Текст книги "Собрание стихотворений в 3томах. Том 1"

Автор книги: Николай Рубцов

 
Улыбку смахнул
                        командир с лица:
Эсминец
            в атаку брошен.
Все наше искусство
                            и все сердца
В атаку брошены тоже.
Волны взревели,
                        как стадо волов,
Крепко обиженных чем-то.
Пенную воду ревущих валов
Эсминец
            бортами
                        черпает.
«Товсь!» – раздается,
                                и мыслей поток
В слове команды сгорает;
Вспыхнув,
              по жилам,
                            как электроток,
К мышцам
                кровь приливает;
В теле
        и легкость полета есть,
И твердая сила гранита…
С восторгом, как дети, встречаем весть,
Что цель
            торпедой
                        накрыта!
Сыграют отбой. Но в себе найдешь
Все те же переживания.
И даже во сне говорить начнешь
О многом,
              запавшем в сознание.
Что, назовите, для моряка
Есть еще выше
                        счастья!
В трудной учебе
                        из ученика
Вырасти
            в смелого мастера!
От имени жизни, идущей в зенит
Расцвета, – в заветное завтра,
Эта же сила мира гремит
В наших учебных залпах.
Сила, способная дать отпор
Врагам, что к безумству близки!
…Спокойно с ресниц
                              командир стер
Соленые
            едкие брызги.
 

 
Дальномерный пост качает сильно,
Хоть волна подчас и небольшая.
Сколько раз в походах
                                многомильных
Эта качка отдыха лишила,
Выводила просто из терпенья.
Мы, конечно, ей сопротивлялись
И, ругаясь: «Вот еще мученье!»,
Над собой шутили и смеялись
И опять
          во все глаза глядели
Сквозь систему линз
                              в морские дали.
Моряки дистанцию до цели
Комендорам точную давали…
Только так,
                как требуют уставы,
На отлично действуя —
                                    не меньше,
Можно подтвердить на деле
                                          право
Гордо называться
                            «дальномерщик»!
 

 
Ветер. Волны с пеной…
У множества поколений
Море было ареной
Кровопролитных сражений.
Море врагов скрывало
В черной пучине стылой,
Многим героям стало
Вечной братской могилой.
До сих пор, коченея,
Трупы судов разбитых
На берегах чернеют,
Тиной морской покрыты.
В сумраке вод дремлют,
Жертв поджидая, мины…
Но неизбежно время
Полной победы мира!
Люди, отвергнув войны,
Морем в разные страны
Будут водить спокойно
Мирных судов караваны.
Там, где снаряды с воем
Вдруг начинают рваться,
Выстрелы зверобоев
Будут лишь раздаваться.
Да прогремят залпы
Шторма в морском
                            просторе…
Мир утвердится прочно
И на земле, и на море!
 

Медсестре Денисенко Наде

 
Наш корабль с заданием
В море уходил.
Я ж некстати в госпиталь
Угодил!
Разлучась с просторами
Всех морей и скал,
Сразу койку белую
Ненавидеть стал.
Думал,
Грусть внезапную
Как бы укротить?
Свой недуг мучительный
Чем укоротить?
– Жизнь! —
Иронизировал, —
Хоть кричи «ура»!
Но в палату шумную
Вдруг вошла сестра.
– Это вы бунтуете? —
В голосе укор.
Ласковей добавила:
– Сделаем укол.
Думал я о чуткости
Рук, державших шприц,
И не боли, —
Радости
Не было границ…
 

 
Море с громом, и метелью,
И с утесами во мраке —
Вечно будет колыбелью
Флотской силы и отваги.
Отступают огорченья,
Новым чувствам повинуясь.
Остается убежденье,
Что не зря проходит юность.
Остается только гордость
За суровость жизни цельной,
За товарищей, за годность
К трудной службе корабельной!
 

