Текст книги "Под тремя башнями"

Автор книги: Николай Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Николай Дмитриев
Под тремя башнями

Пролог

Вагон плавно покачивался, и приглушённый стук колес едва доносился в купе. За широким окном летел сплошной зелёный занавес и только там, где он разрывался, открывались огромные аккуратно возделанные поля. Весёлый морячок, всю дорогу без устали забивавший по соседству козла, открыл дверь и потянул чемодан с полки.

– Подъезжаем, вещички пора складывать!

Худощавый мужчина, сидевший возле окна, поднял голову.

– Почему, мы же только Узловое проехали?

Морячок заинтересованно посмотрел на попутчиков. Их было двое, отец и сын. Сын, застенчивый подросток лет пятнадцати, лежал на верхней полке и вежливо отмалчивался, а его отец, обычно поглощённый своими мыслями, сейчас явно недоумевал.

– А вы что, разве уже бывали здесь? – морячок оставил чемодан и присел на нижнюю полку.

– Бывал… – мужчина едва заметно улыбнулся. – Только давно.

– А-а… – догадался морячок. – Сына в родные места везёте.

– Ну, родился-то я далеко, – уточнил мужчина, – но, как когда-то говорили, в большую жизнь отсюда пошёл… – Мужчина откинулся на спинку дивана и мечтательно закрыл глаза. – Вот сейчас будет станция Восток-товарный, потом перецепят паровоз и задним ходом потянут состав к городскому вокзалу. Там станем над самой речкой и пойдём в город пешком, через низинку, через мостик, прямо на центральный холм…

– Ой-ой-ой! – морячок по-детски схватился ладонями за щёки. – Да вы сколько лет здесь не были?

– Сколько? – мужчина на секунду задумался. – Да, пожалуй, лет тридцать…

– Ого!.. – морячок даже присвистнул от удивления.

– А что, изменилось многое?

– Изменилось? Да тут новый город теперь!

– А старый как?.. Перестроили?

Голос у мужчины дрогнул, а его сын, заинтересовавшись разговором, свесился вниз.

– Ну нет, что вы. Совсем наоборот. Там всё как было, даже вокзал старый, что над рекой оставили, только станцию перенесли.

– Это куда же?

– А прямо на бывшую товарную!

– Там же ещё аэродром был? – изумился мужчина.

– Застроили! – весело рассмеялся морячок. – Всё застроили и аэропорт перенесли. Да и какие там самолёты были, небось «кукурузники»?

– Точно, «кукурузники». – Мужчина по-доброму улыбнулся. – Выходит, скоро город будет?

– Да вот он! – морячок вскочил и распахнул дверь.

Мужчина поспешно вылез из-за столика и, выйдя в коридор, замер перед окном. Поезд шёл вдоль густой россыпи новостроек, местами подходивших к самому полотну. Из-за домов поднимались высокие заводские трубы, одна из них густо дымила, закрыв верхушку плотным желтоватым клубком.

– Это наш северный промышленный район, – пояснил морячок, придерживая коленом норовившую захлопнуться дверь.

Подросток спрыгнул на пол и, став позади отца, тихо спросил:

– Что, всё изменилось?

– Ты же слышал, Старый город не трогали. – Отец усмехнулся, обнял сына за плечи и крепко прижал к себе. – Это здесь, когда меня самого звали Сашкой, было не так…

МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД

Тогда поезд медленно тащился мимо болотистых лугов, перелесков и только-только восстановленных полустанков. За дребезжащим окном ползли серые от времени соломенные крыши бесчисленных хуторов и голые пни сплошной вырубки, как бы подпиравшие колею, то и дело перемежаясь крохотными речушками.

И хотя проплывающий за окном пейзаж был непривычен, Сашка не удивлялся. С тех пор как отца взяли на фронт, им с матерью, оказавшись в эвакуации, пришлось поездить порядочно, и при желании Сашка мог вспомнить и маленькие мотающиеся на выходных стрелках теплушки воинских эшелонов, и томительные стоянки в тупиках, и безжалостную толкотню сортировочных.

Запомнились и сами вагоны, начиная от дачных с трамвайными скамейками и простых спальных с всё время дребезжавшими стальными проушинами бандажей верхних полок, до совсем уж невероятного великолепия древней развалины с бархатными диванами и императорским клеймом на раме, поданной под офицерские семьи в Ростове. Тогда ещё долго пришлось ехать вдоль донского разлива, и от самой насыпи чуть ли не до горизонта была только вода, из которой торчали перекошенные столбы линий электропередач с оборванными проводами.

