Текст книги "Жаркое лето 1953 года в Германии"
Автор книги: Николай Платошкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
Но вдруг в начале мая Аденауэр узнал, что американцы решили вырвать у СССР дипломатическую инициативу и предложить скорейшую встречу в Берлине представителей четырех Верховных комиссаров для обсуждения вопроса общегерманских выборов[121]121
Ibid. S. 920–921.
[Закрыть]. Аденауэр никак не ожидал, что его пропагандистская демагогия вокруг «свободного волеизъявления немцев» приведет к таким опасным для него результатам. Правда, американцы говорили, что хотят только разоблачить лицемерие русских и тем самым воздействовать на французское общественное мнение в преддверии подписания договора о ЕОС. Тем не менее, неожиданная ретивость американцев заставила Аденауэра провести несколько бессонных ночей: его опять мучил «кошмар Потсдама». Ведь пытались же уже «пригвоздить» Москву на теме свободных выборов, а оказалось, что русские готовы обсуждать их проведение. А что же будет, если они согласятся на международный контроль выборов в ходе четырехсторонней встречи? Тогда отступать уже будет некуда.
А тут еще последовал тревожный сигнал из Парижа. Президент Французской республики В. Ориоль заявил 11 апреля, что опасения русских относительно ремилитаризации Германии вполне понятны и их вторая нота не является чистой пропагандой. Выборы в Германии не обязательно должны контролироваться ООН, но зато войска ООН могут быть размещены на границах будущей единой Германии, чтобы защитить ее нейтралитет. Ориоль не исключил, что Советский Союз может быть приглашен стать полноправным членом европейских военно-политических структур[122]122
Steininger R. Eine vertane Chance… S. 83–85.
[Закрыть]. Конечно, французский президент времен Четвертой республики был фигурой, в основном, репрезентативной, но его рассуждения стали для Аденауэра сигналом тревоги. Однако, к счастью для канцлера, забеспокоились и в Вашингтоне. В конце концов Аденауэру удалось уговорить американцев отказаться от игры с огнем, и ответная западная нота 13 мая 1952 года фактически отвергла идею четырехсторонних переговоров, требуя от СССР новых уточнений по проведению выборов. В Москве справедливо оценили западную ноту как несерьезную: Советскому Союзу предлагали фактически сдать ГДР, не предлагая взамен ничего. Аденауэр писал в мемуарах, что нота заслужила «аплодисменты» с его стороны.
Вскоре Сталин и весь мир узнали, что настоящий ответ Запада на мирное наступление СССР весной 1952 года был совсем другим, а нота от 13 мая была призвана лишь потянуть время. Дело в том, что 9 мая (как и требовали американцы) был, наконец, парафирован договор о ЕОС. Аденауэр до конца апреля вообще не информировал свое правительство и бундестаг о содержании обоих договоров. Но в конце апреля он вынужден был показать их Генриху фон Брентано, который курировал во фракции ХДС/ХСС вопросы внешней политики. Хотя фон Брентано считался сторонником канцлера, он был потрясен содержанием Общего договора. Во-первых, статья VIII, п. 3 этого документа (Брентано не знал, что автором данного пассажа является сам Аденауэр) фактически связывала руки будущему общегерманскому правительству, обязывая его взять на себя все международные обязательства ФРГ. А это, в свою очередь, делало воссоединение Германии практически невозможным. Во-вторых, союзники оставляли за собой право снова взять верховную власть в свои руки в случае чрезвычайных обстоятельств. Брентано прямо заявил Аденауэру, что в таком виде договор в бундестаге не пройдет[123]123
Schwarz H.-P. Adenauer… S. 928–929.
[Закрыть].
