Текст книги "100 великих приключений"

Автор книги: Николай Непомнящий

Соавторы: Андрей Низовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Тайна, скрытая сельвой

В то время, когда в Европе набирала силу Римская империя и легионы Юлия Цезаря уходили на покорение Галлии и Британии, на другом краю Земли, в Новом Свете, появилась одна из величайших цивилизаций доколумбовой Америки – цивилизация майя. Просуществовав более тысячи лет, создав блестящие образцы архитектуры, живописи и скульптуры, эта цивилизация, пережив свой расцвет в VI–VIII веках, пала под ударами завоевателей с севера. Белокаменные города майя были заброшены и долгие столетия зарастали сельвой. И только сто пятьдесят лет назад эта Атлантида Древней Америки, поглощённая океаном тропических лесов, начала постепенно приоткрывать завесу своих тайн…

* * *

«Город был необитаем. Среди древних развалин не сохранилось никаких следов исчезнувшего народа, с его традициями, передаваемыми от отца к сыну и от поколения к поколению. Он лежал перед нами, словно корабль, потерпевший крушение посреди океана. Его мачты сломались, название стёрлось, экипаж погиб. И никто не может сказать, откуда он шёл, кому принадлежал, сколько времени длилось его путешествие и что послужило причиной его гибели».

Эти строки принадлежат перу Джона Ллойда Стефенса – человека, в XIX столетии открывшего руины великих городов майя.

…В 1839 году американские исследователи Дж. Л. Стефенс и Ф. Казервуд, сопровождаемые проводниками-индейцами, отправились в сельву на поиски заброшенных городов. Путь им предстоял необычайно трудный. Местность, по которой шёл маленький отряд, была разорена непрекращающейся гражданской войной. В разграбленных деревнях невозможно было найти никакой провизии, кроме воды. В маленьком городке на границе Гватемалы и Гондураса путешественников встретили весьма недоверчиво. Ночью в помещение, где остановились на ночлег американцы, ворвался местный алькальд (глава города) с отрядом, состоявшим примерно из двадцати пяти человек. Августин, слуга Стефенса, получил удар мачете в голову. Путешественники были взяты в плен.

Стефенса и Казервуда обуревали нехорошие предчувствия. Охранявшие их солдаты всю ночь шумели, орали и пили водку. На следующее утро к ним неожиданно явился алькальд с официальным визитом примирения: недоразумение разъяснилось. Продолжая свой путь, отряд вскоре углубился в бескрайний лес. Над путешественниками, словно зелёное море, сомкнулись джунгли. Постепенно Стефенс и Казервуд начали понимать, почему до них здесь почти не ступала нога белого человека: отряд пробивался сквозь такие дебри, которые и в дурном сне не привидятся. Мулы по брюхо проваливались в трясину, и когда люди, пытаясь им помочь, слезали с коней, колючие растения до крови раздирали им кожу. Липкая влажная жара вызывала постоянное чувство усталости. Над болотами поднимались тучи назойливых москитов. «Этот климат, – писали ещё за сто лет до путешествия Стефенса испанские путешественники Дон Хуан и Ульоа, – истощает силы мужчин и убивает женщин при первых родах. Быки теряют в весе, у коров пропадает молоко, наседки перестают нестись».

Но Стефенс упрямо вёл караван к цели. Его чрезвычайно интриговали слухи о том, что где-то в долине реки Рио-Копан, по рассказам индейцев, находится древний город. Рассказывали даже, что там, в джунглях, между двумя пирамидами будто бы натянут гигантский каменный гамак, в котором лежат фигуры мужчины и женщины.

Добравшись до реки Рио-Копан, Стефенс и Казервуд наткнулись на небольшую индейскую деревушку. Здесь они надеялись найти проводников, но никто из местных жителей не знал дороги к развалинам города. Пришлось идти дальше без провожатых.

Исцарапанные до крови, покрытые грязью и тиной, с воспалёнными глазами, они шли и шли вперёд. Неужели здесь, в этих джунглях, в этом заколдованном мире, который, казалось, всегда был таким, когда-то могли находиться большие каменные постройки? Позже Стефенс честно признавался, что по мере того, как он углублялся в это зелёное царство, им всё сильнее овладевало неверие: «Должен сознаться, мы оба – и господин Казервуд и я – несколько сомневались в успехе». И тем не менее их настойчивость увенчалась успехом: прорубая дорогу в зарослях, путешественники вдруг наткнулись на сложенную из четырёхугольных каменных плит стену; рядом с ней они увидели множество ступеней, которые вели к террасе, настолько заросшей, что определить её размеры было невозможно.

