Текст книги "Призрак Перл-Харбора. Тайная война"

Автор книги: Николай Лузан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Господин Сасо, вы хотите сказать, что мой заместитель не заслуживает доверия и работает на большевиков? Это абсурд! Он столько красной сволочи перевешал, что в Харбине фонарных столбов не хватит.

– Азолий Алексеевич, вы нас не так поняли, – поспешил погасить новый конфликт Сасо. – Ротмистру мы полностью доверяем, но, видите ли, речь идет о деле особой государственной важности.

Дулепов нахмурил брови и уставился на японцев. Они хранили молчание. Вопрос был настолько серьезен, что Такеока прошел к двери, плотно прикрыл ее, и только тогда Сасо продолжил разговор:

– Азолий Алексеевич, при всем уважении к вашим руководителям, господам Семенову и Каппелю, то, что я вам сейчас сообщу, – здесь он выдержал многозначительную паузу, – не только они, но и ни одна живая душа не должны знать, того…

– Я в контрразведке не первый день, и не надо мне разжевывать прописные истины, – перебил Дулепов.

– Хорошо-хорошо, – согласился Сасо и, понизив голос, сообщил: – На днях японская армия начнет боевые действия.

Дулепов замер, а через мгновение чужим, осипшим голосом воскликнул:

– Дожил! Дожил! Наконец свершилось! Свершилось!..

Его дрожащая рука потянулась к бутылке, и ее горлышко замолотило по краям рюмок. Коньяк лился по столу, бумагам, а он не замечал, крупные, как горошины, слезы катились по щекам. Выпив, Дулепов расчувствовался и повторял, как заклинание:

– За победу! За матушку Россию! За победу!

Японцы несколько смутились. Сасо, пряча глаза, сказал:

– Извините, Азолий Алексеевич, я раньше времени обнадежил вас: первый удар будет нанесен по Америке.

– К-а-а-к! А-а большевики? – только и нашелся, что сказать он.

– А потом – по ним, Азолий Алексеевич, – поспешил заверить Такеока.

Дулепов потерянно опустился в кресло. Сасо с тревогой посмотрел на Такеоку. Норовистый старик мог надолго захандрить и плюнуть на работу, а заменить его было некем – заместитель, Ясновский, явно не тянул. И это в то время, когда военная машина японской армии набрала полные обороты, а агенты красных в штабе продолжали безнаказанно действовать.

Сасо ломал голову, как вывести из ступора Дулепова. Его похвалы и щедрые посулы оставались без ответа. Он решил сыграть на болезненном тщеславии и лютой ненависти бывшего жандарма к НКВД и предложил:

– Азолий Алексеевич, а как вы посмотрите на то, если в игру с красными ввести Люшкова, но в качестве живца?

– А-а, что хотите, то и делайте, – отмахнулся Дулепов.

– И все-таки, как вы, знаток русской разведки и контрразведки, смотрите на такую комбинацию?

– А чего на него смотреть, он что – баба? У нас, в охранном, на такой крючок ловились и эсеры, и большевики.

– И каков был результат? – не давал Дулепову замкнуться Такеока.

– По-разному, только глядите, чтобы вашу подсадную утку раньше времени не шлепнули.

– Мы надеемся, что с вашей помощью, Азолий Алексеевич, такого не случится, – заявил Сасо и, чтобы разжечь его денежный аппетит, бросил наживку: – Уже принято решение выделить на ваши нужды дополнительно тридцать тысяч.

Она сработала. В глазах Дулепова вспыхнул и погас алчный огонек. Деньги на время заставили его забыть об обиде, но, не желая продешевить, он с сарказмом заметил:

– Однако недорого вы меня цените! Я не иуда, чтобы размениваться на тридцать сребреников.

– Хорошо, хорошо, сорок! – поспешил задобрить Сасо.

Это возымело действие. Дулепов налил себе рюмку коньяка, одним махом выпил и, переведя дыхание, ворчливо заметил:

– Просто так таскать Люшкова, как куклу, перед носом большевистских агентов глупо. Они за двадцать лет насобачились такие фокусы разгадывать, их на мякине не проведешь. Тут надо придумать что-то позаковыристей.

– Вот мы и рассчитываем на ваш опыт, – оживился Сасо и, чтобы заинтриговать Дулепова, сказал: – На одного Люшкова мы ставку не делаем, есть еще одно соображение.

