Текст книги "Между молотом и наковальней"

Автор книги: Николай Лузан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Покидал он базу спецназа с тихой грустью. Война, обжигающее дыхание которой опалило его там, за Гумистой, с пронзительной остротой открыла ему цену жизни и дружбы. УАЗ потряхивало на ухабах дороги, но Ибрагим не замечал ушибов и мыслями продолжал оставаться рядом с Оканом, Масиком и Ахрой, ставшими для него больше чем просто товарищами. Кавказ тоже был немногословен и мало говорил о прошедшей операции. Но его короткие реплики говорили Ибрагиму о том, что прошедший экзамен сдан успешно и вопрос о службе в охране председателя Владислава Ардзинбы был делом решенным. Но когда впереди показались пригороды Гудауты, он снова ощутил волнение. И чем меньше оставалось до штаба, тем сильнее начинало колотиться сердце. Новая встреча с Владиславом Ардзинбой занимала все его мысли.

Машина въехала во двор Государственного комитета обороны, и он, сгорая от нетерпения, первым выскочил из нее. Сегодня здесь было непривычно тихо, лишь небольшая группа бойцов о чем-то оживленно переговаривалась у входа. Кавказ, поздоровавшись с двумя бородачами, дружески кивнул часовому и поднялся на крыльцо. Вслед за ним Ибрагим шагнул на ступеньку, но ствол автомата перекрыл дорогу.

– Зурик, он со мной! – распорядился Кавказ, и часовой отступил в сторону.

Ибрагим, стараясь не отстать от друга, с любопытством смотрел по сторонам и приглядывался к своему будущему месту службы. Перед лестницей их перехватил крепкий, невысокого роста, лет двадцати двух – двадцати пяти боец. Из-под шапки густых и кудрявых волос на Ибрагима задорно поблескивали черные, как маслины, глаза.

– Привет, Кавказ! – живо приветствовал он.

– Здравствуй, Лаврик. Как дела? – скорее из вежливости, чем из любопытства спросил тот.

– Тихо.

– Правильно. Поспешишь, людей насмешишь.

– Слышал, были на операции? – допытывался Лаврик.

– Было дело, – уклончиво ответил Кавказ.

– И как?

– Все вернулись!

– Слава богу! – бодро произнес Лаврик и, бросив на Ибрагима быстрый взгляд, поинтересовался: – Новое пополнение?

– Да, в охрану.

– О, такие нам нужны! – остался он доволен внушительным видом нового бойца.

Кавказ посмотрел на часы и заторопился:

– Извини, Лаврик, мне срочно к Владиславу Григорьевичу.

– Конечно-конечно! – И отступил в сторону.

– Слушай, будь другом, пока я буду у него, познакомь Ибо с Емельянычем и личниками, – уже на ходу бросил Кавказ.

– Никаких проблем, – заверил Лаврик.

Они остались одни, Ибрагим не удержался и полюбопытствовал:

– А кто такие личники?

От удивления брови у Лаврика поползли вверх, и после выразительной паузы он снисходительно ответил:

– Самые крутые ребята!

– И что они делают?

– Охраняют Владислава Григорьевича.

– Здорово! Значит, я тоже буду личником! – с гордостью произнес Ибрагим.

– Ты?! – И тут лукавое лицо Лаврика затвердело.

Он посмотрел на самоуверенного новобранца так, будто увидел впервые, в его глазах вспыхнул и погас задорный огонек, и строго спросил:

– Ты все зачеты сдал?

– Зачеты?!.. Какие еще зачеты? – растерялся Ибрагим и неуверенно ответил: – Да, стрелял, разные там приемы учил, а сегодня вернулся с операции…

– Операция – это, конечно, не стрельба по перепелам, но она в зачет не идет! – перебил Лаврик.

– Как так?! Кавказ сказал, что после нее меня точно возьмут, – потерянно произнес Ибрагим.

– Кавказ, конечно, супер, но зачет есть зачет!

– И что, без него никак?

– Да ты что?! Самого Председателя собрался охранять, а хочешь на халяву проскочить! – Лицо Лаврика стало еще мрачнее, но через секунду оно приняло заговорщицкое выражение, и он заявил: – Ладно, так и быть, из уважения к Кавказу помогу.

– Правда?! А что для этого надо? – оживился Ибрагим.