Следующей находкой стала высокая – около 4 метров – каменная стела с совершенно поразительной орнаментикой. Великолепие декора заставило путешественников в первый момент даже усомниться в том, сумеют ли они этот памятник описать. Четырёхугольный обелиск был сплошь покрыт скульптурными изображениями, резко выделявшимися на фоне сочной зелени; в их выщербинах ещё сохранились следы краски, некогда покрывавшей эти изваяния снизу доверху. На передней стороне выделялось рельефное изображение какого-то мужчины. Его лицу было придано торжественно-серьёзное выражение, способное внушить страх. По бокам обелиск был испещрён загадочными иероглифами. За первой стелой последовали вторая, третья… В общей сложности Стефенс и Казервуд обнаружили четырнадцать диковинных, украшенных скульптурами обелисков, один удивительнее другого. «Огромные корни опрокинули с постамента один из монументов, вокруг другого обвились ветви, и он висел в воздухе, третий был опрокинут на землю и весь опутан вьющимися растениями. Ещё один, наконец, стоял вместе с алтарём посреди целой рощицы деревьев, словно охранявших его покой и защищавших его, как святыню, от солнца. В торжественной тишине леса он казался божеством, погружённым в глубокий траур по исчезнувшему народу», – писал Стефенс.

Казервуд, автор великолепных зарисовок памятников Древнего Египта, пришёл в замешательство. Хмурясь, он ощупывал каменные лица изваяний, таинственные иероглифы, причудливый орнамент, смотрел, как ложатся тени на великолепно изваянные рельефы, и качал головой… Мир образов, с которыми он столкнулся, был совершенно непохож на всё то, с чем ему приходилось встречаться до сих пор. Этот мир был настолько далёк от европейских представлений, образов, идей, что карандаш буквально отказывался повиноваться: не удавалось соблюсти пропорции, углы сдвигались. Используя в качестве материала камень, неизвестные скульпторы и художники создали уникальные образы – подобных им мировое искусство ещё не знало. «Казалось, – писал Стефенс, – будто идол чванится своим искусством, а две обезьяны, расположившиеся на соседнем дереве, смеются над ним».

Через заросли путешественники пробились к загадочному строению, напоминавшему по форме пирамиду. Широкие ступени лестницы уходили из лесного сумрака ввысь, туда, где зеленели кроны деревьев, к террасе, которая находилась не менее чем в тридцати метрах над землёй. Сколько веков назад была построена эта пирамида? Какому народу принадлежали эти сооружения? В какую эпоху, с помощью каких орудий, по чьему поручению и в честь кого были изваяны все эти бесчисленные скульптуры? Одно представлялось несомненным: этот город построил сильный и могущественный народ…

Так был открыт Копан – первый из затерянных в сельве городов майя.

Стефенс и Казервуд стали его первыми исследователями. Для этого Стефенсу пришлось даже… купить Копан. Когда исследователи вернулись в деревню, намереваясь на другой день приступить к более тщательному обследованию города, в их хижину заявился некий оборванец, который гордо сказал: «Я дон Хосе Мария, и этот город в джунглях принадлежит мне!»

Стефенс удивился – в Египте, к примеру, вроде бы никто не заявлял, что ему принадлежит пирамида Хеопса. Но Стефенс и Казервуд находились в глухом тропическом лесу, за сотни километров от цивилизации, вдобавок вокруг шла война, и случись что-то – о пропавших исследователях вспомнили бы не скоро. Поэтому приходилось считаться даже с такими субъектами, как «дон Хосе Мария», у которого, впрочем, не было никаких документов, подтверждающих его право на владение городом. Пришлось прибегнуть к обычному в дикарских краях способу – предложить «хозяину пирамид» деньги.

За город – со всем, что в нём есть, – Стефенс предложил дону Хосе Мария пятьдесят долларов. Бедняга даже не слыхал, что на свете существуют такие «огромные» суммы, и, придя в себя, немедленно поспешил согласиться. Так Стефенс вошёл в историю американистики не только своими открытиями, но и тем, что оказался единственным человеком, который купил целый майяский город. После этого никто не мешал Стефенсу очищать Копан от зарослей, а Казервуду делать свои до сих пор не утратившие научной ценности зарисовки майяских пирамид и стел.

