355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Верещагин » Записки палеонтолога. По следам предков » Текст книги (страница 7)
Записки палеонтолога. По следам предков
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 17:35

Текст книги "Записки палеонтолога. По следам предков"


Автор книги: Николай Верещагин


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Всего в двух сотнях метров от нашего лагеря за полотном железной дороги нависала невысокая стена серого известняка, драпированная местами кустиками шиповника и деревцами маньчжурского ореха. Там скрывались отверстия и щели, по которым можно было проникнуть внутрь скалы. После легкого завтрака и разминки Лешок подвел нас по узкому карнизу к бульбообразному отверстию, которое переходило выше в запаянную кальцитовыми перетяжками расщелину. Как оказалось впоследствии, это были самые верхние участки пещеры, а каплеобразное отверстие служило, вероятно, дымоходом при устройстве костра. Проникнув в расщелину, шириной в метр-полтора, мы почувствовали, что в пещере сыро и тесно. На притолках стен местами были залиты кальцитом обломки крупных костей. Метрах в 10 от входа пол несколько понижался. Здесь слышалось журчание воды, уходившей куда-то вниз. Из этого колодца Лешок с напарником В. Шабуниным и набрали большую часть костей.

Рис. 26. У пещеры Географического общества. Фото автора, 1967.

Разметив колышками по грунту и масляной краской по стенкам метровые квадраты и ряды, мы приступили к планомерной раскопке этой пещеры, которая впоследствии получила название пещеры Географического общества.

По соседству слева, но выше на несколько метров по той же стенке массива находилась другая небольшая и более уютная пещерка с треугольным входом, глубиною всего в 18—20 м и шириною в 1.5—2 м. Отсюда, сквозь кустик шиповника, открывался великолепный обзор на долину Сучана, ее поляны и ракитниково-дубовые рощи. Пещерку эту мы назвали Тигровой просто потому, что, раскапывая ее собственноручно, я обнаружил в метровом слое рыжей глины остатки костей четырех тигров и лошади. Большая часть их растворилась в породе. Могучим полосатым кисам, наверно, нравилось отдыхать здесь после сытной трапезы и заодно наблюдать за долиной, пасущимся в ней зверьем, планируя следующую охоту.

За три летних сезона мы исследовали и частично раскопали пещеры Летучая Мышь и Географического общества, пещеру 50-летия Комсомола и пещеру Верещагина (рис. 27). Е. Г. Лешок всегда оказывал нам неоценимую помощь в части организации работ. Он охотно брал на себя всю заботу по хозяйственным делам, снабжению продуктами и связям с районным начальством, раздобывал автомашины, шахтерские фонари, каски, инструменты для раскопки пещер и нарезное оружие для моих охотничьих экскурсий в горах. Он был всегда ровен и мягок в обращении с народом, и это, вероятно, располагало к нему ребят. Будучи отличным и своеобразным рассказчиком, Лешок забавлял нас по вечерам своими обильными воспоминаниями о временах гражданской войны и оккупации Приморья японцами, о своих достижениях в поисках женьшеня. Изредка его самодеятельность в раскопках и археологический энтузиазм надо было вводить в тихое русло, так как он придавал мало значения порядку залегания слоев и точному расположению объектов поиска. Владивостокские студенты, члены спелеологической секции Географического общества, принимали самое активное участие в нашей работе.

Лопатками и ножами мы снимали в пещерах по квадратам и рядам десятисантиметровые слои грунта, тщательно разбирая их на дневном свету при помощи коротеньких, заостренных в виде ножей палочек. Большую помощь в этой разборке оказали нам также ребятишки – школьники села Екатериновка, особенно Вовка Соколовский. Они с увлечением отбирали из своих порций грунта мельчайшие косточки и зубы грызунов, землероек, челюсти и зубы красных волков, тигров и барсов, осколки костей бизонов, кремневые и диабазовые отщепы и орудия. Студентки писали к костям и косточкам этикетки с отметкой глубин, номеров квадратов и рядов, они укладывали их в пустые банки из-под консервов. По очереди мы переправляли по натянутой проволоке на блоке ведра с новыми порциями породы из глубинных участков пещеры.

