Текст книги "Черное золото
(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. т. XXIII)"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

АМЕРИКАНСКИЕ ФАШИСТЫ
Повесть с приключениями

1. Жизнь останавливается

Еще за много дней до фактического объявления стачки всем было ясно, что на мирный, спокойный Тауншир – один из центров американской металлургии – надвигается что-то исключительное. На заводах и в рабочих клубах устраивались частые сходки, отдельные рабочие таинственно переглядывались и перешептывались между собой, а в газете «Ред пейпр» – официозе «Индустриальных рабочих мира» – начали ежедневно появляться передовицы, призывающие читателей к решительности и классовой солидарности. Что– то назревало и готовилось.

А причины к этому назреванию были: расцвет американской промышленности кончился, наступала полоса затяжных кризисов. Время высокой заработной платы прошло безвозвратно, расценки снова понизили на 10 %. Это было уже слишком. Рабочие сталелитейного завода направили в правление своих представителей с требованием повышения заработной платы.

Правление отказало. Стоя перед недоступными, наглухо закрытыми дверьми кабинета секретаря, восемь делегатов – членов Союза индустр. рабочих мира – решились немного поворчать и не сразу ушли после решительного ответа.

На следующий день, придя на работу, по обыкновению, в 7 часов утра, все восемь были вызваны в контору и получили там свои расчетные книжки с пожеланием найти место, где им будут платить лучше, чем здесь.

И в 7 1/2 они все стояли на улице, в последний раз созерцая высокие заводские ворота, навсегда закрывшиеся для них.

С этими воротами – это отлично знали выброшенные на улицу – для них закрылись тысячи других заводских ворот на много миль в окружности. Правление сталелитейного завода было пайщиком «Центрального соединенного треста Северной Америки».

Этому тресту принадлежали все заводы и предприятия огромного города с его многочисленным населением. И ни один из этих заводов не захочет взять неблагонадежных субъектов, посмевших нарушить спокойствие своих хозяев. Смерть с голоду или путешествие за несколько сот верст в поисках новой работы – вот что предстояло восьмерым бывшим делегатам!

А в тот же день, несколько часов спустя, на заседании пайщиков треста рассматривалось предложение о новом, пятипроцентном уменьшении зарплаты. Предложение было одобрено и принято к исполнению.

Это было днем 27 сентября 1926 года. Город жил полной жизнью. Звенели и грохотали асфальтовые мостовые под грузом тысяч воющих и хрипящих автомобилей, трамваев и автобусов. Мягко содрогались железобетонные тела заводов, наполненные людьми-автоматами, под лязг и шум быстро исполняющими свое дело. Двигались огромные руки паровых кранов, поднимая все новые и новые партии грузов, подвозимых электрическими поездами, бегущими по сети рельс, густой паутиной опутавших город. А по вечерам яркий свет электрических реклам и круглых ламп освещал улицы, наполненные «отдыхающей» публикой, и подземные шахты, кочегарни и мастерские, работа в которых продолжается днем и ночью.

Это было 27 сентября, а 28 город не проснулся в свое обычное время. Непривычно молчаливо расстилались серые мостовые с одинокими, недоумевающими полисменами на углах. Не открывались заводские ворота, проглатывая покорных, сгорбленных людей. В безлюдных заводских казематах тускло поблескивали металлические части неработающих машин. То же было и в восемь, и в десять, и в двенадцать часов утра. То же было и на следующее утро.

Жизнь остановилась. Новое понижение платы и увольнение восьмерых делегатов было последней каплей, переполнившей терпение рабочих. Первым остановился сталелитейный завод. За ним – заводы механический и прокатный. Не вышли на работу рабочие электрических станций, остановив движение и погрузив во мрак городские улицы и квартиры. Затем остановились все остальные предприятия.

Началась знаменитая Таунширская забастовка, послужившая началом целого ряда других забастовок по всей территории Соединенных Штатов.

2. «50.000 долларов»

– Мистер Ганновер предлагает 30.000 долларов.