Открытие Стефенса стало толчком к открытию других затерянных в дебрях Юкатана городов майя. Вслед за временем первопроходцев пришло время учёных – археологи, историки, этнографы, искусствоведы стали постоянными гостями древних городов.

Стшелецки-крик не пересохнет

Проехать по всем маршрутам скитаний знаменитого польского путешественника Павла Стшелецки (Стшелецкого) было бы немыслимо. Он обошёл, объездил, проплыл без преувеличения – полмира. Однако австралийское его путешествие явилось наиболее значительным. Попробуем восстановить его маршрут, воспользовавшись и его записками, и рассказами тех, кто сделал это до нас.

* * *

«С остроконечной вершины горы мы наконец заметили среди густых зарослей источник воды, окружённый дымящимися вигвамами кочевого племени. Меня охватило безумное нетерпение как можно скорее утолить мучившую нас уже несколько дней жажду. Собрался с духом, силы вернулись ко мне, и я безрассудно устремился к желанному месту.

– Стой! – закричал мой проводник. – Стой! Иначе мы погибнем.

Мне пришлось остановиться. Мы изменили направление и, сойдя к подножию возвышенности, вместо того чтобы войти в круг жилых шалашей, разлеглись на земле примерно в 60 ярдах от них. Прошло минут пятнадцать. Нетерпение, гнев, муки голода и жажды уже готовы были снести начертанные разумом границы, когда из ближайшего шалаша нам бросили горящее полено.

Мой проводник встал, размеренным шагом подошёл, чтобы его поднять и, вернувшись, разжёг костёр, положил на него бывшего у нас в запасе опоссума. Ложась, он начал снова жевать свою палку с прежней медлительностью, бросая украдкой косые любопытные взгляды.

Через десять минут старая женщина вынесла из лагеря сосуд с водой и поставила его на полпути к нашему костру. После сосуда с водой подобным же образом вынесли рыбу на чистом куске коры; всё это мой проводник опять принёс мне. Я быстро утолил голод и жажду и, чрезмерно утомлённый, уже начал смыкать глаза, как вдруг к нам приблизился пожилой человек из кочевого лагеря. Проводник встретил его на полпути. Завязался разговор, в котором одна сторона расспрашивала, а другая объясняла цели моего путешествия. С возвращением старца этот вопрос пронзительным писклявым голосом был доложен всему племени. Затем наступило несколько минут молчания, пока, наконец, вместо ожидаемого приглашения в лагерь, мы получили приказ немедленно удалиться.

Сопротивление было невозможно. Мы вынуждены были подчиниться и сразу же пустились в дальнейший путь…»

Это только один из эпизодов, которые Павел Стшелецки красочно описал в своём дневнике. А сколько ещё происшествий, и драматичных, и будничных, случалось на его многомильном пути через загадочный и малоизвестный в то время Зелёный континент!

…В Сиднее Стшелецки высадился в апреле 1839 года. Здесь он долго не задержался – путешественника влекли нехоженые тропы. Голубые горы, с которых начал свой маршрут Стшелецки, не вполне оправдывали своё романтическое название: хребты, хоть и не очень высокие, в некоторых местах были труднопроходимы. Горная цепь простиралась почти на 300 километров вглубь материка, но представлялась такой запутанной, что, казалось, долины здесь вовсе наглухо замкнуты, а реки не имеют ни устья, ни истоков. С трудом продвигалась через них небольшая группа людей во главе с Павлом Стшелецки. Он шёл впереди отряда и нёс на спине приборы и инструменты: боялся доверить их кому-либо другому.

Хотя за плечами Стшелецки был переход через Анды на головокружительных высотах, а здесь горы были пониже, риск оказался всё равно велик. «Бездонные ущелья, глубокие долины и страшные пропасти… – записывает в дневнике Стшелецки. – Запутавшись в бесконечном лабиринте подземных ущелий горы Гей и реки Грос, я не в состоянии был выбраться из него, и только через несколько дней беспрерывной усталости, голода и опасностей мне удалось выйти оттуда».