– Какое? – встрепенулся Дулепов, в нем проснулось профессиональное любопытство.

– Запустить в штаб армии, где засели агенты красных, мощную дезу.

– Думаете, заглотят? Вряд ли. Это вам не окопные офицеры.

– А если через наши возможности в Токио отправить на начальника штаба армии важный документ – «Дополнение к плану „Кантокуэн“», о нападении на Советы?

– А что дальше?

– На совещании, где будут присутствовать люди из вашей схемы, генерал Есимото скажет то, что надо! А дальше проследим выход на резидента.

– Хорошая наживка. Я согласен, – Дулепов не стал больше кочевряжиться.

– Отлично! Детали операции согласуем в рабочем порядке! – быстро свернули трудный разговор японцы и, вежливо отказавшись от рюмки коньяка, покинули кабинет.

Еще не успели стихнуть их шаги, как в дверь просунулась пунцовая физиономия Ясновского. Оскорбленный до глубины души подозрением, он с трудом находил слова, чтобы выразить возмущение. Дулепов оборвал его на полуслове и, пренебрежительно махнув рукой, сказал:

– Не бери в голову, Вадим! Проходи и наливай, с этими желтомордыми обезьянами толком не выпьешь.

– Азолий Алексеевич, я, что им, подкидная шестерка? Сволочи! Опустили меня ниже плинтуса! – терзался ротмистр.

– Плюнь и разотри. Одно слово – азиаты, – презрительно бросил Дулепов и пододвинул к нему рюмку.

Ясновский одним махом выпил. Костеря на чем свет стоит японцев, они допили коньяк и съели закуску. Дулепову показалось мало, и он потянулся за новой бутылкой. Ясновский стал отнекиваться.

– Вадим, куда торопиться, когда начальник рядом? – проворчал Дулепов.

– Извините, Азолий Алексеевич, опаздываю на явку с Тихим, – пояснил Ясновский и поднялся с кресла.

– О-о, это святое, – сбавил тон Дулепов и уже в дверях остановил: – Погоди, у меня тут мысль мелькнула. Федорова кто брал?

– Жандармы.

– Полицейские участвовали?

– Только на подхвате.

– Где сидят Бандура и Козлов?

– В центральной, у Тихого.

– Очень даже неплохо, – потер руки Дулепов.

Ясновский терялся в догадках, пытаясь понять, куда клонит шеф. А тот не спешил делиться своими соображениями; попыхивая папироской, хитровато поглядывал сквозь клубы сизого дыма и продолжал говорить загадками:

– После Федорова что-то осталось?

– Почти ничего. Все, гад, уничтожил.

– Кто об этом знает?

– Сасо, Такеока, Ниумура с Дейсаном и мы.

– А, может, все-таки осталось? – глаза Дулепова слились в узкую щель.

– Вы полагаете, японцы нам что-то не договаривают? – предположил ротмистр.

– Не думаю, хотя, черт их знает. Если у них в штабе засел большевистский агент, то чего говорить про нас, каждый второй косит глаз за Амур.

Ясновский пошел пунцовыми пятнами. Обида, нанесенная японцами, снова заговорила в нем, и он с вызовом воскликнул:

– Господин полковник, если вы подозреваете меня, то…

– Уймись, Вадим. Я, что, про тебя сказал? – перебил Дулепов. – Слава богу, мы с тобой не один пуд соли съели. Я о другом. Если развернуть ситуацию с Федоровым и подпольщиками против резидента?

– Как? С покойника ничего не возьмешь, – недоумевал ротмистр.

– А твой Тихий зачем?

– Он-то тут с какого боку?

– Как раз с того самого. Через него запустить Смирнову информацию, что Федоров не успел уничтожить коды.

– Идея, конечно, хорошая, но Тихий не имеет отношения к делу и потом…

– Потом будет суп с котом. Без тебя знаю, что не имеет. Он где у тебя сидит?

– В полиции. И что?

– А то, он там не последняя сошка. При желании мог узнать, а чтобы Смирнов клюнул, пусть расскажет про парочку большевиков, которых мы пасем.

– А как на это посмотрят японцы?

– Не ссы, беру их на себя. Два-три большевика погоды нам не сделают, зато на Тихого сработают!

