Текст книги "Трансцендентная сингулярность души (сборник)"

Автор книги: Николай Векшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Спасительная бутылка пива

Приснилось мне в ночь с четверга на пятницу, что я в тревоге проснулся, а вокруг дивана в темноте какие-то зловещие тени движутся.

Понял я, что это нечисть. То ли бесы, то ли призраки, то ли домовые, Чёрт их разберёт! Кружатся они вокруг меня, силу полнолуния набирают.

Жутко мне стало, мурашки по спине забегали. Думаю: что делать? Как изгнать нечистую силу? Может, перекрестить? Я ведь крещеный (родители младенцев крестят, не спрашивая). Ну и что, что я вырос атеистом. Всё равно можно попробовать…

Нет, стоп, ничего не получится: я ведь не поп. Себя, себя надо крестом осенить! Только вот не знаю, как рука должна идти: слева направо или справа налево? Сверху вниз – это точно, а вот вопрос – в какую сторону? Кстати, перстом или щепотью? Бабка моя (царство ей небесное!) была из староверов, она щепоть фигой называла.

Я неумело попытался перекреститься. Нечисть, увы, не исчезла. Да нет, сколько не крестись, это не поможет, если в Бога не веришь. А если попробовать поверить?

– Господи! Помоги, если ты есть! – воскликнул я мысленно во сне.

И тут предо мной из ниоткуда возник диск света. Я сразу осознал, что это и есть Бог. Диск был как бы далеко, но в то же время довольно близко. Диаметром он казался не более метра. По его краям были видны интерференционные радужные кольца. Его яркий свет не ослеплял, но пронизывал черноту пространства и указывал путь.

Я почувствовал, что диск притягивает. При этом я не чувствовал веса тела. Была вроде бы только душа, которая начала движение. Тут я сообразил, что если сольюсь с диском, то уже не вернусь. А ведь у меня осталась куча важных дел. Перво-наперво, надо завершить в лаборатории научное исследование «Антистарина»…

– Боже! Погоди меня забирать!

Ответа не последовало. Диск продолжал сближение.

– Эй! Господь! Подожди! У меня ж сколько песен ещё не написано и не спето!

Диск, однако, становился всё ближе и ближе.

– Бог! Ты что: не слышишь?! Я пока не хочу покидать белый свет!

Диск был уже совсем рядом. В душе моей не было страха. Было только острое сожаление, что не всё успел сделать в своей жизни, что хотел.

– Я воскликнул: Боже милостивый! Иегова! Яхве! Ярило! Или как там тебя! Разве не должен человек за жизнь хотя бы один раз по-настоящему кого-нибудь полюбить? У меня достойной любимой женщины за всю жизнь не случилось. Дай мне шанс хотя бы в этом!

И тут безмолвно раздался в ответ такой вердикт: ВСЕ ВСЕГДА ВСЁ НЕ УСПЕВАЮТ.

Я печально осознал, что мои аргументы не приняты.

И тут я почему-то вспомнил, что вечером не допил бутылку пива. И так мне жалко стало, что пиво пропадёт и что я уже никогда не смогу ощутить в горле свежий глоток холодного янтарного напитка, так мне стало обидно, так я искренне огорчился, что – проснулся.

Я встал с дивана, прошлёпал босиком по темной комнате к холодильнику, вытащил бутылку и, ощущая бесподобный кайф, допил до дна. Будем жить!

Бесовщина Достоевского

Недавно по телеканалу «Культура» литературный критик Наталья Иванова сравнила Достоевского с Богом. Не знаю, кто назначил эту экзальтированную Наталью на должность литературного критика (уж не сам ли Господь?), но, позвольте спросить, какой же это критик, который хвалит? Критик должен подмечать недостатки, а не петь дифирамбы. Да и вообще сравнение писателя с Богом кощунственно и безнравственно, даже с моей атеистической точки зрения.

Когда-то в школе мне пришлось прочитать «Преступление и наказание». Не могу сказать, что я был в восторге. Тягомотно, скучно, занудно, мрачновато, многословно. Когда потом кое-как осилил «Идиота», то почувствовал идиотом себя. На сотнях страниц жутко мелодраматического текста герои болтали, вздыхали, краснели, лили слёзы, наносили друг другу визиты и оскорбления, а под конец – никакой развязки: всё та же болтовня и т. п.