И всё же он взошёл на гору Гей. А через несколько дней и на более высокую безымянную вершину. И на правах первовосходителя нарёк её Адиной – именем своей возлюбленной. Из-за Адины и начались его скитания… Отпрыск обедневшего графского рода, когда-то он, ещё будучи молодым уланским офицером, пытался дерзко похитить свою возлюбленную – дочь полковника – из родительского дома. Их настигли в дороге… Эта история закончилась бегством жениха – уже в одиночку – не только из полка, но и с родины. Начались скитания: Италия, Германия, Англия…

Он усиленно учился, окончил Оксфорд. Особенно привлекали его геология, география. А уж о языках и говорить не приходится – без них просто не обойтись путешественнику! Стшелецки много путешествовал, собирал этнографические и естественно-исторические коллекции. Три года странствовал по обеим Америкам, островам Океании, Новой Зеландии. А потом была эта серьёзнейшая экспедиция по загадочной Австралии, стране гор, эвкалиптов, пустынь и пересыхающих рек…

Австралийские Альпы были обширны, не везде легко проходимы. Здесь уже успели побывать Гамильтон Юм, Уильям Хоуэлл, Томас Митчелл, но немало открытий осталось и на долю Стшелецки. Он провёл геодезические съёмки, собрал образцы пород, проник в глухие, неисследованные уголки. Пройдя юго-западные отроги, через могучие рощи эвкалиптов и заросли австралийских акаций, он вышел к заливу Уэстерн-Порт, сделав важное заключение о перспективах использования исследованных земель в будущем.

Другие области Австралии оказались менее пригодными для освоения. Они были слишком жаркими и сухими – около половины территории страны занимали пустыни и полупустыни. Здесь выпадало в восемь раз меньше осадков, чем, к примеру, в Южной Америке. Пятый континент оказался самым «сухим» на нашей планете. Не случайно, наверное, одну из вершин в Австралии первые поселенцы нарекли «Горой Безнадёжности».

В поисках воды и пастбищ для скота люди поднимались в горы, тем более что они не так уж высоки (после Европы Австралия является самой низкой частью суши – средняя высота составляет 350 метров). Поиски Ч. Старта, Д. Бакстера, Ф. Грегори и других путешественников увенчались открытием новых перевалов, хребтов, долин, озёр. Но только экспедиции под руководством Павла Стшелецки удалось в 1840 году проникнуть на плато Морано к истокам Муррея, самой протяжённой реки материка (её длина 1632 километра). Достаточно полноводная и даже пригодная для судоходства в нижнем течении, в верховьях она извилисто петляла среди межгорий, а то и вовсе теряла след в засушливую пору. Это был единственный район на всём материке, где сохранялся снег на протяжении всего года. И в этом, можно сказать, самом снежном месте материка и открыл Стшелецки самую высокую вершину континента.

Во время своего полугодичного похода 15 февраля 1840 года он задержался в пути ради события, которое потом вошло в историю географических открытий. Вот что написал Стшелецки своим близким в Польшу в связи с этой «задержкой»: «Величественную вершину, на которую до меня никто не поднимался, с её вечными снегами и безмолвием, и я использовал, чтобы увековечить на этом материке в памяти грядущих поколений дорогое имя, почитаемое каждым поляком – каждым другом свободы… В чужом краю, на чужой земле… я назвал её горой Костюшко».

Тадеуш Костюшко, национальный герой Польши, пользовался популярностью не только среди своих соотечественников. Человек драматической судьбы, он сражался с царскими войсками, а в 1794 году стал героем войны за независимость США. В Кракове, где покоится его прах, поляки насыпали в его честь холм. Но Стшелецки показалось этого недостаточно, и он посвятил своему кумиру целый горный пик.

Ныне на вершину горы Костюшко проложены многочисленные пешеходные и даже вьючные тропы. А вот Стшелецки пришлось добираться туда с немалыми трудностями – он был первым белым человеком, нога которого коснулась этих незнакомых гор. Острый пик горы, покрытый снегами и господствовавший над окружающими вершинами, показался ему самым удобным местом для геодезических измерений.

Великолепие открывшейся с вершины горы картины поразило Стшелецки. Отсюда можно охватить взглядом площадь около 18 тысяч квадратных километров. Вдали, на востоке, с расстояния почти 80 километров, в дымке виднеется морское побережье. У ног путешественников расстилаются ленты зелени, прерываемые крутыми каньонами долины реки Муррей и её притока Маррамбиджи.