В те же дни (25 апреля 1952 года) основной партнер ХДС/ХСС по правящей коалиции СвДП образовала в Баден-Вюртемберге коалицию с СДПГ, а не с христианскими демократами. Аденауэр со всей ясностью осознал, что в случае провала Общего договора в бундестаге в Бонне может в одночасье появиться правительство из СДПГ и СвДП во главе с Шумахером. Используя лидера СДПГ как новую «страшилку», Аденауэр попытался побудить западные державы убрать из Общего договора все ограничивающие суверенитет ФРГ пункты и снизить расходы немцев на содержание западных оккупационных войск. Но Верховные комиссары были непоколебимы, так как по-прежнему не доверяли «демократическому перевоспитанию» немцев. Министр финансов ФРГ Шеффер пригрозил подать в отставку, а СвДП официально уведомила канцлера 6 мая 1952 года, что выйдет из коалиции, если Общий договор останется в прежнем виде.
Аденауэр оказался перед самой реальной с 1949 года опасностью полного краха своей политической карьеры. Причем виноваты в этом были коварные русские, смутившие умы населения ФРГ своими нотами. Вице-канцлер от СвДП Блюхер прямо писал Аденауэру, что если в договоре будет содержаться обязательство единой Германии признать все международные обязательства ФРГ, то это «подкрепит советский тезис о том, что этим закрывается любая возможность переговоров о воссоединении Германии»[124]124
Ibid. S. 931.
[Закрыть].
С 10 мая 1952 года в Бонне проходил непрерывный марафон заседаний правительства и руководителей фракций коалиционных партий в бундестаге. Несмотря на все красноречие, Аденауэру не удалось убедить даже своих министров в целесообразности статьи VII. 20 мая канцлер был вынужден капитулировать и согласиться на изъятие упомянутой статьи из Общего договора. Но сторонники воссоединения Германии рано праздновали победу. По просьбе Аденауэра в «обработку» строптивых депутатов включился прилетевший в Бонн на подписание договора госсекретарь США Ачесон. Он встречался с немецкими парламентариями 25 мая 1952 года он заявил, что ликвидация статьи VII будет воспринята в мире как крупнейшая дипломатическая победа СССР, а этого допустить никак нельзя. Но он, Ачесон, привез с собой новую компромиссную формулировку злосчастной статьи: три державы согласны распространить на единую Германию положения Общего договора и договора о ЕОС, если сама единая Германия примет на себя эти обязательства. Если же не все державы-участницы обоих договоров согласятся на это, то ФРГ все равно обязуется не заключать соглашений, противоречащих правам трех западных держав-победительниц, вытекающим из упомянутых договоров. Формулировка была, собственно, еще более кабальной для ФРГ, но спорить с американцами в Бонне не привыкли. Депутаты бундестага бесславно капитулировали, и 26 мая 1952 года Общий договор между ФРГ, Францией, США и Великобританией был подписан в Бонне. На следующий день в Париже был подписан Договор об образовании Европейского оборонительного сообщества.
По этому договору (заключался на 50 лет между Францией, ФРГ, Италией, Бельгией, Голландией и Люксембургом) ФРГ разрешалось иметь собственную армию (хотя и интегрированную в ЕОС) в 12 дивизий. Вся военная группировка ЕОС подчинялась руководству НАТО. США и Великобритания, не будучи членами ЕОС, гарантировали его безопасность.
Оба договора – Общий (официально он назывался «Договор об отношениях между Федеративной Республикой Германией и тремя державами»; Аденауэр, чтобы замаскировать фактически сохранившуюся оккупацию, гордо назвал его «Договором о Германии», подразумевая, что теперь ФРГ наконец обрела суверенитет) и договор о создании ЕОС еще подлежали ратификации во всех странах-участницах.
Таким образом, американцы спасли Аденауэра и похоронили все надежды на скорейшее объединение Германии. Шумахер воскликнул, что те, кто от имени ФРГ подписал оба договора, перестали быть немцами. Для Советского Союза и ГДР встал вопрос: какую же линию теперь стоит проводить в германском вопросе, если были отвергнуты самые радикальные уступки со стороны Москвы и Восточного Берлина?