Рис. 27. Разведка пещеры Комсомольской. Справа Е. Г. Лешок. Фото автора, 1970.

Нашей добычей стали многие десятки тысяч обломков костей зверей и зверушек – от мамонта до сеноставки, полевой мыши и землеройки. Именно здесь в слоях палеолитической эпохи впервые для Приморья мы обнаружили отщепы, ядрища и орудия, изготовленные из диабаза (рис. 28) – открыли пещерный палеолит.

Мой новый сибирский аспирант Николай Оводов проявил здесь много своих достоинств и технической сметки в полевых условиях, одновременно быстро оценив и научно-практическую значимость раскопок. По обилию и разнообразию материала пещера Географического общества до сих пор не имеет равных в Приморье (рис. 29).

История «жизни» сучанских пещер оказалась сложной. При подвижках, опусканиях и подъемах горных массивов в известняках образовывались разного рода трещины, пустоты. Однако последующим ведущим фактором была вода. Именно она, просачиваясь сверху по щелям и трещинам известняка, разрабатывала постепенно проходы, залы, колодцы. Отложения известняковых растворов вслед за тем спаивали прочнейшим кальцитом мелкие трещины сводов, замуровывали узкие лазы, образовывали столбы и занавеси сталактитов и сталагмитов. Натеками кальцита укреплялись также своды и стены пещеры – и это сохраняло их от дальнейшего размыва подземными потоками.

Нижние ярусы сучанских пещер на высотных отметках от 0 до 50 м имеют, как правило, вид более или менее горизонтальных штолен. Вероятнее всего, они были образованы морским прибоем. Во время крупных океанических наступлений в четвертичном периоде волны древнего Японского моря веками разбивались о скалы Сучанского залива, разрабатывая ниши, гроты, штольни по слабым участкам известняковых массивов. На днищах таких пещер действительно есть «немые» отложения рыжих, вероятно морских, глин. При новых падениях уровня океана на скользкие и мокрые днища пещер заползали лягушки, жабы и змеи, в темноту туннелей залетали ночные бабочки-совки, в расселинах стен селились пещерные сверчки с длиннейшими сяжками-щупальцами, позволявшими им уверенно двигаться по потолку и стенам в кромешной тьме. Летучие мыши, барсуки и филины постепенно осваивали обсохшие пещеры в качестве дневных, ночных и сезонных убежищ.

На месте морского залива меж тем образовалась широкая плоская долина реки. Постепенно она покрылась пышными травами, купами деревьев и кустарников. Сюда повадились на жировку и отдых табунки лошадей, группы носорогов и мамонтов, стадечки пятнистых оленей и изюбров, группы лосей и стада бизонов. По отвесным утесам склонов ущелий акробатически лазали горалы. Пещерные львы и тигры, оставив свои выводки под навесами скал, выходили по вечерам на охоту. Хохотали ночами пещерные гиены в предвкушении царственных объедков. Это было около 35 тысяч лет назад.

Рис. 28. Каменные орудия из пещеры Комсомольской (1—3) и из пещеры Географического общества (4).

Из Центральной Азии в это время продвигались к северу племена, вооруженные копьями, клевцами и томагавками. Они вытесняли четвероногих хищников из облюбованных убежищ, устраивая в теплых и сухих пещерах бивуаки, разводя в них костры, усеивая днища осколками костей своих жертв.

Длинной чередой тянулись, сменяя друг друга, века. В пыли и под известняковой щебенкой, сыпавшейся с потолка, терялись и захоронялись осколки костей и черепов съеденных животных, сломанные и отброшенные наконечники копий, тесел, ножевидных пластин и скребков. Ослабленные в стычках с врагами семьи первобытных охотников вымирали или уходили по таежным распадкам в глубь тайги на поиски более спокойных мест. Обжитые человеком пещеры пустели, но через год-два заселялись вновь барсуками, лисицами, гиенами, филинами, не нуждавшимися в особой паспортной прописке. Так на кухонные и бытовые отбросы первобытных людей наслаивались огрызки костей, оставленные хищниками. Помирали от старости и болезней и сами хищники в своих убежищах.