– Ничего! Тебе просто крупно повезло: Емельяныча нет на месте.

– И что?

– А ты что, про него ничего не слышал? – Глаза у Лаврика округлились, и, понизив голос, он сказал: – Настоящий зверюга! Таких крутых парней заваливал!

– Так что же мне делать? – снова сник Ибрагим.

– Сдавать зачет Джону!

– …Американцу?!

– Он такой же американец, как я китаец! Настоящий абхаз! Жди здесь, я с ним переговорю, и, думаю, все решим, – решительно заявил Лаврик и, крутнувшись волчком, исчез за обитой железом дверью.

Ибрагим нервно сглотнул, бросил тоскливый взгляд на лестницу, но Кавказ не появился, и принялся крупными шагами измерять коридор. Прошла минута, за ней другая, показавшиеся ему вечностью, когда наконец дверь распахнулась и в полумраке белым пятном возникло озабоченное лицо Лаврика. Он энергично махнул рукой и пригласил:

– Заходи!

Собравшись с духом, Ибрагим шагнул в комнату, будто в ледяную воду. В ней находилось четверо. Трое, увешанные оружием, сидели на ободранном диване у стены. Четвертый – настоящий громила, на груди которого с трудом сходился бронежилет, как рождественская елка был усыпан гранатами. За его спиной, на стуле, болтались подствольник и ручной пулемет. Под свирепым взглядом громилы растерявшийся Ибрагим не знал куда деваться.

– Джон, это Ибрагим – доброволец из Турции, – представил его Лаврик.

– Из Турции, говоришь? – сурово переспросил тот и тяжелым взглядом окинул с головы до ног новобранца.

– Из Стамбула, – уточнил Ибрагим.

– Из Стамбула, говоришь? – с разочарованием произнес громила и переглянулся с телохранителями. Их физиономии стали такими кислыми, будто им вместо чачи пришлось выпить уксус.

– Я… Я спортом занимался! В тире стрелял и… потом вчера ходил на операцию.

– Значит, приехал драться за Абхазию?

– Да! Да!

– И хочешь в охрану к Владиславу Григорьевичу?

– Если, конечно, можно… Я не подведу! – поспешил заверить Ибрагим.

– Джон, хватит! Чего тянуть резину! Он что, соловей, чтобы слушать? Пора проверять, и по полной программе! – потерял терпение усатый с короткой стрижкой под ежик телохранитель.

– Как скажете, можно и по полной. Только смотрите, чтобы после нее не задохнулись! – с кривой ухмылкой ответил тот.

А дальше произошло то, что в первую секунду парализовало Ибрагима. Правая рука Джона сорвала с ремня гранату, левая выдернула чеку, и через мгновение она оказалась на ладони остолбеневшего новобранца. Телохранители шарахнулись к стенам, и в его ушах печальным эхом прозвучало:

– Сейчас посмотрим, какой ты телохранитель и абхаз!

В следующую секунду Ибрагим, сам того не ожидая от себя, совершил молниеносный бросок вперед, и граната провалилась за «броник» шутника. Джон, а вместе с ним остальные телохранители онемели от такой прыти новичка, а спустя секунду громовой хохот потряс стены дежурки. Оконфузившийся Джон с трудом выгреб лапищей из-за пазухи гранату, уважительно посмотрел на Ибрагима, дружески похлопал по плечу и сказал:

– Молодец, такие нам подходят! Настоящий абхаз!

– Какой он настоящий, посмотрим, когда дадим одну гранату и пустим против грузинского танка, – язвительно заметил рыжий, со щеголеватой бородкой телохранитель.

– А тебе как – только танк нужен или водила тоже? – нашелся осмелевший Ибрагим.

– Лучше сразу с Шевой.

– С Шевой?.. А это кто?

– Есть такой пес поганый – Шеварднадзе!

– Сволочь!

– Гад! – принялись дружно склонять его телохранители.

– Ну ничего, рано или поздно и до него доберемся! – с ожесточением произнес рыжебородый и, подав руку, представился: – Гембер.

Ибрагим ответил порывистым рукопожатием. Гембер широко улыбнулся, затем обернулся к Джону – его лицо внезапно сморщилось, а губы брезгливо искривились – и с иронией спросил:

– Джон, я что-то не понял, так кому штаны менять надо?