И я зарёкся читать Достоевского. Ну, не мой это писатель. Пусть он для кого-то великий, гениальный и т. д., а для меня его тексты – словоблудная жвачка.

Но недавно мне пришлось-таки прочесть сразу два его произведения. А приключилось это вот каким образом. На литературном кружке я имел неосторожность обмолвиться, что у Достоевского мне не нравится напряженка с чувством юмора и мелкотравчатость тем. «Ничего подобного!», – хором воскликнули несколько активных членов кружка и посоветовали мне прочесть «Село Степанчиково», где якобы искромётный юмор, и «Бесы», где якобы масштабнейшая тема.

Ладно, думаю. Может, я не прав. И прочитал. Кое-как. Скулы воротило от зевоты. Но я честно дочитал оба «шедевра» до конца. Хотя, признаюсь, кое-где пропускал целые абзацы. И, как мне кажется, ничего не потерял.

«Село» была написано Достоевским в зрелые годы, сразу после возвращения из ссылки. Настроение у него в то время было не столь мрачное, как обычно. Вот он и разрешил себе немного повеселиться.

Фабула «Села» сводится к тому, что легкомысленный (не в смысле легкомысленного поведения с дамами, а в смысле легкомысленности поступков и мыслей) молодой человек из Петербурга приезжает в гости к горячо любимому (благо, что далеко живущему!) дядюшке в деревенскую глушь. Дядюшка – бывший гусар, а ныне помещик – демонстрирует хлебосольство, щедрость души, тонкость чувств и т. д. и т. п. При этом абсолютно не склонен к абстрактному мышлению, анализу и логике. Выпучивает глаза, заливисто хохочет, спорит горячо, влюбляется всем сердцем и прочее и прочее. В общем, колоритнейший персонаж. Но, вот беда, этим благороднейшим человеком помыкает некий пожилой приживалка – Фома Фомич, хитрый, наглый и изворотливый. Помыкает он не только дядюшкой, но и всей его многочисленной роднёй и друзьями, дружно кучкующимися возле обильного обеденного стола. И все эти застольные герои то пылко обнимаются, то пикируются колкостями, то смачно целуются, то насмерть ссорятся, то со слезами умиления мирятся, то хлопают дверьми, то нежданно возвращаются, то ревут и расстаются навек, то вновь радостно встречаются… Причём, все поводы для их разнообразных жизненных проявлений ничтожно смехотворны. В конце – русский хэппи-энд: все всех прощают, все всех обнимают; дядюшка женится на молоденькой красотке, а не на старой богатой карге, к которой спервоначалу все его подталкивали.

Могу признать, что в сравнении с другими произведениями Достоевского «Село» написано довольно бойко и не чрезмерно занудно. Некоторый комизм (не юмор, юмор – непозволительная для классика роскошь) создаётся автором с помощью ироничного подтрунивания над несуразностями в поведении героев, над выспренностью их речей и мыслей. Вместе с тем, слог Достоевского, как обычно, затейливо витиеват, описания чрезмерно многословны, а сюжет переполнен лирическими отступлениями. Ну, это понятно: автору ведь платят гонорар постранично. Не будем его за это осуждать, дорогие читатели. Каждый гений зарабатывает на хлеб насущный, как может.

Однако при чтении «Села» меня мучил странный дежавю: как будто что-то подобное где-то я уже когда-то читал. И только под конец я осознал: так ведь это ж гоголевский стиль! Фёдор Михайлович почти буквально скопировал манеру и приёмы Николая Васильевича! Не знаю, сделал ли он это осознанно или в некоем беспамятстве (бес попутал!), но факт остаётся фактом: «Село» по стилю представляет собой подражание гоголевским «Мертвым душам» и «Ревизору». Подражание неплохое, местами даже удачное, но всё же лишенное яркой самобытности и особой оригинальности.

Ежели кто-либо предположит, что причиной такой похожести Достоевского и Гоголя является не подражание, а сходство их психических заболеваний, то я не буду оспаривать имеющиеся медицинские факты. Наоборот, я подозреваю, что такое объяснение как раз многое и объясняет. Но ведь не читать Гоголя Достоевский никак не мог. Забыть тоже вряд ли мог. Как ни крути, как ни оправдывай, некий плагиатец налицо. Столь явное копирование Достоевским художественных приёмов Гоголя было бы простительно для начинающего автора, но не для мэтра русской литературы. Каков кумир! Каков новатор! Ай-яй-яй.