Рис. 29. Вот она, пещера Географического общества. Фото автора, 1974.

В верхних слоях наших пещер состав грунта и состав костей видов животных, а также артефактов резко менялся. Над нижним слоем рыжей пластичной глины – «терра роза», образовавшейся при распаде известняка, залегал темно-бурый перегной. В нем, на смену тяжелым сизоватым палевым костям бизонов и пещерных гиен появлялись косточки современных зверей: белогрудого медведя, куницы харзы, косули, кабана, маньчжурского зайца и птиц. Шлифованные лощила и вкладыши клевцов, томагавков из сизого сланца, треугольные костяные наконечники стрел заменили здесь массивные диабазовые рубила и скребла нижних слоев.

В самых верхних – поздних – слоях, веков бронзы и железа, в пещерах обнаруживались косточки морских и пресноводных рыб, раковины съедобных моллюсков – гребешков, мидий и устриц, – а из изделий – обломки небольших глиняных грузил для сетей, пряслица, кремневые пластинки, сланцевые лощила и долотца, грубая глиняная керамика с добавкой битой ракуши.

Наконец, в поверхностных пылеватых отложениях среди угловатых обломков известняка попадались осколки костей домашних животных: коров, коз, свиней, – и человека – следы пребывания современных охотников и партизан эпохи гражданской войны и иностранных вторжений XX века.

Изученные нами пещеры в районе разъезда Екатериновка уже привлекли потоки организованных туристов. У сопки Пржевальского по нашей инициативе усилиями Е. Г. Лешка и ученого секретаря Приморского филиала Географического общества Б. А. Сушкова в 1970 г. создан небольшой музей с образцами костей животных и первобытных орудий. По решению крайисполкома, заповеданы теперь и окружающие скалы, донесшие до нас отзвуки далеких эпох. Немного оставалось до их полного уничтожения взрывами зарядов аммонала и бульдозерами,

Глава IV. Работы в Арктике

Опыт работ по истории и географии млекопитающих на Кавказе, в Крыму, в пещерах Урала, Сихотэ-Алиня и в долинах рек Русской равнины все больше убеждал меня, что мамонтовая фауна далеких ледниковых эпох обитала в условиях какой-то очень холодной степи или олуговевшей тундры. Такая тундростепь была, очевидно, весьма кормной, благоприятной для выпаса и процветания тысячных стад лошадей, бизонов, оленей, мамонтов. Эти условия, вероятно, распространялись на юг до предгорий Крыма и Кавказа. Однако современные ландшафты и фауна здешних пространств почти не давали возможности представить истинные условия обитания, а главное причины гибели и условия захоронения остатков животных стародавних времен. Здесь давно исчезли подземные льды, а палевые толщи лессов за тысячелетия послеледниковой эпохи оказались прикрыты тучными черноземами. Чтобы понять условия жизни и гибели мамонтов, надо было лететь в современную, пусть тоже частично преобразованную тундру – далеко на северо-восток страны, где еще сохранились фрагменты древних ландшафтов и отзвуки процессов ледникового периода – плейстоцена. Ведь именно оттуда – с Таймырского полуострова, с Новосибирских островов и с Колымы – поступали от геологов образцы поразительно свежих костей, роговые футляры бизонов, овцебыков, зубы и черепа лошадей, вывозились превосходные бивни мамонтов. Наконец, именно там находили и целые мороженые трупы волосатых гигантов – мамонтов, носорогов.

Геологи, работавшие в Якутии, писали и рассказывали о каком-то таинственном «мамонтовом горизонте» – стратиграфически обособленной прослойке в верхнем отделе четвертичной системы, якобы постоянно несущей остатки зверей мамонтовой фауны.