И снова дружный смех сотряс стены дежурки, а когда стих, все вместе они взялись накрывать на стол. Невесть откуда появились лук, петрушка, засохшая, словно деревяшка, колбаса. Позже, когда подошел Кавказ, подоспели дымящаяся мамалыга и трехлитровая бутыль, в которой плескалась обжигающая горло чача, добытые неугомонным Лавриком. Второй раз в своей жизни Ибрагим пил, но крепкий градус не брал. Голова кружилась, но не от выпитого, он был пьян от счастья, что стал своим в этом лихом и бесшабашном воинском братстве!

Глава 4

После изнурительного перехода по горным тропам, размытым весенними паводками, отряд Коса Авидзбы пробрался незамеченным в тыл лагеря военной экспедиции полковника Коньяра. Теперь их разделяла лишь одна неприступная горная гряда, и здесь опять на помощь пришел абрек Абзагу Гумба. Только по одному ему известным приметам нашел среди каменных разломов вход в пещеру и, соорудив факел из коры березы, решительно шагнул в пахнувший сыростью мрак подземелья. Вслед за ним, выстроившись в цепочку, двинулись остальные. Идти пришлось недолго, впереди светлым пятном замаячил выход, они ускорили шаг и вышли на склон, густо поросший молодым ельником.

Коса остался доволен местом – лагерь Коньяра лежал перед ним как на ладони – и объявил привал. Воины, накормив лошадей, спрятали их подальше от чужого глаза перед входом в пещеру и сами легли спать. На ногах остались лишь часовые и Коса Авидзба. С пятью разведчиками, прихватив с собой пистолеты и ружья, он отправился на разведку. Выбравшись из пещеры, они где короткими перебежками, а где ползком стали подбираться к лагерю. За версту до него Зафас Гума первым заметил дозор, и Коса распорядился залечь. Играть с казаками, выросшими среди гор и чувствовавшими себя здесь как дома, было рискованным занятием. Прячась за скалами, разведчики принялись вести наблюдение за лагерем, пытаясь найти слабые места в обороне.

Коньяр остался верен себе, успех недавнего боя не вскружил ему голову, и действовал по всем правилам военной науки. За сутки, прошедшие после боя, солдаты обнесли лагерь трехметровой стеной из деревянного частокола, а по углам укрепили сторожевыми вышками. Артиллерийскую батарею опытные канониры расположили на двух холмах, с которых простреливались все подступы и единственная дорога, ведущая к селению Псху. Во всем, что сейчас наблюдали перед собой Коса и разведчики, чувствовалась основательность и тонкий расчет. «Армейские аристократы» – артиллеристы и те, чтобы не попасть под огонь снайперов, не поленились отрыть для орудий капониры в полный профиль. Предусмотрительный Коньяр не дал свободы даже казакам и посадил их на короткий поводок, а горные тропы дополнительно перекрыл секретами. Глазастые Талах Маршания и Камшиш Джелкан насчитали их целых шесть.

– Шакалы! Ощетинились – и не подобраться! – с ожесточением произнес Талах.

– А если сесть на хвост разъезду и за ним прорваться в лагерь? – предложил Камшиш.

– Легко сказать! А как? – усомнился Кясоу Отырба.

– Вон за тем лесочком спрятаться, а потом рвануть к воротам.

– Толку не будет. Батарея как кость в горле! Заметят и одним залпом накроют! – отмел это предложение Зафас Гума.

– Остается бить на марше, – заключил Кясоу.

– На марше?! А как? – Вопрос Камшиша повис в воздухе.

– Братцы! Смотрите, они зашевелились! – всполошился Талах.

И снова внимание Коса и разведчиков сосредоточилось на лагере. Монотонное течение его жизни нарушила оживленная суета в расположении эскадрона есаула Найденова. Сам он на гарцующем жеребце, в окружении десятка казаков легким аллюром проскакал по полю. Коса внимательно наблюдал за ними и, судя по тому, что сейчас происходило, догадался – казаки готовились к джигитовке, и, чтобы лишний раз убедиться в своем предположении, навел подзорную трубу на центр лагеря.

