Текст книги "100 великих тайн Второй мировой"

Автор книги: Николай Непомнящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

ТАЙНЫЙ ГРУЗ КРЕЙСЕРА «ЭМЕРАЛЬД»

Эта удивительная история принадлежит к числу наиболее долго сохранявшихся секретов Второй мировой войны – возможно, благодаря тому, что из многих принимавших в ней участие людей лишь некоторые знали её всю от начала до конца. Трём взявшимся рассказать об этом деле исследователям предстояло собрать разрозненные фрагменты и сложить их в единое целое. Сидни Перкинз, прежде служивший в Канадском банке, впервые раскрыл информацию об этом деле, касающуюся его участия в нём. Писатель А. Стамп привёл в соответствие данные им сведения с рассказами других людей, а Лиленд Стоу, зарубежный корреспондент и лауреат Пулитцеровской премии, проведя несколько недель в Канаде и Англии, разузнал там кое-какие некогда секретные подробности.

2 июля 1940, через 17 дней после того, как немецкие войска вошли в Париж, в 5 часов вечера на станцию Бонавентура в Монреале пришёл поезд специального назначения. На перроне его встречали Дэвид Мансур, исполняющий обязанности управляющего Канадским банком, и Сидни Перкинз из отдела валютного контроля. Оба эти человека были осведомлены, что поезд привёз секретный груз, имеющий кодовое название «рыба». Но лишь один Мансур знал, что им предстоит принять участие в крупнейшей финансовой операции, когда-либо осуществляемой государствами в мирное или военное время.

Как только состав остановился, из вагонов вышла вооружённая охрана и оцепила его. Мансура и Перкинза провели в один из вагонов, где их ожидал худощавый невысокий человек в очках – Александер Крейг из Английского банка, сопровождаемый тремя помощниками.

– Мы привезли с собой большой груз «рыбы». «Рыба» – это огромное количество ликвидных активов Великобритании. Мы опорожнили наши хранилища на случай вторжения, вы понимаете. Скоро прибудет и остальное.

Сидни Перкинз начал усиленно соображать, что такое «ликвидные активы» и «остальное». Видимо, всё это должно было означать, что Канадский банк собирался принять все принадлежавшие Великобритании средства, которые могли быть обращены в доллары.

Две недели назад, когда пала Франция и над Великобританией нависла угроза гитлеровского вторжения, Уинстон Черчилль собрал свой кабинет на секретное совещание, на котором было принято рискованное решение о переправке государственного золота и ценных бумаг граждан на сумму семь миллиардов долларов в Канаду. Осуществление этой операции стало возможным благодаря предусмотрительному шагу, сделанному в начале войны: всем гражданам Соединённого Королевства было предписано зарегистрировать в государственном казначействе все принадлежавшие им иностранные ценные бумаги. Эту часть вложений Черчилль и его кабинет и решили теперь реквизировать. Никогда прежде государство не изымало вклады частных лиц на нужды обороны, не получив прежде согласия на то их владельцев. Но в июне 1940 года правительство Черчилля сочло возможным пойти на этот шаг.

«В течение десяти дней, – вспоминал один из участников этой операции, – все отобранные для перемещения вклады в банках Соединённого Королевства были собраны, сложены в тысячи коробок размером с ящики от апельсинов и свезены в региональные центры сбора». Всё это были богатства, принесённые Великобритании поколениями её торговцев и мореплавателей. Теперь вместе с накопленными тоннами золота Британской империи им предстояло переправиться через океан.

Для перевозки первой партии секретного груза был назначен крейсер «Эмеральд», которым командовал капитан Френсис Сирилл Флинн, 24 июня он должен был выйти из гавани Гринока в Шотландии. 23 июня поездом до Глазго из Лондона выехали четыре лучших специалиста по финансовым вопросам из Английского банка с Александером Крейгом во главе. Тем временем усиленно охраняемый специальный поезд привёз в Гринок последнюю партию золота и ценных бумаг для погрузки на стоявший в заливе Клайд крейсер. Ночью на скорости 30 узлов, рискуя в густом тумане наскочить на камни, пришёл эсминец «Коссак», чтобы присоединиться к эскорту «Эмеральда».

