Текст книги "Зуп на краю дороги"

Автор книги: Николай Романецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Эй, Рыжий! – орут из угла. – Греби к нам!

Гляжу, кореша мои: Гуталин сидит, скалится – зубы белые во всю хлеборезку. Ну и Витька с ним рядом, за стакан держится. По всему видно – дунули уже изрядно. Сделал я им ручкой, но пошел к стойке: пакетик с обезьянками бок жжет.

У стойки пусто, как глухой ночью на общественном толчке. Подхожу, закидываю зад на табуретку. Эрнест тут же капает мне в цветной бокал на два пальца.

– Принес товар? – говорит.

– А тебе невтерпеж? – отвечаю. – Принес я твой товар.

– Молодец, – говорит. – Не суетись, сиди пей, потом пакетик в стакан положишь.

– Это еще кто суетиться будет, – говорю.

У Эрнеста за спиной мордогляд во всю длину – рыла наши в нем отражаются. То есть мое рыло, а у Эрнеста – затылок прилизанный. И вижу я в мордогляде, как хмырь с кепочкой в "Борщ" заходит. Дядька мой народившийся...

Да, попал ты, Рыжий, на крюк. Но плакаться-то теперь поздно. Допиваю, незаметно кладу пакетик. Эрнест специально мне цветной бокал дал, чтобы пакетик был чужим фарам не виден. Сижу дальше. Наконец Эрнест подваливает ко мне, забирает бокал, сует под стойку.

– Вот и молодец, – говорит. – Можешь гулять.

И ухмылочка у него такая, хоть в петлю лезь. Ну, в петлю не в петлю, а к девке залезть в самый раз. Вот только к Руте я сейчас не пойду. Хоть и не был уже пять дней, но не в таком настроении к Руте ходить... А вот к Зинке Самолетовой завалюсь. Есть у меня такая. Не шаблонь уличная, нет. Изенбровая бикса. Но телка крутая. Как говорят, девочка девяносто шестой пробы. Буфера – только что платье не рвут, Сами в руки просятся. И задний мост в аккурат под мои запросы скроен. А главное, чистая, точно знаю. И для меня безотказная. Придешь, привет-привет, слово за слово – и заправляй эклер в лохматый сейф.

– Еще налить? – спрашивает Эрнест.

– Нет, – говорю. – Дай-ка мне лучше бутылку. И закусить чтонибудь.

– К Руте своей пойдешь? – спрашивает Эрнест. – Правильно. Сделал дело – гуляй смело.

Так мне захотелось ему по рылу заехать – сил нет. Но придержал лапы.

– Притухни, – говорю. – Не твое, – говорю, – собачье дело, куда я там пойду.

В общем, выставил он мне бутылку, закусон собрал в свой фирменный пакет. Кинул я на стойку зелененькую и отвалил, корешам лишь ручкой сделал. Ничего, они ребята понятливые.

Выхожу я на улицу, дядька в кепке – следом. И опять тошно мне стало, хоть ревмя реви. Побрел я к Зинкиному дому.

И тут гляжу – Рута мне навстречу идет. Идет она, девочка моя, каблучками цок-цок, фигуристая вся, такая, что у меня дойки Зинкины сразу же из памяти вон. И понимаю я, что она не просто так идет, по Бродвею на шпацир вышла, что это она меня ищет.

– Привет, – говорю, – Рута. Далеко ли собралась?

Тут она как посмотрит на меня, на бутылку эту чертову, под мышкой зажатую, на пакет с закусоном, да и говорит:

– Здравствуй, Рэд. А я тебя ищу.

– Зачем? – говорю.

И вижу, что у нее за спиной, метрах в двадцати, хмырь стоит, вроде бы на витрину магазинную пялится, а сам в нашу сторону позыркивает.

– Слушай, Рэд, – говорит с вызовом Рута. – Если ты меня бросить решил, так бросай. Только и я на тебя плевала.

Вижу я, что-то не так. Никогда еще она со мной таким макаром не изъяснялась.

– А в чем, – говорю, – дело, Рута?

Она молчит и в землю смотрит.

Тогда я беру ее под руку и разворачиваюсь в сторону своего дома. Мой хмырь в кепке тоже тут, стоит, усиленно чтение газеты изображает.

– Пойдем-ка, – говорю, – Рута, ко мне. Выпьем, закусим, одним словом проведем время. А то, гляжу, у тебя настроение плохое.

С Рутой я на рыбьем языке не базарю. Никаких "эклеров" или "лохматых сейфов" – не тот она парень.

Идем мы к моему дому. Я краем глаза вижу, как наши дядьки сзади нос к носу стоят, базарят о чем-то.

– Беременна я, Рэд, – говорит вдруг Рута.

У меня чуть бутылка из-под мышки не вывалилась. Хорошо не бухой – поймал.

Рута мое молчание по-своему поняла. Остановилась, смотрит на меня и заявляет:

– Так что если ты бросить меня решил, бросай сегодня. Только знай! Я и без тебя обойдусь. Сама рожу, сама выращу. Так что можешь катиться дальше, вместе со своей бутылкой! С какой-нибудь шлюхой выпьешь, их у тебя много...

Смотрит она на меня, а у меня перед фарами тряпки окровавленные висят. И понимаю я тут, что вот когда меня судьба взяла в оборот по-настоящему.

Тогда Рута вырывает свою руку и не говорит уже, а шипит:

– Убирайся от меня! Правду мать говорит, не нужен мне такой кобель... Убирайся, и чтоб я тебя больше не видела!

И вдруг понимаю я, что не тряпки окровавленные меня с нею повязали.

– Да подожди ты, Рута, собачиться, – говорю. – Ласточка моя, разве ж я от тебя отказываюсь?

Она мне в лицо смотрит – слезы на глазах. А на меня нервный смех накатывает, и я начинаю хохотать, да так, что дядьки наши переглядываются, и один из них крутит пальцем у виска.

– От ребенка я ведь тоже не отказываюсь, – говорю сквозь смех. – Чего ж ты гонишь-то меня?

Тут она наконец расцветает. И становится настолько хороша, что у меня сердце к бейцалам опускается.

Что же дальше, Рэд? – говорю я себе. Что же дальше?