Текст книги "О бывшем купце Хропове"

Автор книги: Николай Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Не вмешивайтесь, – сурово перебил попа Камчаткин. – Итак, керосин куплен в вашем магазине. Вы не подумали, гражданин Сонеберг, зачем сумасшедшему пуд керосину, что из этого может произойти?

Аптекарь страшно заметался в кресле.

– Вы бывший эсер?

– Бывший... но, товарищ Камчаткин... какой я эсер... что, в самом деле... какое это... да дочка моя... да я всей душой сам... о, что же это такое?

Еще страшнее заметался аптекарь в кресле.

Но в это время около двери кабинета упал рояль. Это Пантюхов докладывал начальнику:

– Никак нет, не найден. Супруга ихняя, гражданина Хропова, говорит: с утра сгибли, как, попивши кофию, к художнику посылали, и художник Мокин, по сообщению, донес, что выбыл от них утром неизвестно куда, в расстегнутой шубе.

– Ладно, – сказал Камчаткин, – поди к Хропову и арестуй там бочку керосину и дожидайся там.

– Слушаю, – ответил милиционер Пантюхов и, опять уронив рояль, круто повернулся кругом.

– Что же теперь, какого суда ждать? – мудро спросил поп.

– Ничего, – отрывисто ответил Камчаткин попу, – вы можете идти, а что касается гражданина Сонеберга, то, впредь до выяснения... – тут Камчаткин посмотрел на аптекаря, и аптекарь быстро подскочил с кресла, как пружина, – ...подпишите протокол.

– Какой еще? – спросил аптекарь.

Но поп не дождался ответа Камчаткина и, хотя был тонок, как осока, однако шариком выкатился из кабинета, успев все же на ходу показать аптекарю язык и даже шепнуть: "Что, сунулись?"

Так окончилась их экспедиция.

Антон Антонович Хропов, возвращаясь из Белых Полей, шел по Егорьевской улице. Знал Антон Антонович, какую дорогу ему выбрать. Весел был чрезвычайно и доволен... "Вот, – думал, – приду домой, кофию напьюсь... и Липушке-шельме все расскажу. И даже нервных капель приготовлю Липушке-шельме, на всякий случай от неожиданности. Прощаю Липушку-шельму, так как купец Хропов жить перестал... Насмеюся я над всеми, как последний человек".

Покраснел от ветра нос у Антона Антоновича – день был ветреный, – а все думали, что Антон Антонович идет выпивши.

Подходит Хропов к своему дому – и видит: на форточке в спальне висит розовая ленточка.

"Почему висит розовая ленточка?" – подумал Хропов и прошел дальше, не заходя домой. Было когда-то условлено, давным-давно еще, когда обыски шли по городу, что ежели висит на форточке розовая ленточка, значит в доме неблагополучно.

"Совсем новый ход делу дан..." – подумал Хропов и остановился в растерянности около пруда.

Мимо Хропова, не кланяясь, пугливо прошмыгнул поп Паисий. Хропов засмеялся, поднял камень и бросил в попа.

– На, собака, получи.

Поп крикнул: "Ай!", думая, что Хропов кинул бомбу, и опрометью влетел в церковный дом, ожидая взрыва. Но на дворе было все спокойно, и поп со страху, укладываясь в постель, подумал: "Не зажглось".

А Хропов стоял у пруда, не зная, куда ему деться. В пруд кинуться самое подходящее дело. Посолодский пруд подземным ключом соединяется с Сябрским озером... Вот бы кинуться туда Хропову, пройти трубой до Сябр и в Сябре-озере уже выплыть мучеником... Шуму будет много...

Тут и автору повести очень удобно было бы поставить точку и романтически разделаться с героем. Олимпиаду Ивановну можно было бы отправить в Берлин... В Берлине Олимпиада Ивановна поступила бы в кафе Рушо исполнять русские песни, влюбился бы в нее изгнанный с родины русский князь... О, до чего не довела бы фантазия, если бы за это дело взялся французский романист!.. Художник Мокин, почувствовавший угрызения совести, погнался бы в Европу за Олимпиадой Ивановной, решившись предложением руки и сердца загладить страшный грех... Но влюбленная парочка – князь и Олимпиада Ивановна, вообразив, что гонится за ними русский большевик-террорист, перебегали бы, как куропатки, из одного угла Европы в другой, не успевая насладиться семейным счастьем... И вот наконец тут автор придумывает американский трюк, и читатель, благословляя находчивость автора, с благодарностью и приятной зевотой откладывает в сторону роман.

Жизненная правда всегда беднее вымыслами. И потому в действительности все обстояло гораздо проще.

Хропов попробовал концом валенка берег: хрустнул лед, покрылся мутной, как суп, водой, и сказал тогда Антон Антонович:

– Растаяло... Да ну их к черту, в самом деле... возьму и развяжусь.