К шести часам вечера 24-го крейсер был загружен ценностями так, как ещё ни один корабль до него. Его артиллерийские погреба были наполнены 2229 тяжёлыми ящиками, в каждом из которых лежало четыре золотых бруска. (Груз золота оказался таким тяжёлым, что по окончании плавания были обнаружены погнутыми угольники полов этих погребов.) Тут же лежали коробки с ценными бумагами, всего их было 488 на общую сумму более 400 миллионов долларов. Таким образом, в первой перевозке превратностям войны в Северной Атлантике оказались предоставленными ценности на сумму более полумиллиарда долларов.

С ухудшением погоды ухудшались шансы на успех. С усилением шторма стала падать скорость эсминцев сопровождения, и капитан Вайан, командовавший эскортом, просигналил капитану Флинну идти между эсминцами зигзагами, чтобы «Эмеральд» сохранял свою более высокую и, значит, более безопасную скорость. Но океан бушевал всё сильнее и сильнее, и в конце концов эсминцы отстали так, что капитан Флинн решил дальше плыть в одиночку. На четвёртый день погода улучшилась, а вскоре, 1 июля, где-то после 5 часов утра, на горизонте появились берега Новой Шотландии. Теперь по спокойной воде «Эмеральд» шёл к Галифаксу, делая 28 узлов, и в 7.35 благополучно встал в док.

На подходящей к доку железнодорожной ветке ожидал специальный поезд. Тут же находились представители Канадского банка и железнодорожной компании «Кэнэдиэн нэшнл экспресс». Перед началом разгрузки были приняты чрезвычайные меры предосторожности, причал тщательно перекрыт. Каждый ящик при выносе с крейсера регистрировался как сданный, после чего заносился в список при погрузке в вагон, причём всё это происходило в ускоренном темпе. В семь часов вечера состав с золотом отправился. В Монреале вагоны с ценными бумагами были отцеплены, а золото поехало дальше, в Оттаву.

Именно этот поезд и встречали Дэвид Мансур и Сидни Перкинз. Теперь бумаги переходили под их опеку, и им предстояло куда-то поместить эти тысячи упаковок. Дэвид Мансур уже сообразил куда.

24-этажное гранитное здание страховой компании «Сан лайф», занимавшее целый квартал в Монреале, было самым большим коммерческим зданием на территории британских доминионов. Оно имело три подземных этажа, и самый нижний из них в военное время предполагалось как раз отводить под хранилище ценностей типа этого «Вклада ценными бумагами Соединённого Королевства», как его назвали.

Вскоре после часа ночи, когда движение на улицах Монреаля стихло, полиция оцепила несколько кварталов между сортировочной станцией и небоскрёбом «Сан лайфа». После этого между вагонами и задним въездом в здание начали курсировать грузовики, сопровождаемые вооружёнными охранниками «Кэнэдиэн нэшнл экспресс». Когда последняя коробка упокоилась на своём месте – что было соответствующим образом зарегистрировано, – ответственный за депозит Крейг от лица Английского банка взял у Дэвида Мансура расписку в получении от лица Канадского банка.

Теперь предстояло быстро оборудовать надёжное хранилище. Но изготовление камеры 60-футовой длины и ширины и 11-футовой высоты требовало огромного количества стали. Где её взять в военное время? Кто-то вспомнил о неиспользуемой, заброшенной железнодорожной ветке, две мили путей которой имели 870 рельсов. Из них-то и были изготовлены стены и потолок толщиной в три фута. В потолке установили сверхчувствительные микрофоны звукоулавливающих приборов, фиксирующих даже слабейшие щелчки выдвигаемых из железного шкафа ящиков. Для того чтобы открыть двери хранилища, требовалось набрать две различные цифровые комбинации на запирающем устройстве. Двум банковским служащим сообщили одну комбинацию, двум другим – вторую. «Другая комбинация мне была неизвестна, – вспоминал один из них, – и каждый раз, когда требовалось войти в камеру, мы должны были собираться парами».