Теперь обратимся к «Бесам». Тут, в отличие от «Села», автор не подтрунивает над героями снисходительно, не любит их великодушной отеческой любовью, не прощает недостатки и промахи. Тут он обрушивает на них желчную иронию, переходящую в сарказм. Героев он не просто не любит, он их глубоко презирает и даже временами ненавидит, называя бесами.

Он буквоедски тщательно, с помощью сложносочинённых фраз с вывертами и намёками, фраз, впрочем, довольно точно передающих эмоции и треволнения человеческих душ, рисует картину зарождения в России мрачных тёмных сил. Эти силы возникли не сами по себе. Они вторглись из-за границы. Революционное движение, по Достоевскому, не народно, а антинародно. Оно чуждо России. Кто поддерживает это движение, тот не может быть православным. Да что там! Он даже русским считаться не может.

Достоевский называл «Бесов» своей главной книгой. Всю свою предшествующую писанину он самокритично обозвал «дрянью и введением». Действительно, в отличие от предыдущих романов и повестей, которые имели в основном личностный и семейно-бытовой характер, в «Бесах» была поднята общественно значимая тема: роль интеллигенции в революционном движении народа. Надо отдать должное писателю, созданные им образы весьма убедительны, рельефны, жизненны. Вкупе с огромным объемом романа (700 страниц) это делает произведение, надо признать, масштабным и злободневным, причём, до наших дней. Не случайно в постсоветское время, в отличие от советского, роман многократно переиздавался. Значит, это кому-то зачем-то нужно…

Роман начинается с пространнейшего вступления-отступления (130 страниц!), посвященного Степану Трофимовичу Верховенскому, не являющемуся, как отметил автор, главным героем повествования, но сыгравшем заметную роль в жизни главных героев. Этот персонаж, описанный в гротескно-комедийном ключе, представляет собой чрезвычайно истерическую личность, постоянно страдающую, рыдающую, льющую слёзы и патетически что-нибудь восклицающую при каждом удобном и неудобном случае. Степан Трофимович изображает собой литератора и реформатора. Он делает вид, что якобы когда-то пострадал от властей, якобы хотел служить Отечеству, но ему не позволили и т. д. Речь свою Верховенский обильно пересыпает французскими цитатами, междометиями и пояснениями. Временами он талдычит о прогрессивном Западе, отсталом русском народе и необходимости либеральных реформ. Русской жизни он практически не знает. Живет в доме богачки Варвары Петровны на правах милого друга, нуждающегося в постоянной заботе, внимании и обожании.

Верховенский, как гувернер, воспитал сынишку богачки – Николая Ставрогина. И заронил в его душу опасные семена либерализма, нигилизма и атеизма. Мальчик вырос в красивого обаятельного молодого человека с гнилым нутром. Все женщины сходят по нём с ума. Некоторые даже беременеют.

Получив приличное образование в Петербурге и побездельничавши в Швейцарии, Ставрогин возвращается к матушке и очаровывает собой её многочисленных приживалок, родственников и приятелей. На протяжении всего повествования Ставрогин не совершает никаких явно видимых плохих поступков. Разве что – малодушно закрывает глаза на то, что его приятели временами совершают подлости. Однако из контекста следует, что всё же именно он и есть один из самых главных бесов. Именно по его воле кучка неврастеников, неудачников и бездельников стала подпольной организацией, печатающей политические прокламации. Эта кучка устраивала поджоги, совершала убийства и подрывала устои Империи.

Ставрогин умён и незауряден. В отличие от окружающих, обладает изрядной выдержкой, крепким характером. Хладнокровен. К примеру, когда раскаявшийся в своих революционных воззрениях студент Шатов бьёт его по лицу, он с усмешкой закладывает руки за спину. Когда психованный офицерик вызывает его на дуэль и стреляет, тщательно целясь, Ставрогин демонстративно стреляет в воздух. Более того, он прилюдно берёт одного всеми уважаемого господина рукой за нос и спокойненько дёргает, а другому высокопоставленному господину принародно зубами прикусывает ухо, причём, беззлобно, просто чтобы проучить за глупость и высокомерие. Согласитесь, что последние два случая свидетельствуют в пользу того, что Ставрогин психически нездоров.

