Текст книги "Записки палеонтолога. По следам предков"
Автор книги: Николай Верещагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Дело в том, что строительные организации Баку еще в 30-х годах замахнулись на твердыню горы Беюкдаша, ее пятнадцатиметровые стены великолепного строительного известняка, начав беспорядочную ломку камней при помощи отбойных молотков, взрывчатки и спецпил. Сама гора Беюкдаш с ее вогнутой верхней поверхностью представляла, по мнению академика В. С. Щукина, уникальную для Закавказья реликтовую форму рельефа – в виде остатка синклинальной складки – и уже поэтому заслуживала охраны (рис. 13).
История образования этих возвышенностей вкратце такова. Столовые горки Беюкдаш, или Кызылкум по топографической карте (высотой 206 м над ур. м.) и Кичикдаш (117 м над ур. м.), сложены в основании рыхлыми суглинками Апшеронского моря и лишь сверху прикрыты, как щитом, 10—25-метровой толщей ракушникового известняка. Площадь верхнего плато Беюкдаша овальной формы, достигает примерно 1.5 км2. Образование такого феномена закономерно в условиях сухого и ветреного климата. Апшеронское море усохло около 800 тысяч лет назад, и его днище, слегка измятое в пологие складки, стало подвергаться разрушению ветром и дождевыми потоками. Северные ветры постепенно разработали по образовавшимся балкам широкие ложбины. Участки бывшего морского дна с более прочным ракушечным известняком остались в виде низких плоскогорий, но волны новых плейстоценовых морей, Хазарского и Хвалынского, разрезали их на отдельные блоки. Дальнейшее усыхание Каспия в послеледниковую эпоху вновь открыло эти расчлененные участки действию дождевых вод, мороза, солнца и ветра. Наши столовые горки продолжали разрушаться по краям. Толщи подстилающих рыхлых суглинков размывались ливнями и оползали, а за ними обрушивались и скатывались по склонам глыбы и скалы кроющего известняка, образуя «море скал». В хаосе уступов развалин и трещин скал появились миниатюрные рощицы цельтиса, инжира, граната, увитые местами диким виноградом. В таких россыпях селились лисицы, волки, полосатые гиены, размножались огромные желтопузы, полозы и гюрзы. Здесь же первобытные охотники легко находили уютные гроты, а скотоводы и пастухи устраивали навесы и убежища, перекрывая простейшей крышей расселины между скальных стен.
При раскопках под такими-то убежищами в местах скоплений рисунков бакинские археологи и обнаружили кости первобытных туров, джейранов, козлов, куланов и даже челюсть гепарда.[1]1
Устное сообщение Д. В. Гаджиева.
[Закрыть]
В 1945 г. я показал бакинскому археологу Исааку Джафарзаде основные участки обнаружения рисунков Беюкдаша, и тот организовал с 1947 г. их систематический учет и изучение. Наиболее интересной личной находкой Джафарзаде была, пожалуй, надпись на одном из камней, высеченная легионерами «блистательного» и «молниеносного» XII легиона императора Домциана в 90-х годах нашей эры. Эта надпись отчетливо доказывала, что после неудачного похода Помпея на древних албанцев римляне все же проникли до берегов Каспийского моря и устроили привал под скалами Гобустана.
Рис. 13. Участки петроглифов Гобустана (показаны стрелками).
После 20-летнего изучения рисунков Исаак Джафарзаде опубликовал Альбом, посвященный древнему искусству неолитических и позднейших племен Гобустана. Он пришел к выводу, что большая часть рисунков Гобустана относится к эпохе неолита, меньшая – к мезолиту, веку бронзы и различным векам нашей эры. К сожалению, эти датировки даже по такой археологической шкале слабо документированы. Сюжет, стиль, техника выполнения, размеры рисунков – все это мало доказательные вещи, и не случайно, что Джафарзаде даже не пытался обосновать свои соображения. Столь же мало познавательного дали в этом направлении и остро полемические сумбурные экскурсы и попытки географических корреляций А. Формозова (1969). Его «I, II, III пласты» рисунков и попытки абсолютных датировок с точностью до тысячелетия не более доказательны, чем у Джафарзаде. Хорошо отличаются только рисунки кочевых пастухов последних веков нашей эры. Линии этих рисунков, прочерченные небрежно и поверхностно – в виде неровных царапин обломками ножей, кинжалов,– имеют белесый или палевый цвет, свежи, не покрыты лишайниками, не законсервированы. Такие рисунки крайне примитивны и изображают чаще всего всадника на лошади, иногда домашних животных: быков, лошадей, одногорбых верблюдов. Это жалкое подражание искусству древних мастеров. Между тем латинская надпись, вырубленная бронзовыми или железными зубилами, законсервирована на первый взгляд так же основательно, как и линии большинства неолитических рисунков, изображающих козлов, быков и людей.