– Этого мало, Джим. Имейте в виду…

– Ну, конечно. Я знаю. Вы хотите сказать мистеру Ганноверу, что хотя мы и можем во всякое время слегка пощипать рабочих, но массовые погромы и избиения не могут начаться без солидного повода. Общественное мнение, знаете ли! Предлог непременно должен быть. А предлог тоже денег стоит, мистер Ганновер! Известно ли это вашему Центральному тресту?

Трое богато одетых джентльменов сидели в небольшом отдельном кабинете дешевой таверны на углу Бродвея и Доллер-Сити. Перед каждым лежала записная книжка и стояла бутылка крепкого горячительного, попросту говоря, водки, без которой ни один настоящий американец не будет вести даже пустячного делового разговора. Двое из собеседников вели себя очень свободно, то и дело прихлебывая из своих постоянно пополняемых стаканов. Третий – очевидно, гость– почти не пил. Его правая рука нервно теребила лежащие на столе предметы – большие круглые очки и фальшивую бороду, благодаря которым незнакомец надеялся сделать неузнаваемым свое бледное, сильно потрепанное лицо. Он заговорил убедительным, горячим тоном:

– Клянусь статуей Свободы, господа!..

– Не клянитесь, мистер Ганновер. И вы и ваш трест отлично понимаете, что это слишком дешево. Подумайте: придется поднять около двух тысяч ребят, придется открыть наши карты в Стачечном комитете. Придется… Вы сами знаете все трудности этого дела.

– Ну, хорошо, джентльмены… 50.000 долларов. Это последнее, что может дать трест. Вы согласны?

– В трехдневный срок, вы говорите? – Один из собеседников, высокий черноволосый человек, решительно облокотился на стол. – Ладно. Через два дня, будьте уверены, окаянные рабочие станут к станкам. Даю вам слово ку-клукс-клана, мистер!

– Великолепно! Теперь еще несколько вопросов.

– Во-первых, – незнакомец бросил подозрительный взгляд на тонкую перегородку, отделявшую кабинет от других помещений, – могу ли я быть уверенным, что нашего разговора не слышит никто?

Черноволосый человек, Джим, кивнул головой.

– Так вот. Способы, которые вы хотите употребить для создания повода к погромам, пока остаются тайной?

Джим повторил свой утвердительный жест.

– Завтра я буду иметь последний разговор с членами Стачечного комитета. Вероятно, они не пойдут на уступки. Тогда приступаете к делу вы. Но постарайтесь обойтись без многих убийств. Не больше, как двух-трех зачинщиков. Вот их имена. И не очень уродуйте рабочих. Помните, что на следующий день они должны будут стать к станкам. Деньги получите в день окончания стачки. Олль-райт, джентльмены!

Произнося последние слова, мистер Ганновер – представитель Центрального соединенного треста – уже успел прицепить свою бороду и прикрыть очками глаза. Подняв воротник и низко нахлобучив шляпу, он пожал руки обоим сообщникам и вышел из комнаты…

…В тонкой перегородке вдруг отворилась незаметная раньше дверь, и в комнату вошли друг за другом десять франтовски одетых молодых людей.

Не говоря ни слова, они расселись вокруг стола. Один опустил руку под стол и вытащил несколько непочатых темных бутылок. Совещание с представителем треста кончилось. Началось новое заседание руководителей местного ку-клукс-клана. Говорили все сразу и поодиночке, обдумывая способы скорейшего проведения в жизнь поручения, полученного от треста. Бутылки быстро пустели…

…Через два часа порядочно охмелевший Джим шумно расхохотался и встал, опрокидывая пустые стаканы на жалобно заскрипевшем столе.