Но, даже несмотря на явное видимое превосходство горы Костюшко, Стшелецки всё же спутал её с соседней вершиной. Может, поднялся туман, может, усталость дала о себе знать или угол зрения был неподходящим, но за высочайшую на Австралийском континенте была принята другая вершина. Без заблуждений и ошибок, видимо, редко происходят открытия. Несколько десятков лет спустя в эти места попал с более совершенными приборами австралийский зоолог Ленденфельдт. Он уточнил высоту и ту вершину, на которой побывал Стшелецки, назвал в честь австралийского инженера-геодезиста горой Тоунсенда, а гору Костюшко переименовал в гору Мюллера, по имени германского естествоиспытателя. И всё же эти недоразумения не помешали утверждению за польским географом звания видного исследователя Австралии. Установив, что измерения Ленденфельдта точны, высочайшую вершину материка всё же назвали горой Костюшко, а наименование «Тоунсенд» оставили за соседней вершиной.

И ещё. В честь признания заслуг замечательного исследователя и географа появился Стшелецки-крик («криками» в Австралии называют речки с пересыхающими руслами). И как ни трудно такой реке в засушливом климате пятого континента, а след её на земле не затерялся.

Азиатские странствия Арминия Вамбери

Мир по-настоящему ещё не открыл для себя учёного-востоковеда XIX века Арминия Вамбери, который одним из первых европейцев посетил Герат и Мешхед, Бухару, Хиву и Шираз и побывал там не как дипломат или завоеватель, а в обличье странствующего дервиша, растворившись в толпе таких же, как он, странников. Арминий Вамбери, журналист и профессор Будапештского университета, оставил после себя несколько книг, посвящённых Центральной Азии. Книги эти давно не переиздавались, и найти сегодня что-нибудь о Вамбери окажется нелёгким делом.

* * *

Арминий Вамбери родился в бедной семье венгерских евреев. Фамилия Вамбери происходила от деда, жившего в XVIII веке в немецком городе Бамберге, у отца она звучала как «Вамбергер». Арминий же, венгерский патриот, переделал её на венгерский лад.

Его отец умер молодым, а мать, выйдя вторично замуж, переехала с семьёй в городок Дуна-Шердахели, где существовала небольшая еврейская община. Вамбери с детских лет запомнил зовущий на молитву стук деревянного молотка в дверь. Ещё мальчиком он был отдан в услужение, где «заработал» себе хромоту.

Он рано почувствовал интерес к языкам, учил их сначала самостоятельно (в свободное время – по ночам), а затем – в монастырской школе близлежащего Пресбурга. Жизнь его в эти годы была трудной, семья жила в крайней нужде. Тем не менее, когда пятнадцатилетний Вамбери приехал в Вену, то знал уже четыре языка – иврит, венгерский, словенский и немецкий, а скоро к ним добавились французский и латынь.

Иногда ему удавалось найти работу домашнего учителя, что давало скудные средства к существованию. В захудалом пештском кафе «Орчи» существовала своеобразная «биржа» домашних учителей: здесь собирались студенты и молодые преподаватели, искавшие вакансий, сюда приходили состоятельные горожане в поисках недорогого наставника для своих отпрысков. Иногда выбор падал на Вамбери, несмотря на его молодой возраст. При этом Вамбери неизменно следовал принципу «Docendo discimus» – «Уча, учишься сам».

В эти годы Вамбери загорелся желанием заняться исследованием происхождения венгров. Ему запомнились слова одного венгерского крестьянина: «Каждый раз, когда нашему народу приходится плохо, появляются старые мадьяры из Азии и выручают его из беды». Крестьянин был неграмотным, он повторял изустно сохранившееся предание, но Вамбери хотелось верить, что корни мадьяр действительно следует искать в Азии. Он взялся за турецкий и персидский, радовался, что может читать Саади, Хафиза и Хайяма в оригинале.

За пару лет Вамбери удалось скопить 120 флоринов. Конечно, этих денег для путешествия на Восток было мало, но страстно увлечённый Азией молодой человек уже стал известен в пештских учёных кругах, и барон Этвош, член национальной Академии, выступил в роли его благотворителя и оформил нужные документы для поездки.