Перед глазами крупным планом возникла штабная палатка, у входа в нее не было заметно той суматошной беготни вестовых и ординарцев, что предшествует выступлению в поход. Так же неспешно протекала жизнь и на позициях артиллерийской батареи. Канониры, раздевшись до пояса, лениво чистили банниками стволы орудий. Последние опасения, что Коньяр в ближайшие часы может двинуть свои штурмовые роты на Псху, у Коса рассеялись, после того как он увидел у реки десяток солдат, разделывавших туши коров. Все, вместе взятое, говорило о том, что у него впереди были еще полдня и ночь. Он пока не знал, как подступиться к лагерю, но для себя уже решил и объявил:

– Атаку будем готовить в ночь!

– А если Коньяр двинется сейчас, тогда что? – все еще сомневался Талах.

– За хвост хватать! – мрачно обронил Зафас.

– За какой?! – с ожесточением произнес Кясоу.

– Хватит причитать! – с раздражением оборвал Коса и решительно объявил: – Все решено! Будем готовить атаку.

– Какую?! Забор головой не прошибешь! – буркнул Камшиш.

– А если и прошибешь, что толку?! Они нас, как капусту, покрошат! – вторил Талах.

– Надо выманивать в поле, – предложил Зафас.

– Ночью?.. Коньяр не идиот! Он и носа за забор не высунет, – с ходу отмел его предложение Кясоу.

– Значит, днем, – вяло стоял на своем Зафас.

– Бесполезно, артиллерия от нас одно мокрое место оставит, – уныло заключил Камшиш.

– Выходит, все напрасно? – И этот горестный возглас Талаха посеял еще большее уныние в душе Коса и его товарищей.

Они, не раздумывая, готовы были заплатить своими смертями за жизни тех, кого больше всего любили, но оборона лагеря не имела уязвимых мест. Опытные воины, они прекрасно понимали, что вряд ли могут рассчитывать на то, что в бою с почти тысячью хорошо вооруженных солдат, засевших за стенами прочного забора, им удастся оттащить противника от ущелья и дать прорваться в долину отряду Гедлача. Бой на открытой местности, под стволами пушек был равносилен самоубийству.

«Коньяр – не голодный пес и не станет бросаться на кость! Тут прав Камшиш, он первым делом пустит в ход артиллерию, а затем двинет кавалерию. Так где же выход? Где?» – терзался Коса в поисках ответа.

– Чтоб их, шакалов, на куски разорвало!

Яростный возглас Зафаса заставил его встрепенуться. Сам того не подозревая, он дал подсказку. Спеша ее подтвердить, Коса схватил подзорную трубу и навел на лагерь. Перед глазами проплыли часовые, застывшие на сторожевых вышках, шеренга солдат, раз за разом протыкающих штыками соломенные чучела, группа офицеров у входа в штабную палатку. Все это было не то.

«Куда же вы его спрятали?.. Куда?!» – пытался Коса найти ключ к успеху будущей атаки и снова приник к подзорной трубе.

На этот раз он старался не упустить мелочей, которые дали бы подсказку, и внимательно осматривал каждый клочок местности вблизи артиллерийской батареи. И его настойчивость была вознаграждена. Солдат, застывший, как свечка, под кустом орешника, и утоптанная дорожка, обрывавшаяся у зарослей терновника, заставили учащенно забиться сердце. Он нашел то, что искал, и, чтобы проверить догадку, сунул подзорную трубу Абзагу Гумбе, ткнул пальцем правее последнего капонира и предложил:

– Посмотри! Если не ошибаюсь, там пороховой погреб.

– Точно! – подтвердил он. Через мгновение его лицо просветлело, и он воскликнул: – Коса, ты гений! Теперь они наши!

Это был тот единственный шанс, позволявший не только взломать неприступную оборону лагеря, а и надолго вывести из строя войска Коньяра. Абзагу снова приник к подзорной трубе и вскоре помимо основного порохового погреба обнаружил еще один – расположенный у самого крепостного забора. Удача наконец сама шла им в руки.

– О чем вы?

– Чего там увидели?

– Дайте посмотреть! – теребили их вопросами и рвали из рук подзорную трубу Камшиш с Зафасом.

– Ну ты и голова, Коса! Если удачно рванет, то батарею и пол-лагеря снесет! – не мог сдержать восхищения Абзагу.

– Половину не половину, но дорогу точно себе проложим, – скромничал тот.