Глава IV
Социализм против НАТО. ГДР и ФРГ на фоне германского вопроса (май 1952 – март 1953 года)
Считается, что «нотная война» вокруг Германии в 1952 году закончилась поражением СССР и победой Запада. На самом деле проиграла единая Германия, а победили Ульбрихт и Аденауэр. Руководство СЕПГ было весьма напугано «нотой Сталина». Позднее, уже после XX съезда КПСС, Ульбрихт говорил, что эта нота таила в себе большую опасность: «Немецкое рабоче-крестьянское государство» было в начале 1952 года еще слишком слабым и могло не выдержать испытания на прочность, если бы Запад всерьез воспринял советское предложение о заключении мирного договора и объединении Германии. Теперь, в мае 1952 года, после фактической ремилитаризации ФРГ, у СССР просто не оставалось другого выхода, кроме как всемерно укреплять ГДР в качестве противовеса Западной Германии, чтобы не утратить равного с Западом соотношения сил в дипломатической борьбе вокруг Германии. А это было на руку Ульбрихту и его сторонникам, которые давно тяготились тем, что Москва не дает «зеленый свет» строительству в ГДР социализма.
Примечательно, что аналитики в госдепартаменте США и министерстве иностранных дел Великобритании предсказывали, что заведомо неконструктивный ответ Запада на советские инициативы вынудит Москву укрепить ГДР, в том числе путем расширения властных полномочий СЕПГ и создания восточногерманской армии. Впрочем, для подобных прогнозов не требовалось особых провидческих способностей: если создавалась армия в ФРГ, причем интегрированная в ЕОС (а фактически – в НАТО), то СССР подвергал бы свою безопасность большому риску, не отвечая в таком же духе в ГДР.
Еще в конце февраля 1952 года ЦК СЕПГ принял решение созвать вторую конференцию партии. Однако ее тема объявлена не была, так как все зависело от результатов «нотных переговоров» СССР с западными державами. Еще в 1951 году Гротеволь и Пик говорили лидеру Итальянской социалистической партии Пьетро Ненни, что СССР требует от них «больших жертв» и что, возможно, вскоре СЕПГ окажется в единой Германии на том же положении, что и ИСП в Италии (то есть в роли парламентского меньшинства).
Однако уже первая ответная нота западных держав 25 марта 1952 года показала советскому руководству, что никакой серьезной надежды на прорыв в германском вопросе нет (это был совершенно правильный анализ). Лидеры СЕПГ решили приехать в Москву, чтобы на месте выяснить дальнейшие намерения Сталина и «пробить» наконец санкцию на строительство в ГДР полнокровного социализма.
1 и 7 апреля 1952 года Пик, Гротеволь и Ульбрихт встретились в советской столице со Сталиным, которого сопровождали Молотов, Маленков, Микоян и Булганин. Сталин сказал, что шансов создать единую демилитаризованную Германию практически не осталось. Договор по ЕОС практически готов, поэтому ГДР без лишнего шума следует немедленно приступить к укреплению казарменной народной полиции, чтобы в любой момент быть готовыми к развертыванию на ее основе «народной армии» в составе примерно 30 дивизий (то есть 300 тысяч человек, так как советские дивизии были почти в два раза меньше американских и будущих западноевропейских по численности[125]125
Staritz D. Die Gruendung der DDR. Von der sowjetischen Besatzungsherrschaft zum sozialistischen Staat. Muenchen, 1995, S.211.
[Закрыть]). Советский лидер также заявил, что отныне казарменная полиция будет получать современное вооружение из СССР. Чтобы подготовить население ГДР к такому неожиданному повороту дел, предполагалось немедленно свернуть пацифистскую и антимилитаристскую пропаганду. Наоборот, ССНМ, как и советский комсомол, должен был отныне воспитывать молодежь в духе готовности защищать свою родину – ГДР – от внешнего врага. По мнению Сталина, подписание Боннского и Парижского договоров приведет к усилению террористической деятельности Запада против ГДР, поэтому необходимо срочно укрепить демаркационную линию между обоими германскими государствами, превратив ее в нормальную границу[126]126
Ibid.
[Закрыть]. Непосредственно на линии соприкосновения должны были стоять немцы, а во втором эшелоне советские войска.
Делегация СЕПГ была со своей стороны готова обсуждать в Москве эти вопросы и планировала инициировать меры по ограничению и затруднению транспортных коммуникаций Западного Берлина с прилегающей территорией ГДР. Правда, справедливости ради надо сказать, что и Запад готовил подобные шаги (например, рассматривалось прекращение судоходства через английский сектор Западного Берлина, что ставило ГДР в довольно тяжелое положение).