Первой целью Вамбери был Стамбул. Он прибыл сюда в 1857 году и сразу окунулся в стихию турецкого языка, который до этого был ему знаком лишь по книгам. Вскоре по всей турецкой столице разнеслась молва о чужеземце, который читает в кофейнях «Ашик-Кериб» совсем как настоящий турок! Чтение классических поэм, столь любимых турками, давало Вамбери пропитание; потом он начал перебиваться уроками – обучать богатых турок французскому языку. Благодаря этому Вамбери постепенно обзавёлся связями в кругах высшего стамбульского общества. Единственный из европейцев он получил разрешение учиться в медресе – мусульманской школе – и вскоре мог на равных с исламскими богословами участвовать в религиозных диспутах. Турки называли его Решид-эфенди – «честный господин».

Здесь же, в Стамбуле, началась его журналистская деятельность – под своим турецким именем Вамбери посылал отсюда корреспонденции в немецкие газеты и журналы. При желании он мог бы даже поступить на турецкую дипломатическую службу: на Востоке, как он убедился, ценили «аристократов духа», придавая куда меньшее значение происхождению. В тогдашней Европе, бедняк и еврей, и мечтать не мог о подобной карьере. Однако Вамбери, «свободный мыслитель», не хотел принимать мусульманство и ограничивать себя служебными обязательствами.

При более близком знакомстве с турецким языком он нашёл в нём, особенно в его восточном, хангатайском, диалекте много общего с венгерским. Может быть, древние мадьяры действительно были связаны родственными узами с турками? Но в любом случае это была ещё не та Азия, откуда «появляются старые мадьяры». В поисках ответа на загадку нужно было идти дальше на Восток – в Персию, в Афганистан, в степи Туркменистана, в сказочную Бухару… Вамбери решил, что второе путешествие он совершит именно туда.

В 1861 году, после четырёхлетнего отсутствия, Арминий Вамбери возвращается в Венгрию. Пештская академия избирает его своим членом-корреспондентом. Но Вамбери уже рвётся в новое путешествие: его неудержимо манит далёкая Средняя Азия. Академия даёт «добро», но средств выделяет, увы, до обидного мало… А ведь дело предстояло нешуточное! Когда на заседании Академии один простодушный учёный попросил Вамбери «привезти парочку-другую азиатских черепов для сравнительного изучения», президент Академии князь Десефи с усмешкой ответил, что желает путешественнику привезти домой в целости и сохранности хотя бы свой собственный череп…

И в Стамбуле, куда Вамбери опять приехал, тамошние знакомцы пытались отговорить его от дальнейшего путешествия: они ссылались на недавнюю гибель в Туркестане двух английских офицеров и одного француза, о трудностях пути для его хромой ноги, о фанатизме мусульман, ненавидящих всякого иностранца-«френги» (френги – «франк»; общее название для всех европейцев). Но Вамбери в свои 30 с небольшим лет чувствовал себя достаточно крепким, а к голоду и прочим неудобствам он привык ещё в юношестве. Его вели вперёд стремление к неизвестному и жажда приключений…

Для того чтобы отправиться на Восток, Вамбери пришлось надеть личину странствующего дервиша. В таком виде он покинул Трапезунд (теперешний Трабзон), где некоторое время жил под гостеприимным кровом губернатора Эмина Мухлиса-паши, и вместе с небольшим караваном прибыл в Эрзерум. Отсюда его путь пролегал через горы, где «в подземных норах» жили армяне. Буйволы и люди ютились в одном помещении; там же ночевали и дервиши. В Дагарских горах караван впервые столкнулся с бандами грабителей-курдов, людей диких, храбрых и умелых. Вамбери наблюдал поющую, торгующуюся, ссорящуюся толпу в восточных городах; он уже смешался с этой толпой, перенял её язык, жесты, поведение – наверное, он был прирождённым актёром. Постепенно Вамбери научился читать суры Корана с шиитскими мелодическими интонациями.

В Тебризе Вамбери был представлен персидскому шаху – как турок Решид-эфенди, и получил от его министра грамоту, скреплённую печатью-тугрой, что было весьма немаловажно для дальнейшего путешествия: к шахской грамоте с почтением относились властители туркестанских племён. И снова дервиш Решид-эфенди отправляется в путь верхом на осле… Дорога до Шираза заняла несколько месяцев. Вамбери привык к жаре, дождям и ветру, он научился спать в седле и ездить на любом вьючном животном. Он учил новые языки, запоминал нравы и обычаи местных жителей. Записывать ничего не мог – негде было хранить записи. С собой он взял лишь серебряные часы, придав им вид компаса, показывающего направление на священную Мекку; взял он и несколько золотых дукатов, спрятав их в подошвы обуви, чтобы не вызывать подозрения спутников.

