой максимум – это батальон, и желательно успеть получить его здесь на войне. В Союзе могут и не дать. Ну а если в академию проскочишь, то по ошибке ЦК, а полк получишь, но не удержишься в нем долго. Ордена утонуть не дадут, но и толкать вперед не будут! В вашей политконторе жесткий естественный отбор идет, на самом верху – одни мерзавцы и негодяи. А они могут выращивать только себе подобных! На уровне дивизии уже в основном придурки, а в армии, округе – законченные негодяи! Впрочем, это не только в вашей политической конторе, а во всей Советской армии, по всей стране. Страна рабов! Но в твоей организации, это зоологическая особенность, плодить подлецов!

– А ты-то как бы распорядился таким счастливым случаем? – спросил я командира.

– Я бы, получив звездочку золотую, не снимал ее ни с кителя, ни с рубашки, ни с майки! И ни одна чувиха не смогла бы мне ни в чем отказать!

– мечтательно улыбнулся Володя.

– А может, я тоже попробую? – хмыкнул я.

– Для этого нужна искра божья, талант! А ты не ловелас, не орел, словом. Романтик ты, идеалист и балбес, в хорошем значении этих слов. Но попробовать можешь, отчего бы и нет, – улыбнулся Володя.

По прошествию пары часов допроса по биографии он отправил меня отдыхать.

***

Я задумчиво брел по ночному темному полку в свою комнату, чтобы упасть на койку, привести в порядок перепутавшиеся мысли. Звезды как всегда подмигивали мне сверху. Что-то там, на небесах, запуталось, и карта легла очень даже занимательно. Боги «бросили камни» и удача выпала мне. Орден, звание, герой!… Это уже даже не звездный дождик, а какой-то звездный ливень! Необходимо теперь, чтобы этот ливень не смыл меня! Главная задача остается прежней – постараться вернуться живым! Это – важнейшая награда на войне. И нужно добиться ее. Что ж, постараемся!

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