А ещё из окон этих вагонов Сашка видел горы касок возле станций Поволжья, груды металлолома на платформах и битую технику у едва осевших окопов, а больше всего разбомблённых и расстрелянных эшелонов, сваленных под откосы и обгоревших до того, что от них оставались только ржавые тележки да искореженные металлические каркасы.

И после всего виденного, когда на последней станции паровоз, перецепленный в хвост эшелона, начал толкать состав перед собой, Сашка догадался, что ветка здесь тупиковая и городишко этот, куда они с матерью наконец приехали, должно быть, маленький, тихонький и захолустный…

Мысль о том, что они наконец прибывают, заставила Сашку оторваться от окна. Пробежав по подрагивающему полу в конец вагона, он заскочил в туалет и первым делом уставился в зеркало. Из обшарпанной рамы на него смотрел немного нескладный вихрастый парнишка с вздёрнутым носом и добела выгоревшими бровями.

Торчание возле окна не прошло даром: от крыльев носа вниз шли две угольные чёрточки, и Сашка торопливо застучал по рожку умывальника. Плеснув в лицо тёплой водой и чуть подвинувшись (сбоку на старое зеркало наползали чёрные чешуйчатые разводы), он удовлетворенно хмыкнул.

Умывание показалось ему достаточным и, поправив секущийся от бесчисленных стирок воротник мятой апашки, Сашка выскочил в коридор, потому что за окном уже мелькнул решетчатый столб станционного семафора. Хлопец поспешно стал на кожух отопления и высунулся как можно дальше из окна.

Сначала показались приземистые пакгаузы, потом бесконечно долго тянулась воинская рампа, выложенная мелким булыжником, и только когда совсем рядом проплыла беленькая будочка с кирпичной, фасонно-выпуклой надписью «1909», и Сашка высунулся из окна почти по пояс, он увидел отца.

Отец (Сашка узнал его сразу), кирпично-загорелый и совершенно седой, стоял на самом краю перрона, выложенного почему-то бросившимися в глаза ребристо-жёлтенькими плиточками, и изо всех сил размахивал зажатой в кулаке военной фуражкой…

А вообще первое впечатление оказалось верным. Когда позднее, после бурно-радостной встречи, отец с матерью занялись друг другом и Сашка принялся глазеть по сторонам, он увидел, что вокзал, наверняка построенный ещё в царское время, маленький и привокзальная площадь с цветником посередине маленькая и даже ожидавшая их автомашина, «Опель-Кадет», тоже маленькая.

Сашка недоумённо посмотрел на четыре больших чемодана, где помещалось всё привезённое ими имущество, и оценивающе глянул на автомобиль. Багажника сзади, как у больших машин, конечно, не было, зато сверху, на специальных стойках крепилась прочная металлическая решётка, куда шофёр, весёлый улыбающийся парень в выцветшей гимнастёрке со следами погон, наверняка только что демобилизованный солдат, споро закинул багаж и на всякий случай привязал чемоданы явно загодя припасённым шнурком.

Конечно, «Опель-Кадет» не отвечал Сашкиным представлениям о солидных автомобилях, и тем не менее хлопец с удовольствием уселся на переднем сиденье, мама с отцом устроились сзади. Шофёр, которого отец называл просто Юрием, нажал стартёр, и, заурчав мотором, «Опель-Кадет» уверенно покатил узенькой мостовой, проложенной вдоль длиннющей казармы с красной звездой на воротах, а потом мимо серебристых баков нефтебазы, видневшихся с другой стороны дороги.

К сожалению, автомобильное путешествие оказалось коротким. Сашка ожидал, что они будут ехать долго, однако авто, миновав нефтебазу и домики предместья, въехало на холм и, обогнув что-то похожее на городской сад, свернуло в какую-то улочку и там остановилось возле особнячка с непривычно широкими тройными окнами и сетчатой оградой.

Новое жильё Сашке понравилось. Во время эвакуации им с матерью приходилось ютиться то в бараке, то в коммуналке, а то и просто под открытым небом на каком-нибудь полустанке или сортировочной. Конечно, на фоне таких воспоминаний двухкомнатная квартира, где они втроём жили перед войной, казалась верхом благополучия. Зато здесь, в особнячке, было аж три комнаты и большая кухня. Вдобавок ванна с дровяною колонкой, водопровод и туалет в самом доме, и ещё – под каждым окном стояли радиаторы совсем уж непривычного водяного отопления.