 
Я много увидеть хотел —
Манила романтика в дали.
Я, помню, от счастья робел,
Когда мне бушлат выдавали.
Все мысли, все чувства мои
Охвачены гордостью были.
Я знал, что матросы в бои
В таких же бушлатах ходили,
И храбро в дыму и огне
Громили врагов по приказу…
Одел я бушлат и во мне
Вдруг силы прибавилось сразу,
Я вдумчивей стал и скромней,
Покончив с ребяческим нравом:
С друзьями я был наравне,
И с флотским сдружился уставом.
Пусть брызги в лицо, словно град,
Пусть море грохочет у борта.
Меня укрывает бушлат
От брызг и от натиска норда.
На вахте ли в море стою,
Иль в город иду в увольненье, —
Всегда, как на юность свою,
Смотрю на него с уваженьем.
 

 
Было мне девятнадцать
                                 с немногим,
Был я в рощи и реки влюблен,
В час, когда приготовясь к дороге,
Я стоял у вокзальных колонн.
А потом – за гранитною
                                    кромкой
Волны бурные. Северный порт.
– Здравствуй, море, —
                                    сказал я негромко,
И по трапу поднялся на борт.
Здесь, где руки мозолят тросы,
Шторм свирепствует, жизням
                                           грозя,
Я увидел, что слово «матросы»
Не напрасно звучит, как
                                    «друзья».
И, бывало, в посту
                            дальномерном
Я о юности думал своей,
Что она не из громких, наверно,
Но проходит, как следует ей.
Близок день, штормовые качели
Испытают другого. А я
Получу обходной… Неужели
Тем и кончишься, юность моя?
Не представлю я, чтобы ушла
                                            ты,
За собой не оставив следа.
Как сейчас под матросским
                                         бушлатом,
Сердце, трепетно бейся всегда.
 

 
Если зорче смотришь в затемь
И волнение в груди,
Значит, тихий берег сзади,
Море, буря – впереди…
 
 
Я люблю луга и рощи
И желанием горю
Вновь увидеть, как полощет
Ветер в озере зарю,
 
 
Как сову на сером стоге,
Ивняки, березняки
Освещают вдруг с дороги
Светом фар грузовики…
 
 
Всей душой к суровой службе,
К морю хрупкому привык,
Только верность прежней дружбе
Не утратил ни на миг.
 
 
Не утратил, не утрачу
Тягу в отчие края.
Просто шире и богаче
Стала молодость моя.
 
 
Счастлив я. И понимаю,
Что иначе мне не жить,
Что всегда родному краю
Верно буду я служить!
 

 
В базу лодка вернулась с ученья,
Ночь. Не бывает светлее ночей.
Даже на небе беззвездном свеченье
                                    от корабельных огней,
 
 
Море… Да разве вдали от него мне
Скучным покажется пройденный путь?
Шепчет волна набежавшая: «Помни!»
Чайка, как другу, кричит: «Не забудь!»
 
 
Руку мою пожимают матросы.
В бурях не дрогнула дружба у нас.
Даже лиловый дымок папиросы
Может о многом напомнить сейчас.
 
 
И не хочу я, чтоб тихой да гладкой
Речкою новые дни полились.
Флотская служба отличной зарядкой
Стала за всю беспокойную жизнь.
 
 
…Выше взметнулся прибой под скалою,
Что-то знакомое в гуле тая…
Ой ты, суровое, нежное, злое
Море полярное – песня моя!
 

 
Я люблю луга и рощи
И давно мечтой горю
Вновь увидеть, как полощет
Ветер в озере зарю.
Но меня чеканным шагом
На корабль ведет и в полк
Развернувшееся флагом
Слово молодости: долг!
Не грущу о том, что где-то
Луг цветет и зреет рожь.
Да простит меня за это
Край родных полей и рощ!
Для меня так много значат
Флот и новые края.
Ярче, шире и богаче
Стала молодость моя!
 

 
Дорогая! Любимая! Где ты теперь?
Что с тобой? Почему ты не пишешь?
Телеграммы не шлешь… Оттого лишь – поверь,
Провода приуныли над крышей.
Оттого лишь, поверь, не бывало и дня
Без тоски, не бывало и ночи!
Неужели – откликнись – забыла меня?
Я люблю, я люблю тебя очень!
Как мне хочется крикнуть: «Поверь мне! Поверь!»
Но боюсь: ты меня не услышишь…
Дорогая! Любимая! Где ты теперь?
Что с тобой? Почему ты не пишешь?
 