Консервация рубленых линий рисунков объясняется процессами миграции солей в толще известняковых глыб. Намокание скал после дождя и их высыхание сопровождаются выщелачиванием солей кальция в глубинных участках глыб известняка, их миграцией и выпотеванием на поверхности с образованием плотной кальцитовой корочки. Этот процесс захватывает на протяжении веков и каждое новое поранение поверхности камня, будь то прорубленная линия рисунка или надписи. Иногда у такого законсервированного желобка контура рисунка возникают даже повышения краев, образующие небольшие валики. Не исключено, что именно процесс образования консервирующей корочки, его скорость и толщина кальцитового покрова могут дать реальную основу для датировок рисунков.
Особенностью скал Гобустана является еще их своеобразное выветривание и образование пленок лишайников. Некоторые свежие поверхности разломов скал оказываются без притока растворов, а следовательно без консервации, и начинают подвергаться более или менее энергичной ветровой эрозии с образованием каверн, расположенных либо беспорядочно, либо в виде ячеек, сот, разделенных сеткой твердых стенок. В результате некоторые глыбы со временем превращаются как бы в пустотелые «шкафы», «чемоданы» и в конце концов рассыпаются в прах. Пленки пустынных серых, коричневых, оранжевых и зеленоватых лишайников покрывают не все поверхности. Лишайники селятся преимущественно на устоявшихся наклонных поверхностях глыб камня.
Как бы то ни было, петроглифы Гобустана зафиксировали после бинагадинских асфальтов следующий – послеледниковый (голоценовый) этап истории фауны млекопитающих Восточного Закавказья. При сопоставлении видового состава изображенных животных с составом костных остатков из раскопок древних стойбищ получилась довольно правдивая картина смены фауны. Наш тщательный просмотр рисунков на месте и эстампов Джафарзаде в его Альбоме позволил составить список видов животных эпохи неолита и ранних веков металлов. Он насчитывает 22 вида.
Из 985 рисунков (по Альбому Джафарзаде, 1973), зарегистрированных в трех местах их скоплений – у холмика Язылы под Джингирдагом, у Беюкдаша и у Кичикдаша, – 348, т. е. 34.3%, изображают человека (не считая гребцов или воинов, сидящих в лодках и схематично или условно обозначенных палочками – зарубками). О них речь позднее. Остальные 587 рисунков – изображения животных: рыб, пресмыкающихся, птиц, зверей.
Три великолепных рисунка метровой длины посвящены рыбам, а именно несомненной белуге, изображенной, возможно, в 1/2—1/4 натуральной величины. Из рептилий – 5 изображений змей, определить которых точнее невозможно, но скорее всего это либо страшная ядом и коварством гюрза, либо агрессивный и огромный желтобрюхий (малиновобрюхий) полоз – обычные змеи Гобустана и в наши дни, которых особенно боится местное население. Среди рисунков зверей обильны копытные, составляющие основу пищевых рационов древних насельников-охотников, а потом и хозяйства скотоводов. В убывающем порядке копытные дали такое соотношение: безоаровые козлы – 224 (41.7%), быки – 102 (18.8%), лошади – 44 (8.2 %), куланы – 34 (6.3 %), олени – 29 (5.4%), джейраны —26 (4.8%), кабаны – 7 (1.3%), бараны – 6 (1.1%). Возможно, такое соотношение связано не только с эмоциями древних мастеров, но и с практической значимостью видов.
