Текст книги "В труде и учебе"

Автор книги: Николай Носов

Соавторы: Алексей Мусатов,Борис Емельянов,Семен Бабаевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Я на ярме сидел! – воскликнул Митя, потом грустно добавил: – Только оно лежачее…

Мимо глаз промелькнула бабочка и, опустившись на стебель, слабо закачалась, поблескивая шелковым узором своих крыльев. Глазенки у Мити загорелись. Он тихонько встал, затем рванулся к бабочке, хотел схватить ее, но она уже кружила за кустом. Митя устремился за ней, и разом, точно оговорившись, побежали вслед за ним Вася и Зина. Зина успела заплести только одну косичку, а вторая, распустившись по ветру, закрывала шею. Митя уже был далеко. Вдруг он упал в траву, что-то загребая ручонками.

– Споймал! – крикнул он. – Скорее бегите сюда!

Зина и Вася нагнулись над Митей, под животом которого, как они были уверены, где-то в траве лежала бабочка. Зина ворошила траву. Вася нагнулся, хотел схватить бабочку, но ничего не нашел.

Вася взглянул Зине в глаза и засмеялся, сам не зная почему.

– А эта косилка чего ж не заплетена? – сказал он. – Давай заплету.

– Ты разве сможешь? – удивилась Зина.

– А кнуты кто ж плетет? – гордо ответил Вася. – Все равно – в три конца.

– Кнут сплести легко. Кнут сможешь, а это не сможешь. Ты ж не девочка… Бежим!

Они взялись за руки и побежали за Митрусем.

5

Возле арбы Вася поставил торчком два ярма, привязал к ним концы брезента и наскоро соорудил нечто вроде палатки. Сережа и Варя принесли на палке сизое от копоти ведро, в котором еще кипел густой пшенный суп, жирно заправленный свиным салом. Дед Корней высыпал из мешка ложки, нарезал хлеба, и чумаки, забравшись в тень, сели обедать.

Ели дружно, к ведру наперебой тянулись ложки. Суп казался необыкновенно вкусным. Митенька тоже старался не отставать. Но ему досталась большая деревянная ложка, такая тяжелая, что он с трудом держал ее в руке. Есть ею сидя было трудно. Тогда Митенька встал на колени и придвинулся ближе к ведру.

– А молодец наш новый чумак! – сказал дед Корней, вытирая ладонью усы и бороду. – Здорово ложкой работает. Знать, и в деле будет хваткий.

Митенька слушал похвалу молча, заглядывая в уже опустевшее ведро. После супа появились арбузы. Разрезал их Вася, мастерски запуская в мякоть нож, а ребята смотрели за движением его руки и ждали, когда на траве развалится на половинки яркокрасный, засахарившийся арбуз.

…Быки были запряжены, закопченное ведро, в котором недавно варился суп, уже висело под возом. И опять закурилась по дороге горячая пыль. Снова глухо заговорили колеса и на ярмах длинной цепочкой краснели галстуки пионеров.

Митенька сидел на возу, изнемогая от жары. Где-то там, в знойной синеющей мгле, должен быть город и элеватор. Митенька становился на колени, подолгу смотрел вдаль и видел одну лишь пепельно-серую дорогу да желтую, спаленную солнцем степь. Он устал смотреть, глаза его слезились. Закрыв лицо руками, он лег на зерно и, покачиваясь, видел бабочку – сначала одну, а потом целую стайку.

– Митрусь! – крикнула Зина. – Вставай! Город видно!

Митенька вскочил. Обоз ехал по взгорью. Внизу над ложбиной висела желто-серая пелена – горячий, знойный воздух был недвижим. Сквозь эту пелену виднелось слабое очертание домов, улиц, деревьев, телеграфных столбов. И только одно здание, серое, высокое, виднелось отчетливо – это был элеватор.