1956

 
Холодный шум ночного океана,
Незримые дороги кораблей…
Я вижу земляничную поляну.
Над той поляной – крики журавлей.
Родимый край мой!
                            В грезах или в росах,
В туманах ночи и в сиянье дня,
И в пору жатвы, и на сенокосах
Ты с детства завораживал меня.
А дни идут…
Над палубой эсминца
Качается свинцовый небосклон.
А волны, волны, волны
                            вереницами
Стремительно бегут со всех сторон.
И там, где сила духа на пределе,
Где шторм встает преградой
                            кораблю,
Я должен, должен доказать на
                             деле,
Что сердцем всем я Родину
                              люблю.
 

 
Дальний свет маяка,
                            голубей, голубей.
Лишь тревоги да бури с тобой.
Выйду с другом на ют,
Посмотрю, как бегут,
Буйно волны бегут за кормой.
Ночь и ветер,
                    в тумане – прожектор луны,
Скалы, словно морской караул.
И у скал, будто вечное эхо войны,
Океанский немолкнущий гул.
Знаю, юность пройдет
                            в этих далях у скал.
За собою в родные края
Мне ее не вернуть…
                            Так нельзя отыскать
Отвихрившийся след корабля.
Что жалеть?
                Не пройдет она,
                                      как порожняк,
Тупиком не обманет в пути.
Нынче ходят в дозоры,
                            равняясь на флаг,
После – с нею,
                        как с флагом, идти!
Дальний свет маяка,
                            голубей, голубей.
Лишь тревоги да бури с тобой.
Выйду с другом на ют,
Посмотрю, как бегут,
Буйно волны бегут за кормой.
 

 
Я устал от зимних
                          помрачений
Штормовых отчаянных морей.
Вспомню я о тихой, о вечерней,
О далекой родине моей!
 
 
Там, мечтая видимо о чуде,
Ходит в поле бабка с батожком,
И на пристань двигаются люди
На конях, в телегах и пешком.
 
 
Там большие избы над рекою.
Там любой готов наверняка
За отчизну, полную покоя,
Умереть от выстрела врага!
 
 
О вине подумаю, о хлебе,
О птенцах, собравшихся в полет,
О земле подумаю, о небе
И о том, что все это пройдет,
 
 
И о том подумаю, что все же
Нас кому-то очень будет жаль.
И опять, веселый и хороший,
Я умчусь в березовую даль…
 

 
Все, что чтим по доброй воле,
В небесах души плыви
В непорочном ореоле
Детства, юности, любви!
 
 
Мир небес душа имеет,
А под ним – стихию волн.
Их совет над снами реет
И всегда раздоров полн!
 
 
В небесах – что свято было.
На волнах – что вдруг дано.
Сколько счастья в небе милом!
Шлем привет его светилам,
Волны мчатся все равно!
 
 
Гонит их, как ветер вольный,
Каждый миг, не мир чудес,
Но и все же эти волны,
Если даже жизни полны,
Сразу гаснут без небес…
 
 
Все, что чтим по доброй воле,
В небесах души плыви!
Чтоб залечивая боли,
Сны сходились в ореоле
Детства, юности, любви…
 

 
Сквозь ветра поющий полет
И волн громовые овации
Корабль моей жизни плывет
По курсу
            к демобилизации.
 
 
Всю жизнь не забудется флот,
И вы, корабельные кубрики,
И море, где служба идет
Под флагом Советской Республики.
 
 
Но близок тот час, когда я
Сойду с электрички на станции.
Продолжится юность моя
В аллеях с цветами и танцами.
 
 
В труде и средь каменных груд,
В столовых, где цены уменьшены.
И пиво на стол подают
Простые красивые женщины.
 
 
Все в явь золотую войдет,
Чем ночи матросские грезили…
Корабль моей жизни плывет
По морю любви и поэзии.
 

 
Что я тебе отвечу на обман?
Что наши встречи давние у стога?
Когда сбежала ты в Азербайджан,
Не говорил я: «Скатертью дорога!»
 
 
Да, я любил. Ну что же? Ну и пусть.
Пора в покое прошлое оставить.
Давно уже я чувствую не грусть
И не желанье что-нибудь поправить.
 