– Нет, вы подумайте, Дэв. Ведь это же неподражаемо. Без этого он может, чего доброго, уговорить их согласиться на условия треста. А так мы сразу убьем трех зайцев: смерть главных забастовщиков, повод для погромов и потом, – Джим снова захлебнулся неудержимым смехом, – мы накажем этого проклятого Ганновера. Держу пари, что он утаил не меньше 10.000 из денег, предназначенных нам. Он пожалеет об этом завтра, если только успеет сделать это…

– Но, Джим… – сидевший рядом маленький человечек с юркой физиономией все еще не мог оценить гениальной мысли товарища, – но деньги? Чек? А разве после смерти Ганновера…

– Ну, конечно же! Ведь чек выдается трестом. А то, что при взрыве погибнут и рабочие, это ничего не значит. Трест раздует только смерть представителя. Понимаете? Это такой повод для избиений! И, кроме того, ваше предательство, Дэв, будет скрыто. Ведь погибнет весь Стачечный комитет. Вы останетесь чисты, как голубь. Как вы на это смотрите, ребята?

«Ребята» не отвечали. Откинувшись на стулья, они с восхищением и даже с некоторой завистью смотрели на своего высокоталантливого вожака.

3. Ку-клукс-клан. Что это такое?

Прежде чем перейти к изложению дальнейших событий и приключений, которыми была так богата описываемая забастовка, необходимо сказать несколько слов о самом ку-клукс-клане, таинственной и сильной организации «законности и порядка», которая должна была принудить рабочих снова стать на работу.

Ку-клукс-клан берет свое начало из довольно далекого прошлого. Еще около 60 лет тому назад, во время освобождения негров в Америке, недовольные этим освобождением помещики устроили тайную организацию, которая должна была воспрепятствовать властям проводить в жизнь действительное раскрепление черных рабов, приравнение их в правах к их белым хозяевам. Еще тогда члены этой организации совершали тайные набеги на негритянские семьи, убивая и мучая захваченных пленников. Страху, который внушала населению таинственная организация, способствовал театральный костюм ее членов – белый халат и колпак, надвинутый на лицо, с узкими прорезами для глаз. В этих костюмах, похожие на мертвецов, вышедших из могил, члены клана приводили в ужас бедных суеверных негров. Само название общества воспроизводит звук щелкающего ружейного затвора. В общей же сложности ку-клукс-клан был настоящей бандитской организацией, с которой деятельно боролось само американское правительство.

Теперь времена изменились. Растущая коммунистическая агитация для правительства богачей опаснее всяких бандитов. И когда во время империалистической войны в Америке возникла мысль снова возродить забытое общество, за его организацию принялись сами богачи и их дети. Разница оказалась только в том, что теперь вместо негров ку-клукс-клан травил и преследовал рабочих «свободной» Америки.

Еще при самом своем возрождении ку-клукс-клан показал, на что он способен: очень часто случалось, что отряд белых саванов окружал ночью жилище рабочего, заподозренного в сочувствии коммунистической партии. Ничего не подозревающего сонного человека хватали, связывали и тут же устраивали нечто вроде быстрого суда над ним. Затем осужденного увозили в лес, за город или просто в какое-либо пустынное место и там начиналась расправа. Привязав к столбу, его до смерти избивали ременными кнутами, вырезали из него куски тела, поджаривали его на костре. Члены шайки все время соблюдали полное молчание, освещая пытаемого светом автомобильных фонарей. Потом жертву или убивали немедленно, или бросали на произвол судьбы, и только утром случайный прохожий находил в лесу израненного, голого, окоченевшего человека. Члены же страшной шайки спокойно разъезжались по домам, и на следующий день никто не признал бы ночных палачей в хорошо одетых молодых людях – сыновьях и родственниках местных банкиров и фабрикантов.

Так было сначала. Ку-клукс-клан был организацией избранных, богатых, работающих не из-за денег, а так сказать, для собственного удовольствия. Но скоро положение дел изменилось. Рабочие стачки и волнения стали повторяться так часто, что одних добровольцев-любителей уже не хватало.