В течение трёх летних месяцев по железной дороге в Монреаль прибыло три дюжины грузов ценных бумаг. Для размещения всех сертификатов потребовалось почти 900 четырёхстворчатых шкафов. Спрятанные под землёй ценности круглосуточно охраняли 24 полицейских, которые там же ели и спали.

Поход «Эмеральда» был только первым в череде «золотых» трансатлантических переходов британских кораблей. 8 июля из портов Великобритании вышли пять судов, которые везли самый большой комбинированный груз ценностей, когда-либо транспортировавшийся по воде или по земле. В полночь из залива Клайд вышли линкор «Рэвендж» и крейсер «Бонавентура». На рассвете в Северном проливе к ним присоединились три бывших лайнера «Монарх Бермудов», «Собеский» и «Баторий» (два последних были судами «Свободной Польши»). Эскорт составляли четыре эскадренных миноносца. Этот конвой, которым командовал адмирал сэр Эрнест Расселл Арчер, вёз золотые слитки примерно на 773 миллиона долларов и 229 коробок ценных бумаг общей ценностью приблизительно в 1 750 000 000 долларов.

На всём протяжении перехода через Атлантику восемь 15-дюймовых и двенадцать 6-дюймовых орудий и батареи 4-дюймовых зениток находились в постоянной боевой готовности. 13 июля первые три судна вошли в гавань Галифакса. Вскоре после этого появился «Бонавентура», а потом и «Баторий». Для перевозки золотых слитков в Оттаву потребовалось пять специальных поездов. Груз был таким тяжёлым, что в каждый вагон складывали не больше 200 ящиков, чтобы выдержал пол. Каждый состав вёз от 10 до 14 таких грузовых вагонов. В каждом вагоне было заперто двое охранников, которые сменяли друг друга через каждые четыре часа.

Всё это золото перевозилось без страховки. Кто мог бы или хотя бы захотел страховать слитки на сотни миллионов долларов, особенно в военное время? Доставленный конвоем «Рэвенджа» золотой груз привёл к ещё одному «ценному» рекорду: расходы «Кэнэдиэн нэшнл экспресс» по его перевозке оказались самыми высокими в его истории – что-то около миллиона долларов.

В Оттаве «Кэнэдиэн нэшнл рэйлроуд» организовывала прибытие специальных поездов так, чтобы их разгрузка и перевозка золота в Канадский банк на Веллингтон-стрит проходили ночью. Кто бы мог подумать ещё совсем недавно, что это пятиэтажное здание, в котором располагался банк, высотой всего 140 футов бросит вызов самому Форту Нокс, самому крупному вместилищу ценностей в мире? Три дня груз конвоя «Рэвенджа» золотым потоком лился в хранилище банка, имевшее размеры 60 на 100 футов. Грузовики споро разгружались, 27-фунтовые чушки, точно большие куски жёлтого мыла в проволочных упаковках, аккуратно складывались в хранилище ряд за рядом, слой за слоем в огромный, до самого потолка, штабель из десятков тысяч слитков тяжёлого золота.

Тем временем в Монреале под небоскрёбом «Сан лайфа» просторное высокое помещение рядом с набитым ценными бумагами хранилищем оборудовалось под офис для работы с депозитами. В штат Мансур пригласил 120 человек – бывших банковских служащих, специалистов из брокерских фирм и стенографисток из инвестиционных банков, – которые дали присягу на соблюдение секретности.

Офис, конечно, был исключительным. На третий этаж спускал только один лифт, и каждый сотрудник должен был предъявлять специальный пропуск (которые менялись каждый месяц) – сначала перед заходом в него, а потом внизу – охранникам из Конной полиции и ежедневно расписываться в своём приходе и уходе. У столов охранников имелись кнопки, которые включали сигнал тревоги прямо в управлениях Монреальской и Королевской канадской конной полиций, а также в службе Электрической защиты доминиона. Всё лето, за которое общее количество коробок с ценными бумагами достигло почти двух тысяч, сотрудники Крейга работали по десять часов ежедневно с одним выходным в неделю. Всю эту гигантскую мешанину принадлежавших тысячам разных владельцев бумаг надо было распаковывать, разбирать и рассортировывать. В итоге было установлено наличие примерно двух тысяч разных типов акций и облигаций, включая все внесённые в отдельный список акции компаний, выплачивающих высокие дивиденды. К сентябрю ответственный за депозит Крейг, который знал всё, что у него должно было иметься, знал, что всё это у него действительно имелось. Каждый сертификат был учтён и внесён в картотеку.

Золото, как и ценные бумаги, прибывало непрерывно. Как показывают имеющиеся в Адмиралтействе документы, за период с июня по август британские корабли (вместе с несколькими канадскими и польскими) перевезли в Канаду и Соединённые Штаты золота более чем на 2 556 000 000 долларов. Совершенно невероятным представляется тот факт, что за эти три месяца в Северной Атлантике было потоплено 134 союзных и нейтральных судна – и среди них ни одного, перевозившего золотой груз.

КАК ДУРАЧИЛИ ПИЛОТОВ ПРОТИВНИКА

К концу 1941 года в участвовавших во Второй мировой войне государствах возник целый ряд военных изобретений – большей частью связанных с авиацией.

Когда немцы начали использовать радиолучи для наведения своих самолётов на цели в Англии, там быстро разработали эффективные методы противодействия. Суть немецкого способа заключалась в том, что два луча из двух сильно удалённых источников на континенте наводились на цель так, что ночные бомбардировщики люфтваффе, следуя по одному лучу, сбрасывали бомбы в месте пересечения с другим. Британские радиоспециалисты стали пересекать немецкий луч своим собственным, так что самолёты противника бомбили сельские поля. Со временем британцы, используя ту же длину волны, что и немцы, научились отклонять их лучи так, что пилоты вражеских бомбардировщиков, отбомбившись не по цели и возвращаясь домой по ложному лучу, заканчивали свой полёт в море.

Излюбленной хитростью лётчиков в тяжёлых ситуациях было изобразить свою машину подбитой и потерявшей управление. Немцы иногда устанавливали на своих машинах дымовые шашки, чтобы в случае необходимости, выпустив клубы дыма, можно было создать видимость, будто машина загорелась. К подобной же уловке прибегали и подводники – на поверхность выпускалось масляное пятно и фальшивые обломки, так что можно было подумать, будто лодка уничтожена.

Летом 1941 года, ещё до Пёрл-Харбора, один американец, прогуливавшийся по дороге вблизи Берлина, случайно наткнулся на одну из самых хитроумных уловок нацистов той войны. Его внимание привлекло широкое поле, огороженное проволочной сеткой. Всмотревшись, он увидел, что ограждение начиналось у вырытого в земле блиндажа и шло дугообразно к небольшим строениям в четверти мили от него. У этих строений не было ни крыш, ни оконных рам, а полы были усыпаны ветками и древесными стружками. После включения из блиндажа электрического воспламенителя опилки загорались, и ночью эти дома без крыш и окон казались охваченными большим пожаром, что вводило в заблуждение пилотов британских ночных бомбардировщиков, которые думали, что их зажгли корректировщики.

Американец видел перед собой часть фальшивого города Берлина. В ходе последующих осторожных прогулок он обнаружил ложные фабрики, железные дороги и целые мили фальшивых улиц. Вдоль этих улиц одна на другой стояли огромные упаковочные клети с горевшим внутри каждой из них электрическим светом, так что ночью с воздуха они казались плохо затемнёнными кварталами Берлина. Для большей правдоподобности фальшивого города осуществлялась его зенитная оборона. По словам очевидцев, экипажам бомбардировщиков было очень трудно не обмануться даже после того, как они уже узнали о существовании этого «Берлина».

Немцы создавали и другие города-подделки и сымитировали Плоешти, румынский нефтеперерабатывающий центр, возведя большие «нефтеочистительные заводы» и брезентовые «нефтяные танки», из которых во время бомбардировок валил густой чёрный дым.

В Англии, где объектом немецкого авианалёта могла стать любая одиноко стоящая фабрика, в удалении от таких фабрик возводились дешёвые строения, в которых создавалась видимость нарушенной светомаскировки, в то время как настоящие фабрики были тщательно затемнены. В результате нацисты впустую расходовали большое количество дорогих бомб.

Приёмы маскировки постоянно развивались. Английским промышленным комплексам придавался вид жилых кварталов, а военным сооружениям – безобидных бензоколонок. Фальшивые взлётно-посадочные полосы наносили известью или белым песком на поддельных аэродромах, а фальшивыми шоссе пересекали настоящие взлётные поля. По оценке одного американского обозревателя, вернувшегося из Великобритании, в некоторых округах порядка трети всех аэродромов были ложными, а иные взлётные поля, окружённые ангарами, видоизменёнными и разрисованными под строящиеся жилые дома с дверями, окнами и цветочными ящиками, выглядели натуральнее настоящей стройки.

Немцы совершенно изменили облик Берлина, который виделся с воздуха. Крыши домов скрылись в листве, очертания больших водоёмов были изменены с помощью покрытых дёрном плотов, а маленькие пруды исчезли под натянутыми над ними от берега до берега маскировочными сетками. Широкая Унтер-ден-Линден, хорошо известный и сразу узнаваемый ориентир, посредством лесов и сеток была сужена наполовину.

В Гамбурге серьёзную проблему для немцев представляло устье Эльбы, лежавшее в центре города словно яблоко мишени. Используя плоты и леса, они скрыли устье, создав видимость находившихся на нём зданий и улиц, построили фальшивый мост и изобразили новое устье дальше в бухте, а также замаскировали железнодорожные пути и «проложили» через вокзал улицы. Проведя ряд фотосъёмок, британцы всё же сумели раскрыть обман.

Все хитрости в конце концов раскрывались, и их успешность определялась тем, как долго они вводили в заблуждение противника и провоцировали его на бесполезные бомбардировки. Немцы в течение нескольких ночей сбивали с толку британцев, зажигая «посадочные огни» на фальшивом аэродроме и освещая настоящий словно рождественскую ёлку. Британцы взяли реванш в Египте, когда 18 немецких и итальянских бомбардировщиков, сопровождаемых 30 истребителями, сбросили свои бомбы на муляжи танков, «замаскированных» достаточно плохо, чтобы быть обнаруженными противником.

Во многих случаях от маскировки требовалось только скрыть цели, видимые с самолёта под углом. Пролетая по пять миль за минуту на высоте 20 000 футов, экипаж должен был за десять миль обнаружить цель, за пять миль от неё изготовиться к бомбометанию и за три – сбросить бомбы. Поэтому, если замаскированную цель замечали с бомбардировщика, пролетая прямо над ней, поразить её было практически невозможно.

Нередко сама природа разоблачала маскировщиков. Один нацистский аэродром примыкал к ферме, чётко прочерченной ирригационными канавами, и немцы нарисовали краской на взлётном поле их продолжения, что выглядело на фотографиях англичан вполне натурально – до тех пор, пока вода в канавах не подёрнулась льдом, а яркая нарисованная вода не осталась сиять, как на рекламном щите. Со сменой сезонов маскировочные сети в виде листвы следовало менять, так как их отличие от настоящих листьев становилось быстро заметным на фотоснимках.

Фотокамеры были главным средством воздушных наблюдателей для обнаружения шедевров службы маскировки. Рисунки красками на одном снимке могли казаться вполне естественными, но если фотографии одного и того же места делались утром и днём, их одинаковость часто свидетельствовала о подделке: солнце меняло своё положение, а тени на снимках нет, следовательно, они были нарисованными. Британцы разгадали множество подобных военных хитростей немцев при помощи стереоскопической съёмки, делая одновременные снимки с двух разнесённых точек. Просматривая потом отснятое на стереоскопе, они получали объёмное изображение и видели все нарисованные объекты плоскими.

Мнение, что немцы и японцы опережали своих противников по части военных изобретений, является совершенно неверным. Воздушная разведка союзников применяла инфракрасные фотокамеры, позволявшие определять краску и отличать искусственные листья от настоящих. Они также были пионерами ночного фотографирования и использования цветных фотоплёнок.

Янки проявляли свою изобретательность ещё до Пёрл-Харбора. Они строили свои военные базы так, чтобы те походили на фермерские постройки, а расположенные вблизи побережья промышленные районы снабжались средствами для установки дымовой завесы. Важную роль американская изобретательская мысль сыграла и в последующих событиях.

ФАШИСТСКИЙ МЕЧ КОВАЛСЯ В СССР?
(По материалам А. Писаревой)

Относительно недавно широкая общественность узнала, что в 1920–1930-х годах между Советским Союзом и Германией поддерживалось тесное военно-экономическое сотрудничество. В 1993 году вышел сборник документов – «Фашистский меч ковался в СССР». Однако вопрос о том, насколько это сотрудничество было продуктивным и взаимовыгодным, в значительной степени продолжает оставаться открытым.

После Первой мировой войны две страны оказались в положении проигравших. Бывшая Российская империя несколько уменьшилась в территории, а лидеры западных держав упорно не желали на равных разговаривать с большевиками. Германия же не только утратила колонии, но и была ограничена в наращивании военной мощи – ей запрещалось иметь собственную авиацию и танковые войска, а на смену многомиллионной армии пришёл 100-тысячный рейхсвер. Это заставило немцев и русских стремиться друг к другу. 16 апреля 1922 года СССР и Германия заключили Рапалльский мирный договор. Но сотрудничество между военными двух стран началось ещё раньше. В начале 1921 года для взаимодействия в военно-промышленной сфере командование рейхсвера сформировало «Зондергруппу Р» во главе с майором Фишером. Входившие в неё специалисты подготовили временное соглашение о сотрудничестве между рейхсвером и РККА. В 1923 году военное министерство Германии открыло в Москве свои конторы – «Центр Москва» во главе с полковником фон дер Лит-Томзеном и «Общество содействия промышленным предприятиям» (ГЕФУ) во главе с майором Чунке.

Вслед за декларацией о сотрудничестве пришло время конкретных действий. Немцы соглашались предоставить свои деньги и опыт, советская сторона – сырьё, рабочую силу и недвижимость. Пробным камнем стал авиационный завод в Филях под Москвой. Профессор Гуго Юнкерс пообещал наладить на нём серийное производство самолётов из дюралюминия. Это его желание немецкое правительство поощрило безвозмездной суммой в 140 миллионов марок. В ходе Гражданской войны российская авиапромышленность была почти полностью разрушена, так что советским лётчикам машины из дюралюминия казались последним достижением техники. Даже гибель во время испытаний нового «юнкерса» одного из лучших наших лётчиков – Панкратьева, не поколебала веры в достоинства немецкой техники.

По договору с Юнкерсом германская сторона обещала делиться своим опытом с советскими рабочими и инженерами, которые зачислялись в штат предприятия. Уже в первый год немцы обещали выпустить 75 самолётов, причём половина машин продавалась советской стороне по среднеевропейской цене. Ещё 275 машин делалось по заказу СССР на германских предприятиях Юнкерса.

На самом деле в Филях было произведено всего 20 самолётов, качество которых оставляло желать много лучшего. Своим опытом германские специалисты делились неохотно и к тому же, ссылаясь на реально существующие экономические трудности, резко сократили число рабочих – с 1100 до 200. Деньги, полученные от германского военного министерства, Юнкерс расходовал не на Фили, а на другой свой завод в Дессау. Завод в Филях прикрыли, благо в нашей стране появились собственные машины из дюралюминия конструкции Туполева. Впрочем, по старой памяти в Дессау всё-таки закупили 15 бомбардировщиков, которые тайно перегнали из Швеции под видом пассажирских самолётов.

Находившееся тогда у власти социал-демократическое правительство Германии решило свернуть сотрудничество с Советами, но натолкнулось на противодействие военных. В марте 1926 года в Берлине состоялась тайная встреча фон Секта с кремлёвскими представителями, на которой было решено продолжать уже начатые совместные проекты. Наиболее известными из них стали авиашкола в Липецке, танковая школа под Казанью (объект «Кама») и «школа химической войны» (объект «Томка») у станции Причернавская. Все они находились в ведении Лит-Томзена и его заместителя – майора Нидермайера. В советских секретных документах германские военные обычно проходили под наименованием «друзья».

Авиашкола в Липецке действовала с 1925 года и в целях конспирации именовалась «4-м авиаотрядом тов. Томсона». Курсантский состав подбирался из немцев и из русских, преподавательский – только из немцев. Перед тем как прибыть в СССР, германские лётчики отчислялись из рейхсвера и становились служащими частных предприятий. В случае гибели кого-либо из них тела отправлялись на родину в ящиках с надписью: «Детали машин».

За восемь лет немецкие специалисты подготовили для советских ВВС 16 лётчиков, 45 механиков и 40 квалифицированных рабочих. Рейхсвер получил за это же время 120 лётчиков и около 100 наблюдателей, многие из которых впоследствии заняли видное место в люфтваффе. В 1931 году во время манёвров советская и немецкая эскадрильи совместно отрабатывали тактику атак на дневные бомбардировщики.

Несмотря на это нарком обороны Ворошилов жаловался начальнику немецкого генерального штаба К. фон Хаммерштейну: «Авиасредства школы устарели и не интересны для нас. Эта техника нам ничего не даёт. Германские фирмы имеют более современные самолёты». Впрочем, советская сторона также не спешила делиться своими секретами и во время парада в Тушине демонстрировала «друзьям» лишь устаревшие модели машин.

Сходная ситуация складывалась и в Казани. Танковая школа разместилась в бывших Каргопольских казармах и функционировала на тех же принципах, что и Липецкая авиашкола. Правда, курсантов здесь было намного меньше. За 6 лет Красная армия получила около 100 подготовленных танкистов, немцы – чуть больше 30. В числе тех, кто стажировался в Казани, был и будущий отец немецких бронетанковых войск Гудериан. Что же касается технических наработок, то из немецких учебных машин наши конструкторы кое-что позаимствовали для танков Т-24, Т-26, Т-28, Т-35, БТ.

Наименее значительным был объект «Томка», на котором отрабатывались методы современной химической войны. Тут всё сотрудничество свелось к нескольким полётам, в ходе которых производилось распыление ядовитой жидкости с различных высот.

В целом сотрудничество между СССР и Германией в 1923–1933 годах носило взаимовыгодный характер. Советская сторона, хотя и в ограниченной степени, получала доступ к немецким техническим и тактическим разработкам. Рейхсвер, в свою очередь, имел возможность готовить кадры для запрещённых по условиям Версальского договора авиационных и танковых войск. Кое-что немцы позаимствовали и у советских военных теоретиков: не случайно в 1931 году дополнительную подготовку в Москве проходили будущие гитлеровские фельдмаршалы Браухич, Кейтель, Манштейн, Модель.

Однако после прихода нацистов к власти Германия отказалась от соблюдения Версальского договора, вследствие чего отпала и необходимость в объектах, подобных Липецкой авиашколе, «Каме» или «Томке». В 1935 году в Германии ввели всеобщую воинскую повинность и на смену рейхсверу пришёл вермахт. Все немецкие объекты в СССР были ликвидированы. Но связи между советскими и германскими военными в 1933 году не оборвались окончательно. В мае того же года СССР посетила миссия во главе с начальником вооружений рейхсвера генералом фон Боккельбергом. Во время официального приёма нарком Ворошилов много говорил о стремлении сохранить связи между «дружественными» армиями. Немцы после этого посетили заводы в Туле, Харькове и Севастополе.

В 1935 году правительство Германии предоставило СССР 5-летний кредит на 200 миллионов марок. Впоследствии немцы попросили погасить этот кредит досрочно и получили обратно четвёртую часть всей суммы. Затем началась Отечественная война, и про оставшиеся деньги им пришлось забыть.

Ренессанс в советско-германских отношениях наступил в 1939 году после подписания пакта Молотова – Риббентропа. Разделив сферы влияния в Восточной Европе, Сталин и Гитлер совместно провели военную кампанию против Польши. Обрушившись на Польшу с двух сторон, части вермахта и РККА встретились в районе Львова. Здесь не обошлось без накладок. Каждая из сторон пыталась первой овладеть городом, и 19 сентября между русскими и немцами даже произошёл небольшой бой. Каждая из сторон потеряла по три человека убитыми, после чего немцы «галантно» уступили Львов Красной армии.

Вскоре нарком иностранных дел Молотов выразил удовлетворение в связи с уничтожением независимой Польши – «этого уродливого детища Версальского договора». «Сталин – интендант Гитлера» – так называлась статья, опубликованная Троцким в 1940 году. И название это в значительной степени соответствовало действительности. Готовясь к покорению Европы, Германия проявила огромную заинтересованность в продуктах и промышленном сырье из России. Советская сторона изъявляла готовность пойти навстречу в обмен на новейшую технику и технологии.

Одновременно с пактом Молотова – Риббентропа было подписано соглашение, по которому Кремль получал возможность заказать в Германии оружия и оборудования на сумму 200 миллионов марок. Всё это предоставлялось в кредит, причём расплата за него должна была начаться лишь с 1945 года. К началу войны СССР получил в счёт кредита товаров лишь на 45 миллионов марок. Удовлетворительно немцы выполнили заказы на оптические и контрольно-измерительные приборы (заказывали на 6,3 миллиона марок, получили на 4,3) и турбины (получили 6 из 7 заказанных). Хуже обстояло дело с металлорежущими станками (280 вместо 1182), прессами (27 вместо 113), экскаваторами (27 вместо 80), локомобилями (24 вместо 42). Были сорваны заказы на плавучие судоремонтные мастерские, рыболовные траулеры, буксиры, прокатные станы, мостовые краны. В рамках того же соглашения и опять-таки в обмен на технику СССР обещал в ближайшие два года поставить в Германию зерна и промышленного сырья на 180 миллионов марок. Советская сторона выполняла свои обязательства более пунктуально, предоставив по бартеру на 20,1 миллиона марок больше товаров, нежели получила из Германии.

Осенью 1939 года германские военные предприятия посетила специальная госкомиссия во главе с наркомом чёрной металлургии СССР Тевосяном. Познакомившись с вооружением вермахта, наши представители тут же объявили о желании приобрести множество самых различных образцов. Гитлер и его соратники в то время уже рассматривали СССР как потенциального противника, но отказывать Кремлю в тот момент было неразумно, да и опасно. По соглашению от 11 февраля 1940 года в СССР пошло оружие. Но либо устаревшее, либо наоборот – новейших образцов, но в считанных экземплярах. Для того чтобы наладить в СССР промышленное производство этих образцов, требовались время и значительные капитальные вложения. Увеличить количество поставок современной техники немцы отказывались, ссылаясь на то, что сами не имеют её в достаточном количестве.