Его приятель Петр Верховенский (сын придурковатого истерика Степана Трофимовича) – вообще первостатейный псих и подлец. Он кружит вокруг Ставрогина, исполняя малейшие его пожелания и даже угодливо предупреждая их. Петр Степанович – его правая рука в бесовщине. Петр Степанович руководит практической подрывной деятельностью созданной им заговорщеской группы. Он устраивает пакости вдохновенно и безудержно. Он жаждет поджечь и перевернуть вверх дном всю Россию. Он хочет истребить миллионы людей. Чем хуже – тем лучше! Вот его политический лозунг. Временами Ставрогин даже пугается его агрессивного поведения, его подлости и лицемерия, его неадекватности и бесчеловечности, его наполеоновских планов и зверских поступков. То, что у Петра Верховенского не всё в порядке с головой, абсолютно очевидно.

Большинство их соратников – тоже психи, причем, не в переносном смысле, а в прямом. Про одних это сказано открытым текстом, про других – прозрачными намёками. Если и есть в «Бесах» здравомыслящий нормальный человек, то это некто господин Г-в, от лица которого время от времени ведётся повествование. Достоевский наделил этого господина способностью детально описывать все события, причём даже те, в которых он не участвовал. Да что там события! Любые мысли других людей этому господину полностью подвластны; известны все их намерения и чувства! Авторский логический прокол. Неувязочка. Кстати, в этом господине автор вывел, как мне показалось, самого себя.

А не кажется ли вам, дорогие читатели, что Достоевский спроецировал бесовщину из своей больной эпилептической головы на го́ловы здоровые? Ведь как раз он сам являлся когда-то «бесом»: в молодости состоял в литературно-политическом кружке петрашевцев, был арестован, приговорён к публичной казни, но в последний момент перед расстрелом был помилован высочайшим царским указом и сослан на каторгу. Расстрел не шутки. Один из его товарищей сошел с ума прямо там, на плацу. Да и каторга это ж не кружок. Каторга многих обломала.

Не будем осуждать Достоевского за малодушие и отказ от своих политических убеждений. Это его личное дело. Но вот что касается романа «Бесы», то это совсем другое дело. Тут Достоевский харкнул в своих товарищей, облил грязью все их идеи и поступки. Высмеял и либерализм, и социализм, и атеизм. Писатель раболепно выслужился перед царской властью, чтобы реабилитировать себя. Кто он после этого? Подлец, предатель, изменник, иуда. И отрицать это, как делают некоторые его биографы, бессмысленно и глупо.

Возможно, в последующих своих произведениях Достоевский не столь ангажирован и бесноват, как в «Бесах». Не исключаю, что он там объективней и честней. Всё может быть. Но не ощущаю в себе ни малейшего желания читать его далее, ибо не имею к автору никакого доверия.

«Белка» Анатолия Кима

«Белка» Анатолия Кима – уникальная книга. Русский литературный шедевр, созданный обрусевшим корейцем. Роман переиздан во многих странах. Профессиональные литераторы, филологи и лингвисты кучу диссертаций по нему поназащищали. В аннотации указано: роман-сказка. В каком-то смысле да, сказка: люди превращаются в зверей, звери – в людей и т. п. Но по сути нет, не сказка, а сюрреалистический памфлет – фантастический реализм, доведённый до отчаянного гротеска. И по стилю это не сказка: никаких магических выдумок из пальца, никаких дешевых мелодраматических соплей, никаких шаблонных схем типа «добро побеждает зло». И по слогу не сказка: великолепный сочный язык, обогащенный пронзительными лирическими описаниями и реализованный в жестком строе точно взвешенных слов. Книга эта автобиографически личностная, удивительно искренняя и мудрая.

Корейского младенца, мать которого погибла, находят в лесу и усыновляют простые деревенские русские люди. Мальчик растёт в мире доброты. С детства у него проявляются два таланта: страсть рисовать и свойство перевоплощаться. Он художник от Бога. Под его рукой на бумаге или холсте возникают чудесные миры, которые отражают красоту природы и человека. А перевоплощается он обычно в белку, иногда – в шкуры разных людей. И тогда повествование ведётся от лица белки или другого человека-зверя. Эти перевоплощения происходят настолько естественно и логично, что воспринимаются при чтении как данность, как свершающиеся события, а не как писательская фантазия и даже не как аллегория. Мастерство автора «Белки» в художественном отражении мира выше всех похвал.