– Все понял, Азолий Алексеевич. Исключительно тонкий ход!

– Да ладно тебе! Вот что еще. Втолкуй Тихому, пусть язык не слишком распускает, любит, мерзавец, пыль в глаза пустить.

– Не волнуйтесь, подрежу, – заверил Ясновский.

– Действуй! – распорядился Дулепов.

Ротмистр вернулся к себе в кабинет, переоделся и отправился в город. Явка с Тихим была назначена в фотостудии Замойского. В ней Ясновский и Дулепов принимали особо ценных осведомителей. Бойкое место и сам хозяин служили хорошим прикрытием для белогвардейской контрразведки.

Сам Марк Соломонович Замойский появился в Харбине в середине 20-х годов, после какой-то темной истории, произошедшей с ним в Гирине. Вытащил Замойского из полиции Дулепов, хорошо знавший его еще по Москве.

В далеком 1906 году молоденький, пронырливый фотограф Марек по глупости спутался с большевиками и попался на банальном хранении марксистской литературы. На допросе в отделении лил перед жандармами крокодильи слезы и клялся в верности престолу, а потом без зазрения совести сдал подельников. Таких, как он, после поражения большевиков в первой революции были сотни. Начальник московского охранного отделения, гений политической провокации полковник Зубатов сумел разглядеть в Замойском будущую большую сволочь и взял на личный контроль работу с тайным осведомителем.

После трех месяцев отсидки «стойкий большевик» Замойский, по совместительству – осведомитель охранки Портретист, вышел на волю и стал работать на два фронта.

К концу 1907 года в Замоскворечье открылась фотостудия. Ее владельцем оказался не кто иной, как Марк Замойский. Божий дар, который у него нельзя было отнять, снимать так, что Квазимодо мог показаться писаным красавцем, и тайная помощь отделения жандармов помогли быстро встать на ноги.

Прошло два года. За это время Маркуша раздобрел и превратился в респектабельного Марка Соломоновича, а студия стала бойким местом. В его лице большевики получили «надежную» явочную квартиру и транзитный пункт для хранения нелегальной литературы. Не в накладе оказалась и охранка – Портретист исправно сообщал о появлении новых большевистских эмиссаров, которые затем попадали под колпак негласного наружного наблюдения. Топтунам не приходилось утруждать себя срисовыванием физиономии врагов царя и отечества. Ловкий агент ухищрялся снабжать их первоклассными фотографиями. Также исправно на стол полковника Зубатова ложилась большевистская газета «Искра», а, спустя время, ее курьеры гасились в полицейских засадах.

Так продолжалось до ноября семнадцатого, а потом все пошло прахом. Разъяренные толпы штурмовали жандармские участки и трясли картотеки осведомителей, как крыс ловили и топили в Москве-реке жандармов и околоточных. Замойский, бросив все, бежал в Сибирь под защиту Колчака. Но она оказалась недолговечной; после разгрома войск адмирала он скитался по Монголии и Китаю, пока судьба не свела его с Дулеповым. И все возвратилось на круги своя.

Ясновского он заметил, когда тот переходил улицу. Ротмистр действовал по всем правилам конспирации: перед заходом на явку проверился с хвостом и, надвинув пониже шляпу, нырнул в подъезд, поднялся на этаж и вошел в студию. В этот час в ней было немноголюдно. Помощник Замойского зубоскалил с двумя молоденькими барышнями-китаянками, а пожилая супружеская пара русских листала фотоальбомы, не зная на чем остановить свой выбор.

Замойский встретил ротмистра дежурной улыбкой и предложил подождать в задней комнате. В ней для доверенных клиентов он держал особую коллекцию фотографий – порнографическую. Здесь любители «клубнички» предпочитали втайне наслаждаться этой стороной греховного таланта Марка. Идея такого кабинета принадлежала Дулепову, и он гордился ею. За все годы легенда прикрытия явочной квартиры ни разу не дала сбоя; как красным, так и белым, как воинствующим безбожникам, так и смиренным святошам оказалось не чуждо ничто человеческое – они предпочитали хранить в тайне свою греховную страсть.