Лидеры СЕПГ получили, наконец, «добро» на начало продвижения к социализму. Однако Сталин советовал не кричать об этом на каждом углу, а проводить политику свершившихся фактов. Например, коллективизацию на селе можно было бы начать, по мнению советского лидера, осенью, не говоря ничего о колхозах и прочих непонятных для немецкого крестьянского уха вещах.
Вернувшись домой, руководители ГДР стали претворять рекомендации Сталина в жизнь, тем более, что они были с ними согласны. 26 мая 1952 года в день подписания Общего договора было опубликовано «Распоряжение о мерах на демаркационной линии между Германской Демократической Республикой и западными оккупационными зонами Германии». Согласно этому документу, МГБ ГДР поручалось принять срочные меры для предотвращения «дальнейшего проникновения диверсантов, шпионов, террористов и вредителей» в ГДР[127]127
Materialien der Enguete-Komission «Aufarbeitung von Geschichte und Folgen der SED-Dikatatur in Deutschland». Bd.IV. Frankfurt/Main, 1999, S.679.
[Закрыть]. Вдоль границы с ФРГ создавалась пятикилометровая особая зона, в которую можно было попасть, только имея специальный пропуск. Первоначально не планировалось перемещать из особой зоны гражданское население в массовом порядке. В приказе по МВД ГДР № 38/52 от 26 мая 1952 года полиции разрешалось выселять из особой зоны иностранцев и лиц без гражданства, лиц, не зарегистрированных по постоянному месту жительства, а также тех, кто совершил уголовные преступления, и имелись основания полагать, что они могут стать рецидивистами. Большой простор для толкования оставляла последняя категория: «лица, которые ввиду их положения в обществе представляют опасность для антифашистско-демократического строя»[128]128
Цит. по: Mitter A., Wolle S. Untergang auf Raten. Unbekannte Kapitel der DDR-Geschichte. Muenchen, 1995, S.30.
[Закрыть]. Списки подлежащих выселению в глубь страны составляли совместно органы криминальной полиции и МГБ. В случае несогласия с выселением разрешалось применять силу, однако к таким мерам прибегать почти не пришлось. У «переселенцев» отбирали удостоверения личности. В отдельных случаях полицейские и сотрудники МГБ вели себя грубо, не давали людям достаточно времени на сбор необходимых вещей. Однако обращает на себя внимание тот факт, что подобные рассказы очевидцев были опубликованы только в ФРГ (там операция МВД и МГБ ГДР получила неофициальное название «Паразиты», которое на все лады использовалось западногерманской прессой). Переселяемых сажали в грузовики, и они переезжали на новое место. Кстати, СКК внимательно следила за этим процессом, обращая особое внимание на то, чтобы переселенцев на новом месте обеспечили жильем и работой.
27 мая 1952 года распоряжением министра государственной безопасности ГДР на границе с ФРГ была введена 10-метровая контрольная полоса и 500-метровый «охранный пояс» в рамках пятикилометровой особой зоны. Демаркационную линию (так еще продолжала называться внутригерманская граница) разрешалось пересекать только через специально созданные КПП и при наличии межзональных пропусков.
В конце акции по переселению выяснилось, что основную массу выселяемых составили частники (трактирщики, ремесленники, богатые крестьяне), активные деятели церковных общин, те, что часто посещал ФРГ и Западный Берлин, те, кто регулярно слушал американскую радиостанцию РИАС (находилась в Западном Берлине), а также бывшие члены НСДАП. В некоторых населенных пунктах, особенно в тех, где на выборах в Народную палату было подано много голосов против единого списка Национального фронта, было выселено до 20 % жителей. Многим удалось перейти в ФРГ, так как стали распространяться слухи, что выселяемых повезут в Сибирь.