 
Слова любви не станем повторять
И назначать свидания не станем.
Но если все же встретимся опять,
То сообща кого-нибудь обманем…
 

1958

 
Ой, за речкою,
                за Дунайкою,
Где не раз гулял
                с балалайкою,
Что творится!
                Невыразимое,
Ветроногой пургой
                затеянное.
Замирая, как в сказку
                зимнюю,
Постучусь в окно
                заметеленное…
Добрый, сельский уют
                родителей.
Самовар… И на печке
                сажица.
После службы тише
                обители
Эта комната мне
                покажется.
Что ж, пускай оно хоть
                каковское,
Их спокойствие
                стариковское,
Не редела бы лишь
                от этого,
Как метель, бородища
                дедова!
Не тускнели бы
                материнские
Дорогие глаза искристые
С их безмерною добротою.
Словно с россыпью
                золотою!
Хромку снимет сестра
                с комода,
Скажет: «Спой про четыре
                года!»
Запоем опять
    мы, запоем,
        и подсядет мать
            к нам обоим.
Все подряд споем,
                что певали мы,
И еще одну —
                про полярную
Службу с бурями
                и авралами —
Песню флотскую,
                популярную.
Не мальчишкою,
                утомившимся
От пустой беготни
                по улицам,
Я вернулся в дом
                обучившимся
Защищать страну, если
                сунутся!
Я навек влюбился
                в ту крылатую
Песню, в сердце ношу
                которую,
Но себя я сравню
                с гранатою
Каждый миг для броска
                готовую!..
 

1959–1962

 
Мой чинный двор
                         зажат в заборы.
Я в свистах ветра-степняка
Не гнал коней, вонзая шпоры
В их знойно-потные бока.
Вчера за три мешка картошки
Купил гармонь.
                    Играет – во!
Точь-в-точь такая, как у Лешки,
У брата друга моего.
Творя бессмертное творенье,
Смиряя бойких рифм дожди,
Тружусь.
            И чувствую волненье
В своей прокуренной груди.
Строптивый стих,
                        как зверь страшенный,
Горбатясь, бьется под рукой.
Мой стиль, увы,
                      несовершенный,
Но я ж не Пушкин,
                          я другой…
И все же грустно до обиды
У мух домашних на виду
Послушно, как кариатиды,
Стареть в сложившемся быту.
Ведь я кричал,
                     врываясь в споры,
Что буду жить наверняка,
Как мчат коней,
                      вонзая шпоры
В их знойно-потные бока!
 

Ленинград, 1962

 
 Слухи были глупы и резки:
Кто такой, мол, Есенин Серега,
Сам суди: удавился с тоски
Потому, что он пьянствовал много.
 
 
Да, недолго глядел он на Русь
Голубыми глазами поэта.
Но была ли кабацкая грусть?
Грусть, конечно, была… Да не эта!
 
 
Версты все потрясенной земли,
Все земные святыни и узы
Словно б нервной системой вошли
В своенравность есенинской музы!
 
 
Это муза не прошлого дня.
С ней люблю, негодую и плачу.
Много значит она для меня,
Если сам я хоть что-нибудь значу.
 

 
 Положил в котомку
                           сыр, печенье,
Положил для роскоши миндаль.
Хлеб не взял.
– Ведь это же мученье
Волочиться с ним в такую даль! —
Все же бабка
                   сунула краюху!
Все на свете зная наперед,
Так сказала:
– Слушайся старуху!
Хлеб, родимый, сам себя несет…
 

 
Ветер, не ветер —
Иду из дома!
В хлеву знакомо
Хрустит солома,
И огонек светит…
 
 
А больше —
                   ни звука!
Ни огонечка!
Во мраке вьюга
Летит по кочкам…
 
 
Эх, Русь, Россия!
Что звону мало?
Что загрустила?
Что задремала?
 
 
Давай пожелаем
Всем доброй ночи!
Давай погуляем!
Давай похохочем!
 
 
И праздник устроим,
И карты раскроем…
Эх! Козыри свежи.
А дураки те же.
 