– Предлагаете рвануть пороховой погреб? – сообразил Камшиш.

– Теперь мы им покажем! – оживился Зафас.

Перебивая друг друга, они дополняли деталями план предстоящей ночной атаки на лагерь Коньяра.

– А если еще лошадей угнать?! – пошел дальше Талах.

– Запросто! Охрана там хилая, – поддержал его Кясоу.

– Стреножим казаков, а с пехотой как-нибудь справимся! – согласился с ними Камшиш и довольно потер руки.

– Про артиллерию не забывайте, – напомнил Кясоу.

– Это если от нее что-то останется! – отмахнулся Талах.

– Рано радуемся! К погребам и лошадям еще надо подобраться, – пытался остудить пыл Коса.

– Подберемся! – не терял уверенности Камшиш.

– Еще бы Коньяра на кинжал взять, и тогда… – размечтался Зафас.

– Заодно офицерье подрезать, и потом с этим стадом делай что хочешь! – присоединился к нему Камшиш.

Коса слушал, не перебивал и на невидимых весах взвешивал все предложения. К приходу Апсара с новой сменой разведчиков план ночной атаки на лагерь Коньяра был уже готов. С полуслова он оценил его преимущества и безоговорочно принял. Теперь им оставалось только одно – молить Всевышнего о том, чтобы эту ночь русские провели в лагере. Судя по тому, что происходило в долине, они не собирались в ближайшие часы идти походом на Псху. Коньяр, видимо, полагал, что ему удалось надежно запереть горцев в ловушке, и не спешил сломя голову нестись вглубь гор, а по всем правилам военного искусства готовился к решающему штурму. Он дожидался возвращения лазутчиков, посланных под Псху, и потому отложил выступление еще на сутки.

Для Апсара, Коса и остальных семидесяти восьми воинов, в руках которых находилась судьба тысячи двухсот женщин, стариков и детей, начался свой отсчет времени. Оставив Кясоу и Камшиша наблюдать за перемещениями в лагере, они возвратились к пещере и занялись подготовкой к ночной атаке. Коньяр ничего не подозревал о близости противника и, убаюканный донесениями лазутчиков, ослабил «вожжи службы». В передовых секретах не особенно заботились о маскировке: на солнце то и дело поблескивали линзы биноклей и подзорных труб. Казачьи разъезды, не таясь, патрулировали единственную дорогу, ведущую в Псху, и горные тропы. На дальнем выпасе под присмотром всего нескольких сторожей пасся табун лошадей. Все, вместе взятое, убеждало Коса в том, что в голове Коньяра, видимо, даже не возникало и мысли о присутствии под боком отряда горцев.

Прошел час, за ним другой, ничто не нарушило размеренной жизни в лагере, и это укрепляло уверенность Коса в успехе задуманного. Он торопил приход ночи. Наконец солнце нехотя скатилось к горизонту, длинные зубастые тени гор заскользили по долине, а из ущелий косматыми языками потянулся туман. Подошло время ужина, и в лагере стало заметно оживленнее. К котлам с наваристой кашей выстроились очереди солдат, а под навесом за походным столом собрались офицеры. Продолжался он недолго, и с наступлением темноты солдаты и офицеры отправились спать.

Пришло время действий для Коса и его воинов. Часы отсчитывали последние минуты их жизни и жизни русских солдат. Но ни он сам, ни другие воины не испытывали страха смерти. Они переступили через него еще в Псху и готовились встретить ее так, как подобает настоящему воину. Булатная сталь клинков печально повизгивала под точилами. Сухо лязгали затворы ружей и пистолетов. Новые глубокие зарубки покрывали древко пики, чтобы в решающий момент рука не соскользнула с него. Их верные и испытанные боевые соратники – кони тоже чувствовали приближение боя, яростно грызли мундштуки и нетерпеливо перебирали ногами.

Коса последний раз прошелся точилом по лезвию кинжала, оно холодно блеснуло в тусклом лунном свете, и, вложив в ножны, отправился обходить воинов. Все они, так же как и Коса, жили предстоящей схваткой. Кясоу, примеряясь к будущему врагу, со свистом рассекал саблей воздух. Камшиш в стремительном выпаде раз за разом выбрасывал вперед руку с пикой и вышибал из седла казака. Зафас с двумя кинжалами в руках с невероятной скоростью раскручивал «вертушку» и врубался в ряды пехоты. Спустившись ниже, Коса невольно замедлил шаг и подошел к племяннику. Тот приподнялся.