И крупными шагами направился прямо в совдеп и без доклада влез к товарищу Камчаткину. Вид его в расстегнутой шубе, вспотевшее от ходьбы лицо, наверное, не были привлекательны, потому что Камчаткин, подумав: "Он!", вдруг отскочил в угол своего кабинета. Хропов в шубе упал на колени, простер руки к товарищу Камчаткину и громко, так что дрогнули стекла в совдепе, спросил его:

– Товарищ Камчаткин, могу ли я надеяться на вашу помощь? Если же нет...

– Можете! – сказал Камчаткин, испугавшись: уж не взбесился ли Хропов?..

– Могу я отречься, товарищ Камчаткин?

– Можете, – сказал Камчаткин, не желая спорить с сумасшедшим.

– Ну, так я отрекаюсь и от попа и от бога... И желаю разоблачить обман.

Тут товарищ Камчаткин заинтересовался.

– А вы не сошли с ума? Зачем вы пуд керосину купили у аптекаря?

– Какой пуд!.. Вот сука! Я ему десять фунтов заказал, кофий варить.

– Так это для кофия? – улыбнулся Камчаткин. Он вернулся к столу, сел в кресло и, попросив Хропова встать, сказал:

– Считаю дело выясненным. Что вы имеете заявить?

– Разоблачить хочу религиозный обман, как денежки собирают. Меня вся округа знает.

– Это не наше дело... впрочем, действуйте. Мандат я вам дать не могу, – сухо сказал Камчаткин.

– Ничего, я и без мандата... Покорно благодарю.

Вышел Хропов на крыльцо, бросил оземь каракулевую свою шапку и крикнул на весь базар:

– Православные, слыхали ли вы, как вас обманывают?

Мигом затих базар, и сбежался народ к крыльцу.

– Слыхали ли, спрашиваю, как вас обманывают?.. Хропов – такой человек вам известен, и морда его знакома?

– Ну, как же незнакома? – засмеялись в толпе.

– Видали вы его морду в церкви на картинке?..

– Видали, известно.

– И плевали?

– Да, поплевали малость.

– А ангела видали с золотой трубой?

– Видали. Как не видать?

– И свечки ангелу ставили?..

– Ну, как не поставишь...

– А много свечек переставили?

– Да порядочно будет.

– Теперь подсчитайте, православные, сколько вы денег на ангела издержали...

– Да соберется, верно, сумма.

– Теперь хочу я сказать, на что вы деньги свои несли и кому свечки ставили. Приглядитесь-ка вы к ангелу... Знаете, перед кем свечу возжигали – перед женой моей – Хропихой Олимпиадой... И глаза ее с искрой...

Ахнул базар и согласился: и верно, смахивает, волос другой, а глаза хроповские, верно... Вот история.

– Что же делать теперь, граждане? Что же делать, когда в церкви обман?.. Ежели подлость такая с трудовых копеек, то на что нам поп, ежели он такое допускает и выручку себе в карман прячет?..

– Вот сука-то... – сказали мужики.

– Дальше, граждане, – раскричался Антон Антонович, войдя в азарт. Пущай поп паи получает, но какой же тут бог, ежели он подобную подлость переносит и не покарает попа?.. Вот отчего я стал безбожником, православные. Слушайте... в образованных странах...

И тут такое стал говорить бывший купец Хропов, что весь базар изумился, остановилась торговля, и даже, если бы милиция не приняла своевременно мер, поднялась бы давка.

Обратно с базара шел Хропов в сопровождении толпы. Правда, были в толпе разные голоса. Одни говорили, что купец спятил, другие – что Мокина надо пойти бить, а третьи сразу согласились с купцом насчет подлости.

Увидя Хропова и толпу, испугалась Олимпиада Ивановна и упала в обморок.

А когда привели ее в чувство, Хропов с досадой сказал:

– Ну, какая же ты серая женщина!.. Я пришел как новый пророк, а ты бац... Даже перед людьми совестно.

С тех пор Хропов Антон Антонович нашел свое место в жизни и даже недавно, совсем осмелев, ездил по поручению политпросвета в Сябры – делать доклад на тему: "Как я стал безбожником".

А художнику Мокину запретили писать в церкви. Он рассердился и уехал. У Сонеберга же перестали многие лечиться, – а все Хропов!.. Распустил об аптекаре такие слухи...

Что же было с Олимпиадой Ивановной?

Страшно возгордилась женщина. И недавно задала Антону Антоновичу совершенно неосмысленный вопрос:

– А не слукавил ты, Антошенька?

И, получив ответ, спросила с еще большим смущением и даже с непростительным, по-моему, кокетством:

– Антошенька... а не махнуть ли мне в Берлин?..

На что Антон Антонович плюнул и выругался.

Ну, а как поп? – спросит читатель.

Что ж, поп... Поп...

Картину, всех смущавшую, он уничтожил.

1926