Хищные – всего 7 видов – представлены львом с характерной кисточкой на хвосте – 11 (2.0 %), барсом, тигром или гепардом – 5 (0.9 %) и единичными изображениями лисиц, волков, медведя, куницы, гиены. Из домашних хищных присутствуют изображения собаки – 6 (1.1 %) и кошки – 4 (0.7 %). Имеется единственный, при этом неудачный рисунок зайца – обычного зверька в Гобустане и в наши дни. Изображений птиц совсем мало. На камне 63 верхнего уступа Беюкдаша представлена какая-то птица, напоминающая гуся, да на камне 258 нижней террасы той же горы показан всадник с ловчим соколом или ястребом на правой руке.
Древние рисунки эпохи неолита в Гобустане в большинстве вполне реалистичны. Животные изображались в профиль с конечностями одной стороны тела. Большего требовать от древних умельцев нельзя. Шершавая поверхность известняка имела мало сходства с холстом наклонного мольберта, как и кремневый остроконечник – с бронзовым резцом Фидия или кистью Рубо и Сомокиша.
Судя по видовому составу изображавшихся животных, от бинагадинской плейстоценовой фауны к эпохе неолита – 6—5 тысячам лет до наших дней – и даже к веку бронзы кое-что осталось: из хищных – лисицы, волки, медведи, гепарды; из копытных – лошади, кабаны, олени, бараны и первобытные туры. Исчезли: носороги, сайгаки, ослы, гигантские олени, пещерные гиены и пещерные львы. Взамен появились новые пришельцы: полосатые гиены, тигры, барсы, азиатские львы, куланы, безоары, джейраны.[2]2
Теперь в Гобустане встречаются лисицы, шакалы, волки, куницы белодушки, перевязки, барсуки, медведи, камышовые и степные коты, кабаны, олени, джейраны, зайцы.
[Закрыть]
Безоаровые козлы, вероятно, водились в неолите на скалистых горушках Гобустана и были легкой добычей охотников. Позднее ареал дикой формы отступил в Дагестан (рис. 14).
Наиболее древние изображения быков создавались в 1/2—1/3 натуральной величины. Судя по направленным вперед рогам, они относятся к первобытному туру, – возможно, потомку бинагадинских туров. Меньшие и более поздние изображения – в 1/5—1/6 натуральной величины – принадлежат, вероятно, уже домашним животным, показанным иногда с веревкой на шее. На скалах Беюкдаша – камень 45 – уникальная композиция атаки двух лучников на трех первобытных туров, передний из которых наклонил голову, готовясь к взаимной атаке или обороне. Все же древних изображений сцен охоты мало. В первых публикациях мы указали лишь на один неолитический рисунок лучника, стреляющего в оленя.
Рис. 14. Камень 63 у холма Язылы. Изображения козлов. Фото автора, 1945.
На втором и третьем месте по частоте изображений копытных находятся лошадиные. Лошади без всадника – 44 рисунка – представлены животными сухой конституции. Возможно, это были потомки бинагадинской степной лошади. К куланам отнесены 34 более грацильных изображения. Следует иметь в виду, что в бинагадинской фауне существовал не кулан, а особый вымерший в неолите Средиземноморья ослик, похожий на кулана, но меньше размерами.
Благородный олень изображен по крайней мере 29 раз, начиная с раннего неолита (датировка условна!) и кончая поздним средневековьем. В наши дни олени заходят в Гобустан весной по молодой траве из горных лесов Большого Кавказа. Фигуры газелей и антилоп, которые можно неуверенно отнести к джейранам, частью к аравийским ориксам, встречены 26 раз. Четкое изображение джейрана – всего лишь одно (рис. 15). Рисунков сайгаков среди гобустанских петроглифов пока не обнаружено.[3]3
Рисунки 15—17 даны по эстампам Джафарзаде.
[Закрыть] Относительно редки – встречены на скалах Беюкдаша 6 раз – изображения одиночных и пар диких свиней – кабанов. В сухих предгорьях – боздагах с фисташкой к западу от Гобустана эти звери обитают и в наши дни. Наконец, изображения барана – муфлона или архара – обнаружены 6 раз. Гобустан был местом, вполне подходящим для баранов, подобным мелкосопочнику Восточного Казахстана и Усть-Урту Закаспия.
Интересно, что изображения хищных животных очень немногочисленны, что характерно и для других групп петроглифов в Средней Азии и Сибири.
В приводимой ниже таблице показана эволюция части фаунистического комплекса Гобустана с плейстоцена до наших дней. Вымирали одни, но приходили другие виды.