 
Вьется в топке пламень белый,
Белый-белый, будто снег,
И стоит тяжелотелый
Возле топки человек.
Вместо «Здравствуйте»:
– В сторонку! —
Крикнул: – Новенький, кажись? —
И добавил, как ребенку:
– Тут огонь, не обожгись! —
В топке шлак ломал с размаху
Ломом, красным от жары.
Проступали сквозь рубаху
Потных мускулов бугры.
Бросил лом, платком утерся.
На меня глаза скосил:
– А тельняшка, что, для форсу? —
Иронически спросил. Я смеюсь: —
По мне для носки
Лучше вещи нету, факт!
– Флотский, значит? – Значит, флотский.
Что ж, неплохо, коли так!
Кочегаром, думать надо,
Ладным будешь, – произнес,
И лопату, как награду,
Мне вручил: – Бери, матрос! —
…Пахло угольным угаром,
Лезла пыль в глаза и рот,
А у ног горячим паром
Шлак парил, как пароход.
Как хотелось, чтоб подуло
Ветром палубным сюда…
Но не дуло. Я подумал:
«И не надо! Ерунда!»
И с таким работал жаром,
Будто отдан был приказ
Стать хорошим кочегаром
Мне, ушедшему в запас!
 

 
В твоих глазах
Для пристального взгляда
Какой-то есть
Рассеянный ответ…
Небрежно так
Для летнего наряда
Ты выбираешь нынче
Желтый цвет.
Я слышу голос
Как бы утомленный,
Я мало верю
Яркому кольцу…
Не знаю, как там
Белый и зеленый,
Но желтый цвет
Как раз тебе к лицу!
До слез тебе
Нужны родные стены,
Но как прийти
К желанному концу?
И впрямь, быть может,
Это цвет измены,
А желтый цвет
Как раз тебе к лицу…
 

 
Вредная,
           неверная,
                          наверно.
Нервная, наверно… Ну и что ж?
Мне не жаль,
Но жаль неимоверно,
Что меня, наверно, и не ждешь!
За окном,
             таинственны, как слухи,
Ходят тени, шорохи весны.
Но грозой и чем-то в этом духе
Все же веют сумерки и сны!
Будь что будет!
                      Если и узнаю,
Что не нравлюсь, – сунусь ли в петлю?
Я нередко землю проклинаю,
Проклиная, все-таки люблю!
Я надолго твой,
                      хоть и недолго
Почему-то так была близка
И нежна к моей руке с наколкой
Та, с кольцом,
                     прохладная рука.
Вредная,
            неверная,
                          наверно.
Нервная, наверно… Ну и что ж?
Мне не жаль,
Но жаль неимоверно,
Что меня, наверное, не ждешь!
 

Г. Ф.

 
Ты просил написать о том,
Что здесь было
И что здесь стало.
…Я сейчас лежу под кустом,
Где тропинка берет начало.
Этот сад мне, как раньше, мил,
Но напрасно к одной блондинке
Я три года назад ходил
Вот по этой самой тропинке.
Я по ней не пойду опять,
Лишь злорадствую: «Где уж нам уж!»
Та блондинка хотела ждать,
Не дождалась…
                        И вышла замуж.
Все законно: идут года,
Изменяя нас и планету,
Там, где тополь шумел тогда,
Пень стоит…
                 а тополя нету.
 

 
Пора любви среди полей,
Среди закатов тающих
И на виду у журавлей,
Над полем пролетающих.
 
 
Теперь все это далеко.
Но в грустном сердце жжение
Пройдет ли просто и легко,
Как головокружение?
 
 
О том, как близким был тебе,
И о закатах пламенных
Ты с мужем помнишь ли теперь
В тяжелых стенах каменных?
 
 
Нет, не затмила ревность мир.
Кипел, но вспомнил сразу я:
Назвал чудовищем Шекспир
Ее, зеленоглазую.
 
 
И чтоб трагедией души
Не стала драма юности,
Я говорю себе: «Пиши
О радости, о лунности…»
 
 
И ты ходи почаще в луг
К цветам, к закатам пламенным,
Чтоб сердце пламенело вдруг
Не стало сердце каменным.
 