Да, такого жилья Сашка ещё не видел. В полном восторге осмотрев дом, он выскочил во двор, по дороге обратив внимание на люк в погреб и лестницу с перилами, ведущую на чердак. И тут мальчишку ждал ещё один сюрприз. Позади дома оказался густой сад. Правда, он был явно неухожен, но это не имело ровно никакого значения, и будь Сашке не пятнадцать, а меньше, он обязательно воткнул бы себе в волосы тройку петушиных перьев и взялся бы играть в индейцев.

Здесь его и нашёл отец, вышедший на заднее крыльцо. Увидев залезшего в кусты сына, он усмехнулся.

– Что, нравится?

– Ещё как! – Сашка выбрался на заросшую травой дорожку и спросил: – Мы что, теперь тут жить будем?

– Тут, тут, – заверил его отец и вдруг заговорщически подмигнул сыну. – Слушай, я вроде ещё не говорил, тут и речка есть. Дальше по улице прямо к воде выйти можно. Так что хочешь, купайся, хочешь рыбу лови.

– Да ну! – Сашка аж подскочил на месте.

– Вот тебе и ну, – усмехнулся отец и, потрепав сына по плечу, неожиданно предложил: – Ты вот что, пока мы тут устраиваемся, можешь сбегать, посмотреть. По той же улице, что мы ехали, пройдёшь дальше. Ты, наверно, заметил, она всё время вниз спускается, а как мостовая кончится, будет тропка прямо к реке. Только ты особо не задерживайся, понял?

– Понял! – весело крикнул Сашка и, не удержавшись, кругом огибая дом, бегом помчался к калитке.

Слово «речка» для Сашки имело магическое значение. Ещё малышом он запомнил специальный ящичек для бумаг, что всегда стоял на столе у них дома. На нём было нарисовано голубое озеро, зелёные заросли с жёлтой полоской берегового пляжа и белый треугольник паруса, который словно звал в удивительные дали. И сколько себя Сашка помнил, он всегда мечтал оказаться на таком берегу.

До этого времени они с мамой жили только там, где никаких речек не было, и теперь, мгновенно проскочив улицей и отыскав тропку, Сашка надеялся, что сейчас увидит и широкий разлив, и заросли, и если не парус, то уж пароход обязательно. А когда всего этого не оказалось, мальчишка, откровенно говоря, разочаровался.

Заросший зеленью берег пахнул травой, а сама речка была узенькая, с прозрачной водой, местами укрытой ковриком водяных цветов. На другом, несколько возвышенном берегу росли кустики, и там, наверное, было неплохо рыбачить, но ни про пароходы, ни тем более про парусники и речи быть не могло. Правда, две рыбацкие лодки, привязанные цепью к вбитому в берег рельсу, тут были, но они своим видом больше напоминали обычное корыто и никакого впечатления на хлопца не произвели. Но как-никак это была река, где по крайней мере можно было купаться и, покрутившись минут двадцать на берегу, Сашка отправился восвояси.

Дома Сашку ждал накрытый по-праздничному стол, и, хотя мебели особой пока не имелось, и даже чемоданы ещё не были разобраны, а просто поставлены один на другой, в самой атмосфере чувствовалось что-то такое, что заставило Сашку, проголодавшегося за дорогу и сейчас уписывающего за обе щеки, спросить:

– Мы теперь как, здесь останемся или дальше опять поедем?

Родители, уже успевшие пропустить по рюмочке, благодушно улыбаясь, переглянулись, и отец веско, со значением сказал:

– Всё, сынок, переходим на мирные рельсы. Меня снова по строительному делу определили, так что окапываемся прочно.

– Да не окапываемся, обживаемся, – счастливо рассмеялась мать и, наклонившись, поцеловала Сашку.

– Ну, пусть обживаемся. Да, и вот что, – отец посерьёзнел и строго посмотрел на сына. – Я тут тебе товарища толкового подыскал, а то ты у меня как есть пацан…

– Чего это, – фыркнул Сашка. – Что я, сам не найду?

– Разговорчики! – весело оборвал его отец и, притянув Сашку к себе, сказал: – Давай, сын поговорим серьёзно. Ты вон в комсомол вступил, а кое-чего не понимаешь. Мы с тобой теперь, почитай, на самой границе живём, и советская власть тут с 39-го года только. И ещё немцы тут сколько были. В общем, запомни, народ тут всякий. Про тех, кто нас ждал, я не говорю. Не о них речь. А я про буржуйских последышей речь веду, ярых пособников немецких и про куркулей местных, что по хуторам окопались, они, брат, немцам открыто служили, знали, советская власть для них – нож острый, так что за свой интерес кому хочешь служить будут…

– Это ты про бандеровцев? – Сашка посмотрел на отца. – Так мама ж говорила, их вместе с немцами выгнали.