Подводы, гремя и подпрыгивая, спустились с горки, и теперь Митя хорошо увидел и сады, чем-то похожие на сады в родной станице, дома, такие же, как и в станице, и улицы – тоже, как в станице. А высокое здание, которое Митя видел издали, вблизи показалось ему еще выше. Митя даже перестал смотреть на него и испуганно закрыл глаза, но скоро снова открыл их. Здание будто двигалось навстречу обозу, и все оно было белое-белое, точно запорошенное мукой. И еще Митю удивили стрижи – тучей они взлетали над крышей, как бы желая укрыть собой все здание. Митя еще никогда не видел столько стрижей: они рябили в глазах и щебетаньем своим заглушали цокот колес.

Митя не знал, что перед ним возвышалась не какая-то каланча, а обыкновенный элеватор. И когда обоз въехал во двор и смешался среди множества машин и других конных и бычьих упряжек, Митя лег на зерно и посмотрел вверх. Там он увидел шнырявшую птицу, маленькие оконца в дымчатой пыли и вьющуюся по стене лесенку.

От элеватора через весь двор лежала тень, за стенами гудели машины – видимо, их там было много; внутри слышался проворный стук и сердитый рокот. Это высокое, закрывавшее собой полнеба здание казалось живым, и возле него брички, быки, автомашины, люди выглядели совсем маленькими.

Митя протер кулачками глаза и поднялся. К его подводе, повесив кнут на плечо, шел Вася рядом с каким-то дядей, который нес железную палку с блестящим колпачком на конце.

– А это мой братишка, Митрусь, – пояснил Вася, когда дядя подошел к возу. – Первый раз приехал. Еще не пионер, но уже к делу приучается.

– Ах, какой молодец! – сказал дядя. – А ну, Митрусь, давай посмотрим, какое ты привез зерно.

Дядя сунул железную палку в пшеницу, стукнул о дно ящика, а когда вытащил ее, то в колпачке было полно зерна. Высыпав зерно в маленький мешочек, дядя ласково посмотрел на Митруся и улыбнулся.

– У Митруся зерно – первый сорт! – сказал он. – Подавайте-ка на весы.

– Кондиция высокая, – серьезно сказал Вася, подшмыгнув носом. – Такой сорт на всех подводах.

Подводы одна за другой въезжали на весы, а потом уже ехали к невысокой пристройке у элеватора. Здесь Митенька увидел ремень, скользивший по деревянному корыту, которое одним концом подходило к подводе, а другим упиралось в крышу. Когда подвода подъезжала к корыту, Вася и дед Корней открывали между колесами в ящике отверстие, и зерно ровной струей текло на бегущий вверх ремень.

– Зина, а куда пшеница убегает? – спрашивает Митя.

– Это и есть элеватор, – пояснила Зина. – В середине у него стоят закрома – такие громадные, что сколько ни насыпай, а до верха не насыплешь. Туда и бежит пшеничка.

Митенька, озадаченный таким ответом, смотрел на ярко-желтую плывущую ленту зерна, и ему казалось, что вокруг уже нет ни элеватора, ни подвод, а струится между гор золотистый ручей, а там, где ручей впадает в Кубань, бурлит вода, слышны всплески бурунов и грохот катящихся камней…

– Митя, смотри – паровоз! – крикнула Зина.

Оказывается, не Кубань шумела, а совсем близко ехал паровоз, окутанный паром, точно распущенной на ветру ватой. Митенька увидел его и испуганно залез под арбу.

– Ты чего прячешься? – спросил Вася. – Вот герой! Пойдем со мной в контору… Эй, Сережа, выводи обоз на дорогу!

По пути в контору Вася разговаривал с дедом Корнеем, а Митенька, держась за рубашку брата, озирался по сторонам, и бежал вприпрыжку.

– Дедушка, почему вы мне не доверяете? – спрашивал Вася. – Получить квитанцию – дело пустяковое.

– Оно-то так, – рассудительно отвечал дед Корней, – а все ж таки зерно счет любит, да вдвоем и сподручней как-то.

– Так я с Митей пойду, а вы тут постойте.

Дед Корней посмотрел на братьев и впервые согласился подождать Васю возле конторы.

Вася и Митрусь поднялись на второй этаж и вошли в залу. Митрусь споткнулся о половик и упал. Это так обозлило Васю, что он готов был сквозь землю провалиться. Митенька скривился и хотел заплакать. Вася пригрозил ему кнутом, взял его за руку и подвел к столу, за которым сидела женщина.

