Текст книги "В труде и учебе"

Автор книги: Николай Носов

Соавторы: Алексей Мусатов,Борис Емельянов,Семен Бабаевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Борис Александрович Емельянов
Помощники

Мать Никиты училась в Москве на курсах и должна была приехать не скоро.

Жил мальчик с отцом Николаем Егоровичем вдвоем в большом новом доме возле фабрики. Отец работал на фабрике, а Никита учился в школе. Только вот в чем было дело: отец работал хорошо, а Никита учился плохо. Он два месяца болел и зимой пропустил много уроков.

Николай Егорович решил уже, что Никита останется на второй год в пятом классе.

«Как быть, чем помочь парню?» – думал Николай Егорович, но ничего путного придумать не мог. Ему самому некогда было заниматься с сыном, а одними массными занятиями трудно было поправить беду.

Сообщение Никиты о том, что с ним хотят заниматься товарищи, Николай Егорович встретил снисходительно и недоверчиво. Он, конечно, знал, что советские ребята не оставляют друг друга в беде, он даже читал в свое время книжки про Тимура и видел такую картину в кино.

Но все это было давно – Гайдар, Тимур, молодость – и все, казалось Николаю Егоровичу, прошло и забылось. Во время войны это, конечно, помотало воспитывать ребят, а теперь…

Он не хотел разочаровывать Никиту раньше времени. «Товарищи – так товарищи! Какие они, интересно, теперь друзья? – подумалось ему. – Такие же, как в наше время, или лучше?»

Он огляделся потихоньку, к чему-то прислушался.

В большой квартире было пусто и тихо, холодно и неуютно… Нет, они не привыкли так жить с Никитой, одни…

– Хорошо, – сказал Николай Егорович громко. – Занимайтесь. Можешь позвать товарищей к себе. Места тут много, вам, во всяком случае, хватит. Пейте чай, ешьте конфеты и озорничайте поменьше.

– Есть озорничать поменьше! – радостно закричал Никита и побежал поскорее в свою комнату за книжками и тетрадками.

Ну конечно, он в этот же день после школы затащил к себе и Шурика Никифорова, и Женю Смирнова, и Наташу. Трудно жить одному на свете, а вот так, всем вместе, очень даже легко.

…В большую и темную переднюю Никитиной квартиры гости вошли гуськом, чинно, без шуток, разделись и аккуратно повесили свои пальто и бушлатики на большую круглую вешалку.

– Сейчас я вас напою чаем! – сказал им Никита торжественно. – Я покажу вам отцовскую старую шашку и альбом с марками. Чай будем пить с пирожными. Ты, Наташа, иди сюда за мной… Вот тут моя комната, а вон там – папина…

Никита не знал, куда усадить друзей. Он побежал было в кухню зажигать электрическую печку, но вернулся и грохнул на стол, чтобы гостям не было скучно, альбом с марками, альбом с семейными фотографиями и альбом образцов с отцовской фабрики.

Шурик неумолимо отодвинул все альбомы в сторону. Ему, конечно, очень хотелось рассмотреть и марки, и карточки, и особенно старую шашку Никитиного отца, которая, как рассказывал товарищам Никита, висит в другой комнате, на стене. Но он очень хорошо помнил сказанные ему недавно вожатой Ниной слова о том, что только сознательная дисциплина есть дисциплина действительно железная, и гордился тем, что вот он, Шурик Никифоров, ученик пятого класса и звеньевой пионеров, стал таким железным человеком.

– Сначала мы напишем диктант, – сказал он суровым голосом. – И ты, Наташа, не смотри на меня жалобными глазами, пирожные от тебя не уйдут…

– Вовсе я смотрю жалобно не из-за пирожных! – возмутилась Наташа. – Мне, может быть, Никиту жалко.

– Знаем, – сказал Шурик, – из-за чего ты смотришь.

– Не ссорьтесь, ребята, – остановил их Женя Смирнов.

Никита уже тащил из другой комнаты чернильницу. Ради таких друзей он был готов писать, как Пушкин, всю ночь, до утра.

Он сел за стол, пододвинул к себе тетрадку, положил промокашку поближе, с правой руки, и сказал самоотверженно:

– Давайте, диктуйте…

Они очень увлеклись занятиями. Наташа диктовала, как самая настоящая учительница:

– «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало …»

Шагов Николая Егоровича они не расслышали.