– То мама, – отец вздохнул и потрепал сына за волосы, – а мы ж с тобой мужчины… В общем, знай, кто ушёл, а кто и нет. Кого оставили, кто и сам остался, им тоже по заграницам мыкаться невелика радость. Эти на всё пойдут. Запомни крепко всё, что я тебе сейчас сказал.

– Угу, запомню, – Сашка кивнул и посмотрел на отца.

В праздничной атмосфере встречи на какое-то мгновение возник диссонанс, но в скором времени общая радость от того, что все снова вместе, взяла верх, и дальше для Сашки все остальное слилось в один бесконечно-счастливый круговорот. А ещё от этого дня остался запах необжитых комнат и ощущение безмерного счастья, с которым Сашка заснул в наспех разобранной матерью прямо на полу постели…

Танкетка в сквере

Наутро мать растолкала Сашку чуть свет. Сашка, сонно протирая глаза кулаком, вышел во двор, увидел начинающийся знойный день, и его сразу переполнило захватывающее чувство новизны. Он заглянул в коридор, пощупал перила ведущей наверх лестницы, балуясь перескочил через крышку подпола и вошёл в кухню.

Нет, никогда ещё мать не казалась Сашке такой красивой, как сегодня. Ловко нарезая пластинки розовой консервированной колбасы, она улыбалась, и даже мелкие, еще вчера забитые паровозной копотью морщинки, казалось, куда-то исчезли.

Заметив Сашкино удивление, мать счастливо расхохоталась и лукаво, совсем как когда-то давным-давно, поманила его пальцем. Потом, завернув бутерброд в обрывок пергаментной бумаги, она, успевая одновременно приглаживать Сашкины вихры ладонью, сыпала весёлой скороговоркой:

– Отнесёшь завтрак отцу. Он сапёров вызвал. Тут рядом. Вверх по улице и там дом сразу за сквером. Увидишь. Ты сквер помнишь?

– Ясное дело, помню, – Сашка запихнул в рот колбасный обрезок, весь облепленный кусочками ещё не растаявшего желе, и взял свёрток.

Улочка плавным заворотом круто шла вверх. Своеобразные, в полтора и два этажа домики, ступеньками повторяли изгиб улицы. Один дом был и вовсе странный, его словно разрезали вдоль по коньку крыши, и он так и стоял, одной половинкой к тротуару.

Сначала он показался Сашке разрушенным, но, присмотревшись, он понял, дом так и строили, на глухой стене кирпич даже успел побуреть от времени. Впрочем, следов войны хватало и здесь. Сразу за домиком-половинкой возвышался огромный домина с напрочь выгоревшими окнами. От его верхнего этажа осталась одна, торчащая коробкой, квартира и вокруг по образовавшейся плоской кровле тянулись бельевые верёвки.

Сквер открылся сразу за угловым домом. Наверное, раньше тут была площадь, и теперь зелень образовала ровный прямоугольник, отделённый от тротуара полосой мощённого в «ёлочку» проезда. Сашка перебежал мостовую и, нырнув под низковисящие ветки, все сплошь в бледно-жёлтеньких серёжках липового цвета, выбрался на аллейку, пересекавшую сквер наискось.

Пройдя шагов тридцать, Сашка остановился. Самый центр сквера, замкнутый в каре молодых лип, занимало солдатское кладбище. Обрамлённые зеленью и цветами красные фанерные пирамидки со звёздочками тянулись вдоль песчаной дорожки, а в конце её, на травяном холмике, стоял самый настоящий танк.

Сашка медленно дошёл до конца дорожки и, поколебавшись секунду, начал обходить танк кругом, осторожно пролезая между кустиками жасмина. В правом борту танка виднелась большая пробоина, старательно прикрытая отдельным куском железа. Скорей всего, танк подбили где-то недалеко и, не ремонтируя толком, оставили здесь как памятник.

Сашка повернулся, собираясь вылезать на дорожку, и тут же машинально присел. Кто-то очень быстро шел к танку. Поскрипывание гравия казалось почти беспрерывным, и Сашка, не желая, чтоб его увидели, на всякий случай пригнулся ещё ниже.