– Сиди, сиди, Аслан! – положил он руку ему на плечо и присел рядом.

Через месяц Аслану исполнилось бы только семнадцать, но на войне быстро взрослеют, за его спиной был уже не один бой. Сын Арсола, он во всем походил на отца, но ему не хватало его опыта и выдержки. Дерзкий и стремительный Аслан был хорош в лихой атаке, однако в вязком бою эти качества и жажда мести являлись только помехой. Коса мягко опустил руку на его плечо и спросил:

– О чем думаешь?

– Об одном. Отомстить за отца! – с ожесточением ответил он.

– Мой брат и твой отец был достойным человеком и настоящим воином, – печально произнес Коса.

Плечо Аслана дрогнуло и с губ сорвалось:

– Проклятые гяуры! Они дорого за него заплатят!

– Месть – дело святое, но ты молод и должен думать о жизни.

– Какой?! Вчера они забрали отца, сегодня – землю, и что остается?! – У Аслана больше не нашлось слов, ярость и гнев душили его.

– Остаются дети и вера, – напомнил Коса.

– Дети?.. У меня?!

– Да, у тебя.

– Но оттуда не возвращаются!

– Возвращаются, если не умерла вера.

– Вера?.. Во что?!

– В то, что мы вернемся домой.

– Домой?!

– Да! И потому ты должен жить!

– Я?.. А разве мы не пришли умирать?!!

– Не ищи смерти, Аслан! Придет время, она сама тебя найдет. Думай о жизни! – обронил Коса и, пожав руку, продолжил обход воинов.

Они, так же как и Аслан, были там, среди крови и смерти. А она уже готовила поле для своей страшной жатвы. Луна спряталась за облака, внизу плотная пелена тумана укутала лагерь, а Коса все медлил с командой и ждал, когда крепкий сон притупит бдительность часовых, а еще больше – сигнала от Гедлача Авидзбы. Его отряд вот-вот должен был появиться у переправы через Гумисту, но восточный склон горы безмолвствовал.

Прошло около часа, когда наконец глазастый Кясоу заметил слабую вспышку, и это не был обман зрения – с коротким перерывом она повторилась трижды. Гедлач дал о себе знать, и отряд Коса пришел в движение. Первыми к лагерю двинулись девять воинов, их вел Апсар. Им предстояло уничтожить пороховые погреба. Сразу за ними тронулась вторая группа. В нее Талах Маршания отобрал лучших угонщиков, ухитрявшихся уводить лошадей даже из-под носа кавказской овчарки.

Они беззвучно растворились в темноте, а для Коса и остальных воинов потянулись минуты томительного ожидания. Напряжение нарастало, нетерпеливые начали поторапливать с выступлением, но он оставался непреклонен и, когда по его расчетам группы Апсара и Талаха должны были подобраться к своим целям, взял под уздцы коня и первым шагнул к лощине.

Серыми призраками горцы подкрадывались к лагерю. Поднявшийся ветер шелестел прошлогодними листьями и скрадывал неосторожные шаги. Лошади будто понимали своих хозяев, и ни один камень не скатился из-под копыт, предусмотрительно обернутых шкурами. Саженей за четыреста до лагеря Коса распорядился укрыться в густом орешнике. Воины и послушные руке хозяина лошади распластались на земле, готовые в любую секунду сорваться в бешеном галопе и обрушиться на неприятеля.

Теперь все зависело от удачливости Апсара и его воинов. Никем не замеченные, они подобрались к забору, залегли в десяти саженях от сторожевой вышки и стали прислушиваться к тому, что происходило в лагере. В нем царил покой, изредка нарушаемый перекличкой часовых, в которой чуткое ухо Апсара не уловило опасности. Тот, что стоял над ними на вышке, борясь со сном, то приседал на корточки, то подтягивался на стропилине, и эта возня им была только на руку.

– Кясоу, Камшиш, пришло ваше время! – тихо произнес Апсар.

– Его тоже, – процедил Камшиш и подался вперед.

– Подожди, Кам, если что…

– Я ему, как барану, башку сверну! – отрезал тот.