Зимой 1956 г., консультируя биологов в Якутском филиале Академии наук, я услышал от директора мерзлотной станции Н. Ф. Григорьева о великом «кладбище» мамонтов на реке Берелех – притоке Индигирки. Николай Федорович проходил там весной на лодке в 1947 г. и сделал несколько фотоснимков. На них был виден береговой обрыв с оползнями и с хаотическим нагромождением костей и бивней мамонтов, закованных в вечную мерзлоту. Местные жители – охотники и оленеводы, – посещая это «кладбище» в поисках мамонтовой кости, метили своими знаками показавшиеся бивни в ожидании их полной оттайки.

С тех пор желание побывать на Берелехе стало моей очередной задачей. Попасть туда удалось, однако, только через 14 лет.

Как-то зимой 1965 г. в моем кабинете Зоологического института АН СССР в Ленинграде появился высокий, сутулый и седой человек с лауреатской медалью в лацкане пиджака. Он назвался Б. С. Русановым – заведующим отделом четвертичной геологии Якутского филиала Академии наук. Борис Сергеевич приехал консультироваться по поводу систематической принадлежности остатков плейстоценовых млекопитающих из Алданской котловины. Там были интересные палеонтологические находки в золотоносных россыпях, и стратиграфы добивались членораздельных заключений биологов о возрасте и происхождении разных слоев. Сам Русанов понравился мне своей энергией, жизнерадостностью и редкой для современного геолога способностью разбираться в видовой принадлежности ископаемых костей.

Тогда-то мы и договорились о совместной экспедиции на Берелех. Мы не раз обдумывали с Русановым способы разработки мамонтова «кладбища» и извлечения костей из мерзлых иловатых суглинков. Дело в том, что замерзший илистый грунт практически не берут ни лопата, ни кирка, ни лом. Были отвергнуты размораживание грунта кострами, как это делают зимой при прокладке труб или кабеля, а также взрывные работы при помощи толовых шашек, обкалывание льдистого грунта отбойными молотками. Такие способы повреждали бы самый предмет наших поисков. Я знал по американской литературе и видел фото работ гидромониторов – водяных пушек – на Аляске при добыче золота, где отмывали попутно и много костей. Видел также работу таких пушек в песчано-гравийных карьерах на Украине и на Северном Кавказе.

Пожарная машина – вот разумное решение вопроса! Мощная водяная струя будет размывать оттаявший и мерзлый грунт и одновременно смывать вязкий ил со скелетных остатков. В начале века такие машины в городах и деревнях работали при пожарах вручную – силой четырех здоровых мужиков. Теперь же широко используются помпы с электро– и бензомоторами. Итак, мотопомпа на бензине – и то и другое должно быть доставлено на вертолете к месту работ...

В июле 1970 г. из Якутска в Ленинград шли письма и телеграммы. Была получена и решающая: «Двадцатого ждем в Чокурдахе Русанов».

На мамонтовых «кладбищах» в Якутии

Сегодня, девятнадцатого июля, после перегрузки в аэропорту Шереметьево мы уже три часа в воздухе – летим куда-то на север от Москвы. Мы – это я и мой помощник, студент-вечерник стройный Гена Барышников, медлительный и молчаливый парень с прической папуаса, очень начитанный, особенно в вопросах географии. С нами – минимум личного багажа, все тяжелое снаряжение по уговору с якутянами должно быть завезено ими.

Анероид показывает восемь тысяч метров. Километрах в трех под брюхом ИЛ-18 – плотные слои облаков. Временами они подобны вате, уложенной в гигантскую круглую коробку. Под вечер солнце куда-то прячется, но остается над горизонтом. Складки ваты начинают слегка темнеть. Среди однородного сизоватого поля появляются какие-то провалы, низины, долинки и целые хребты с распадками, с величественными сферическими и феерическими нагромождениями склонов. В надземном ландшафте, или, вернее, «люфтшафте», казалось, не хватает только каких-то обитателей. Невольно вспоминаются превосходные росписи куполов старых русских церквей и соборов с возлежащими на облаках святителями. Вспоминаются также фантастические грозные существа – обитатели верхних слоев атмосферы, нападавшие на первых летчиков-рекордсменов, рисковавших подниматься на высоту в 10—12 км. О них с замиранием сердца читалось в старых журналах в далеком детстве. В самом деле, не будь эти воздушно-туманные образования столь быстротечными, эфемерными, столь динамичными и столь бесплодными, – в них, вероятно, могла бы зародиться и сформироваться какая-то осязаемая органическая жизнь. Теоретически можно ведь представить такую атмосферную аэрофлору и аэрофауну в виде свободно парящих созданий, почти бесплотных и бесформенных, подобных свободно-плавающим водорослям и ажурным крылатым существам, цепляющимся за карнизы облаков, как когда-то, десятки миллионов лет тому назад, цеплялись к скалам и стволам гигантских папоротников огромные и карликовые рамфоринхи и птеродактили.