Все служащие конторы знали Васю, но теперь их заинтересовал новый чумак, в коротеньких штанишках на помочах. И хотя он был мал ростом и еще без пионерского галстука, женщины его окружили с такой радостью, точно он был главным в обозе; разговаривали с ним, кто-то даже взял его на руки. А Вася принимал квитанции на сданное зерно и думал: «Пусть они забавляют Митруся, а я зато не просчитаюсь».

Зажав квитанции в кулаке, Вася повел Митеньку из конторы. И только когда они спустились с лестницы, Вася увидел у брата и в руках конфеты и в кармане конфеты.

– Еще пойдем к тетям? – спрашивал Митрусь, взбираясь на воз.

– С тобой только стыда наберешься! – сказал Вася. – И как ты мог упасть на ровном месте? А конфеты зачем брал?

Митя, не слушая упреков брата, поглядывал по сторонам, шел по двору уже смело, и при этом глазенки его блестели радостью.

– Эй, Митя! – Это позвал тот дядя, что брал на возу зерно. – Пойдем со мной, посмотришь наш большой дом.

Митя смотрел на дядю и не знал, что ему ответить: побывать в элеваторе ему очень хотелось, но было почему-то боязно, да и не знал он – не заругается ли Вася. Губы его кривились – то ли он улыбался, то ли собирался заплакать.

– И Василий с нами пойдет, – сказал дядя, ласково беря Митю за руку. – Пойдешь, Вася?

– Вообще-то мы торопимся, – как всегда, рассудительно заговорил Вася. – Но ради Митруся – пойду. Пусть посмотрит, в жизни все пригодится.

И они пошли. В широкие двери Митя прошел тихонько, даже чуть-чуть пригнул голову – страшно было входить в такой дом. Доносился глухой шум – видимо, где-то за стенами работали машины. Держась за Васину рубашку, Митя осмотрелся: пшеницы здесь не было, и это его больше всего удивило. Куда ж она делась? Столько ее текло по ремням…

– Митрусь, не тяни меня за рубашку! – сердито сказал Вася, беря брата за руку. – Сейчас пойдем по лестнице – так ты по сторонам не смотри. Она винтовая.

Ступеньки кружились и кружились, а по ним шли трое – впереди Митя, за ним Вася и дядя. Шли долго – у Мити уже начинала кружиться голова и ноги стали тяжелые.

И вот наши путешественники взошли на площадку, похожую на балкон высокого-высокого дома, и Митя увидел зернохранилища. Они стояли в ряд и были одно больше другого.

Так вот куда ссыпана пшеница! Где-то здесь, в этих ворохах, и то зерно, которое привезли пионеры. Оно рассыпалось тут крохотной горсткой и, видимо, лежало в тех двух насыпанных доверху закромах, которые были ближе к балкону. Мите хотелось спрыгнуть вниз и побегать по ровному красноватому настилу зерна. В закрома, которые были дальше, зерно еще сыпалось; оно вытекало из широких труб толстой струей, и струя эта была красная, точно горячая. Она легко поднималась вверх, потом, чуть изгибаясь, с шумом падала вниз, как в дыру; из этой дыры курилась серая пыль, словно туман из ущелья…

6

И вот Митя снова сидит на возу, видит обожженную солнцем степь, а перед глазами у него все еще изгибаются красные струи зерна, которые видел он с высокого балкона элеватора.

Обоз тронулся. Митя облегченно вздохнул и встал, держась за борт ящика. И опять потянулась просторная дорога, вымощенная камнем, а вдали расстилалась степь. Туман рассеялся, и город теперь был залит светом. Мальчик задумчиво смотрел на улицы, затененные садами, на блеск окон, на столбы, опутанные проводами. И долго-долго перед его глазами то светились блеском окна, то белели стены домов, то маячила башня или манил взор уже далекий и призрачный элеватор.