Меры ГДР по укреплению межзональной границы были желанным подарком для Аденауэра, которому удалось переключить огонь критики за подписание «кабального» Общего договора с себя на «коммунистических правителей» ГДР. 18 июня 1952 года, выступая в бундестаге, федеральный канцлер резко осудил «массовые депортации» в ГДР, в результате которых в ФРГ прибыли 7500 беженцев[129]129
Materialien der Enguete-Komission… S. 681.
[Закрыть]. Всего, по данным властей ФРГ, было переселено 50 тысяч человек, однако эти цифры были явно завышенными. На самом деле выселенных было чуть более 8 тысяч.
В любом случае в пропагандистском плане победа осталась за Бонном, тем более что государственное агентство новостей ГДР – АДН 18 июня поспешило опровергнуть «клеветнические слухи» о «массовых переселениях»[130]130
Mitter A., Wolle S. Untergang… S.31.
[Закрыть]. Однако уже 26 июля 1952 года ГДР была вынуждена, хотя и косвенно, публично признать сам факт переселения, издав распоряжение об обращении с имуществом выселенных (недвижимость передавалась в пользование госпредприятиям или начавшим формироваться в 1952 году сельскохозяйственным производственным кооперативам).
Следует отметить, что в начале 1950-х годов переселение гражданского населения практиковалось и в ФРГ, когда там развернулось массовое строительство военных баз, полигонов и аэродромов. Другое дело, что переселяемым выплачивалась солидная денежная компенсация, на которую у ГДР просто не было средств. Но одновременно необходимо признать, что при осуществлении выселения из приграничных областей ГДР стал использоваться термин «деклассированные элементы», то есть меры по укреплению границы носили четкий социально-политический характер «очистки» чувствительных районов страны от недостаточно надежных лиц.
Вплоть до начала июня 1952 года ЦК СЕПГ не мог сориентировать своих членов относительно точной повестки дня предстоящей партконференции. Партийные газеты и журналы туманно писали о повышении производительности труда, экономии цемента и прочих неотложных задачах. Но лидеры СЕПГ и сами не знали, какую основную тему предложить делегатам конференции, так как советское руководство не давало окончательного согласия на провозглашение строительства социализма в ГДР. Вплоть до конца мая 1952 года Сталин надеялся (и как было показано выше, у него были для этого серьезные основания), что подписание Общего договора будет сорвано. Иллюзии рассеялись 24 мая.
В этот день СССР направил западным державам ноту, в которой содержалась необычно жесткая критика их позиции в германском вопросе. В документе явно просматривалось раздражение, и Аденауэр счел ее подарком небес. Нападки Москвы на ФРГ и ее западных покровителей серьезно ослабили позиции СДПГ, которая с каждым днем все больше и больше переходила в германском вопросе на нейтралистские позиции. Контраст ноты 24 мая с предыдущими двумя нотами СССР был настолько разительным, что многие в Вашингтоне, Бонне, Лондоне и Париже даже решили, что она была отослана без ведома Сталина. На самом деле ожидать от СССР дальнейших уступок в свете откровенно обструкционистской позиции Запада было бы, по меньшей мере, странно. В госдепартаменте США и так признавали (хотя и не публично), что СССР сделал максимально возможный в тогдашних международных условиях шаг навстречу западной позиции в германском вопросе.
После советской ноты 24 мая уже в начале июня было объявлено о созыве II конференции СЕПГ в Берлине 9–12 июля, а 24 июня ЦК СЕПГ утвердил лозунги, с которыми партии предстояло встречать свой форум. В них впервые говорилось о СЕПГ как авангарде немецкого народа в борьбе за социализм. Но пока это была «самодеятельность». Поэтому 2 июля 1952 года Политбюро ЦК СЕПГ обратилось с письмом к Сталину, в котором просило его утвердить проект отчетного доклада ЦК на партконференции. В проекте констатировалось, что СЕПГ превратилась в марксистско-ленинскую партию и в ГДР созданы все необходимые предпосылки для создания основ социализма (преобладание общественного сектора в экономике, контроль рабочего класса над всеми рычагами государственной власти). Но самой трудной частью письма для СЕПГ был раздел в конце этого документа, в котором делалась попытка объяснить совместимость социализма в ГДР с дальнейшей борьбой за единую демократическую Германию. В письме говорилось, что если СЕПГ открыто заявит о строительстве социализма, то классовое сознание рабочих в Западной Германии и Западном Берлине укрепится, так как они поймут, что в ГДР жить лучше, чем в ФРГ[131]131
Текст письма Политбюро ЦК СЕПГ И. В. Сталину в Staritz D. Gruendung der DDR… S.261–264.