Еще через час мы садимся в Амдерме. Ночь не наступает, да теперь уже и не наступит – ведь мы за Полярным кругом. Унылая картина побережья и поселка, не имеющего ни бухты, ни уюта. На Карском море серые, рваные льдины до горизонта, кое-где просветы воды, клочья холодного тумана, налетающие с северо-запада. Еще через два часа – широкие протоки устья Лены, залив и порт Тикси. Здесь чуть уютнее, благодаря просвету солнца, большей солидности построек и холмистому рельефу. Рядом с аэровокзалом – осоковое болото, далее – пушицевая тундра, как бы подернутая первым снегом. Прилетевшие женщины, дети, мужчины мужественно, не обращая внимания на тучи комаров, шагают со своими пожитками к поселку. Видно, что народ бывалый, возвратившийся из отпусков, с курортов. Новый подъем в воздух – и, наконец, мы над Чокурдахом. Мелькают свинцовые полосы извилистой и мутной Индигирки, ее протоков и сеть бесконечных тундровых озер.

Нас мило встречают Русанов и якут Петя Лазарев, знакомят с аэродромным начальством, потом ведут на временную базу экспедиции.

Сам поселок – райцентр – стоит на высоком левом берегу реки, сложенном вулканогенной породой. Два-три ряда деревянных домов, бараков, соединены какими-то, казалось бы, нелепыми перемычками, – длинными деревянными ящиками, набитыми опилками. Это необходимое утепление паровой отопительной системы, которую нельзя ни закопать в землю – там мерзлота (!), – ни изолировать как-то иначе, изящнее. На улочках в сухую погоду лежит толстый слой серой лессовой пыли, которую несет ветрами в дома. При дожде всюду разводится невообразимое месиво грязи.

Среди домов и отбросов бродят одиночки и стаи бездомных собак. Собаки, собаки, собаки – мохнатые, лаечьего и дворового облика, всех мастей и сложек, обычно наполовину линялые. Они лениво лежат на помойках, на завалинках домов, озабоченно бегают или степенно шагают между домами по каким-то своим собачьим делам. У каждой стаи есть, однако, свой район, и забредший чужак изгоняется с позором совершенно немилосердно. Собаки голодны, но они стойко переносят эту маленькую неприятность, и нельзя заметить, что они попрошайничают и пристают к прохожим. Наоборот, они, казалось бы, совершенно не замечают людей и только опасливо и недоверчиво сторонятся при попытках их подозвать. Вот стайка из пяти еще молодых собак почему-то следует за тремя коровами, которые, проходя между домами и помойками, разыскивают и срывают кустики зеленой травы. Собаки крутятся перед коровьими мордами, стараясь понять технику поедания такой невкусной зелени, и сами хватают ту же траву, но, пожевав, бросают. Наконец, одна из них, полосато-гиенного окраса, решает взять на себя роль ментора. Она энергично вырывает большой пучок травы вместе с корнями, а остальные выстраиваются близ нее полукругом и наблюдают. Однако этим все и кончается. Пожевав пучок, пес печально выплевывает его, а зрители с презрением отворачиваются и разбегаются в стороны.