Скрип гравия оборвался. Сашка, чуть отогнув ветку, выглянул и с удивлением увидел, что возле танка стоит женщина. Взявшись за гусеницу, она приподнялась на цыпочки и положила на броню букетик цветов. Потом отступила на шаг и, наклонив голову, перекрестилась по-католически.

Теперь Сашка рассмотрел её хорошо. Женщина была очень пожилой, сморщенной и в то же время в сухой и тонкой фигуре, в резких, по-молодому лёгких движениях ещё не было ничего старушечьего. Скорее наоборот, строгая чёрная одежда придавала женщине особую моложавость.

К счастью, положив цветы, женщина у танка не задержалась, и, едва она исчезла за деревьями, Сашка поспешно выбрался на дорожку. Сконфуженно отдуваясь (уж больно в несуразном положении он очутился), Сашка в последний раз оглянулся на башню с лежащим под стволом букетом и заторопился к выходу.

Пока он раздумывал, где искать отца, сквер кончился. Сашка поглядел по сторонам, зачем-то оглянулся на арку, которой заканчивалась аллея, и удивленно присвистнул. С этой стороны сквера города не было. Две широкие, тщательно расчищенные магистрали сходились здесь под прямым углом, а от домов остались только поросшие сорной травой кучи щебня и аккуратно пересекавшие тротуар каменные водостоки.

Правда, один дом всё-таки был. С углом, срезанным взрывом, весь в трещинах, с исклёванной осколками штукатуркой, он, уцелевший каким-то чудом, стоял на краю огромного пустыря и словно Феникс, возрождающийся из пепла, с одной стороны уже оделся новенькими лесами. Вспомнив слова матери о доме за сквером, Сашка покрутил головой и прямиком направился к видневшемуся рядом с лесами штабелю кирпича.

Отец был здесь. Стоя рядом с большой кучей мусора, он жестами подавал команды шофёру грузовика. Сашка подошёл ближе и увидел, что в свежевыкопанной траншее лежит длинная и ржавая, чем-то похожая на селёдку бомба-пятидесятка. Сапёр-сержант медленно сдавал «студебеккер» назад и, свесившись из кабины, следил за задними колёсами.

Наконец грузовик встал как нужно, и отец, взяв Сашку за плечо, отошёл с ним подальше, за угол дома. Протягивая отцу завтрак, Сашка вспомнил о сапёрах, спрыгнувших в траншею, и спросил:

– А она не взорвётся?

– Нет. – Отец развернул свёрток и пояснил: – Взрыватели уже сняли.

Сашка чуточку разочарованно вздохнул (бомба без взрывателя его никак не интересовала), и он оглянулся по сторонам.

– Тут их, наверно, много ещё…

– Надеюсь, последняя. Завтра работа полным ходом пойдёт. Думаю, к концу лета первый дом отремонтируем.

– Слышь, па… – Сашка потянул отца за рукав. – А чего тут всё разбито? С той стороны шёл, город вроде целый, а с этой вышел – пустырь.

– А ты вон те улицы видишь? – Отец показал на тщательно расчищенный перекрёсток. – Историческая, можно сказать, магистраль. По ней, брат, ещё французы топали. Мне мать говорила, как ехали, ты всё у окна торчал, полагаю, заметил, тут низина кругом и вода, вода. Так что для войск это одна дорога была и тогда, и теперь. Немцы тут в 41-м войска наши отрезать хотели, ну и, сам понимаешь, бомбили нещадно.

– А-а-а, – Сашка понимающе кивнул и начал: – От нас сюда и вправду вверх идти, а вчера поезд всё мимо болот тащился…

Но отец, явно занятый делом, оборвал разговор и, ободряюще тряхнув сына за плечо, приказал:

– Об этом мы потом поговорим, а сейчас живым духом домой, матери помогать. Скажешь, к обеду домой буду.

Дома дым стоял коромыслом. Все окна, двери и даже подвальный люк были распахнуты, открыв дорогу сквознякам, разносившим запахи прели, воды и свеженатёртого паркета. Сашке тоже нашлось дело. Вооружившись найденной в подвале отвёрткой и высунув от усердия язык, он скрёб, подгоняя на место забухшие оконные рамы, и старательно выковыривал скопившуюся под шпингалетами грязь.