[Закрыть].
Сталин, будучи прагматиком, вряд ли разделял такую весьма оптимистическую трактовку событий, но после фактического отказа Запада от серьезных переговоров он полагал, что попугать его социализмом в ГДР, возможно, будет неплохо. Поэтому 8 июля 1952 года руководство КПСС согласилось с основными положениями письма Политбюро ЦК СЕПГ. С этого момента, собственно, и начался обратный отсчет времени до июньского кризиса ГДР 1953 года, хотя события лета 1952 года не предопределяли его, а лишь создавали потенциал для нарастания недовольства населения ГДР.
Тем не менее, Москва еще надеялась, что Общий договор, а особенно договор о создании ЕОС, не будут ратифицированы, и «окно возможностей» в германском вопросе откроется заново. Поэтому на конференцию СЕПГ не приехала советская партийная делегация, а в приветствии ЦК КПСС ни слова не было о социализме. СЕПГ желали успехов в выполнении «исторической задачи – создании единой, независимой, демократической, миролюбивой Германии…» Здравицы в конце приветствия прославляли «свободный германский народ» (а не народ ГДР) и «великую дружбу народов Советского Союза и Германии». В приветствии констатировались успехи СЕПГ в «деле создания и укрепления подлинно демократического и миролюбивого строя», в котором рабочие, крестьяне и интеллигенция «уверенно идут по новому пути, ведя успешную борьбу за дальнейшее развитие мирной экономики, за подъем культуры и повышение жизненного уровня трудящихся»[132]132
Вторая конференция Социалистической единой партии Германии. 9–12 июля 1952 года. Берлин, 1952 г. С.3–4.
[Закрыть].
Такое послание КПСС могла бы направить и руководству, например, Финляндии. Осторожность Москвы объяснялась тем, что СДПГ начала шумную и резкую по тональности кампанию против ратификации Боннского и Парижского договоров. Заместитель председателя СДПГ и самый вероятный наследник тяжело больного Шумахера Э. Оленхауэр заявил, что в случае прихода к власти (следующие выборы в бундестаг должны были состояться в 1953 году) социал-демократы добьются коренного изменения договоров. По совету Москвы СЕПГ обратилась к СДПГ с предложением совместно бороться против ремилитаризации Германии, но наткнулась на резкий отказ. Объективно говоря, любой союз с СЕПГ в тех условиях только ослабил бы внутриполитические позиции социал-демократов в ФРГ.
Но Ульбрихту этот союз тоже был не особенно нужен. Чем сильнее ФРГ подпадала под влияние США и НАТО, тем более аргументированным становился его курс на форсированное строительство социализма в ГДР. «Форсированное», потому что, как считал Ульбрихт, с 1948 года и так было потеряно много времени из-за бесплодных попыток договориться в Западом о воссоединении Германии. И подписание в конце мая 1952 года «милитаристских договоров», казалось, полностью подтверждало правоту Вальтера Ульбрихта. Именно он становился в этих обстоятельствах первым в тройке руководителей ГДР, оттесняя на задний план президента Пика и премьер-министра Гротеволя. Последовавший после июля 1952-й год даст Ульбрихту практически единоличную власть в ГДР (хотя она никогда не была по объему даже отдаленно сравнимой, например, с властью Сталина над СССР), поэтому настало время познакомиться с этим человеком поближе.