Быки шли быстрее; грохоча и подпрыгивая, катились пустые подводы. Зинуша ехала следом за Васей, все так же сидя на ярме и спустив ноги на дышло. Город уже скрылся из глаз, а Митрусь все стоял в глубоком ящике. Он был горд собой. Виденное необычайно радовало его; ему казалось, что он даже подрос за этот день. Только одна мысль беспокоила его: уж очень хотелось спать, а Вася все не сажает на ярмо. Ах, если б не это ярмо, он бы уже давно прилег на разостланную на дне ящика бурку и уснул под стук колес? А то надо ждать. Голова сама так и клонится, день кажется таким жарким и длинным, что вечер, наверно, уже никогда не придет. Подводы Васи и Зины ушли далеко вперед. Вася пересел на Зинину подводу, и они теперь сидели в ящике втроем, и всем было весело.

– Ну что ж, Митрусь, – сказал Вася, – садись, дружище, на ярмо. Только погоди: сперва мы тебя произведем в пионеры… Зинуша, давай твой галстук.

Зина сама завязала Мите галстук, а Вася, взяв брата за руку, сказал:

– Ну, Митрусь, пойдем на ярмо.

Как это было неожиданно! Ведь в это время Митя думал о сне, и у него сладко слипались глаза при виде бурки на дне арбы, а тут вдруг: «Пойдем на ярмо»! Он еще не успел ничего ответить, как Вася спрыгнул на землю и остановил быков. Потом взял на руки Митю, молчаливого и побледневшего, и усадил на ярмо. Быки тронулись. Митрусь хотел улыбнуться своему долгожданному счастью, но тут откуда-то взялся овод. Где именно и в каком месте он укусил быка, этого никто не знал, только бык с такой силой боднул рогами и потянул к себе ярмо, что Митя не удержался, сполз на землю и тихонько заплакал.

– Ах ты, горе! – крикнул Вася. – Видишь, какой из тебя никудышный получился чумак! То ты в конторе упал, прямо осрамил меня, то теперь позорно с ярма свалился. Беда! – Вася добродушно рассмеялся. – Ну, ничего, Дмитрий Никитич, ты не горюй. В жизни всякое бывает. Карабкайся на ярмо снова.

– Вася, ты для начала сядь с ним, – сказала Зина. – Пусть сперва за тебя держится, а потом и сам будет ехать.

Вася послушался совета Зинуши, усадил Митеньку на ярмо и сам сел тут же.

– Цоб! Цоб!

Хлестнул кнут, и воз тронулся, но уже стук колес не отдавался на сиденье. Лениво, вразвалку двигались быки; плавно, как зыбка, покачивалось ярмо. Держась за брата обеими руками и еще не веря своим глазам, Митенька улыбался, лицо его, измоченное слезами, сияло радостью. Вот и сбылась мечта и наступило желанное Митино счастье…

Митрусь сидел верхом на скользком дереве, и все вокруг казалось ему не таким, как минуту назад. И степь, озаренная солнцем, теперь спустившимся к горизонту, горела и переливалась яркими красками; и лопухи, шеренгой стоявшие у дороги, смотрели на Митеньку ласково; и два жаворонка спустились низко над головой и пели свои песни, и как же красиво они пели! От сладких звуков этих песен у мальчика слипались веки. Но спать нельзя. Перед глазами стоят, важно качаясь, бугристые снизу, круто согнутые рога. Митрусь, держась одной рукой за брата, другой притронулся к основанию рога, там, где толстым узлом завязан налыгач. Рог был в пыли, но пыль лежала только на бугорках. Острие его лоснилось и даже просвечивалось лучами солнца. Круглые бычьи глаза, как зеркальца, отливали яркой синевой, а вокруг них одна на другую липли мухи, не боясь судорожного вздрагивания век. Митеньке стало жалко быка. Он взял у Васи кнут и кнутовищем стал счищать мух. Они кружились тут же, точно сдуваемые ветром, и опять липли к глазам.

– Ты, Митрусь, сиди и не двигайся, – сказал Вася, – а то еще упадешь.