Совсем иначе ведут себя настоящие ездовые лайки, привязанные на колья и, очевидно, регулярно подкармливаемые хозяевами. От скуки и в попытках спрятаться от палящего солнца они вырывают ямы и короткие норы в пределах радиуса цепей, ограничивая круг владения валиком своих экскрементов. Гремя цепями, они яростно облаивают каждого прохожего, давая ясно понять, что занимаемая территория недоступна для посторонних.

По решению районной власти мы располагаемся в дощатом бараке – домике музыкальной школы. Здесь подготовлены раскладушки, чистые спальные мешки. В поселковой столовой можно подкрепиться жареным омулем и оленятиной с макаронами. Нам предстоит дожидаться здесь магаданцев – геоморфолога и пыльцевика, – а потом лететь вертолетом на левый приток Индигирки – заветный Берелех. Там нас давно ждет передовой отряд и ... «кладбище» мамонтов, бизонов, росомах.

Местные базы «Аэрофлота», располагающие на лето двумя-тремя вертолетами и одним-двумя гидросамолетами, работу своих воздушных извозчиков строили тогда на крупных договорных сделках с большими экспедициями, и попытки откупить рейс вертолета на Берелех удались не сразу. Только на шестой день мы спешно погрузили разобранные по частям ящики, спальные мешки и рюкзаки в кабину МИ-4.

Под противные выстрелы двигателя быстро раскрутился огромный обвисший винт, нас плавно качнула и подняла неведомая сила, а внизу замелькали окраинные развалюшки Чокурдаха, палаточный городок арктических геологов, потом тундровая целина. В жестяной кабине вертолета было тесно и темновато. Мы, восемь человек, сидели «навалом» на спальных мешках, рюкзаках, палатках, ящиках. Круглые окошечки, забранные помутневшим оргстеклом, давали скудный обзор. Смотреть можно было в сущности лишь через круглое отверстие диаметром в 50 мм, устроенное посередине стекол. Через эти дырки с грехом пополам можно было даже фотографировать.

Внизу, метрах в полутораста непрерывно, как в калейдоскопе, меняется равнинный ландшафт тундры. Появляются все новые и новые комбинации ее участков разных расцветок – палевых, зеленовато-желтых, коричневатых. Справа игриво изогнулись петли какого-то протока с тусклой водой, напоминающей молочно-кофейную жижу. По его сторонам среди желто-зеленой равнины – десятки плоских озер, овальных, круглых, сердцевидных. Одни из них голубые, с каемками светлой зелени, другие мутно-белесые, третьи розоваты. По поверхности озер разбегаются веерами, образуя бурунчики, какие-то миниатюрные моторки и внезапно исчезают, ныряя в глубину от налетающего страшилища. Это черношейные гагары и утки-морянки. С болотистых берегов срываются временами серые, трепещущие комарики разных размеров – не иначе как кулики, турухтаны, плавунчики, перевозчики и другие. В темно-зеленой извилистой западинке против солнца показалась длинная цепочка тусклых серебряных круглых зеркалец – миниозер, далее видны какие-то очень пологие коричневатые и пятнистые всхолмления.

По сторонам пологих, как бы ленивых петель появившейся мутной речки видны правильные четырех-пяти-шестиугольники, залитые водой. Будь это тысяч на шесть километров южнее – в Китае, Индии, Вьетнаме, – можно было бы поклясться, что это чеки затепленных рисовых полей. На самом же деле то было широко распространенное в тундре мерзлотное полигональное растрескивание грунта от жестоких зимних морозов.

Вот большое овальное озеро явно вгрызается в пологую возвышенность – гриву. Видны крутые обрывы с оползнями и пупырышками – бугорками. Немного далее другое озеро почти сгрызло свою добычу – от гривы-холма остался только полулунный приподнятый на десять-пятнадцать метров участок. В нем под нависающими и над сползающими лохмотьями дерна сверкают массивные включения жильного грунта льда. Это похоже несколько на разрезанный бисквитный торт.