Ротмистр сбросил пальто на кресло и прошел в тамбур, чтобы открыть вторую дверь, выходившую во внутренний двор, – через нее на явочную квартиру заходили агенты. Возвратившись, он привычно полез в шкаф, достал бутылку водки с двумя рюмками – закуска, вяленая ветчина, тоже оказалась на месте – и, когда все было готово к приему Тихого, принялся настраиваться на явку.

Разговор предстоял нелегкий. В случае провала задания Тихий рисковал поплатиться головой – советская резидентура беспощадно расправлялась с предателями. За последнее время контрразведка потеряла двух опытных агентов, их тела выловили в Сунгари. Ясновский подыскивал нужные слова, которые бы убедили агента взяться за выполнение опасного задания.

«Награда? – он сразу отмел это предложение. Тихий находится в том возрасте, когда подобные побрякушки уже мало прельщали.

Повышение по службе? Весомый довод, но не для тебя – на карьеру ты давно наплевал…

Деньги? Они, конечно, никогда не помешают, но такому бабнику, как ты, их всегда будет мало…

Новый паспорт и билет в Америку, чтобы выбраться из этой китайской помойки?..

Что еще?»

Ясновский не мог сосредоточиться. На глаза лез чертов альбом. Прохиндей Замойский знал, на чем зацепить мужика, – на седьмой странице находилось фото роскошной блондинки. В ожидании встреч с агентами ротмистр десятки раз перелистывал страницы и каждый раз западал на нее. Пышная грудь, крепкие округлые бедра и завлекательная родинка над пупком пробуждали в нем похотливые желания.

Руки потянулись к альбому, и тишину комнаты нарушил шорох листов. Пикантные позы и сладострастное женское тело разжигали воображение Ясновского. Снисходительная усмешка в глазах красавицы, небрежно наброшенный на бедра прозрачный шарфик еще больше распалили его. Шум во дворе и шаги на лестнице заставили ротмистра встрепенуться. Он поспешно захлопнул альбом.

Дверь скрипнула, серая тень упала на стену, и в комнату проскользнул Тихий. Бывший штабс-капитан, несмотря на годы, сохранил элегантный вид. Костюм от лучшего портного сидел на нем как влитой. Ухоженная бородка а-ля Николай Второй, тонкая ниточка усов – все выдавало в нем аристократа. Поздоровавшись, он быстрым взглядом прошелся по Ясновскому, альбому, снисходительно улыбнулся и с деланной озабоченностью спросил:

– Может, я не вовремя, ротмистр?

Тот уловил скрытый намек и раздраженно буркнул:

– Все шутите, капитан?

– Ну, почему вы такой бука, Вадим?

– Служба такая.

– Плюньте на нее хоть раз и закатитесь к мадам Нарусовой. У нее такие сладкие девочки, после них на жену месяц смотреть не будешь.

– Кончайте ерничать, капитан, в вашем возрасте пора думать о высоком.

– О высоком? А где оно? – отмахнулся Тихий и грустно произнес: – Здесь, на китайской помойке, русская женщина – последнее, что осталось хорошего в нашей скотской жизни.

– Ну, зачем же так трагически? Жизнь продолжается! – бодренько произнес Ясновский.

Тихий промолчал и тяжело опустился в кресло. Ротмистр пододвинул к нему рюмку и разлил водку. Выпили молча. Капитан не стал закусывать, потянулся к папиросам и, закурив, продолжил этот, скорее с самим собой, разговор.

– Говорите, жизнь продолжается? Какая? Дворянская честь и офицерский долг на поверку оказались пустым звуком. Мы предали царя, затем – себя. Бог? Отечество? Государь, помазанник Божий? Чушь собачья! Мы, ротмистр, ничтожества! Сиволапый мужик вышвырнул нас из России, как мусор. Как дерьмо! Как… – голос у Тихого сорвался.

– Капитан, успокойтесь! К чему ворошить прошлое? Надо жить будущим, – пытался погасить его эмоциональную вспышку Ясновский.

– Каким, ротмистр? Мы с 17-го по уши в дерьме, и нам из него не выбраться!

– Вырвемся! И тогда… – злобная гримаса исказила лицо ротмистра, и голос сорвался на визг: – Мы загоним в стойло большевистское быдло! Я им все припомню! Краснопузые комиссары и их партийные шлюхи расплатятся своими выводками. Я их на столбах вешать буду.