И вот в больших городах начали организовываться специальные отряды ку-клукс-кланцев, которые за хорошие деньги предлагали свои услуги нуждающимся в них капиталистам. Эти отряды составлялись из промотавшихся франтов, солдат «американского легиона» и разных бродяг. Они устанавливали связь между собою, помогали друг другу, в то же время соблюдая большую таинственность в своей организации. В некоторых местах устраивались специальные технические школы для членов общества: они должны были выпускать квалифицированных рабочих-стачколомов. Сами власти принуждены были подчиняться могучей организации. Арестованных ку-клукс-кланцев судьи выпускали на свободу без всякого суда. Судья знал, что стоит ему осудить такого бандита и через два дня он будет убит из-за угла ударом кинжала или револьверной пулей. Все чиновники дрожали при одном имени: ку-клукс-клан.

Таково было положение в Соединенных Штатах к тому времени, когда уполномоченный Центрального объединенного треста м-р Ганновер предложил руководителям таунширского ку-клукс-клана 50.000 долларов в случае ликвидации всеобщей забастовки таунширских рабочих.

4. В гостинице «Свободного рабочего»

На следующий день, ровно в два часа дня, члены Стачечного комитета собрались в общем зале гостиницы «Свободного Рабочего». Все здание этой гостиницы, принадлежавшей Союзу индустриальных рабочих мира, было предоставлено на время стачки в полное распоряжение Стачечного комитета.

Здесь, в этой гостинице, был главный штаб всех сил забастовщиков.

Все члены комитета явились даже немного раньше назначенного срока: предстояло решительное совещание с представителем Центрального треста. От этого совещания зависело очень многое. Конечно, у комитета имелся еще некоторый денежный фонд. Но забастовка продолжалась уже четыре дня. Вот-вот начнутся колебания в массе. А с трестом, может быть, и можно еще договориться…

Председатель комитета Том Петерсон – младший техник машиностроительного завода – сидел у пустой буфетной стойки, упершись в колени жилистыми кистями коричневых от работы рук и опустив на грудь свою седую волосатую голову. Питер Джемс, молодой, неуклюжий малый с умными черными глазами на некрасивом лице, внимательно перелистывал какую-то тонкую брошюрку. Цезарь Рэне – огромный негр-железнодорожник – сидел на самой стойке, сосредоточенно дымя дешевой сигарой. Последним из четырех членов Стачечного Комитета был… но с этим маленьким юрким человечком мы имели возможность познакомиться раньше. Только вчера вечером он назывался не Дэвом Уотом, секретарем Стачечного комитета, а просто Дэвом, другом и сообщником Джима, главаря местного ку-клукс-клана. Теперь Дэв Уот скромно сидел в углу, поглядывая своими блестящими глазками на всех троих, находившихся в комнате.

На лестнице послышались чьи-то твердые, уверенные шаги. Представитель? Дверь отворилась. Нет, это был не представитель. На пороге стояла фигура человека, совершенно не известного никому из присутствующих.

Несмотря на обычный американский костюм, это был, несомненно, не американец. Над широким спортсменским пальто, из-под шоферской кепки выступало загорелое, широкое лицо с плоским носом и немного раскосыми серыми глазами. Небольшой рот приветливо улыбался. Незнакомец снял кепку и шагнул в комнату.

– Я говорю с членами Стачечного комитета?

– Да, мистер, – Петерсон поднялся к нему навстречу.

– Сразу видно. Еще на улице заметил. Ведь из каждого подъезда за этим домом по три шпика наблюдают. – Незнакомец быстро двигался по комнате, пожимая руки присутствующих. – Здесь все свои? Вы, наверное, получили мою радиограмму? Я – Краснов, член Коминтерна. Только что прибыл на аэроплане. Мы имели известия о вашей забастовке.

– Тов. Краснов? Вы были организатором корнвалисской стачки рудокопов? – старик Петерсон крепко жал руку Краснова. – Но к нам вы, кажется, опоздали. Сейчас здесь будет представитель треста. Вероятно, удастся достигнуть соглашения.

– Вот как? Значит вы не хотите бороться до конца? Напрасно. Поверьте, капиталисты непременно должны будут уступить. Товарищ, – Краснов в упор смотрел на съежившегося Уота, – как вы думаете на этот счет?