Все читанное и слышанное ранее о «вечной мерзлоте» становится теперь более или менее понятным. Возвышенные участки – гривы и холмы – это и есть, вероятно, остатки древней заледеневшей равнины, так называемые мамонтовые могилы. Именно в них по береговым обрывам с пупырышками – байджерахами – собирали на протяжении столетий и собирают в наши дни мамонтову кость. С первого взгляда трудно и поверить, что именно озера с их несколько большим резервом тепла переработали прежнюю плейстоценовую равнину и обнизили ее на 12—15 м. Ведь в ней было накоплено по объему до 60—70% льда! Работая в союзе с теплым воздухом и солнцем, озера растопили грунтовые подземные льды. Освободившийся из ледового плена илистый грунт, стекая в холодных ручейках с обрывов, переотложился на дне озер вместе с костями мохнатых гигантов, живших когда-то на холодной травянистой равнине. У мерзлотоведов этот процесс вытаивания грунтового льда и образования озер был назван кем-то «термокарстом». Термин этот не отражает сути дела, поскольку карстования, т. е. выщелачивания горной породы с образованием подземных пустот, воронок и т. п., как в югославском Карсте, здесь нет – есть размораживание горной породы и вытаивание ледовых стен, с образованием озер и болот.

Однако бог с ней, с терминологией; внизу так много интересного. Впереди показались какие-то странные огромные бугры, словно кратеры небольших вулканов, рядом большие овальные озера, а между ними – травяное болото. На нем – две крупные птицы – то ли белые цапли, то ли аисты. Они поднимаются на широких крыльях и отлетают в сторону от нашей трассы. Ба! Да ведь это же стерхи – белые журавли, которых по подсчетам орнитологов и арктических вертолетчиков осталось в якутских тундрах всего около 400 штук. В Японии и Корее эти птицы в числе нескольких уцелевших десятков давно объявлены священными.

Наш трескучий кораблик приближается, между тем, к границе лесотундры. На всхолмлениях показываются редко посаженные темно-зеленые деревца лиственниц, совсем как игрушечные пластмассовые елочки. Видны пологие извивы мутной, с кофейной жижей, реки, узкие озера – старицы по сторонам русла. Вертолет кренится, делая крутой вираж, и зависает над луговиной. Внизу мелькают белесые палатки, и человеческие фигурки бегут к месту посадки. И вот ковер-самолет, плавно покачиваясь, садится. Торопливо здороваемся с начальником отряда Олегом Гриненко и его помощниками. Они помогают быстро выгрузить багаж. Как только затихают обороты винта, нас тотчас облепляют тучи комаров, прижатых до того мощным током воздуха к моховому покрову. Пилоты, немного размявшись, усаживаются по местам, Снова раздаются выстрелы и выхлопы мотора, раскручивается винт, и нелепое сооружение в виде гигантской стрекозы улетает обратно в Чокурдах.

Итак, наконец мы в лагере. Он устроен на левом берегу Берелеха в редком лиственничном лесочке: две больших и три малых палатки, посередине досчатый стол со скамьями. Нас, вновь прибывших – двоих из Ленинграда, двоих из Якутска и троих из Магадана, – разводят по палаткам, потом усаживают за стол, угощают гусятиной и ухой из сигов, показывают дальний участок яра, где виднеются какие-то серые бревешки – россыпь костей мамонтов.

На следующий день утром после короткого совещания мы отправляемся на вековечный мамонтовый покой. Идем по отмывкам берега под крутым яром метров двадцати высотой. Яр увенчан тающим краем льда и буграми – байджерахами, сложенными пылеватыми суглинками. Через километр показалась обширная россыпь огромных серых костей – длинных, плоских, коротких. Они высовываются из темного сырого грунта посередине склона яра. Сползая к воде по слабо задернованному склону, кости образовали косу – мысок, защищающий берег от размыва. Их тысячи, россыпь тянется по берегу метров на двести и уходит в воду. Противоположный, правый, берег всего в восьмидесяти метрах, низкий, намывной, за ним – непроходимая поросль ивняка. Вероятно, теперь и под теми рыхлыми отложениями залегают перемытые кости гигантов, ведь река сотни лет вгрызается в древнюю едому – заледеневший холм (рис. 30).