– Да полноте, ротмистр! – отмахнулся Тихий. – Оставьте этот бред для газетчиков из «Нашего пути», истеричных дам и квасных патриотов. Давайте смотреть правде в глаза. Сасо и нашим желтомордым «друзьям» глубоко наплевать на вас, на меня и на Россию. Все до банальности просто: они платят деньги, а мы их отрабатываем.

Ясновский перевел дыхание и, покачав головой, сказал:

– Ну, вы и циник, капитан. У вас за душой хоть что-то осталось?

Тот криво усмехнулся и с вызовом ответил:

– Вы не лучше меня! Мы оба давно продались дьяволу. Покупаем души соотечественников и заставляем их доносить друг на друга, совращаем жену и вынуждаем следить за мужем. Презренное злато – вот наш единственный бог! Или вы хотите бросить это занятие и пойти грузчиком на пристань?

Ротмистр зло сверкнул глазами, но ничего не сказал и полез в карман пиджака. Туго перевязанная пачка денег шлепнулась на стол.

– А вот это другой разговор, – хмыкнул Тихий, сгреб ее и поторопил: – Рассказывайте, что вы там с Дулеповым еще задумали?

Ясновский, поиграв желваками, перешел к заданию. Тихий внимательно слушал и не перебивал. По его глазам и лицу трудно было что-либо понять и, не дождавшись вопросов, ротмистр не утерпел и спросил:

– Капитан, чего молчите?

– Хорошая мышеловка. Небось, Дулепов придумал? – буркнул он.

– Все понемногу, – не стал уточнять ротмистр.

– А салом предстоит быть мне?

– Зачем так грубо? Типичная оперативная комбинация.

– Если смотреть из кабинета, то – да. Но башку-то подставлять мне!

– Риск, конечно, есть, но вся наша жизнь – игра.

– Вопрос в том, у кого какая роль, – с усмешкой произнес Тихий и ушел в себя.

Ротмистр не торопил с ответом. В случае провала затея Дулепова могла обернуться кучей трупов с обеих сторон, и капитан являлся первым кандидатом в покойники.

– Смерти я не боюсь, давно у нее в долгу, – первые слова Тихого обнадежили Ясновского, но следующие заставили напрячься. – Только помереть не хочется, как собаке под забором, а здесь все идет к тому. Комбинация дутая, много ходов, на которых придется блефовать. Вашу липовую кашу Смирнов, может, и проглотит, а вот за его хозяина не ручаюсь. Два трупа осведомителей в Сунгари говорят не в нашу пользу.

– Капитан, вы рисуете слишком мрачную картину. Такого профессионала, как вы, не так-то просто раскрыть, тем более мы будем рядом. И, наконец, у вас на руках будет железный козырь, перед которым не устоят ни Смирнов, ни резидент, – пытался переубедить его Ясновский.

– Какой? – оживился Тихий.

– Ключ к шифрам Федорова. На это они клюнут.

– Может, и клюнут. Но я тут причем? Федоровым занимались японцы.

– Вы узнали от них?

– Допустим. А дальше?

– Неполная информация только подстегнет интерес к вам.

– Предположим. А что говорить?

– Специалисты активно работают над расшифровкой захваченных материалов. Не сегодня, так завтра ключ будет у нас, и тогда для резидентуры вы станете ценнейшим источником информации, – убеждал Ясновский.

– А если все-таки не поверят? Прошлый раз Смирнов вашу наживку не заглотил, более того, стал на меня коситься, – колебался Тихий.

– О чем вы, штабс-капитан? Это ваше воображение играет. У них против вас ничего нет! А чтобы рассеять подозрения Смирнова, сообщите ему имена двух подпольщиков из железнодорожных мастерских, на которых вышла наша контрразведка.

Помявшись, Тихий бросил на Ясновского испытующий взгляд и согласился:

– Хорошо, ротмистр, я берусь за задание, но при одном условии.

– Каком? – насторожился тот.

– Дулепов должен гарантировать мне американский паспорт и тихое местечко подальше от этих узкоглазых морд. За двадцать лет они мне так осточертели, что без стакана водки не могу смотреть.

– Считайте, что вопрос решен, как говорится, баш на баш. Вы нам – резидента, мы вам – документы.

– Плюс десять тысяч долларов.

– Решим и это, – заверил ротмистр.

– Тогда договорились, – закончил разговор Тихий и встал из-за стола.

Ясновский прошел к двери, выглянул во двор – там никого не было – и поторопил:

– Вперед! Все чисто.

Капитан шагнул к выходу, в дверях остановился и, хмыкнув, заметил:

– Ротмистр, а альбомчиком в вашем возрасте опасно пользоваться. Такую красоту, как у Марека, никакие нравственные устои не выдержат. Рано или поздно на натуру потянет.

– Ну, капитан… – Ясновский так и остался стоять с открытым ртом. Агент Тихий бесшумно растворился в лабиринте построек.

Глава 6

Облава жандармов в «Погребке Рагозинского» стала для публики полной неожиданностью. На эстраде печально всхлипнула и замолкла скрипка. Скрипач и гитарист съежились и попятились с эстрады. Вертинский скрылся за кулисой. В зале воцарилась звенящая тишина. Полицейские двинулись по рядам. Гордеев оглянулся – свободным оставался лишь выход на кухню – и вопросительно посмотрел на Дервиша. Тот покачал головой, на его лице не дрогнул ни один мускул, и только побелевшая на скулах кожа выдавала волнение.

«Случайность? Не похоже. Но откуда они узнали о встрече с Гордеевым? Откуда? Дима привел за собой хвост? А если предатель? Спокойно, не дергаться, авось пронесет. Документы в порядке. Это у тебя. А у Гордеева? Сыпанется на мелочи – и провал. Надо прорываться; если что, ребята прикроют», – вихрем пронеслось в голове Дервиша, и он шепнул:

– Дима, уходим через кухню! На двор не рвись, там засада, на чердак – и по крышам.

Гордеев кивнул головой. Дервиш дал знак двум крепким парням, занимавшим соседний столик.

Коренастый, с квадратными плечами здоровяк с трудом оторвался от стула и на нетвердых ногах двинулся к выходу, по пути сшиб стол и вместе с ним обрушил на пол дородную даму. Она погребла под собой кавалера и худосочную подругу. Обильно политые соусом, они отчаянно барахтались, пытаясь выбраться из-под живого пресса. Здоровяк поднялся и, растопырив руки, подался к полицейскому.

– Стоять, рюская свинья! – заорал тот и потянулся к кобуре с револьвером.

На блаженной физиономии здоровяка появилась идиотская улыбка. Он тянулся облобызать полицейского, тот увернулся и ткнул ему в зубы крохотным кулачком. Из рассеченной губы потекла кровь, от благодушия парня не осталось и следа, его глаза выкатились из орбит и, прорычав: «Мне, русскому офицеру, в морду?», двинул полицейскому. Удар подбросил того в воздух.

Пролетев несколько метров, полицейский шмякнулся на чьи-то колени. А в следующее мгновение зал взорвался гневными выкриками. Боевые офицеры, изрядно подогретые водкой, вскочили с мест и схватились за спинки стульев. Дамы, старики и официанты бросились под защиту стен. Назревала грандиозная потасовка. Полицейские достали из кобур револьверы, но это не остановило рассвирепевших офицеров. Они, чтившие с кадетских лет святое правило «один за всех, и все за одного», с особым сладострастием вымещали на спинах и физиономиях полицейских накопившуюся за годы скитаний и унижений ненависть и злобу. Выстрелы в потолок не остановили побоища. В ход шло все: кулаки, головы, стулья.

Воспользовавшись суматохой, второй телохранитель – Владимир, Дервиш и Гордеев ринулись на кухню. Грузчик, тащивший на спине мешок с рисом, сбросил его на пол и шарахнулся от них в сторону. Дервиш успел ухватить перетрусившего беднягу за шиворот и рявкнул:

– Полиция! Где выход на чердак?

– Там, там, – испуганно тыкал грузчик на обитую железом дверь.

Под ударом ноги Владимира она отлетела в сторону. Из темного провала пахнуло затхлым воздухом. Дервиш первым бросился по лестнице на чердак, за ним – Гордеев. Владимир прикрывал их отход. Ступеньки предательски поскрипывали под ногами, и когда над головами мутным пятном забрезжил проем люка, Дервиш выбросил руку с пистолетом вверх и, выждав секунду-другую, пружинисто оттолкнулся от лестницы и беззвучно приземлился на чердаке. Под крышей тревожно заворковали голуби, где-то пискнула мышь, и больше ничто не нарушило тишины. Не мешкая, они пробрались к чердачному окну. Дмитрий выглянул и осмотрелся.

У центрального подъезда «Погребка» полицейские, орудуя бамбуковыми палками и прикладами винтовок, распихивали арестованных по машинам. Во внутреннем дворе и в проулке, примыкавшем к ресторану, мелькали чьи-то тени.

– Заразы, все перекрыли! – выругался он.

– Саныч, может, на Китайской их меньше? – предположил Владимир.

– Давай туда, – согласился он.

Выбравшись на крышу и прячась за фронтоном, они проползли до края и прислушались. Под ними было тихо; похоже, жандармы не выставили здесь оцепления. И только глазастый Владимир заметил тлеющий светлячок сигареты на противоположной стороне улицы – в арке проходного двора. Топот ног на чердаке не оставлял им выбора. В лунном свете холодно блеснула сталь ножа. Владимир, зажав его зубами, соскользнул по водосточной трубе и, слившись со стеной, исчез в темноте. Вслед за ним последовали Дмитрий и Дервиш. Спустившись, они спрятались в нише и ждали возвращения Владимира. С той стороны, где он скрылся, послышался сдавленный вскрик, а потом раздался его тихий голос:

– Саныч, сюда!

Дервиш и Дмитрий присоединились к нему.

– Уходите проходными дворами на Купеческую. Я прикрою, – шепотом торопил их Владимир.

– Зря не рискуй, – предупредил его Дервиш и рывком пересек Китайскую. Дмитрий от него не отставал.

Не успели они скрыться под аркой проходного двора, как за спинами запоздало прозвучал один выстрел, следом – другой. Владимир открыл ответный огонь. Ему ответил залп, и перестрелка, то затихая, то возобновляясь, покатилась в сторону Диагональной. Владимир уводил погоню в сторону. Вскоре ее шум стих.

Дервиш остановился и, переведя дыхание, сказал:

– Надо что-то делать, в таком гардеробчике далеко не уйти.

– Да, до первого полицейского, – согласился Дмитрий.

– Двигаем к «Новому свету», тут рядом, а там перехватим такси! – поторопил Дервиш и быстрым шагом направился к ресторану.

На пути к ресторану им попалась пролетка. Они доехали до магазина «Каплан», а оставшиеся до дома Свидерских метры прошли пешком. Там все дышало миром и покоем. Но это кажущееся спокойствие в любую секунду могло взорваться трелью полицейских свистков и грохотом выстрелов. Дервиш предусмотрительно осмотрелся и решил зайти к дому со двора – среди хозяйских построек легче было затеряться. Дмитрий пошел за ним.

– Погоди, я тут каждый закоулок знаю, – придержал его Дервиш и, достав из кармана пистолет, короткими перебежками пробрался к черному входу.

Дмитрий страховал его и прислушивался к тому, что происходило у дома Свидерских. Его слух ничего подозрительного не уловил. Дервиш был уже у двери. В свете луны на стене появился и исчез его силуэт, потом раздался скрип дверных петель, и опять наступила тишина. Дмитрий не стал таиться и смело вошел в подъезд. В нем царила кромешная темнота. Сверху доносились неясные голоса. Он поднялся на площадку второго этажа. Там его встретил Свидерский.

– Заходи, Дима. Все нормально, – пробасил он.

Они прошли в кабинет. Там уже находился Дервиш; его сотрясал сильнейший озноб. Гордеев чувствовал себя ничуть не лучше. От холода зуб на зуб не попадал. Свидерский, озабоченно покачав головой, спустился в столовую и возвратился с бутылкой водки и ломтем копченого сала. Сноровисто орудуя скальпелем, он кромсал его на куски и приговаривал:

– Сейчас я вас подлечу. С таким компрессом все как рукой снимет.

Дервиш достал из шкафа три колбы, открыл бутылку и разлил водку. Свидерский пододвинул к ним тарелку и, хитровато прищурившись, сказал:

– Думаю, коммунисты на меня не обидятся, но сегодня с вами был сам Господь Бог.

– Не знаю, как там с божьим промыслом, но то, что мы с Димой родились в рубашках, – факт! – согласился Дервиш и одним махом выпил.

Дмитрий присоединился к ним. За первой мензуркой последовали вторая, третья. И скоро градус расслабляющей волной ударил Дмитрию в голову. Кабинет поплыл перед глазами, приятная истома разлилась по телу, и то, что произошло с ними в «Погребке», уже казалось не более чем эпизодом из рискованной жизни разведчика. Вскоре веки отяжелели, и он уснул в кабинете.

Разбудил его требовательный стук. Рука скользнула к пистолету и легла на рукоять. Тревога оказалась ложной – красногрудый снегирь, усевшись на раму, нахально долбил по стеклу. День был в разгаре. Солнце поднялось над крышей соседнего дома и, отражаясь от стекол шкафа и зеркала, веселыми зайчиками скакало по стенам. Бодрящий воздух, в котором смешались душистый запах рисовых лепешек и медовый аромат печеной тыквы, потягивал из форточки и будил аппетит.

Причесав на ходу растрепавшиеся волосы, Дмитрий спустился вниз. Жизнь в доме Свидерских шла своим заведенным чередом.

Доктор принимал больного в процедурной, а из кухни доносился звон посуды – там хлопотала Анна. Смутившись, помятый вид не располагал к разговору, Дмитрий торопливо поздоровался и проскользнул в ванную, там долго простоял под душем. Упругие струи воды хлестали по мускулистому телу, и вместе с водой к нему возвращалась свежесть.

Бодрый, гладковыбритый он возвратился в гостиную. В ней, помимо хозяев, находились Дервиш и незнакомый ему молодой человек. Дмитрий бросил быстрый взгляд на резидента. На его усталом, но не подавленном лице, прочитал ответ – вчерашний день обошелся без потерь – и перевел взгляд на незнакомца. Несмотря на сильный загар, высокий рост и черты лица выдавали в нем русского. Мужественное лицо, прямой с небольшой горбинкой нос, темные, слегка вьющиеся волосы и выразительные глаза василькового цвета говорили о том, что в его жилах смешалась кровь горца Кавказа и жителя средней полосы России.

– Павел Ольшевский, – представил спутника Дервиш и с теплотой добавил: – Моя правая рука.

– Я вроде тоже правая, – добродушно пробасил Свидерский.

– Правая, правая… Когда надо что-нибудь отрезать.

– Так сколько же их у вас, милейший?

– По правде говоря, не считал, – и Дервиш рассмеялся.

– Александр Александрович, да ты у нас настоящий Шива! – воскликнул Свидерский.

– Шива, Шива. Ты кормить нас собираешься? Подавай свои разносолы, о них пол-Харбина наслышано, – перешел в атаку Дервиш.

– Так уж и пол-Харбина?

– Не прибедняйся. Посмотри, каких я тебе орлов привел!

Дмитрий и Павел замялись под придирчивым взглядом хозяина.

– Ничего не скажешь – хороши. Как таким откажешь, – согласился Свидерский и широким жестом пригласил к столу.

Гости и хозяева, перебрасываясь шутками, заняли места. Дмитрий воспользовался моментом и спросил:

– Александр Александрович, как Володя?

– С ним все в порядке, – ответил он.

– А второй парень?

– Жив-здоров! Руки у них коротки взять Захара.

– Честно говоря, если бы не они…

– Они, Дима, профессионалы и люди долга. Ради товарища и дела, если надо, то и своих жизней не пожалеют.

– Степаныч так и поступил, – напомнил Ольшевский о трагедии радиста Федорова.

Дервиш помрачнел и глухо произнес:

– На войне, как на войне.

– На фронте, там все понятно, – кто твой друг, а кто твой враг, а здесь… – Гордеев развел руками.

– А здесь она везде. Такая наша служба, – печально произнес Дервиш и, что с ним случалось очень редко, высказал то, что было на душе: – У нас чужие имена и не только имена, мы взяли чужие жизни. Мы вступили в мир теней и призраков, где не прекращается извечная борьба добра со злом. Мы приводим в действие и останавливаем тайные пружины, которые движут судьбами сотен и тысяч. Так кто же мы? Злодеи, подобно доктору Фаусту, продавшие душу дьяволу, или праведники, ищущие путь к справедливости и добру?..