– Конечно, мистер Краснов, я согласен с вами, – глаза Уота правдиво смотрели в серые испытующие глаза, но через полминуты дрогнули и ушли в пол. – Но не начать ли нам готовиться к совещанию? Тов. Петерсон, вы ничего не имеете против? Я приготовлю северную комнату! – мягко шелестя ногами, Дев Уот вышел.

– Этот человек, – Краснов непринужденно сел к столу, опираясь подбородком на руку, – я где-то видал его! Он секретарь комитета?

– Он из профсоюза швейников. В прошлом году вступил в Союз индустриальных рабочих. Но странно, что он не поправился вам, тов. Краснов: у него очень революционный, даже я бы сказал, слишком революционный образ мыслей.

– Возможно, возможно… – Краснов медленно раскуривал папиросу. – Может быть, я ошибся. Но какие у него дьявольски неприятные глаза!

5. Бомба под столом

А Дэв Уот прошел в северную комнату и прежде всего дважды повернул ключ в замке входной двери. Затем быстро отодвинул от окна на середину комнаты стол. Вынув из кармана продолговатый металлический цилиндр, обмотанный белым шнуром, он приподнял суконное покрывало с одной стороны и, приложив цилиндр к внутренней стороне покрышки стола, быстро, дорожа каждым мгновением, прикрепил его к ней четырьмя длинными кнопками. Такими же кнопками он пришпилил размотанный шнур, который шел теперь от края стола до самой его середины, где была укреплена бомба. Затем Дэв быстро опустил покрывало и, капнув чернилами над тем местом, где проходил шнур, разложил на столе все нужные для совещания бумаги, прибавив к ним еще несколько из стоящего в углу шкафа. Затем беззвучно рассмеялся и не менее беззвучно снова отпер входную дверь.

– Дураки, – Дэв присел к столу с приятным чувством исполненного долга. – Еще стачки устраивают, идиоты. Через две минуты после прихода этого Ганновера я зажигаю фитиль, а еще через три минуты все они летят к черту на рога. Только вот этот приезжий, он так проницательно смотрел на меня. Хорошо бы и его отправить вместе со всеми… Идут.

За дверью раздался шелест многих ног и в комнату вошли озабоченные члены Стачечного комитета, франтоватый мистер Ганновер и настороженный, внешне спокойный Краснов. Представитель уже говорил на ходу и, развалившись на стуле, внушительно оглядел всех собравшихся.

– Вы понимаете, джентльмены? Трест не может дать вам больше того, что дает. Настали тяжелые времена. Мы сами еле сводим концы с концами. Придется проводить сокращение служащих.

– Значит, вы не идете на уступки? Зачем же было начинать переговоры? – старик Петерсон угрожающе перегнулся через стол. – Вы не делаете никаких уступок? Никаких?

Агент бросил Уоту взгляд сообщника, и Уот ответил на этот взгляд, внутренне издеваясь над этим человеком, не чувствующим, что доживает последние минуты.

– Наоборот, джентльмены, мы делаем вам огромную уступку. Мы примем обратно на заводы всех забастовщиков. Вы ведь знаете, что нам ничего бы не стоило набрать сколько угодно других…

– Ложь! Штрейхбрехеров-чернорабочих вы можете набрать хотя бы из своих проклятых полицейских, но ни один квалифицированный рабочий не будет работать у вас. В этом ручаемся мы, Стачечный комитет Тауншира. – Петерсон сильно ударил по столу сжатым кулаком, и этот же жест повторили негр Рэне и Питер Джемс, во всем согласные со своим председателем.

– Вы в этом уверены? – Ганновер старался сохранить свое пренебрежительное выражение лица, но по дрожанию его губ и легкой растерянности в глазах все поняли, что удар попал в цель.

– Но чего же вы хотите в таком случае?