 
Да не забудь в конце концов,
Хоть и не ты, не ты моя:
На свете есть матрос Рубцов,
Он друг тебе, любимая.
 

 
Не знаю, сон или не сон…
К звезде далекой устремлен,
С Земли, быстрей, чем ураган,
Помчал меня ракетоплан.
Как школьный глобус,
                                надо мной
В кольце туманов и ветров
Вращался древний шар земной,
Светясь огнями городов.
Пропала вдруг
                    пределов
                                 власть.
Лишь мрак. И звездные костры,
Ошеломленно сторонясь,
Мне уступали путь миры.
Хотелось крикнуть им, что я
Посланец русских нив и рек,
Влюбленный в труд, в свои
                                        края,
Земной, советский человек!
Вот Марс мелькнул,
                            за ним Уран.
Все мчит меня ракетоплан…
Скажите, если это сон,
Далек от жизни разве он?
 

 
Дворец был взят…
Но выдумка досужья
Пусть не смущает
Робкие сердца,
Что будто только
Силою оружия
Повергли силу
Зимнего Дворца.
Он в схватке сам
Держался, не робея,
И взят не только
Силою штыка:
Что значит штык,
Когда сама идея
К победе класс
Вела наверняка!
 

 
Век атома, косморакета, спутник.
Поэт же все по-старому поет.
Что он открыл,
                    писатель, литсотрудник?
Да ничего! А физика – растет!
Один вопрос задать хотелось нам бы…
А отчего же
                с «Левым маршем» в лад
Негромкие есенинские ямбы
Так громко в сердце бьются и звучат?..
Все это так…
                Нужны нам
                                и поэты.
И их,
      как жизнь,
                    земные голоса!
 

 
Утро с дремотным небом,
С бодрым трамвайным бегом
Крепко, как свежим хлебом,
Пахнет морозным снегом.
О, утренних лиц похожесть!
О, трепетный свет восхода!
Люблю, под бушлатом ежась,
Спешить к проходной завода.
Сливаясь с густым потоком
Едущих и идущих,
Я словно пронзаюсь током,
Стучащим в рабочих душах.
Не выношу я плоских
Лиц с выраженьем покоя.
Сердце гремит, как флотский
Колокол громкого боя.
 

 
За окном в холодном шуме
Свет реклам и листопад…
Что ж так долго из Сухуми
Ты не едешь в Ленинград?
 
 
Впрочем, рано или поздно
Все равно житейский быт
В день весенний иль в морозный
Нас совсем разъединит.
 
 
Год пройдет, другой… А там уж.
Что тут много говорить?
Ты, конечно, выйдешь замуж,
Будешь мужу суп варить.
 
 
Будет муж тобой гордиться
И катать тебя в такси,
И вокруг тебя крутиться,
Как земля вокруг оси!
 
 
– Ну и пусть!
                    Тоской ранимым
Мне не так уж страшно быть.
Мне не надо быть любимым,
Мне достаточно любить!
 

 
Дышу натруженно,
                          как помпа!
Как никому не нужный груз,
Лежу на койке, будто бомба, —
Не подходите! Я взорвусь!
 
 
Ах, если б в гости пригласили,
Хотя б на миг, случайно пусть,
В чудесный дом, где кот Василий
Стихи читает наизусть!
 
 
Читает Майкова и Фета,
Читает, рифмами звеня,
Любого доброго поэта,
Любого, только не меня…
 
 
Пока я звякаю на лире
И дым пускаю в потолок, —
Как соловей, в твоей квартире
Зальется весело звонок.
 
 
Ты быстро спросишь из-за двери,
Оставив массу важных дел:
– Кого?
– Марину.
– Кто там?
– Эрик.
– Ой, мама! Эрик прилетел!
 
 
Покрытый пылью снеговою,
С большим волнением в крови,
Он у тебя над головою
Произнесет слова любви!
 
 
Ура! Он лучший в целом мире!
Сомненья не было и нет…
И будет бал в твоей квартире,
Вино, и музыка, и свет.
 
 
Пусть будет так!
                       Твой дом прекрасен.
Пусть будет в нем привычный лад…
Поэт нисколько не опасен,
Пока его не разозлят.