Он умывался песком, ел руками из общего блюда, расстилал свою одежду возле муравейника, чтобы избавиться от кишевших в ней паразитов, мёрз на пути между Мешхедом и Гератом, страдал от жары, идя в Хиву (позже Вамбери узнал, что температура в тех местах достигает 60 °C). Но самым трудным оказались не физические мучения, а постоянная опасность выдать себя.

Вокруг было много наблюдательных и подозрительных глаз. Особенно опасным оказался один афганец из Кандагара, угрожавший «раскрыть этого шпиона» по приходе в Бухару. Вамбери научился подолгу сидеть безмолвно и без движения, не обращая внимания на угрозы. А как истово он плясал, пел и молился у гробницы святого дервиша Боха-эд-дина! Только один раз Вамбери изменило самообладание, когда, изнемогая от жажды в Халатской пустыне, попросил пить, не отдавая себе отчёта, на каком языке он это сделал…

По дороге в Бухару Вамбери встречался с племенами кочевников, которые, при всей своей бедности, привечали странников, соблюдая старинные законы гостеприимства. «Среди воинственных, жадных и крайне фанатичных афганцев я подобного отношения не видел, – замечает Вамбери. – Они безжалостно и хладнокровно убивали появлявшихся в этих местах совершенно мирных англичан – только из желания попасть в рай благодаря убийству кяфиров – неверных». До Бухары он в конце концов добрался. Пребывание в этом городе осталось памятно для него сердечными встречами с учёным и поэтом Рахим-беем (впоследствии министром бухарского эмира) – они по очереди и с наслаждением читали друг другу стихи персидских поэтов…

По возвращении в Стамбул Вамбери был окружён вниманием местной европейской колонии. Его рассказы пользовались большим успехом. Особенный интерес проявляли к нему в посольствах Англии и России – двух устремлённых на Восток и соперничавших друг с другом империй. Российский посол фон Гирс даже пригласил его посетить Петербург, но Вамбери отклонил предложение – он недолюбливал Россию, с помощью которой австрийцы подавили венгерское восстание 1848 года. Вамбери считал, что цивилизацию в азиатские страны несёт Великобритания, но отнюдь не Россия.

Свои путешествия по Персии, Афганистану, владениям бухарского эмира Вамбери описал в книгах «Путешествия по Средней Азии», «Сцены из жизни Средней Азии», а также во многих статьях, публиковавшихся в основном в английской и немецкой печати. Они вызвали живой отклик учёных-этнографов и лингвистов, европейских и азиатских политиков. Некоторые восточные правители, с которыми Вамбери встречался во время своего путешествия, не замедлили выступить с заявлениями, что ещё тогда распознали в бродячем дервише европейца. Из всех этих заявлений Вамбери находил правдивым лишь рассказ Якуб-хана, сына афганского эмира. Наблюдая из окон дворца в Герате игру небольшого импровизированного оркестра во время военного парада, Якуб-хан заметил в толпе дервишей человека, который отбивал ногой такт – так делают одни лишь европейцы! «Позже, когда этот человек в числе других дервишей пришёл в мои покои, я сказал ему – ты френги. Он, естественно, отрицал это. Я не стал настаивать, понимая, что в случае разоблачения ему грозит смерть». Вот так Вамбери, поклонник музыки, чуть не поплатился за это головой…

В Венгрии мало кого заботили дела далёких азиатских стран, но всё же успех соотечественника произвёл впечатление на венгерских учёных, и Вамбери предложили должность профессора в Пештском университете. Он обосновался с семьёй в Пеште, но часто и подолгу бывал в Англии. За эти годы он перевёл и снабдил комментариями турецкую поэму «Шейбаниада». Продолжал он и свои исследования по происхождению мадьяр – Вамбери склонялся к мысли, что венгры ведут своё начало от воинственных гуннов и восточных турок.

Полтора века прошло с тех пор, как Вамбери странствовал среди персов, турок, курдов, афганцев и туркмен. Образ жизни, ментальность этих народов мало изменились за эти годы. Деспотические теократические режимы, религиозный фанатизм, бедность и бесправие населения, феодально-клановая структура общества оставили эти страны почти такими же, какими их увидел Арминий Вамбери…