– Трест должен дать нам нормальные ставки. Отмены одного последнего понижения мало. И все уволенные должны быть приняты обратно. Мы…

Так началось совещание в Стачечном комитете. Все присутствующие волновались. Только Краснов, откинувшись на спинку стула и не принимая участия в совещании, обдумывал и взвешивал все происходящее. Его все еще продолжал интересовать странно знакомый ему человек с лисьей физиономией, сидящий против него…

И вдруг он увидел, что рука этого человека, только что раскурившего папиросу, как бы случайно опустилась с зажженной спичкой под стол. Вся поза Уота выражала безучастность и рассеянность, но в лице было страшное, едва скрываемое напряжение. Глаза неподвижно смотрели вперед, и даже зубы немного оскалились под небольшими усиками. В следующий момент Уот встал и, что-то шепнув отмахнувшемуся от него Питеру, поспешно вышел из комнаты.

Совещание продолжалось.

И вдруг произошло нечто совершенно неожиданное. Спокойный, молчаливый незнакомец, тов. Краснов, с легким криком выхватил из-под стола руку с растопыренными пальцами, и, отшвырнув стул, быстро вскочил на ноги. Вскочили, как будто подчиняясь чьему-то приказу, и все присутствующие.

Перед их глазами происходила необъяснимая сцена: двумя движениями рук Краснов сбросил на пол покрывало со всеми бумагами и мягко опрокинул тяжелый дубовый стол. И тут все увидели, поняли и толпой шарахнулись к закрытой двери. На почерневшей от времени доске поблескивала белая сталь динамитного патрона, а в одном дюйме от него тлела кровавая искра горящего фитиля. Но фитиль не догорел. Ловкие, умелые пальцы наклонившегося Краснова смяли и затушили красный потрескивающий огонек. Осторожно вынув из патрона остатки фитиля, он выпрямился и спокойным взглядом обвел окружающих.

– Бомба, пущенная в дело две минуты тому назад! Хороший конец, товарищи! Через пол минуты от всей этой комнаты со всем в ней находящимся осталось бы не больше кучи щепок, немного измазанных кровью.

6. Краснов объясняется

Некоторое время все присутствующие продолжали оставаться в тех же позах, в каких их застало неожиданное приключение. Только что рядом с ними прошла сама смерть, заглянув им в самые зрачки своими холодными, немигающими глазами. Представитель простоял несколько секунд совершенно неподвижно, с расставленными руками, даже не стараясь унять прыгающую челюсть, и только потом нахлобучил снятый цилиндр и шагнул к двери.

– Стойте, мистер! – Краснов взял Ганновера за руку и отвел его вглубь комнаты.

– Что… что… что вам надо? – Ганновер старался вырвать свою слабую ладонь из железных, негнущихся пальцев Краснова.

– А вот что, мистер! Кажется мне, что сегодняшнее событие произошло не без участи я вашего проклятого треста. Я, было, и вас заподозрил сначала. Видите ли, они хотели одним ударом убить всех нас, а чтобы подозрение не пало на них, решили разделаться и с вами на всякий случай. Вот благодарность капиталистов! Но дело не в этом. Вы, пожалуй, еще начнете кричать везде о том, что случилось сегодня. Полиция подхватит и получится так, что рабочие хотели убить человека, посланного к ним для переговоров. Знаю я ваше правительство. Так вот…

– Поверьте, сэр… – Ганновер немного пришел в себя и только легкое дрожание выдавало его волнение. – Поверьте, я так признателен вам… Если бы не вы… – голос представителя снова осекся.

– Ну хорошо, идите и не болтайте вздора. Мы сами сможем разделаться с нашими врагами. Но помните, вы обещали!..

Освобожденный американец как-то странно мотнул головой и исчез в темной дыре двери. На лестнице утихали его неровные, заплетающиеся шаги.

Теперь Краснов обратил внимание на остальных. Петерсон и негр приблизились к нему, тиская его руки в своих потных, холодных руках. Только Джемс не принимал участия в обшей благодарности: еще до ухода представителя он вытащил из кармана небольшой браунинг и тихо выскользнул из комнаты.

– Но кто же это? – старик Петерсон дрожал от негодования. – Неужели Уот? Свой брат, рабочий… неужели?