Ульбрихт родился 30 июня 1893 года в семье портного в столице Саксонии Лейпциге и сохранил трудно воспринимаемый многими немцами саксонский диалект до конца своей жизни. Как и Пик, Ульбрихт изучил профессию столяра и еще юношей включился в политическую деятельность, став в 1908 вступил в организацию Социалистической молодежи. В 1911–1912 годах Ульбрихт странствует по Европе, выполняя столярные работы. В те годы он посетил Венецию, Амстердам и Брюссель. В 1912 году молодой столяр вступает в СДПГ. Так же, как и Шумахер, Ульбрихт попал на русский фронт во время Первой мировой войны, но ему повезло больше: он остался цел и впоследствии воевал в Сербии и во Франции. В конце войны его избрали в солдатский совет XIX корпуса, и по возвращении в Германию он принял участие в основании КПГ в 1919 году. В 1924–1925 годы. Ульбрихт учился в Москве по линии Коминтерна, работая одновременно в его Исполкоме. С 1928 по 1933 год был членом фракции КПГ в рейхстаге. С 1929 года Ульбрихт становится членом Политбюро ЦК компартии, а с 1932 года сосредоточивает в своих руках руководство всей оргработой КПГ. После прихода Гитлера к власти Ульбрихта объявляют в розыск, но ему удается продержаться в подполье, пока по решению партии в октябре 1933 года он не эмигрирует в Париж. С 1938 года Ульбрихт живет в Москве, представляя КПГ в Коминтерне. С июня 1941 года бывший столяр активно включается в пропаганду, направленную на разложение вермахта (причем ведет ее не только по радио, но и через громкоговорители на фронте).
В конце апреля 1945 года группа руководящих работников КПГ (известная как «группа Ульбрихта») вылетает из Москвы в Германию для восстановления в освобожденной стране компартии Германии. На III съезде СЕПГ в июле 1950 года Ульбрихт становится генеральным секретарем ЦК и фактически первым человеком в партии.
Ульбрихта часто считают этаким партийным бюрократом без особых творческих проблесков. Его называли «бетонной головой» (сравните с эпитетом Троцкого в адрес Молотова – «каменная задница») и безропотным исполнителем воли СССР в ГДР. На самом деле Ульбрихт был очень начитанным, эрудированным человеком и имел хорошие организаторские способности. Он не пил, не курил и с юных лет отличался фанатической преданностью идеалам социализма. Ульбрихт не был вовсе таким уж нетерпимым к чужому мнению, хотя и отстаивал свою точку зрения жестко, иногда в обидной для собеседника манере. Он не боялся спорить с советскими оккупационными властями. Например, 23 декабря 1946 года во время встречи главноначальствующего СВАГ маршала Соколовского с руководством СЕПГ Ульбрихт критиковал советскую политику «беспорядочного демонтажа» промышленных предприятий, которая очень негативно воспринималась именно в среде рабочих.
Для того чтобы лучше понять поведение Ульбрихта и многих «старых» немецких коммунистов в 1952 году, следует прежде всего осознать, что они видели последнюю возможность наконец-то осуществить построение социализма на немецкой земле после трагических неудач немецкого рабочего движения в XX веке. Сначала казалось, что революция победит в 1918 году, но все закончилось зверским убийством Карла Либкнехта и Розы Люксембург и предательством СДПГ. В 1923 году подготовленное компартией вооруженное восстание провалилось. В 1932 году за коммунистами в Германии шло 6 млн. избирателей, и революционный выход из поразившего страну жесточайшего экономического кризиса казался просто неизбежным. Вместо этого – фашистская диктатура, концлагеря и эмиграция. И опять, как считали почти все коммунисты, виновата была СДПГ, отказавшаяся объявить против Гитлера всеобщую забастовку. И вот теперь, в 1952 году, упускать еще одну благоприятную возможность для осуществления коммунистических идеалов? Это казалось немыслимым, особенно после того, как СДПГ в ФРГ опять предала светлые идеалы социализма. Нет сомнений, что Ульбрихт и большинство коммунистов в СЕПГ действительно видели в социализме сытое и достойное будущее немцев. Теперь, когда СССР разочаровался в Западе, надо было срочно, именно срочно заложить в ГДР основы социализма, пока Кремль опять не вернулся в практическом плане к идее объединенной, миролюбивой, но капиталистической Германии.
Именно поэтому, а не в силу какой-то идейной зашоренности, Ульбрихт и решил превратить II партконференцию в тот рубеж, с которого уже нельзя будет вернуться назад, в капитализм.