Митенька принялся рассматривать бычье ухо. Оно тяжело пошатывалось перед глазами, лохматое, немного страшное. Митенька хорошо видел его внутренность – темные от пыли края и спутанную в глубине шерсть, – а сам думал: что-то здесь было знакомое. И вспомнил: бычье ухо было похоже на рукавичку. О рукавичке, которую дед Кудлай потерял на дороге, мать рассказывала ему сказку… Бежит мышка по дороге, видит – рукавичка лежит. «Ага, – думает мышка, – это и будет мой дом». Залезла в рукавичку и стала жить да поживать. Вот идет заяц… «Кто в рукавичке живет?» – «Я, мышка-норушка…» И Митрусь уже не видит ни быков, ни ярко блестящего жнивья. Сказочный мир встал перед глазами… Заяц лезет в рукавичку, а по дороге уже идет лисичка-сестричка. «Кто в рукавичке живет?» – «Я, мышка-норушка, да заяц косой. Залезай и ты – будем жить вместе». И вот подходит волк… Тут Митрусь вздрагивает и открывает глаза. В бычье ухо залетела муха, и бык закрутил головой. А ярмо раскачивалось все сильнее и сильнее, земля уплывала под арбу, и у ног быков кружилась пыль.

Вечерело. Солнце прикоснулось к земле, и небо на горизонте вспыхнуло ярким пламенем. Митя смотрел на закат, глаза сами счастливо закрывались. Он уже не мог устоять против сна.

– Вася, мне спать хочется, – сказал он тихим голосом, не в силах сидеть на ярме.

– Ну что ж, полезай на воз, – согласился Вася. – Для начала хватит с тебя и этого.

Укладываясь на разостланную бурку, Митя шептал:

– Вася, а ты бате не скажешь, что я упал?

– Конечно, нет. Спи. И галстук не снимай – так с ним и приедешь в станицу.

Весь остаток пути Митрусь спал, а Вася и Зина сидели на грядке, свесив ноги, и смотрели на затянутую вечерним холодком степь.

– Ничего, – рассудительно говорил Вася. – Подрастет – всему научится. У Митруся есть желание. А желание – это самое главное. Вот и у меня есть одно желание. Когда я вырасту большим, знаешь, кем я буду?

– Кем?

– Председателем нашего колхоза. Не веришь? Думаешь, не сумею? Вот тогда посмотришь!

Зинуша не только верила, она готова была принять его мечты за действительность. В вечернем сумеречном свете глаза ее слегка затуманились, она слушала Васю, боясь взглянуть на него.

– Вася, – ласково заговорила Зина, – давай в самом деле никому не скажем, что Митя падал с ярма.

– Какой разговор! Конечно. Зачем же человека в позор вводить? Сегодня он упал, а завтра не упадет… Это же наука!

Они снова замолчали. Сидеть так, любуясь красками вечера, им было и весело и приятно. А вечер уже ложился на поля. Сильнее сгущались сумерки, потух закат, и на темнорозовом горизонте слабо рисовался хорошо знакомый силуэт станицы.

Алексей Иванович Мусатов
На реке

Гриша Дорофеев был недоволен. Сбор пионерского звена прошел вяло, неинтересно. Худощавый, маленький Алеша Уклейкин долго читал по бумажке свой доклад о походах и путешествиях по родному краю. Он часто запинался, перевирал слова, а раза два или три совсем умолкал, так как не мог разобрать написанное.

– Подождите, я сейчас, – с виноватым видом говорил Алеша и отходил к окну. – Почерк у меня очень мелкий, свету мало.

– Мы подождем, нам не жать-бежать! – со смехом отвечали ребята и предлагали Алеше принести лупу или микроскоп.

К концу доклада ребята совсем заскучали и занялись своими делами.

Кто копался в сумке, кто мастерил из бумаги голубей и самолетики, а вихрастый смуглый Степа Прохоров и Дима Белов начали так откровенно зевать, что Алеша сразу пропустил полторы страницы своего доклада.

Наконец он дочитал его до конца. Гриша сказал, что теперь надо задавать вопросы и высказываться. Пионеры молчали, и только Степа Прохоров заметил, что всё очень ясно и вопросов нет.

Гриша Дорофеев сокрушенно вздохнул: недаром говорят, что в их втором звене нет никакой активности, – и объявил сбор закрытым. Пионеры оживились и повскакали из-за парт.