– Конечно же, товарищ! Это работа ку-клукс-клана! Я подозреваю, что Уот и на фабрику-то поступил как член этой подлой организации. Придется нам еще побороться с ними: они не оставят этого дела. Я, видите ли, сразу заметил, что с этим Уотом что-то неладно: уж очень он волновался, глаза у него так и горели, как у крысы. А потом я все вспоминал, где я его видел, и вспомнил. Еще во время стачки в Чикаго он был среди стачколомов. Мы тогда здорово помяли им бока. Только вот вспомнил-то я поздно.

– А бомба? Как вы могли предупредить?

– Ну, это-то как раз пустяки. Я все время следил за ним. Ну, а как он стал поглядывать вниз да зажег спичку, тут я начал понимать. Затем опустил руку под стул и нащупал шнур. Дошел до конца и обжегся. Все это, знаете, вздор по сравнению с нашими белогвардейцами. Вот, когда я у нас в Москве, в Чрезвычайной комиссии работал, там были дела!

В комнату тихо пошел Джемс и остановился у дверей.

– Убежал? – Краснов с ясной улыбкой посмотрел на Джемса.

– Да. To-есть… Откуда вы знаете, что я ходил за ним? Я действительно хотел поймать Уота. Представьте себе: он сидел внизу и ждал взрыва! Когда увидел меня с револьвером, побледнел, как бумага, и бросился к дверям. Я его только и успел раза два сапогом ударить. Конечно, можно было застрелить его.

– И правильно сделали, что не стреляли. Это дело нам необходимо замять. Представитель треста будет молчать. Вот бы только печать не пронюхала.

7. Центральный трест интересуется стачкой

Печать все-таки пронюхала кое-что. Конечно, не таунширская печать. В самом Тауншире не выходило ни одной газеты – все печатники присоединились к всеобщей забастовке. Зато в других городах, начиная со стального огромного Питтсбурга и кончая Нью-Йорком и Чикаго, жизнь кипела вовсю. Внимание всех и в особенности Питтсбурга било устремлено на мертвый, застывший Тауншир. Еще бы, ведь этот город был одной из главных основ Центрального треста. И вполне понятно нетерпение, с которым член правления в Питтсбурге, мистер Гарвей, ежедневно развертывал свежие номера газет. Увы! Других источников информации у него не было: ни одни аппарат, соединяющий Питтсбург с Таунширом, не работал уже третий день.

Как полагается, газеты сильно преувеличивали и извратили то, что произошло в «Свободном рабочем». В вечерних выпусках питтсбургского «Ньюса» появились экстренные телеграммы о свидании рабочих с представителем трестов. Писали о том, что изголодавшиеся, рассвирепевшие стачечники чуть не убили уполномоченного, который не хотел пойти на уступки. Упоминали о ряде выстрелов, которыми члены Стачечного комитета обменялись с подоспевшими полицейскими, о том, что один из членов комитета был убит товарищами за предательство и похоронен под полом «Свободного рабочего». Одним словом, целая страница неправдоподобной чепухи, набранной крупным шрифтом! И это вранье распространяли миллионы газетных экземпляров и тысячи говорящих машин выкрикивали его на всех перекрестках!

Мистер Гарвей, член правления Центрального треста, с бешенством скомкал газетный лист и запустил его в угол кабинета мимо лица неподвижного, подобострастного лакея.

Член правления, мистер Гарвей, был не в духе. И было из-за чего. Уже не говоря о том, что целый день его толстая, откормленная фигурка мелькала по улицам в блестящем авто, взлетала на сороковые этажи контор и банков, подведомственных тресту, сидела у приемников радиографов, передавая распоряжения во все концы Соединенных Штатов. Но сидеть в Питтсбурге, всего за 200 верст от этого проклятого Тауншира, и не знать, что в нем делается!!!

Вместе с началом стачки исчезли все культурные достижения XX века! Тауншир, город, выстроенный по последнему слову техники, превратился в какую-то дикую деревню! Все средства сообщения прерваны! Нет электрической энергии! Поезда не ходят! Этот идиот Ганновер молчит как дурак! Трест ежедневно терпит огромные убытки! Нет, мистер Гарвей положительно не может больше выносить отсутствия сведений!