Как и «кто тебя усеял мертвыми костями», мутный Верелех, – этот вопрос напрашивается у каждого из нас, но все молчат, подавленные увиденным. Слышно лишь стрекотание киноаппаратов, щелканье затворов фотокамер. Все это – на жужжащем фоне миллионов комаров.

Геологи пытаются наладить мотопомпу, чтобы начать размыв яра, найти труп мамонта, сделать геологический разрез.

Мне же нужно прежде всего осмыслить природу «кладбища», а для этого следует провести учет поверхностно лежащих костей, их видовой состав, скелетную принадлежность. Поэтому, оставив в стороне иные заботы, мы с Геной принимаемся за костную бухгалтерию. Ее оказалось целесообразно вести сверху по горизонтальным рядам – приступочкам склона, отмытым рекой. Мой помощник уселся на мамонтовый таз. Он завернул голову в цветастый накомарник, намазал кисти рук репудином и под диктовку ведет запись в каком-то скверном блокноте. Вокруг него крутится облачко двукрылого царства и перепархивает, охотясь, молодая плиска. Пичуга довольна: здесь можно вдоволь попировать, склевывая комарье. Она садится нам на голову, плечи, колени и кланяется, кланяется без конца. Под ногами шмыгают коренастые узкочерпные полевки, перебегая из норок в куртинках конского хвоща в завалы костей и обратно (рис. 31).

Быстро выясняется, что «кладбище» издавна привлекало многих любителей мамонтовой кости и сувениров. На костях и расщепленных трухлявых бивнях видны зарубки, затески, сделанные на пробу металлическими топорами. Тазовые кости старой слонихи послужили мишенью для стрельбы из трехлинеек. Попадались, однако, изредка и следы каких-то древних ударов, насечек, живо напомнивших порезки костей в слоях палеолитических стоянок Дона и Десны (рис. 32).

Рис. 30. Общий вид Берелехского костеносного яра. Фото Б. C. Русанова, 1965.

Вечером, обследуя береговой склон к востоку от костеносного участка, я обнаружил на верхних отмывках-приступочках несколько отщепов окремнелого сланца, обломок овального ножевидного орудия, кости зайцев, волков. Все это, очевидно, вымывалось из слоя, лежащего метра на два ниже бровки яра. Неужели это палеолит!? Если так, то значит, что много тысячелетий тому назад здесь, у кладбища мамонтов, было стойбище какого-то племени. Позднее, уже в Москве, я осмотрел у зоолога В. Е. Флинта обломок небольшого бивня, 65 мм в диаметре, с рисунком мамонта. Обломок попал к Флинту еще в 1965 г. от якутов поселка Берелех, издавна промышлявших бивни все на этом же «кладбище». На коричневой, гладкой, как бы отполированной поверхности дентина был отчетливо виден рисунок длинноногого и длиннохоботного слона с торчащими вперед небольшими бивнями и с раздраженно приподнятым хвостом. Были там видны и другие царапины, сделанные каким-то острым штифтом. После художественных упражнений бивень был, очевидно, брошен или просто оставлен на стоянке и пролежал в суглинке немало времени, прежде чем снова попал в руки других людей. Прорезки законсервировались, покрылись черной и голубой патиной – следами железисто-сероводородных отложений. Возникли, правда, и соображения о современной мистификации, но московские археологи единодушно признали древность и подлинность рисунка. Впрочем, кроме необычного для палеолита стиля, а именно карикатурно длинных ног и хобота, в этом изображении была деталь, которая выдавала все же его позднее, по сравнению со временем массовой гибели мамонтов, происхождение. При прорисовке передней ноги зверя кремневый (?) резец соскользнул и процарапал косой разлом бивня, а это уже говорило о том, что бивень был использован древним художником после того как побывал в захоронении и оказался сломан жильным льдом. Патриарх русской науки о четвертичном периоде профессор В. И. Громов предположил, что древний художник уже не застал живых мамонтов, а видел только замерзшие туши, вылезавшие из грунта, поэтому он для страховки удлинил своему мамонту ноги и хобот (рис. 33).


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю