Текст книги "Ящерица (СИ)"
Автор книги: Николай Лапидус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
этот рассказ уже был опубликован на старом сайте
Лапидус Николай Николаевич
Лапидус Николай Николаевич
Ящерица
Николай Лапидус
Я Щ Е Р И Ц А
Глава первая
БИБЛИЯ
Я каждый раз, раскрывая самую дорогую моему сердцу книгу, спрашиваю себя: где-то мой добрый ангел, изнывая от душевной боли, вдруг сладко засыпает на моем правом плече и видит нашу общую с ним добрую жизнь. А меня там нет. Где я? На Луне или на Венере?
Потускневшая бронза подсвечника, теплое пламя свечи, мягким прикосновением ложится на уголок старинной картины – это видение странным образом приводит меня в неописуемый восторг чувств, больший нежели тот, который я всегда испытывал, перелистывая пожелтевшие страницы любимой книги.
Сидя за столом простенького кабинета, я строил маленький театр и представлял внутри него крошечных актеров с большой душой, большей, чем у тех, кто обычного роста.
Я читал Библию и дополнял ее действиями, которых в этой великой книге не было. Страшный грех. Стыд, охватывающий меня в эти минуты, был равен по силе разве только стыду из детских воспоминаний, когда я обманул своего сверстника Сашу, укравши у него деталь от игрушечного автомата. А Саша меня ни в чем и не заподозрил. А я в последующую жизнь так тяготился своим минутным животным восторгом, который испытал в первые мгновения после удавшегося преступного предприятия. Вот в это время веселился другой, сидевший на левом плече.
Уже тогда я задумался – откуда берутся чувства, о которых не рассказывали взрослые?
Я как-то нашел в траве пять рублей и сразу отнесся к находке как к серьезной удаче. Девочка Надя, которая была свидетельницей находки, тут же предложила купить на эти деньги конфет и печенья. Я был не против, но не понимал – почему я должен потратить часть денег на нее? Ведь это были мои деньги. Хотя по натуре я был даже слишком расточителен. Но в результате нас с этими деньгами заметили, и их пришлось отдать моей маме, которая сказала, что так нужно поступать всегда. В результате я совсем запутался, что и как мне надо делать правильно.
Я был очень горд. И если когда и считал себя ничтожеством, то возникало это чувство в моменты самого глубокого отчаяния, когда рушились все надежды, и в водовороте страстей ты исключался из конкурентной борьбы, как старая больная лошадь.
Теперь то я убежден, что чувства подобные, на самом деле, до глупости ложны.
Тогда же в детстве мой друг Сашка предложил мне посмотреть через щель в стене на раздевающуюся Надю. Мне очень нравилась Надя, но когда я увидел ее гениталии, то почувствовал больше отвращения, нежели удовольствия и плюс еще какой-то неприятный вкус во рту.
Глаза же Саши загорелись в этот момент каким-то незнакомым мне восторгом. Мне же очень хотелось дружить с Надей, но в результате она выбрала Сашу.
Но в детстве всегда остается много надежд. И в любой момент можно было вдохнуть воздуха, посмеяться над собой и над своими страстями или на крайний случай спрятаться за великое могущество страха.
Глава вторая
С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ
Теперь же степень моего помешательства, в сравнении с детским, достигла катастрофической высоты и одновременно эта степень вошла в ранг великого совершенства.
Сияние маленькой звездочки, похожей на ту, что можно представить себе на ослепительно белой одежде святого. Детская, наполненная сладкой тоской радость, восторги. Все это было. И это был зрительно ощутимый рай. Но теперь меня там нет. Там может быть кто угодно – Саша, Надя, но не я. В редкие минуты жизни я сторонний наблюдатель.
А дух, вымученный безумием, находится в далеком, непредсказуемом и страшном мире. Что-то тебя там ждет? Ужас, ужас, ужас...
Пестрые картинки бытия, сменяя одна другую, пронесутся в воображении за считанные доли секунды, когда ты на грани катастрофы.
Впрочем, если захотеть, то можно быстро забыть и о бытии, и о быте, разъедающем нас каждый день.
Пока ночь и звезды. И тихо, очень тихо.
Тогда само собой ощутимо и ясно сознание производит вопрос: чем отмерено твое присутствие здесь? Что за скафандр надели на тебя на земле?
В юности я встречал девушек, которые рассказывали мне, что воочию видели инопланетян. Почему то именно такие сдвинутые попадались мне часто. "И, может, даже сами они были зачаты инопланетянами", – подумалось мне тогда. Иначе, почему они именно со мной были так безумны? Ведь они и еще с кем-то были безумны, но не до такой же степени.
Вот снова из детских картинок – я вспоминаю, когда меня мама водила в шестилетнем возрасте в женский душ, то женские тела не вызывали во мне какой-то особенной реакции. Мама сама была одета и все время поворачивала мою голову, когда я пытался что-то разглядеть в легком паре душевой. Но вот когда Надя предложила мне подсматривать за моющимися женщинами, то я понял, что это была провокация на некие действия. И в результате она затащила меня в кусты, где показала свои гениталии и приложила к ним мою руку. Но в шесть лет я не знал, что такое стоящий член и сперма. Мне стало давить на голову гораздо позже.
И потому, когда меня мучают кошмары земной жизни, то я стараюсь уйти подальше и пощупать тонкую ткань бытия такой, какой ее создал Бог.
Глава третья
СИМПТОМЫ
Проснувшись, я приподнимаюсь на кровати, и первое с чем сталкиваются мои глаза – глубокая темнота ночи, и даже неоновый фонарь не растворяется в ее холоде.
Я встаю и иду по коридору. Но желтый свет не оказался теплее неонового. Мной овладевает беспокойство.
Где граница терпения?
Мне, вероятно, нужно найти что-то в себе самом, чтобы не возвратилось прошлое. Родовое проклятие. Родовое предначертание.
Мучительно отыскивать в сознании нечто, покрытое сединой времени. То, что далеко от твоей сущности.
И потому я снова и снова хочу спать и ничего не видеть, особенно никогда не существовавшие в реальности миры.
Глава четвертая
ДУРКА
Пробуждение ранним утром даже в столь отвратительном месте все же приятнее чем бессмысленно блуждать, как ошалевший покойник. Окружающие перестали оценивать меня адекватно. Или наоборот...
Шуршание тапочек по полу, смешанные реплики до противности здоровых людей плюс летнее солнце и зеленые листья – я все это вижу из окна, и у меня поднимается настроение. И Бог даст на весь день. Если полагают, что я на самом деле сумасшедший, то Господь им судья. Все мы заблуждаемся...
Каждое утро я приходил к Докторше и садился на стул, напротив. Она что-то писала в своих бумагах, а я думал, что хорошо бы побыстрей начать разговор и побыстрей соответственно отделаться.
Она задавала мне свои вопросы, а я старательно отвечал. Мне казалось, что если мы с ней будем подолгу говорить, то она поймет, что я нормальный. И одновременно у меня возникла мысль, что если постараться, то со временем мы станем друзьями.
Словом, я почему то почувствовал, что скоро наступит миг, который изменит всю мою жизнь.
Двумя пальцами докторша постоянно поправляла прядь волос – ее привычка, разившая, наверно, многих мужчин.
Она коротко поднимала голову, отрываясь от бумаг. При этом смотря как-то сквозь меня. Ее глаза блуждали в темноте. Я подумал тогда, что должно быть страшно жить в мире, в котором для тебя нет пристанища.
Но было в ней какое-то особенное очарование. Женская прелесть. И была она в общем то красивой.
А поначалу наши беседы ограничивались сухими анкетными данными. Она спрашивала – я отвечал, дожидаясь момента, когда можно будет улизнуть от ответа. Самому же хотелось побольше разузнать о ней самой. Такой хитрый перекрестный допрос.
Что-то еще случилось в тот день. Я уже не помню.
Багровый кошмар вырастал из одежды единственной черной точки. Нечто выплескивалось наружу из безвольной и слишком смиренной души.
Вероятно, когда Бог распределяет звания среди людей, именно тогда Он говорит: "Этому предначертано".
До сих пор меня не касалась Его тяжелая десница. Или я этого не замечал. Мои старания – плод моей больной фантазии. Но участь несчастных я разделю вместе со всеми.
Глава пятая
ПРОШЛОЕ
Долгими старанием и упорством я добился того, что смог находить общий язык с людьми, которые мне были совершенно безразличны. Таким образом я познавал мир. И потому последовательно, следуя общим требованиям, я понемногу заглушил в себе протесты и непонимание.
Но все же что-то надломилось в моей душе. Что-то происходило с совестью.
Воля, подчиненная чуждой силе. Черной силе. Когда эта сила вытравливает последовательно и старательно всё, что может обеспечить мое счастье.
Могущество сущности мира становилось то бесконечно огромным, то вдруг сужалось до ничтожности и малодушия.
Я превращался во что-то механическое, лишенное эмоций и чувств. И потому я стал подозревать, что если миг освобождения и наступит, то радость окажется слишком жалкой. И вероятно, на следующем витке не избежать нового подчинения.
Пробую прикоснуться к потусторонней стороне бытия – молитва – возвращаюсь в реальность, и меня начинает тошнить от тупости, маразма и дебилизма.
Жалко, что я не могу рассказать Докторше всего этого. Но она, похоже, научилась читать мои поверхностные мысли. Сказанное мной на диктофоне звучало так: " Я очень терпелив и старателен. Я учился почти отлично до десятого класса. Две– три четверки в четверти. Но потом что-то во мне сломалось, и я скатился на тройки. От ужасной катастрофы с выпускными экзаменами меня, как ни странно, спасла черепомозговая травма. Может быть, она стала причиной моей болезни?" – спрашивал я у Докторши.
– Может быть. Это мы и должны с вами выяснить.
– Кто это мы? – спросил я ее прямо.
Она, вероятно, хотела сказать: " Я и мои коллеги", но на мгновение задумалась, улыбнулась и ответила:
– Я и вы.
Хитро. Не правда ли?
Докторша понимала, что грубые и бесчеловечные методы её профессии уничтожают в ней лучшее, из того, что дала ей природа.
– Я был свидетелем, как твои собратья убили ребенка, – сказал я.
Она, конечно из приличия, сделала вид, что её тронули эти слова. Даже капелька, похожая на слезу показались в уголке её глаз, но через мгновение исчезла.
С этого момента между нами стали обозначаться серьезные отношения, С её стороны это было безумием, с моей – двойным. Катастрофа.
Если бы Она могла понимать и чувствовать, то никогда не связалась бы с таким человеком как я.
Может, ей показалось, что со мной что-то происходит? Неужели она станет лезть ко мне в душу? И скорее всего Она поняла – что со мной происходит?
Когда я заподозрил всё это недоброе, то сменил маску – сделался равнодушным как жлоб и предупредительным как любовник.
Спрашиваю:
– О чем мы завтра будем говорим?
– Завтра и узнаете.
Меня стали считать за ненормального еще лет в четырнадцать. А до этого всё в моей жизни было в порядке. И это мнение обо мне случилось, кстати, с подачи моей родной бабушки – она както сказала соседям: " Да не трогайте вы его. Он же дурачок".
Может такое быть? Случались, правда, небольшие неприятности еще в совсем малолетнем возрасте, и были за мной замечены некоторые странности, которые мешали чувствовать окружающее пространство. Но жизнь была нормальной и ровной. Я даже поступил в военное училище.
Что же потом произошло? Я думаю, ответ на этот вопрос был интересен и Докторше.
Только чуть позже я понял, в чем было дело – у меня не было убеждений. Только наблюдения. И когда разум стал мутиться сам собой, то я стал себе выдумывать убеждения.
Однако моя игра обнаружилась посторонними. И тогда я отказался от этих наигранных убеждений. Залезать к себе в душу и ковыряться там тоже непросто. Надо это делать умеючи.
Теперь я с такой радостью и болью одновременно вспоминаю о моих "трудных" детстве и юности. И, клянусь, я ни в чем не виноват. Мне подобная жизнь была предначертана. Только внешнее сходство делало мою судьбу похожей на судьбу людей ищущих "правду".
Сегодня Докторша пыталась убедить меня, что я напрасно разыгрываю комедию. И что мне нужно набраться сил и во всем признаться. А это значит остаться тут навсегда. Я Ей прямо сказал: " Разве не боится она Бога? Ведь на том свете, вероятно, встретимся ". Нет. Она, конечно, не испугалась, такие люди ничего не боятся. Но мысль мою поняла – что и мне бояться было нечего. И я буду упираться до конца.
Хорошо. Теперь Она будет со мной по-другому разговаривать. Может даже сообщником станет. Ловко Она меня подцепила.
И как следствие – приступы презрения. Она, оказывается, глупа и некрасива.
Я не сострадал ей. Мне, напротив, порой хотелось ущипнуть её, посмеяться, лгать, обидеть, убить. Но это пока были игривые мысли.
Однако я испытывал сомнения – тот ли не тот объект я выбрал для своих мелочных разборок. Скука – вот что губит, опустошает, лишает постоянства. Однако умение создавать свой идеал в страданиях – работа, приносящая богатые и ощутимые плоды.
В ночном бреду я видел ящерицу. Она была прекрасна. В такие минуты трепет от ощущений, которые могут вывернуть наизнанку.
Я в курсе, что фантазия в условиях лени и похоти скудеет. Как можно ограничить самого себя? Оскопить? Укрыться в горах?
Наконец и действительность. Дай я тебя опишу.
" Исчадья ада вылезали на поверхность"... Нет, это пресно... мне просто стало страшно. По-настоящему. Болезнь. И как следствие – депрессия.
Не хочу об этом. Но в голову лезет всякая дрянь...
И вдруг ее улыбка. Умная, многозначительная, даже ласковая.
Красно – малиновый закат растворился в огромной серой луне. Стоя по колено в этой мерзости, я слушал гудящие, просторные звуки. Какофония Апокалипсиса.
Слово, сошедшее с уст философа бродяги, Бога в человеческом обличии, милосердного духа, ниспославшего нам заповеди добра и любви. Это слово – огонь, пожирающий все пошлые сомнения, острый меч, не дающий раскрыть рты ублюдкам.
Боль в голове, в мозговых клетках, ее можно стерпеть, она принесет только облегчение.
Я давно перестал выискивать в кладезе памяти родное и близкое. Только необходимое. Как идиот, роющийся в своих кишках. Глупая обида за окружающих. Если даже захотеть, то невозможно ничего испортить. Я пролезаю рукой сквозь свои кишки и щупаю сердце. Бьется...
Избавляясь от предрассудков и комплексов, я чувствую, как становлюсь сентиментален. Вспомнив какую-то обиду, могу даже заплакать.
Желание осуществить задуманное во что бы то ни стало, к сожалению, слабо помогает в установлении равновесия.
Терпение – вот сильное оружие в руках человека. Если себя смирять, то через некоторое время перестанешь испытывать голод постоянных желаний.
Перед самым завтраком приказали вынести труп старухи. Нам предстояло пройти через женское отделение. Увидев четверых мужчин, женщины повылезали из палат. Санитарка заметила эту сцену лишь минут через пять. Среди глаз, блестевших половым изнеможением, перекрывавшим по силе даже безумие, были одни глаза, потускневшие и потухающие, глядя на которые хотелось задушить самого себя. Это существо сидело на унитазе, не смутившись ни сколько. Существо только что-то бормотало самой себе. В глазах было безумие, но до чего же потрясающи были эти глаза.
Труп переложили на носилки. И четверо здоровенных парней с трудом несли груду мяса, служившую телом более семидесяти лет. Я никогда не мог понять – ради чего люди живут так долго? Ведь для многих все становится ясно уже к 20 годам.
Без доли смущения и равнодушно мы покорно выполняли все, что нам прикажет санитар.
В холодном погребе, на цинковом столе, лежало еще одно тело – скелет, обтянутый кожей, приблизительно той же давности, что и груда мяса, которую мы выложили на другой стол.
Я понял, что эта приблизительность была очень характерна: приблизительно люди, приблизительно чего-то хотят, приблизительно скоты, приблизительно обновление, приблизительно крах всего сущего, приблизительно я – Наполеон, я хочу поиметь Империю.
Глава шестая
ЖИЗНЬ НАКАНУНЕ
Я нарочно завешивал свои окна шторами, чтобы не раздражал свет.
Зверь в клетке – это тоже состояние, это тоже занятие.
И снова у меня начинает жутко болеть голова. И, подступающая как тошнота, радость, которая царит в бессмысленной природе. Тошнило от запаха свежих листьев, от солнца слепли глаза. И эта безумная широта и небо, программирующее манию сверхгигантизма.
Только если смотреть на листья помогает фантазия – через пару месяцев они будут валяться, мерзкого бурого цвета, в грязной луже. А от солнца надо носить очки. А для того, чтобы вообразить себя сверхгигантом, надо в начале превратиться в личинку, улыбаться и кланяться как китаец. А лично мне это неприятно.
Вечером я вышел гулять. Сажусь на скамейку.
Если смотреть перед собой – безликая толпа. Я смотрю на траву.
Помнится, как-то читал в записках одной питерской девушки:
" Если долго сидеть у Казанского собора и смотреть под ноги, на лужи на траву, то благородные насекомые муравьи превращаются в маленьких свифтовских человечков..."
Это у нее вышло поэтично. Свифт. Она описала даже какую-то сценку случившуюся между пришельцами из Лилипутии.
Я тоже пытался научиться свифтомскому стилю мышления, но для этого надо пить много вина или употреблять наркотики. Я не пью много вина. А девушка-писательница курила анашу.
Словно саламандра в огне – в зеленой траве я вижу ящерицу.
Память. Что-то из прошлого или будущего...
Моя милая была далеко. За долгие годы я так и не встретил Ее снова. Неужели и за всю жизнь не встречу?
Жизнь становится страшной язвой, изъедающей во мне самое лучшее. А в Ней всё менялось непредсказуемым образом. Моя любимая, моя мечта.
И когда я на секунду забываю обо всем, то представляю как превращаюсь в стадо свиней, отнюдь не овец. Боже! Сбрось меня с обрыва, чтобы я исцелился.
Мое разделение и размножение происходило так же легко, как это происходит у насекомых. Чтобы поймать призрак реального успеха требуется обо всем забыть.
Ты должен напоминать птицу.
Желание выжить, увы, оказывается сильнее веры.
Внутри самого себя ты не чувствуешь ответственность за все совершенные преступления. И ничто не изменится.
Этот второй. Он, кажется, решился.
– Кто второй? – спрашивает она.
– Нет. Это я так...У меня отняли мечту.
– Какую мечту?
– Теперь я уже не помню, у меня ее отняли...
– Вы плохо себя чувствуете?
– Нет. Мне бы только попить чаю и закурить.
– Хорошо. Я сделаю для вас чай.
Поставив на поднос кофейный сервиз на двух персон, и насыпав в вазочку конфет, он подходит к зеркалу и смотрит – как он выглядит? Похоже, он нравится себе.
Она ждет Его в тягостном томлении. У Нее тоже включаются рефлексы, основной инстинкт.
Она ждет разврата. Ей скучно без прелюбодеяния. Но внешне все должно быть эстетизировано и возведено в культ.
Всё как в пьесе. Хорошо перед началом рассказать какой-нибудь анекдот.
Должно что-то произойти. И смех и грех. Тошнотворный смех.
А ведь на месте этого второго должен быть я. Если бы когда-то бред о зеркале...Впрочем, раздвоение в наше время обычная вещь.
И она раздвоилась – эта переливающаяся всеми цветами ящерица в изумрудной траве и эта жестокосердная убийца, ведьма в обличии мадонны.
Я решил пойти на самоуничижение. Когда становишься сам себе безразличен, то надо что-то придумать. Надо придумать себе смерть.
А на этого второго она смотрела как на бога.
Что же в нем было привлекательного? Его атлетическая фигура? Его пустые, безразличные глаза? Его самоуверенность? Его честолюбие? Когда с ним кто-то говорил, то он нарочно становился в вызывающую позу? Словом, всё отрицательное.
Если её муж не догадывался о её прелюбодеянии, то ей становилось скучно. Ей необходимо было его позлить, ей необходимо было все время что-то преодолевать. Ей нужен был барьер, как для кобылы. Она искала дешевого азарта и интриг.
– Вы пренебрегли мной. Я вам этого не прощу, – говорила она.
– Пошла ты на хер, милая моя, – отвечал он и при этом сплевывал.
И вот в этот момент ей становилось хорошо, ее гениталии при этом выделяли влагу.
Она не захотела менять своих привычек и потребовала, чтобы сумасшедший больше не приходил к ней, не мешал ей.
Вчера я разговаривал со священником. Он утверждал, что я стал грешником еще в детстве. Что-то вроде родового греха. Вот же идиот. Неужели ребенок может быть грешником?.. Если бы он знал, как я по крупице копил этот грех, как каждый свой разумный день я его вытравливал из себя.
Мне просто не повезло. Мне нужно было научиться приспосабливаться еще в утробе матери, сделал я вывод из слов священника. Оказывается и религия не допускает к себе тех, кто не в состоянии приспосабливаться.
Я вытравливал из головного и спинного мозга всё, что мешает инстинкту самосохранения. По кусочкам пожирал свое тело. Но когда природой заложено некое зерно, то человеку не дано осуществить самого элементарного.
Строй души, нарушенный поверхностными желаниями. И тонкое мышление. "Унижающий себя да возвысится".
Любой поворот её бедер вызывал в теле дрожь и безумные желания.
Томление в желудке, схожее с шумом водопроводной трубы, когда стерлись прокладки. И еще ее голос. Когда просто она называла его по имени, то он как-то размякал и успокаивался.
И, кстати, вспомнив ту дурочку на унитазе, я постарался спроецировать ее телоположение на свои эротические чувства – это был идеальный вариант.
Нравственность, как и эстетика, выдуманы и ложны. Намного удобнее чувствовать себя извращенцем. И бабам это нравится. Если это не сильно больно.
Когда я положил ей руку под поясницу, то это была даже не неловкость, это было телодвижение кретина. Я попытался что-то сказать, но глотка ссохлась.
И очень приятно судить верховной властью, когда ты животно несовершенен.
Милая моя, я схожу с ума.
Репетиции и тренинги закончились.
Вавилонское царство древности теперь модернизировалось и превратилось в оплот.
Постоянно разрушать, порой, становится просто невыносимо.
Был ли он в моей жизни – миг созидания?
И все-таки она не сдалась. Предпринимала всё, чтобы я умер.
Вероятно, она заподозрила что-то неладное. И я стал Ей окончательно противен.
Я стал жаловаться на головные боли и недомогания. Говорил, что с детства не терплю насилия над собой.
И все-таки это была только легкая слабость, когда черная вселенская сила давит на тебя и выжимает животворящие соки. Я виноград. Вином из меня уже кто-то напился.
Я чувствую, что становлюсь послушным рабом её мыслей, желаний, вероисповеданий. Боже! Что в них?!
Потом всё пошло своим чередом. Каждое утро я приходил к Докторше. Она задавала свои вопросы, а я охотно, на автомате, рассказывал всё, что в подобных ситуациях рассказывают.
Как всегда, играя наивность, она спросила:
– Как вы тут оказались?
Я объяснил в который раз, что не инопланетянин. Рассказал всё про ящерицу. И был уверен, что она ничего не поймет. Боялся, но все-таки спросил: когда?
Она ответила, что не знает.
Я уже говорил, что в её кабинете стояли магнитофон и проигрыватель. Такие методы «общения» практиковались давно.
Я заметил, что дверь кабинета Она закрывала на ключ. Видно так предписывали правила. И тогда впервые э т а мысль мелькнула у меня. И я стал культивировать свою ненависть к ней. Создавать план мести.
Все-таки окончательно докторшу нельзя было назвать красивой. Она была несколько полна, невысокого роста, но вполне миловидна и женственна. Внешне она стремилась к "покою и гармонии", но внутренне это была обычная сука.
До встречи со мной она никогда не тяготилась своей профессии. Она сама мне в этом призналась. Тонкая игра.
– Через свою профессию я надеялась, подчеркиваю – "надеялась", понять то, что вне профессии понять было никак невозможно.
"Наивные и глупые люди остаются таковыми даже в аду",– заключил я не без удовольствия.
В туалете среди табачного дыма... Если бы я рассказал Докторше или врачам, что услышал, то с нами со всеми поступили бы должным образом жестоко, как обычно поступают в дурках в таких случаях.
Только для меня это ничего бы не изменило. Хотя перед лицом этих уродов я заработал бы очки. И тут дело даже не в нравственности и не в страхе. Просто никто из нас, деталей, больших и маленьких, не мог уже понять – для чего закрутился весь этот механизм. Смирение перед Богом или дьяволом? Очень сложно разобраться. Тут без совести не обойтись.
Когда я понял, что всё же смогу нанести ей удар, то мне почему-то стало ее жаль.
Это был праздник.
Сегодня утром я раскрыл шторы на окнах.
Гулять еще не осмеливаюсь. Эти тысячи глаз, устремленные на твою особу, способны погубить. Я даже знаю человека, который повесился из-за косых взглядов, которые бросали на него.
А мне нужно подготовиться, прорепетировать, как в театре.
И что мне до их безумия? Я же вкушаю плоды радости.
Мне приснился сон.
Будто я стою на автобусной остановке, а место – воспоминания из детства, и люди проходят мимо в одежде, которую носили во времена моего детства. И все вокруг до боли знакомое. Только уже ничего этого нет. И нет прежних домов, прежних улиц, и листья на деревьях совсем другие. И все как в дымке.
Я сажусь в автобус и спрашиваю себя: интересно знать, сколько мне лет? Я совершенно себя не чувствую и не почувствовал бы долго, если бы не окатился холодной водой из колонки.
И мне стало еще неуютнее. Сначала я решил, что это из-за того, что я не взял билет, я раньше никогда не брал билет и умудрялся избегать контролеров. А с другой стороны мне стало приятно жить в новом времени, точнее в забытом времени.
По дороге я зашел в кондитерский магазин, в котором мне хотелось выпить кофе. Но мне необходимо было стать в очередь. И стал у двери, закрытой портьерой. Когда я заглянул за портьеру, то увидел, что там вместо кухни находится театр.
И тут я понял – почему мне было ни по себе. Просто в прошлом тоже все изменилось, туда перекочевали реалии настоящего и будущего.
Пройдя по закулисью театра, я очутился на сцене. И вдруг занавес поднялся, а я стоял посередине сцены совершенно голый.
Театр был средневековый, но журналисты щелкали деревянными фотоаппаратами и снимали надувными камерами.
Глава седьмая
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Я добился того, что вокруг все стали довольны мной. И меня больше не съедает обида и злоба.
"Какое счастье, что все так быстро обо мне забыли, и сам я обо всем забыл".
Собрал сегодня несложную химическую установку для проведения опытов. Приклеил ящерицу пластырем к медной пластинке. Мне хотелось доказать самому себе, что существует бессмертие. Я в это верил, но практический, наглядный опыт это совсем другое.
И вот сладкий миг! Ни серная кислота, ни электрический ток не повредили ящерице.
Когда писали о вечных гадах, то уж, наверно, были в этом уверены.
Я поцеловал ящерицу прямо в холодное извивающееся тельце и сунул обратно в карман. Она затихла и больше не показывала своей головы, пока снова не позову.
Я всегда употреблял светлое пиво в жаркий день. Но она заставляла меня пить только вино. Причем красное вино. Оправдывала этот рацион тем, что мне нужно есть мясо. Я то знал, что она заботится только о себе. Я буду есть мясо, запивая его красным вином, значит, сперма будет более качественной и вкусной.
Как-то однажды я назло ей напился самогонки, закусывая огурцами и салом, так она не подходила ко мне до следующего вечера.
Такая брезгливость несколько не увязывалась с ее страстностью и развратностью, но такая уж она была.
Как-то часов в девять вечера мы на ее машине поехали на речку.
– Веди ты, – уверенно сказала она.
Я не водил машину лет пять, но в этот день смог доехать без проблем. Руки и ноги помнили движения.
Она разделась до гола, а я сел в предвечерней тени, боясь обнажать свое бледное и обрюзгшее тело.
Когда она вышла из воды, то капельки отливали золотом от загара и заходящего солнца.
– Вы не оставите свое опекунство надо мной? Ведь можно мне приходить хоть раз в неделю? – вдруг взмолился я и не узнал свой голос.
Мы нашли взаимопонимание, когда заговорили о картинах французских художниках 18-го века, на которых изображались пастух и пастушка. Фото с этих картин лежали у не на столе под стеклом.
Она заставила таки остаться меня в деревне, чтобы питаться сладкой истомой чувств. И пока я учился заново дышать, она пожирала все вокруг и пожирала меня. Заставила заниматься спортом, но я так и не стал похож на отлета.
Она трахала меня раз десять в сутки. Днем и ночью. Так что в яйцах у меня не оставалось ни капли спермы. Но отсутствие спермы не смущало ее, она заставляла писать ей в рот и пила мою мочу.
Через неделю я уже обалдевал от такого отдыха и даже стал тосковать о своем прошлом безумии. Но противно мне не было. Я скорее был исследователем своей новой жизни – и, признаюсь, заниматься этим очень интересно.
Никто из живущих теперь не сможет вынести будущих страданий. Каждый из нас будет молить о смерти, но смерть не придет к нам.
Ничто уже не изменится, ибо собранного богатства духа достаточно для существования вечности.
И Ящерица уже не изменится, ей не нужно раскаяние. Ибо моей способности прощать достаточно для ее совершенства.
В какой-то миг мне показалось, что жизнь моя кончилась. Но нет, я не сделал завершающего шага.
Сначала я выпил какой-то токсичный химикат. Затем, вскрыл себе вены в ванной. И тогда я понял, что все можно стерпеть, кроме предсмертной боли. И тоски.
Когда я очнулся, надо мной сидела мать. Такого отчаяния в ее глазах я никогда не видел, и какое-то безразличное спокойствие.
Мне хотелось заплакать и пожалеть ее, но в комнате я заметил еще двух женщин в белых халатах. Мать уговаривала их не говорить о случившемся никому и давала деньги. Те взяли деньги, и я вдруг понял, что скоро придет Ящерица.
Ящерица пришла через несколько часов. И, кажется, тоже плакала. Но в ее глазах было совсем другое, это был страх самки. Она совсем не любила меня, она просто что-то потеряла...
И я понял, что теперь действительно все кончилось.
А еще через день я заметил в глазах Ящерицы предчувствие ужаса. И я понял, что откладывать было нельзя.
Все произошло в один миг. Хотя казалось, что он длится вечно.
Мы оба поранились о стекло. Я не отпускал ее. Если бы ей стало страшно, то ничего бы не произошло. Но в ее глазах я увидел восторг. Чувство азарта. Все было в этом взгляде. И все было решено.
Я понял, что ей, может быть, приятна боль.
Когда я впервые сжал ручку скальпеля, то он выскочил у меня из рук и упал на пол. Она даже не заметила этого. Она стала истерично смеяться.
Кусок стекла уперся мне в большой палец и рассек его до кости. И тут и я рассмеялся от боли. Мы вообще хохотали, проникновенно глядя друг другу в глаза.
Спокойствие, с которым я полоснул ей по горлу, нисколько не удивило меня. Я во всем отдавал себе отчет. И все делал с любовью и нежностью.
Она опустила обессилевшие руки мне на плечи и прижалась всей теплотой, ускользающего от меня навсегда тела.