Основным сюжетом петроглифов Гобустана были все же люди, преимущественно мужского пола. Это воины или охотники, вооруженные луками, закинутыми за плечи, а также танцующие фигуры, одиночные или в хороводе. Наконец, встречаются изображения воинов или гребцов в лодках. В последнем случае люди обозначались либо вертикальными палочками, либо палочками, перекрещенными косой линией. Такая линия могла изображать и весло, и копье, и лук. Скорее всего – именно весло, так как во время морских походов оружие до момента атаки лежало по бортам и не демонстрировалось без толку. В одном случае (камень 42, Беюкдаш, верхний уступ) показано, что лодка с 23 гребцами наскочила на камень и переломилась.
Некоторые поздние рисунки изображают всадника на лошади, пытающегося поразить копьем убегающего оленя. Очень интригующе выглядит серия крупных рисунков воинов в набедренных поясных повязках с торчащими в стороны концами материи или перьев (камни 29, 39 и др. верхнего уступа Беюкдаша). Эти воины изображены анфас, и, как правило, каждый из них держит в левой руке небольшой лук (рис. 16). За плечами у них пучки стрел или короткие копья – ассегаи. Рисунки эти, динамика тел, повязки, чрезвычайно напоминают туземцев Восточной Африки, их ритуальные танцы, африканские поясные набедренные повязки. Быть может, несколько тысяч лет тому назад, во время потепления климата, здесь действительно обитали какие-то африканские племена. Возможно, эти охотники и скотоводы ходили нагишом и летом и зимой. Уместно вспомнить, что далеко на севере в позднем палеолите долины Дона у Костенок был найден скелет и череп негроида.
Рис. 15. Животные петроглифов Гобустана.
Гора Беюкдаш: 1 – джейран, камень 46а; 2 – бык и лошадь, камень 49; 3 – кабаны, камень 48. Холм Язылы: 4 – безоаровый козел, камень 2.
Женщины в Гобустане изображались реже, но и им уделено посильное внимание. Рельефно отмечались характерные особенности их телосложения: маленькая головка, выпуклые груди, мощные ягодицы, бедра и икры – все, что обеспечивало (и обеспечивает) эмоции, нормальную репродукцию и воспитание потомства. Изображения женщин по размерам всегда оказывались меньше мужчин.
Фаунистические смены в полупустыне Восточного Закавказья.
Особая группа рисунков – изображения восьми вооруженных женщин на камне 78 верхнего уступа Беюкдаша. Пять из них стоят в ряд и частично перекрывают туловище первобытного тура, явно более древнего изображения. Все женские фигуры показаны, по-видимому, сзади, причем грубо дан силуэт головы, туловища и ног. Узкую талию охватывает пояс, кроме того, под углом от бока к копчику видна особая повязка в две-три линии. Ноги, перехваченные у колен, даны общим контуром и без ступней (рис. 17). Через правое плечо, наискось вниз перекинут спущенный сложный лук. Если это действительно лук, то данные рисунки относительно поздние и должны датироваться по крайней мере скифской эпохой, когда лук был усовершенствован. Женщины-лучницы в Гобустане!? Не подтверждают ли эти рисунки легенду о мифических амазонках времен Геродота и Александра Македонского?!
Рис. 16. Петроглифы горы Беюкдаш.
1 – олень, камень 22, 2 – воин, камень 39.
По нашему убеждению, анималистические сюжеты на скалах – это художественное воплощение эмоций древних гобустанцев под влиянием увлекательной действительности. Можно, конечно, приписывать этим рисункам и роль опосредованных фетишей в первобытных магических обрядах, культовых ритуалах. Ведь изобразительное искусство изредка бывало и бывает результатом более или менее сложных парапсихологических переживаний. Не следует сомневаться и в том, что рациональная расшифровка этих петроглифов возможна только на основе широких историко-этнографических параллелей и сравнений. Легкомысленные наскоки и умозаключения наезжих археологов и искусствоведов, без оценки всех фактов, относящихся к древнему быту, хозяйству, экономике и истории гобустанских племен, мало что могут добавить к простой констатации характера и состава петроглифов. Особенно это относится к изображениям лодок с их носовыми украшениями в виде зубчатой спирали или светящегося диска (солнца?). Мы уже высказывали в печати мысль о том, что рисунки лодок могли быть нанесены мореплавателями – пришельцами, поклонявшимися солнцу, а также местными мастерами, владевшими мореходным искусством. Существование рыбного промысла у неолитических и раннеметаллических (века бронзы) племен подразумевало и владение мореходными средствами, а следовательно, и связями с югом Каспия, где был лес, пригодный для кораблестроения.