– Не первый раз. Мы его снимем, Апсар! – заверил Кясоу и вслед за Камшишем растворился в темноте.

Одним стремительным броском они подобрались к забору и затаились. Их перемещение осталось незамеченным, часовой продолжал упражняться, и скрип досок под ногами скрадывал остальные звуки. Камшиш не стал больше ждать, поднялся с земли и распрямился во весь рост. Кясоу кошкой вскарабкался ему на плечи и, перемахнув забор, замер у сторожевой вышки.

Прошла секунда-другая, сверху по-прежнему доносились сопение и треск досок, ходивших ходуном под ногами часового. Кясоу перевел дыхание и шагнул на ступеньку. Она предательски скрипнула, но на вышке не обратили внимания, и он, припадая на каждом шаге, все ближе подбирался к нему. Пальцы коснулись деревянного настила смотровой площадки, и перед глазами серыми колодками-тумбами возникли сапоги. В нос шибанул прогорклый запах дегтя, и рука Кясоу легла на рукоять кинжала. В следующее мгновение он взвился в воздух и обрушился на плечи часового. Левая рука зажала раскрывшийся во вскрике рот, а правая в коротком замахе взметнула кинжал. Холодная сталь рассекла горло, и обмякшее тело кулем рухнуло на помост. Путь в лагерь был открыт, и Кясоу дал сигнал.

На плач «сыча» отозвался Апсар и вслед за Камшишем перебрался через забор. Через минуту уже все разведчики собрались под сторожевой вышкой. Такой быстрый и легкий успех кружил головы, и радостный шелест голосов вкрался в ночную тишину.

– Тихо! – цыкнул Апсар и спросил: – Ты как, Кясоу?

– Нормально! – коротко ответил тот.

– Хорошо! Я, Кам и Зафас займемся погребами, а ты бери остальных – и к Коньяру!

– Может, еще кого-то себе возьмешь? – предложил Кясоу.

– Хватит! Справимся! – отказался Апсар и уже вслед предупредил: – Только тихо, не вспугните!

– Мы, как мыши, никто не услышит, – заверил Кясоу и, распластавшись на земле, исчез в темноте.

Вместе с ним еще шестеро воинов, прячась от часовых за палатками и возами, шаг за шагом приближались к центру лагеря. За время дневных наблюдений Кясоу изучил его как свои пять пальцев и, ни разу не сбившись, вышел прямо к тарантасу, в котором Коньяр перевозил свой походный скарб. Забравшись под него, они дождались, когда луна вышла из-за туч, и осмотрелись по сторонам. Единственный часовой, описывавший круги вокруг штабных палаток, не был серьезной помехой, и Кясоу ждал только одного – сигнала от Апсара: взрыва пороховых погребов.

У него возникли проблемы. К погребам, оказалось, не так-то просто подобраться. Ночью их охраняли спаренные часовые. Редкий кустарник у патрульной тропы служил слабым прикрытием, а высокая прошлогодняя трава была лишь помехой. Каждое неосторожное движение в ней отзывалось треском и настораживало часовых. До них оставалось не больше десяти саженей, но Апсар с Камшишем и Зафасом вынуждены были залечь. Время шло, приближалась смена часовых, а они ничего не могли поделать.

– Может, рискнем, Апсар? – потерял терпение Камшиш.

– Шум поднимется, – отказался он.

– Я успею ему заткнуть рот.

– А если… Нет, не пойдет. Давай к основному – глядишь, там получится, а мы тут с Зафасом как-нибудь справимся, – решил Апсар.

– Как скажешь, – не стал больше спорить Камшиш и отполз к скале.

Зафас выждал и, когда стихли шорохи, ящерицей заскользил ко второму часовому, маячившему перед входом в пороховой погреб. Апсар, оставшись один, так и не дождался, когда первый изменит свой маршрут, и решил действовать. Старый трюк сработал, шум от брошенного камня привлек его внимание. Шорох травы становился все ближе, Апсар вытащил кинжал из ножен и приготовился к прыжку. Часовой появился неожиданно и в блеклом лунном свете выглядел чуть ли не великаном. Разжавшись, как пружина, Апсар взвился над землей и обрушился на него. Лезвие легко вошло в обмякшее тело, и они оба рухнули на землю.