– Ребята! Айда на Быстрянку! – воинственно выкрикнул Степа и, перекинув сумку с книжками через плечо, первым выскочил за дверь.

В классе остались один лишь Гриша да Алеша Уклейкин. Алеша торопливо засунул в карман свой злополучный доклад и потянул вожатого звена за руку:

– Гриша, а Гриша! Пойдем и мы на речку. Знаешь, что там Степа Прохоров затевает…

Гриша вспыхнул: этот Прохоров совсем не интересуется пионерской работой и хуже всех ведет себя на сборах. Да еще его дружок Дима Белов. Все видели, как они зевали сегодня во время доклада.

– Говорил – не умею я доклады делать, – признался Алеша.

– Что значит «не умею»! А если по плану требуется! – оборвал его Гриша и сказал, что сегодня же поговорит о Прохорове и Белове со старшим вожатым.

– А его нет. Он еще вчера в район уехал, – напомнил Алеша. – За спортинвентарем.

Мальчики вышли на улицу.

У школьного крыльца стояла подвода. Старшеклассники снимали с нее тяжелую, обитую кожей «кобылу». Им помогал скуластый широкоплечий парень в черной матросской куртке с золотыми пуговицами.

– Смотри! – шепнул Грише Алеша Уклейкин. – Василий Андреевич вернулся. Будешь с ним разговаривать?

Но старший вожатый, он же и преподаватель физкультуры, сам заметил ребят.

– Как сбор, Гриша? – спросил он.

Гриша уныло махнул рукой.

Василий Андреевич подошел к мальчику:

– А ну-ка, что случилось? Говори!

– Василий Андреевич, – с горечью заговорил Гриша, – какие же это пионеры! Особенно Прохоров да Белов. Ничем они не интересуются! На сборе им скучно, зевают вовсю… Им бы только домой убежать поскорее…

– А вожатый звена зачем? Он куда смотрит? – лукаво спросил Василий Андреевич.

– Да какой я вожатый! – сказал обиженно Гриша. – Не слушают меня ребята… не умею я ничего…

– Постой, постой! Ты же хороший сбор подготовил. Я помню. Вы ведь в колхозный сад должны были пойти, с садовником побеседовать. Это же интересно ребятам.

– Заболел садовник, – признался Гриша. – Пришлось другую тему взять – о путешествиях.

– Вот оно что! Ну, и как же ты сбор подготовил?

– А я… я доклад Алеше поручил. Я ему все по пунктам наметил, о чем говорить надо.

– А ребятам эти пункты по душе? Вы о них все вместе подумали?

– Да нет… – запнулся Гриша. – Я все один, из своего ума брал.

Старший вожатый покачал головой:

– Поторопился ты! Поспешил! Вот нехорошо и получилось. Ну, вот что, ребята! Сегодня вам пора домой. А завтра заходите ко мне. Подумаем, как поправить дело. – Он положил Грише на плечо руку и вполголоса сказал: – А тебе мой совет: не думай плохо о товарищах.

* * *

Гриша задумчиво брел к дому. Из головы у него не выходили последние слова вожатого. Он даже не заметил, как свернул с дороги, ведущей к мосту через реку Быстрянку, и направился следом за Алешей.

– Куда ты меня ведешь? – вдруг спохватился Гриша.

– Пойдем, пойдем! Там в ольшанике ребята плоты строят…

– Какие еще плоты? – спросил Гриша. Правда, он слышал, что Прохоров и Белов чинят какую-то старую лодку, но не придавал этому значения.

– Пойдем посмотрим! – Алеша схватил Гришу за рукав и потянул за собой. – Степа говорит, что у него к весне целая флотилия будет.

Ребята подошли к реке.

Быстрянка после дождей вздулась, вода была мутная, вся в воронках и водоворотах, текла быстро и неспокойно – казалось, что река сердится на осенние дожди, которые доставили ей столько хлопот и нарушили мирную летнюю жизнь.

Вниз по течению плыли щепки, хворостины, слеги, деревянная калитка от изгороди, чья-то телега без колес с поднятыми вверх оглоблями.