Рис. 17. Петроглифы горы Беюкдаш.
1 – амазонки (?) Гобустана, камень 78; 2 – белуга, камень 104.
Что касается животного мира, то в петроглифах он нашел довольно полное отражение и, что для нас особенно важно и ценно, состав изображавшихся животных подтвержден костными остатками зверей в слоях раскопов под скальными стенками с древними панорамами.
* * *
В 50-х годах усилиями научной общественности район петроглифов Гобустана был объявлен заповедным. Тем не менее строительные организации Баку предприняли разработку известняка на плато Беюкдаша. Посередине его была выпилена грандиозная ступенчатая выемка 300×400×20 м в виде опрокинутой усеченной пирамиды. Транспортировка известняка предполагалась вначале по наклонному туннелю, прорубленному в восточной стенке горы, и по автомобильной дороге, проложенной через участок наиболее интересного скопления рисунков. В связи с протестами ученых туннель был замурован, а блоки известняка перевозились по подвесной канатной дороге до железнодорожной станции Гобустан.
Гобустанский национальный парк еще ждет действенного культурного надзора и хозяина-исследователя – археолога и палеонтолога. Здесь необходимо категорически запретить выпас отар овец, устройство пикников среди скал. Необходимо также снести столбы подвесной дороги, по которой транспортировался известняк из центра столовой горы Беюкдаш, а на месте бывшего машинного строения установить павильон-музей.
По капищам Дигории
Перспектива зоологического обследования древних языческих святилищ в ущельях Кавказа уже в 40-х годах манила меня в связи с работой над историей и географией фауны этой страны.
Еще западноевропейские путешественники позднего средневековья, гостившие у черкесов, – Жан де Люк, Спенсер и другие – упоминали о своеобразных жертвоприношениях, которые устраивались некоторыми племенами Предкавказья. Было известно, что в так называемых дзуарах – священных рощах, пещерах – и на живописных холмах в особые праздники устраивались пиршества, а черепа съеденных диких и домашних парнокопытных складывались в общую кучу или развешивались на деревьях и под навесами скал. Охотники приносили в святилища вываренные черепа добытых косуль, оленей, козлов, серн, зубров, посвящая их божеству охоты Авсати вне зависимости от праздников. В результате за ряд столетий накопились своеобразные остеологические коллекции, изучение которых, по моему мнению, могло улучшить представление о прежнем распространении диких копытных и о развитии животноводства горных племен. Академик А. Я. Гюльденштедт видел черепа зубров в пещере ущелья Уруха в начале прошлого столетия, а известный кавказский натуралист Н. Я. Динник напечатал в 1890 г. описание специальной экскурсии в пещеру Урухского ущелья Олисай-Дон.
В моем сознании возникали горы неворошенных черепов быков, овец, зубров, оленей, кавказских козлов, пересыпанных вековыми слоями пыли. Смутно маячила надежда отыскать в этих коллекциях остатки лосей. О лосях, живших на Кавказе, скупо звучали слова древних трактатов, и зоологи вели академические споры по поводу достоверности этих сообщений уже в течение столетия. Мне чудились дикие картины средневековых охот в живописных ущельях, где гибкие горцы кололи кольями и пронзали стрелами обезумевших от ужаса рогатых исполинов.
И вот в начале августа 1947 г. с благословения академика Е. Н. Павловского мы едем скорым поездом из Ленинграда в Орджоникидзе. Мой помощник молодой зоолог Олег Семенов-Тян-Шанский бодро цитирует по утрам Лермонтова, вдохновляясь предвкушением горных походов. Он уже давно прославил себя в Лапландском заповеднике отличными биологическими очерками о северных животных. В Орджоникидзе мы провели короткие консультации с местными зоологами, получили разрешение от Совета Министров Северной Осетии на исследование святилищ, и нанятый грузовичок помчал нас по предгорной наклонной равнине к Алагиру. Ближайшей целью было Ардонское ущелье и знаменитое капище Реком.