Сашкин отец пригласил кого-то из местных на помощь, и сейчас, пока Сашка сосредоточенно ковырял гнездо шпингалета, пожилая женщина, стоя на подоконнике, тщательно мыла стёкла. При этом она тихо, почему-то выбрав Сашку в собеседники, с трагическими интонациями в голосе рассказывала:

– Поубивалы всих. И дидов, и жинок, и диточок. А хаты спалили и скотину до себе свели. От таки в нас булы сусиды.

– А кто они, немцы? – довольно безразлично спросил Сашка.

– Ни, то булы не нимци. То поляки…

– Я знаю, – кивнул Сашка и, не впервые слыша о зверствах немцев, уточнил: – Полицаи.

– Як бы-то так, – вздохнула женщина и умолкла.

К обеду весь дом сиял, и когда в передней заслышался знакомый смех, Сашка с сознанием выполненного долга помчался встречать отца. Как и обещал, отец пришёл вовремя и, первым делом тщательно вымыв руки, сел за стол, где его уже ждала тарелка борща.

Сам Сашка, всё время что-то перехватывавший на кухне, особо есть не хотел, но сидеть за столом вместе с отцом и матерью было невыразимо приятно, и он сам не заметил, как умял такую же, как у отца, тарелку борща, а потом принялся за салат из молодого лука.

Мать же, впервые за последние годы вот так, по-семейному, сидя за столом вместе с мужем и сыном, наоборот, почти ничего не ела, а только, счастливо улыбаясь, подкладывала на тарелку то одному, то другому, лишь время от времени выбегая на кухню, чтобы принести ещё что-нибудь.

Сашку так и подмывало расспросить отца и о танкетке, и о магистрали, но он сдерживался, вежливо слушая, как мать задавала вроде бы ничего не значащие вопросы, на которые тем не менее немедленно получала обстоятельные ответы.

И удивительное дело, в обычном застольном разговоре ни разу не была упомянута только что окончившаяся война, а всё сказанное впрямую касалось дальнейшего быта, возможности более или менее обставить дом и далеко ли школа, в которой Сашке предстоит учиться дальше.

Зато позже, когда обед кончился и мать начала убирать со стола, Сашка, быстренько унеся тарелки на кухню, увязался за отцом, вышедшим покурить в коридор, и первым делом спросил:

– Па, а чего здесь танк стоит, в скверике?

– Танкетка, – уточнил отец и, пустив вверх струйку дыма, пояснил: – Город в обход брали. Так вот на ней разведчики дорогу перехватили и держали сколько надо.

– А чего в обход? – Сашка солидно кашлянул. – Если танки, можно и прямо.

– Оно-то так, – усмехнулся отец. – Да в обход вроде сподручнее. И потом, сынка, город тут особый, даже приказ был по возможности не разрушать, вот и решили в обход…

– А чего тут особого? – удивился Сашка. – Дома да дороги.

– Э, не скажи, сынок… Город старинный, можно сказать исторический, и опять же война кончалась. Жить людям где-то надо, так чего ж зря всё подряд рушить, если можно без этого обойтись.

– Чего уж рушить! – фыркнул Сашка. – Вон там, где ты дом ремонтируешь, вообще ничего нет.

– Тем более, поберечь стоило. – Отец затянулся папиросой в последний раз и ловким щелчком выбросил через открытую дверь окурок во двор. – И хватит об этом. Давай-ка, сынок, на чердак заглянем.

– А чего там? – мгновенно заинтересовался Сашка.

– Увидишь. – Отец потрепал сына за волосы и, взявшись рукой за перила чердачной лестницы, начал первым подниматься наверх.

Во время генеральной уборки руки до чердака как-то не дошли, и Сашка, считавший, что там ничего, кроме кучи хлама, нет, несказанно удивился. Во-первых, на чердак вел не обычный поднимающийся люк, а небольшая, но вполне нормальная дверь. А, во-вторых, когда вслед за отцом Сашка вошёл в неё, то оказался вовсе не на чердаке, а в небольшой уютной комнатке с косым потолком и окошком, выходящим в сад. Мебели, правда, если не считать старого венского стула и обычного топчана, не было, но от одной мысли, что тут можно жить, у Сашки захватило дух. Состояние сына не укрылось от отца, и он, опускаясь на топчан, притянул Сашку к себе и, усадив рядом, спросил:

– Ну что, нравится?

– Спрашиваешь!.. – Сашка, всё ещё рассматривая комнатку, восхищённо покрутил головой.

– Так считай, комната твоя. Первое время на топчане этом поспишь, а потом и стол тебе поставим и вообще что-нибудь придумаем, – заключил отец и дружески потрепал Сашку по колену.