Ульбрихт начал отчетный доклад ЦК 9 июля 1952 года с анализа международного положения, которое он, как и Аденауэр, обрисовал исключительно в черно-белых тонах. С одной стороны – лагерь мира и социализма, с другой – находящийся в кризисе Запад, к тому же расколотый на две части – страны-победительницы и побежденные (Западная Германия, Япония и Италия). Вообще, в то время, как советское руководство, так и лидеры стран «народной демократии» очень сильно преувеличивали разногласия в западном мире, и тон в этом неверном анализе задавал Сталин, который как крупный государственный деятель мыслил историческими аналогиями. Ему казалось, что ситуация в Европе в начале 50-х годов очень похожа на послеверсальский миропорядок 20-х годов, что, конечно, было абсолютно не так.
Назвав Аденауэра авантюристом и американским лакеем (его самого в ФРГ в лучшем случае величали «вассалом Москвы»), Ульбрихт сделал несколько нелогичный вывод, что «основой нашей внешней политики является борьба за сохранение мира, за мирный договор с Германией и за восстановление единства Германии на демократической основе»[133]133
Там же, С.15.
[Закрыть]. Это было несомненным реверансом в сторону Москвы, как и утверждение, что общественный строй в единой Германии утвердит избранное путем свободных выборов общегерманское Национальное собрание. Но одновременно Ульбрихт выдвинул лозунг усиления национально-освободительной борьбы в ФРГ против западных оккупантов и «революционного свержения» правительства Аденауэра. Тем самым генеральный секретарь ЦК СЕПГ оказал канцлеру ФРГ большую услугу, так как помог сплотить вокруг него антикоммунистический электорат. А вот для КПГ, которая переняла революционный лозунг, услуга оказалась медвежьей, так как этот лозунг послужил формальной основой для начала процедуры запрета компартии в ФРГ.
Досталось от Ульбрихта и Шумахеру (впрочем, последний тоже никогда не оставался в долгу), хотя наличие разногласий между руководством и рядовыми членами социал-демократической партии в вопросе ремилитаризации («низы» стояли за более радикальную оппозицию Парижскому и Боннскому договорам) было описано в общем верно.
Но с международным положением все было ясно и без конференции СЕПГ. Всех интересовало, каким путем в изменившихся условиях пойдет сама ГДР. Ульбрихт выдвинул три основные задачи:
Подавление сопротивления свергнутых и экспроприированных крупных капиталистов и помещиков; пресечение их попыток восстановления власти капитала.
Организация строительства социализма (бурные аплодисменты 1565 делегатов, причем в массе своей абсолютно искренние) путем сплочения всех трудящихся вокруг рабочего класса.
Создание вооруженных сил Германской Демократической Республики для защиты родины от внешних врагов и для борьбы против империализма[134]134
Там же, С. 43.
[Закрыть].
По первому пункту на конференции много говорили о происках врагов народа, иностранных агентов, вредителей и саботажников. Приводились и конкретные примеры. СЕПГ требовала от своих членов повышения бдительности, объясняя это сталинским постулатом об усилении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Кстати, сам этот постулат, осужденный позднее XX съездом КПСС, был абсолютно верным. Если у крестьян в ходе коллективизации принудительно отбирают собственность, то они, естественно, сопротивляются этому. Если лишают всех гражданских прав «бывших», то те переходят к подпольной борьбе. Ведь в социальном смысле построение социализма означает не что иное, как вытеснение частных предпринимателей из жизни общества. Другое дело, что можно добиваться этого постепенно, путем поступательного укрепления государственного и кооперативного секторов экономики (именно за этот путь формально выступил Ульбрихт), а можно, как в СССР в 1937–38 годы, через высылку, лагеря и расстрелы. Впоследствии мы убедимся, что ГДР едва не рухнула в июне 1953 года именно потому, что СЕПГ решила вытеснить частника экономически, но очень быстро, пока на пути социализма опять не возник германский вопрос. Это была кардинальная ошибка, первопричина июньского 1953 года кризиса в ГДР.