Он быстро и неожиданно вошел в комнату. «Так вот они какие, друзья! – подумалось ему. – Ну что ж, как будто ребята хорошие, и, стало быть, Никита говорил правду…»

– Папа, – сказал Никита, – это мои самые лучшие товарищи. Подожди, я тебя познакомлю.

– Не торопись, – сказал Николай Егорович. – Я сам познакомлюсь… Тебя как зовут, девочка? – с нею с первой начал он разговор.

Наташа удивилась и растерялась.

– Меня зовут… они меня зовут… – сказала Наташа, покраснела и, сама на себя рассердясь, закусила губы и замолчала.

– Ее зовут Наташкой, – с готовностью подсказал Шурик.

Николай Егорович все так же серьезно кивнул головой.

– Здравствуй, Наташа, – сказал он. – Теперь давай знакомиться. Ты ведь хорошая девочка, правда?

– Правда, – ответила Наташа, переставая смущаться, а Шурик улыбнулся и подтолкнул локтем Женю: видал, мол, наших!

– Это хорошо, – сказал Николай Егорович.

Наташин ответ несколько сбил его с толку. Он думал, что неожиданный приход постороннего взрослого человека испугает ребят, и составил себе целый план осторожного с ними разговора. Но эти ребята вряд ли кого испугаются.

– Так, значит, вы тимуровцы? – спросил Николай Егорович, усаживаясь на диван. – Пионеры?

– Пионеры! – хором ответили ребята.

Теперь Николай Егорович оглядел каждого в отдельности.

– А кто же у вас главный? – спросил он. – Кто Тимур?

Ребята озадаченно переглянулись, явно не зная, что отвечать.

– Ты Тимур? – спросил Николай Егорович у Шурика.

– Что вы, что вы! – воскликнул Шурик испуганно. – Какой я Тимур?

– Тогда, значит, он, – показал Николай Егорович глазами на Женю Смирнова.

– Нет, не он, – сказала Наташа.

– Тогда, наверно, ты Тимур, – сказал Николай Егорович улыбаясь, но Наташа и на этот раз отрицательно замотала головой.

– Какие могут быть разговоры! – сказал Шурик. – Тимур – это Нина… Наташа, не тряси головой, у тебя может сделаться сотрясение мозга.

– Нина? – переспросил Николай Егорович удивленно. – Где же она? Может быть, не Нина, а все-таки Наташа?

– Нет-нет, не Наташа! – упрямо повторил Шурик. – При чем тут Наташа? Наташа – девочка. Наша вожатая Нина – действительно Тимур.

– Нина больше Тимура! – взволнованно крикнул Женя Смирнов.

– Больше? – удивленно переспросил Николай Егорович.

И ему уверенно ответил Шурик:

– Больше. У Тимура была что – команда? А Нина – комсомольский работник. У Нины – дружина. Нина с нами дома и в походе. Наша Нина в районном комитете член бюро!

Шурик заметил, какими страшными глазами смотрят на него товарищи, и спохватился.

– Я только не знаю, – сказал он, – должен ли я вам все это рассказывать?

– Мне можно, – ответил Николай Егорович. – Видишь ли, я тоже когда-то был комсомольским работником.

Он полез в стол, долго копался в бумагах и наконец извлек на свет старую, пожелтевшую от времени, похожую на паспорт книжку.

Ребята смотрели на Николая Егоровича с нетерпением и недоверием. Уж очень он был не похож на комсомольца, этот пожилой человек!

– Вот мое удостоверение, – сказал Николай Егорович Шурику, – выданное Центральным Комитетом. И я был комсомольским работником еще тогда, когда ни тебя, ни Наташи не было на свете.

Ребята с уважением разглядывали старое удостоверение Николая Егоровича. Оказано было в нем, что член Российского коммунистического союза молодежи Н. Е. Воронин командируется Центральным Комитетом комсомола в распоряжение Тамбовской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, бандитизмом, спекуляцией и преступлениями по должности. Желтая картоночка была помечена 1920 годом – Шурик даже зажмурился: «Ух, как давно!» – и напоминала о гражданской войне, лесных засадах и жестоких боях.

– Значит, Тимур – это Нина? – задумчиво повторил Николай Егорович. – И это она все придумала?

– Нет, – сказал Шурик, терпеливо улыбаясь. – Это не одна она придумывала. Сначала все придумал писатель Гайдар. А потом мы придумали все вместе. Нина нам только сначала говорит, какими мы должны быть дома и в школе, а потом мы всё делаем сами. Я и вот Женя и Наташа – мы учимся с вашим Никитой в одном классе. Мы всё про вас знаем, нам рассказывали.