Несколькими мгновениями раньше с другим часовым покончил Зафас, и путь к резервному пороховому погребу теперь был открыт. Оставив его готовить подрыв, Апсар отправился на помощь Камшишу. Здесь им повезло меньше. Первого, задремавшего на посту часового они сняли без помех, а со вторым пришлось повозиться. Кинжал Камшиша защепил ствол ружья и лишь поранил ему руку. Сдавленный крик нарушил ночную тишину и тут же оборвался – после второго удара Апсара голова часового слетела с плеч, будто кочан капусты.

С охраной было покончено, к этому времени Зафас подготовил к взрыву резервный пороховой погреб и ждал команды Апсара. Тот, взломав дверь, за которой хранились сотни пудов зарядов, швырнул один конец запального шнура Камшишу, а сам нырнул в темный зев хранилища. Штабеля деревянных ящиков с порохом занимали все свободное пространство. Он сорвал кинжалом крышку с первого попавшегося под руку и воткнул в него конец запального шнура, а выбравшись из погреба, на ходу бросил:

– Все, Камшиш, они наши! Запаливай – и к Зафасу!

Тот поджег запальный шнур и вслед за ним где ползком, а где короткими перебежками возвратился к резервному пороховому погребу и скатился в яму, где их ждал Зафас.

– У тебя готово? – спросил Апсар.

– Да, – ответил он.

– Поджигай!

И через мгновение еле заметный в траве, сердито шипящий огонек устремился к пороховому погребу, резво перепрыгнув земляной валик перед входом, последний раз ярко пыхнул и нырнул вниз. Апсар, Камшиш и Зафас прикрыли головы руками и сжались в комок. Один за другим два мощных взрыва сотрясли горы и долину. Чудовищная взрывная волна, словно спички, смела восточную часть крепостной стены вместе со сторожевой вышкой и, увлекая за собой груды камней, обрушилась на палатки со спящими солдатами и офицерами.

Не успели затихнуть раскаты взрыва и осесть пыль, как Кясоу, а с ним еще семь воинов, выхватив сабли и кинжалы, ринулись вырезать офицеров. Сам он, перемахнув через повозку, первым оказался у палатки Коньяра, саблей располосовал полог и ворвался внутрь. Слабый свет оплывшей свечи выхватил из полумрака метнувшуюся навстречу серую тень. Подчиняясь инстинкту, Кясоу совершил нырок влево. Перед глазами тускло блеснуло лезвие штыка, холодная сталь обожгла плечо, а в следующее мгновение рука вонзила кинжал в живот навалившегося на него тела. Сбросив его на землю, он ринулся к ширме, сорвал ее и оказался перед пустой постелью. Кто был тот нападавший – Коньяр или ординарец, уже некогда было разбираться. Из соседней – офицерской палатки доносились яростные крики, стоны, и он бросился на помощь. К его появлению там было все кончено. Потеряв двоих убитыми, Кясоу с оставшимися воинами двинулся навстречу основным силам.

Полыхавшее над лагерем зарево на фоне суровой панорамы гор придавало развалинам устрашающий вид. Восточная его часть была стерта с лица земли, а на месте пороховых погребов зияли гигантские провалы. Выжившие после взрывов и растерявшиеся без офицеров солдаты превратились в неуправляемую толпу, суматошно мечущуюся среди пожарищ, и стали легкой добычей для отряда Коса. Ворвавшись через провал в крепостной стене, горцы безжалостно рубили саблями и кололи пиками всех, кто попадался на пути. Не встречая серьезного сопротивления, они сокрушительным ураганом промчались через лагерь, перед западными воротами развернулись и повторили атаку.

К этому времени пришли в себя казаки Найденова. Потеря лошадей – об этом есаулу сказал топот копыт уносящегося вглубь ущелья табуна – их не деморализовала, сбившись в круг, они ответили ружейным огнем. Коньяр, ускользнувший от кинжала Кясоу, собрал вокруг себя уцелевших от резни офицеров, и вместе они принялись решительно наводить порядок в потерявших управление ротах. Это ему удалось, новая атака горцев натолкнулась на упорное сопротивление. Потеряв шестерых убитыми, Коса, сам раненный в левую руку, перегруппировал силы и, чтобы не дать Коньяру замкнуть оборону, обрушился на ее левый фланг.