Обширная Владикавказская наклонная равнина, выполненная наносами левых притоков Терека, ныне вся распахана под посевы, но чувствуется, что еще совсем недавно, менее сотни лет назад, она была покрыта широколиственными лесами. От этих лесов сохранилась только священная роща Хетаг близ Алагира, с вековыми вязами, липами и невиданно крупными деревьями лесного ореха. Наши поиски в ней святилища были безуспешны. Как оказалось, в порядке «антирелигиозной пропаганды и выполнения плана заготовок утиля» огромная куча черепов была вывезена из Хетага перед второй мировой войной на костеобжигательные заводы.
Миновав Алагир с его белыми домиками и садами яблонь, мы попали в устье Ардонского ущелья. Первая гряда невысоких гор носит здесь название Лесистого хребта. Сглаженные меловые увалы покрыты буково-грабовыми лесами и кустарниками. Субтропическое тепло и влажность царили сейчас в этих ущельях, заросших орешником, гигантскими лопухами, борщевником. Куртины ольхи были обвешаны колючими и гладкими лианами. Над речкой и в стенках меловых обрывов, промытых много тысячелетий тому назад, виднелись местами уютные ниши, гроты, пещеры. Дальше горы резко повышались, ущелье суживалось, обрывы скал начали громоздиться один над другим, уходя под облака. Начиналась теснина второй гряды – Скалистого хребта. Наш грузовичок подлезал под скалы, нависшие в диком хаосе, рычал на выбоинах, но продолжал рваться вперед. Вдруг стало светло и просторно. Как-то внезапно мы очутились в другом мире – в ландшафте внутренних продольных долин и горной степи.
Продольные долины – это цепь гигантских пологих воронок, образованных скрещением ущелий меридианного и широтного направлений. Долины зажаты между двумя параллельными хребтами, образующими северный склон Кавказа. Загороженные от северных ветров и туч утесами Скалистого хребта, внутренние долины обладают сухим, теплым климатом. Снега здесь бывает мало. Вместо леса пологие склоны покрыты луговинами мелких злаков, полынью, барбарисом и шиповником.
Древние племена уже давно оценили благодатные свойства этих долин. В век бронзы в них селились кобанцы, хоронившие с покойниками известные теперь всему миру изящные бронзовые и золотые изделия, изображавшие обычно кавказских козлов, оленей, лосей. Побывали здесь и скифо-сарматы, оставившие в первом тысячелетии до нашей эры кромлехи и менгиры вместо курганов предгорных равнин. В средние века нашей эры аланы построили здесь множество укрепленных замков, храмов и боевых башен, отстаивая свою свободу и независимость от подавляющих численностью кочевых степняков. Считают, что их потомки – осетины – были оттеснены в горные ущелья левых притоков Терека лишь самыми поздними пришельцами – тюркскими племенами – в первой половине последнего тысячелетия.
Большинство ущелий меридианного – поперечного – направления было раньше непроходимо в участке Скалистого хребта. Эта гряда, поднимаясь десятки тысячелетий, постепенно распиливалась текущими на север речками, образовавшими узкие теснины с вертикальными стенками. Поэтому население внутренних долин к востоку от Эльбруса сообщалось с низменными равнинами лишь вьючными тропами, шедшими через перевалы Скалистого хребта. Перевалы было удобно охранять, защищая жизнь, жалкий скарб и основное богатство – скот. Но кочевников, опаленных зноем равнин, также манили прохлада и зелень высокогорных лугов, белизна ледников и голубая прозрачность горных ручьев. В диких теснинах и на перевалах разыгрывались беспощадные битвы, в которых на помощь горцам приходили лишь природа да знание потайных тропинок в лабиринте скал.
Только под вечер, миновав шахтерский поселок Мизур, мы добрались по ущелью речки Цей в туристский и курортный городок. Здесь в сосново-березовой роще, зажатой меж скал, нам удалось отлично устроиться на ночь в голубом домике турбазы.