– Что же вы про меня знаете? – спросил Николай Егорович.

– Всё, – коротко сказал Шурик. – Знаем, что вы живете с Никитой одни, вдвоем; мама у Никиты переучивается в Москве на доктора, а он сам долго болел; знаем, что у Никиты был старший брат и теперь его нет, потому что была война…

Шурику не хотелось говорить напрямик, что старшего брата Никиты убили фашисты.

Женя так и сказал, дергая Шурика за рукав:

– Об этом не надо говорить. Просто, одному жить и учиться трудно… Вы же все время заняты, вам некогда, и Никита все время один.

– Вы решили мне помочь? – сказал Николай Егорович.

– Никите, – ответил Шурик. – Ну, и, конечно, вам тоже. Ничего особенного! Мы и другим тоже помогаем. Вы делайте свое дело и на нас не обращайте внимания.

– Никиту мы вытянем, – сказал Женя.

– Он уже вытягивается, – сказала Наташа.

– Я вытягиваюсь, – подтвердил Никита.

– Хорошо, – сказал Николай Егорович. – Большое тебе спасибо. И вам, ребята, большая благодарность и от меня и от Никиты. Вы – хорошие товарищи. Не знаю только, как вы сами будете справляться со своими делами и уроками – времени на Никиту у вас уйдет много. Что скажут ваши отцы и матери?..

Но тут Никита страшно зашипел в своем углу и за спиной у Жени и Наташи стал подавать Николаю Егоровичу таинственные знаки. Забыв про все на свете, он сигналил отцу: «Молчи!» – по сложному тимуровскому коду, которому научил Никиту Шурик, – ладонь в растопырку и все пальцы в кулак.

Николай Егорович удивленно смотрел на ребят: «Что случилось?»

Большая и светлая комната стала как будто опять мрачной и нерадостной. Нахмурился и побледнел Шурик. Укоризненно машет руками Никита. У девочки в глазах стоят слезы, и она запрокинула голову высоко-высоко, делая вид, что разглядывает потолок комнаты. Так, по крайней мере, ни одна слезинка не упадет на пол.

Николай Егорович понял, что не надо продолжать разговор. В сложных отношениях ребят нелегко было сразу разобраться. Он наклонился над столом, перелистывая альбом с марками.

Все потом узнается, и все станет на свое место.

Но откладывать выяснение отношений на «потом» Шурик Никифоров не захотел. Он еще больше побледнел и на глазах у всех стал вроде выше ростом.

– Отцы наши и матери ничего нам не скажут, – тихо выговорил он. – Надо вам все объяснить сразу… Сядь, Никита, на место и не толкай меня локтем… Я, и Женя, и Наташа – мы живем в детском доме и с Никитой только учимся вместе… Ты, Наташка, носом не хлюпай! Отец у тебя был не хуже, чем у других людей. И у меня отец был не хуже, и мать…

Непонятная какая-то петля перехватила Шурику горло, и он отвернулся к стене. На одно мгновение дрогнули его плечи, и всем показалось, что Шурик плачет. Но тотчас же он снова круто повернулся лицом к людям, и все увидели блестящие его глазенки.

– Ну и что? – сказал он упрямо. – Была война за Родину. Нина говорила, что и Аркадий Петрович Гайдар умер за то, чтобы войны больше не было, чтобы другие люди жили спокойно. Отцов наших убили… Мы же должны быть не хуже от этого, а лучше. Вот и всё!

– Ну и хорошо, что всё, – сказал Николай Егорович, обнимая Шурика. – Выговорился – и ладно… Иди, Никита, ставь чайник, а ты, Наташа, помогай мне по хозяйству. В шкафу стоят тарелки, а в ящике лежат вилки и ложки.

Он был очень смущен сегодня. Так вот кто, значит, помогал жить на свете ему и Никите!

Помощники! Да им самим надо помогать со всех сторон. А ведь в этом детском доме он, директор фабрики, сосед, ни разу не был… Как это сказал мальчуган… «Они умерли, но ведь мы должны быть от этого не хуже, а лучше». Хороший мальчишка!

Николай Егорович еще раз внимательно оглядел комнату. На столе, рядом с учебниками по русскому языку и по математике, под локтем у Шурика лежала большая зеленая книга. На обложке было написано золотыми буквами: «Аркадий Гайдар. Сочинения…»

А в простенке над столом, мягко освещенный светом настольной лампы, Сталин улыбался им всем – и Шурику, и Никите, и Николаю Егоровичу, и писателю Гайдару…