Мистер Гарвей сидел на патентованном диване в своем кабинете на тридцать пятом этаже питсбургского небоскреба, принадлежащего Центральному тресту, и негодовал. Но негодовать может всякий бездельник. Нужно посоветоваться с коллегами и выяснить истинное положение дел.

Протянуть белую, жирную, унизанную драгоценными камнями руку и нажать рычаг настольного радиофона было очень просто. Маленький, привинченный к столу аппарат наполнил комнату тихим жужжанием. Круглое выпуклое стеклышко над ним переливалось всеми цветами радуги. Член правления продолжал нажимать рычаг.

– Слушаю! – Аппарат перестал жужжать и покорно выбрасывал отрывистые, хриплые слова, в то время как в стеклянном кружке появилось яркое изображение худого, гладко выбритого лица. Гарвей соединился с нью-йоркским представителем Центрального треста.

– Мистер Пэн? – Прямо сидя перед аппаратом, Гарвей внушительно произносил каждое слово, строго глядя в стеклянное изображение, – говорю по поводу таунширской стачки. Город отрезан. Никаких известий. Газеты несут вздор. Ваше мнение по этому поводу?

Стеклянное изображение человека задвигалось.

– Но разве стачка не ликвидирована? Вы меня удивляете, мистер Гарвей. Полномочия, данные клану…

– Рабочие держатся. Повторяю – связи с городом нет!

– Ликвидируйте дело скорее. Но никаких уступок! Это подает вредный пример другим. Напрягите все силы…

Гарвей отпустил рычаг. Новое движение. Снова зашипел аппарат и в стеклянной поверхности выплыло новое изображение.

– Чикаго. Говорит плен правления Центрального треста Дэрби. Ах, это ты, Гарвей. Ну, как стачка?

– Никаких известий. Я уже связался с Пэном. Ганновер молчит. Ваше мнение, мистер Дэрби?

– Я тоже говорил с Пэном. Он, конечно, прав. Мы не можем уступить. Но заводы должны быть пущены. Дела треста шатаются. Попробуйте связаться с городом. Не жалейте затрат…

Аппарат замолчал.

Гарвей откинулся на спинку дивана и нажал кнопку в стене. В комнату неслышными шагами вошел молодой человек, затянутый в черный фрак.

– Джерви, никаких известий?..

– Никаких, сэр. Все таунширские приемники молчат. Я пробовал соединяться… Позвольте…

От стола, тесно установленного различными аппаратами, шел резкий звон. Секретарь подбежал к столу.

– Звонят по телефону, мистер Гарвей, по тому, который не употребляется нами два года. Слушаю. Да, кабинет мистера Гарвея… Говорит из Тауншира? Мистер Ганновер хочет говорить с вами, мистер Гарвей!

Было очень странно взять в руку старомодную тяжелую каучуковую трубку. Но член правления Гарвей сделал это даже немного слишком быстро для своего почтенного возраста. В трубке хрипел чей-то невнятный, придушенный голос.

– Мистер Гарвей. Да. Нет, не мистер Ганновер. Говорит председатель местного ку-клукс-клана. Ганновер болен – маленькое нервное потрясение. Да, да, первая попытка не удалась. Рабочие станут к станкам через три дня. Долго? Ничего не поделаешь, мистер! Да, понадобятся еще кое-какие затраты, тысяч до 20. Вы согласны? Будем держать с вами связь по этому аппарату. Единственный, который удалось пустить в ход своими силами. Гуд бай!

Член правления Гарвей бережно положил трубку на место. Он был доволен. Через три дин рабочие начнут работать. Это обещает сам ку-клукс-клан. За такое известие стоит приплатить даже 25 тысяч долларов!

8. Ку-клукс-клан наступает. Таинственные исчезновения

Это происходило вне Тауншира. А сам Тауншир, мертвый, лишенный движения и жизни, с темными, неосвещенными по вечерам улицами, жил в это время своей жизнью, странной и необыкновенной.