Школьная учительница Лилиана привозит юношу в столицу и по блату устраивает его на 1-й курс института, чтобы он выучился на великого художника. Она восторгается его талантом. Она изящна и хищна, как куница. Само собой, белка, попав в её лапы, хочет вырваться. Но молодая куница цепко держит добычу. В постели она неистова и страстна. А он впервые увидел в женщине зверя. И смирился с её звериной нежностью, покорился ей, причём, с некоторым жертвенным удовольствием.

Три его приятеля-студента тоже талантливы. И каждый мог бы стать выдающимся художником. Но одного закогтила австралийская львица, другого одолела безответная любовь к кунице, третий от засилья зверей вообще ушел из жизни…

С годами главный герой – юноша-белка – превратился среди волков, лис и прочих не́людей в боязливого мужчинку-оборотня, подрабатывающего заказными рисуночками в каком-то затрапезном журнальчике.

А зверство вокруг всё набирает и набирает силу… Хищники процветают. Так несправедливо и жестоко устроен волшебный лес под названием «жизнь».

В каждом человеке сидит зверь. Только в одном это работящая веселая белка или самозабвенно поющий соловей, а в другом – мрачный кровожадный звероящер или тунеядствующий глист-паразит.

В конце книги пожилой седой кореец приходит в лес, чтобы убить зверя в себе. Хищники коварно ему намекнули, что если он уничтожит хотя бы одну белку, то жизнь изменится к лучшему и он сможет реализовать свой творческий дар художника. Наивный и малодушный, он в это поверил. И растерзал белку, этим убив в себе человека.

«РАБ» Сергея Минаева

Об этой книге я не могу не рассказать. После «Духless» и «The Тёлки» этот роман Сергея Минаева не просто продолжение описания грязной жизни офисного планктона. Это смелый приговор нашему безнравственному обществу наживы. Антикапиталистический манифест. Социальная бомба.

Главный герой Александр Исаев появляется в Корпорации благодаря своему мененджерскому старанию и послушанию, а также кое-какой протекции. Спервоначалу он неуверен в себе и подчинён всем корпоративным правилам – гласным и негласным. Он рвётся по служебной лестнице, отталкивая конкурентов. При продажах товаров мухлюет, даёт откаты и берёт взятки. Это нормально, так делают все.

Саша женится по расчёту на идиотке из «новорусской» семьи. И продолжает шляться по бабам. И врёт направо и налево. Он меркантилен, расчётлив и пронырлив. Ловко подмазывается к начальству и коллегам. Не любит свою работу, бездельничает и отлынивает изо всех сил, но – создавая при этом видимость интенсивного труда. В общем, типичный персонаж нынешнего «среднего класса». Пожалуй, в нём проявляются лишь два ценных человеческих качества: ум и чувство юмора. Его мысли и фразы ироничны и афористичны. Тут герой и автор совпадают.

Постепенно Александр Исаев становится в Корпорации сильной фигурой. Его прочат в завотделом. Но для такой должности у него не хватает совсем малого: жестокого сволочизма. Именно этим он отличается от своих корпоративных приятелей, тоже претендующих на высокий пост.

Весьма характерен эпизод с охотой. Приятели ночью выезжают на загородную свалку, вылезают из автомобилей, включают фары и начинают палить в бомжей из травматического оружия. Александр на «охоте» впервые. Он не думал, что будет убийство. А его приятели с садистским удовольствием привычно затравливают несчастных бездомных, расстреливают в упор и добивают. Они чувствуют себя супермэнами, элитной белой костью, очищающей страну от человеческого мусора. И вот, когда из огромной трубы выскакивает парнишка – худой оборванец, измождённый юноша – и сталкивается с Исаевым нос к носу, тот не в силах нажать на курок. Саша кричит парню «убегай!». И в спину он тоже стрелять не может…

Именно с этого момента начинаются кардинальные изменения в душе Исаева. Хотя он постарался забыть эпизод и продолжает дружить с убийцами, что-то в нём щёлкнуло, перевернулось.