– Вот это река! – засмеялся Алеша. – Где что плохо лежало – все подобрала!

Алеша с Гришей пробрались сквозь частую заросль ольшаника и вышли на небольшую поляну. Здесь, недалеко от берега реки, лежало на земле несколько дощатых плотов и в беспорядке валялись горбыли, слеги, жерди. Пионеры Гришиного звена, окружив старую лодку, о чем-то шумно спорили.

– А я говорю – это будет теплоход! – запальчиво доказывал Степа Прохоров, стуча палкой о борт лодки.

– Сказал бы лучше, что катер, – спокойно перебил его Дима Белов. – А то теплоход! Нас же куры на смех поднимут. Ты хоть бы книжку какую почитал о кораблях.

Степа вспыхнул, но не успел ничего ответить приятелю, как заметил Гришу и Алешу Уклейкина.

– Вы зачем сюда? – спросил он.

– А мы… мы флотилию посмотреть, – сказал Алеша. – Можно?

– Смотрите, не жалко! – недовольно сказал Степа.

– И зачем вам эти плоты? – в недоумении спросил Гриша. – Кататься будете? В морской бой играть?

– И покатаемся! – с вызовом ответил Степа. – А то возьмем да летом путешествие на плотах устроим. Вниз по Быстрянке… Чем плохо?

– Путешествие? На плотах? – растерянно, переспросил Гриша. – Почему же ты на сборе об этом молчал?

– А ты меня спросил?

С берега раздался крик Алеши:

– Ребята! Сюда! Бревна плывут!

Все подбежали вплотную к воде.

Из-за поворота на середину реки быстрым течением выносило белые прямые бревна. Видно, их смыло где-нибудь с берега. Они плыли друг за другом, словно журавли в небе.

– А бревна-то какие! Ровные, как карандаши! – с восхищением оценил Алеша. – Интересно, откуда они?

– Это не нашего колхоза, – заметил Дима Белов. – У нас все бревна на ферму израсходовали.

– Ну и что ж? – Степа с досадой посмотрел на приятеля. – Если не наши, значит пусть себе и плывут? А может, они из «Второй пятилетки» или из «Двенадцатого Октября»? Все равно ведь колхозные…

– Может, они для стройки были приготовлены, – заметил Алеша. – На клуб или на новую школу.

– А я разве что говорю… – смущенно отозвался Дима.

Ребята не сводили глаз с бревен. Каждый из них на миг представил себе, как колхозники где-нибудь в верховьях Быстрянки пилили весной могучие сосны, очищали их от сучьев, ошкуривали, перевозили в колхоз, сушили на солнце. И вдруг эта озорная река…

Степа беспокойно прошелся по берегу, зачем-то швырнул в воду палку, потом обернулся к товарищам:

– Ребята! Мы кто? Пионеры? Так?

– Ну и что? – спросил Дима.

– Надо задержать бревна, вот что! – решительно заявил Степа.

«Не думай плохо о товарищах», – вспомнил Гриша слова Василия Андреевича. А ведь он не только подумал, но даже пожаловался на Прохорова старшему вожатому. Мальчик невольно покраснел и вполголоса сказал:

– Правильно, Степа… надо задержать.

– Да как их задержишь? – спросил Дима.

– А мы… мы сейчас навстречу бревнам поплывем, – сказал Степа, – и завернем их к берегу.

– Так вода же какая… Сразу окоченеешь!

Ребята как по команде сразу опустили руки в воду, но тут же выдернули их и переглянулись. Да, по такой ледяной воде далеко не уплывешь – сведет ноги.

– А давайте на вашей лодке к бревнам подъедем! – предложил Гриша. – Эх, да она худая!

– Может, в колхоз сбегать, комсомольцев позвать? – подал голос Алеша.

– Пока бегаем, бревна знаешь куда уплывут? – отмахнулся Гриша и растерянно оглянулся по сторонам.

Что ж это такое? Время идет, а он все еще топчется на месте и ничего не может придумать. Какой же он вожатый звена?

Бревна подплывали все ближе. Неужели река так и унесет их?

За изгибом реки Гриша заметил бревенчатый мост на высоких сваях. «А что, если…» – мелькнуло у него в голове.

Мальчик схватил с земли длинную жердь и скомандовал:

– За мной! К мосту!

Вслед за своим вожатым пионеры выбрались из ольшаника и побежали по высокому берегу реки. Выбежав первым на мост, Гриша бросил сумку с учебниками на бревенчатый настил и по обомшелым зеленым сваям ловко спустился к самой воде.

Быстрое течение поднесло к мосту первое бревно. Гриша уперся шестом в его конец и попытался завернуть бревно в сторону. Но шест сорвался, и бревно проскочило между сваями.

К мосту подбежали остальные пионеры.

«Затор хочет устроить! – догадался Степа. – Здорово придумал!»

Вооружившись жердями, мальчишки тоже спустились по сваям к воде. Второе бревно уже не проскочило мимо. Его удалось повернуть поперек реки, и течение прижало бревно к сваям. Путь бревнам был закрыт. Одно за другим они задерживались около моста.

Войдя в азарт, пионеры не заметили, как к мосту подошел старший вожатый и вступил на бревенчатый настил. Услышав голоса под мостом, он с удивлением перегнулся через перила.

– Второе звено! Вы что там делаете? – крикнул он. – А ну-ка, марш на берег, пока в воду не свалились!

– Мы сейчас! Только последнее бревно задержим, – ответил Гриша.

Увидев сбившиеся у свай бревна, Василий Андреевич понял, что́ придумали пионеры, спустился под мост и принялся помогать ребятам. Потом он отправился в колхоз и вскоре вернулся с тремя колхозниками. В руках у них были пожарные багры и веревки. Минут через двадцать мокрые, скользкие бревна удалось вытащить на берег.

Не успели пионеры как следует порадоваться такому богатому улову, как к мосту верхом на конях подъехали двое людей из зареченского колхоза «Вторая пятилетка» – завхоз и бригадир плотницкой бригады.

– Что, граждане хорошие, упустили бревна? – упрекнул их бригадир, пришедший с Василием Андреевичем.

– Недоглядели, – сознался завхоз из «Второй пятилетки». – Спасибо, товарищи колхозники, что наши бревна выловили.

– Не нас… Вот кого благодарите! Пионеров! – Бригадир показал на ребят.

– Скажи на милость! – Завхоз с уважением посмотрел на пионеров. – Тогда вам вдвойне спасибо!.. Да еще вот что… Мы к Новому году колхозный клуб открываем… Милости просим к нам на праздник всей компанией!

– Придем, придем! – согласился старший вожатый и, позвав ребят, направился с ними к колхозу.

По небу неслись серые, клочковатые облака, брызгал холодный, колючий дождь, ветер посвистывал в голых перелесках.

Василий Андреевич оглядел ребят:

– Кто же из вас надумал бревна задержать?

– Это вот он первый… Степа, – сказал Гриша.

– Нет-нет! – запротестовал Степа. – Про затор это Гриша придумал.

– А вообще все вместе, – поправился Гриша. – Всем звеном.

Он замолчал. Ему вспомнился неудачный сбор, обида на Степу и Диму, встреча с ними у реки… «А что, если в самом деле на плотах путешествие устроить? – мелькнуло у него в голове. – Вот здорово будет!»

Гриша вдруг тронул старшего вожатого за рукав:

– Василий Андреевич! А можно, мы еще раз на сборе про путешествия поговорим? Мы теперь вот как подготовимся! Степа с Димой расскажут, как они плоты строят… А летом мы вниз по реке пойдем! Целой флотилией! – Он скользнул взглядом по золотым пуговицам на куртке старшего вожатого. – И вы к нам на сбор приходите. Расскажете, как во флоте служили.

– Вот это дело живое, стоящее! – улыбнулся Василий Андреевич.

Пионеры весело переглянулись. Ветер со свистом вырывался из-за перелесков, задерживая их шаг. Но ребята только теснее сблизили плечи, коснулись друг друга локтями и, налегая грудью на ветер, пошли быстрее.