Он случайно знакомится с женщиной, в которую влюбляется. В отличие от других, она искренна, умна, добра, образованна, совестлива. Такие «совковые» персонажи для нынешней рыночной жизни не типичны, но всё же ещё изредка встречаются, как вымирающие динозавры в эпоху пещерного каменного века. Эта женщина оказала на Сашу сильное влияние самим фактом своего существования. Ну, и любовь-морковь, само собой, подействовала.

Исаев и раньше понимал всю низость своей никчемной обывательской жизни. Он и раньше осознавал лживость «нравственных принципов» и лозунгов Корпорации. Он и раньше хотел каких-то перемен. Но только теперь прозрел окончательно и бесповоротно.

И это просветление совпало с переменами в офисе. Огромная русская корпорация (в которой сотрудники уже были наполовину англоязычны и прозападны) поглощается гигантской западной. Появляются новые начальники, новые тусовки и новые лэйблы. Но по сути всё осталось прежним: та же наглая ложь о благе детей (корпорация торгует фирменными игрушками; но выясняется, что большая часть продукции изготавливается гасторбайтерами в подпольных цехах), та же неуёмная жажда наживы, те же безжалостные и лицемерные отношения между людьми.

Корпорация внутри вся гнилая. Её верхушка, забирающая себе львиную долю прибыли и в ненасытной алчности своей не имеющая разума остановиться, начинает урезать зарплаты и социальные блага своих сотрудников. Верхушка прикрывается убедительными словами о мировом экономическом кризисе, о необходимости ответственности, о повышении производительности труда и т. д. Но всем ясно, что это враньё.

И вот, тихие и законопослушные клерки начинают роптать, объединяться и выдвигать требования. В ответ Корпорация устраивает репрессии. Клерки бросают работу и выходят на улицу. Забастовка, демонстрация, неповиновение! Тот самый послушный «средний класс», который был опорой развивающегося государственно-олигархического капитализма, вдруг выходит из-под контроля. Причём, нужно подчеркнуть, офисный планктон вовсе не желает революций и смены общественного строя. Он панически боится потерять свою высокооплачиваемую работу. Он ни в коем случае не хочет объединяться с «левыми», готовыми проливать кровь. Он просто торгуется. Но Корпорация, воспользовавшись государственной полицейской дубинкой, разгоняет демонстрантов. Теперь ясно, кто в стране хозяин и кто – раб.

Услужливое телевидение доходчиво разъясняет публике, что клерки зажрались и что они жируют за счёт народа. Народ возмущён «пятой колонной». Профсоюзы и почти все партии готовы оказать олигархическому режиму всенародную поддержку. Идиоты, как обычно, верят подонкам. Нищие пенсионерки плюют в бастующих. Люмпен-пролетариат вооружается арматурой и помогает полицейским наводить порядок.

Клерки идут на попятную. Они трусы и соглашатели по своей сущности. Они не готовы бороться до конца. Причём, те вожди, которые возглавили их во время мятежа, стали иудами, продались Корпорации.

Волнения в столице подавлены. В других городах бурления продолжаются. Татарстан объявляет себе свободной зоной. Там царствуют радикалы. Течёт кровь. Исаев едет в Казань. Он рад идти на баррикады. Но оказывается, что в его услугах не очень-то нуждаются.

Исаев возвращается в столицу. И пытается отыскать ту женщину, которую оставил в Москве ради борьбы в Казани. С огромным трудом Саша находит её. Но она уже не та. Она сломлена. И она не может Сашу простить. Он пытается её завоевать. Она кончает жизнь самоубийством.

Больше в Москве делать нечего. Исаев снова отправляется в Казань. Но там уже всё оборотилось. Республика просуществовала недолго. Центральная власть, применив и силу, и подкуп, вернула всё на круги своя.

Александр, одурманенный алкоголем, как в тумане бредёт по какой-то тропинке, не зная, куда и зачем. Он ностальгически вспоминает свою любовь. И ему грезится, что та любимая женщина жива и идёт рядом. И что всё теперь будет хорошо…

Не будет. Автор не даёт в финале никакой надежды.

Минаев, принадлежа к «среднему классу» сам не готов к борьбе. Возразить – да. Выйти на демонстрацию – да. Написать острый роман – да. Но заявить (хотя бы в романе!), что у капиталистической страны нет будущего и что она должна стать социалистической – нет; такого заявления Минаев пока сделать не готов. Что ж, подождём его четвёртого романа…