Ранним утром следующего дня, обдуваемые струями свежего горного воздуха, мы поднимались пешком меж гигантских замшелых скал и валунов по ущелью Цея. Здесь было прохладно и тенисто, но высоко на склонах да и на самых вершинах елей и сосен уже играли солнечные блики. Кусты желтой азалии обдавали холодной росой. Через полчаса нашим восхищенным взорам открылась полого наклоненная к югу поляна. Темные гранитные скалы, увенчанные соснами, окаймляли ее с юго-запада. Под ними, окруженный невысокой каменной оградой, стоял темный бревенчатый сарай с двускатной крышей, украшенной резными выступами. Мы сразу же узнали величайшую святыню Северной Осетии – капище Реком.
Весь облик поляны с видом на Цейский ледник и черные скалы перевалов как бы говорил о ее пригодности для древних таинственных обрядов. Археологи обнаружили здесь следы пребывания кобанцев, их бронзовые изделия, характерную керамику.
С капищами тесно связан ритуал пиршества и миф о жертвенном животном. Зарождение мифа теряется в глубине тысячелетий, но известно, что он бытовал у разных племен и народов, как на далеком севере, так и на юге. Сущность его несложна. Уже в античные времена в начале сенокоса, жатвы или осеннего охотничьего промысла жителями устраивался торжественный праздник. На его открытие к священным скалам, роще или к пещере якобы прибегал дикий бык, благородный олень. В Карелии и у ненцев на Печоре к часовне прибегал северный олень или прилетал лебедь. На берегу Черного моря у абхазов из пещеры Оггин выходил белый бык. Старейшины закалывали животное и съедали его во время пиршества. Но когда настали худшие времена и дикие животные перестали являться вовремя для добровольного заклания, их быстро научились заменять для той же цели домашними. Год за годом росли кучи черепов съеденных копытных.
Перебравшись через ветхую каменную ограду, мы с грустью убедились, что коллекция рогов и черепов Рекома сильно пострадала от расхищения: ни одного из черепов оленей рогалей, которые мы видели на старых фотографиях Рекома, не висело уже на стенах под цоколем крыши. Только завалинки были обложены старыми отбеленными черепами кавказских козлов, их отпавшими и расслоившимися под дождем и солнцем роговыми чехлами. Местами виднелись разрозненные обломки рогов оленей. На полочке под слуховым окном лежало штук пять довольно свежих вареных черепов кавказских козлов. Стены сарая, сделанные, по описаниям, из бревен истребленного ныне тисса, сохранились великолепно, хотя и насчитывали уже более 400 лет. Нам эти бревна напомнили, впрочем, просто засмоленную сосну.
Мы разделили сферы влияния по завалинкам и начали подсчет и изучение древних трофеев. Через несколько часов удалось установить, что на завалинках находятся остатки 298 особей восточнокавказских козлов – туров, 72 домашних баранов, 39 коров и быков, 17 оленей и 6 домашних коз. Отыскать черепа зубров не удалось, а о них писал еще зоолог К. А. Сатунин в начале века. Возможно, они сгорели в сарае, стоявшем когда-то в стороне, или были похищены.
Наибольшее число рогов и черепов приходилось на 8—13-летних козлов. Более молодых бог Авсати, очевидно, не любил. Только одна пара рогов имела 16 зарубок – зимних угнетений роста – и принадлежала, следовательно, 17-ти летнему козлу.
К концу дня нам удалось выбраться на отдых выше по ущелью. Сосновый лесок с черничником на гранитных россыпях живо напомнил нам моренные ландшафты Карелии. Даже цветущий рододендрон с жесткими полусвернутыми листьями как бы замещал здесь багульник наших северных моховых болот. Ухо невольно пыталось уловить мелодичный посвист рябчика и тяжелый взлет глухаря.
Постепенно мы забрались в березовую рощу на боковой морене Цейского ледника. Мы карабкались и спускались по замшелым гранитным глыбам величиной в маленький дом, продирались сквозь заросли малинника, красной смородины и перистых папоротников и постепенно убеждались, что находимся в царстве снеговых полевок. Под сухими навесами скал зверьки усердно сушили на зиму облиственные веточки лазоревой жимолости, малины, березы, папортника. Присмотревшись, мы заметили обкусанные на высоте полутора метров побеги кустарников, даже кончики плакучих ветвей берез были подстрижены. Было трудно поверить, что неуклюжие, коротконогие полевки способны влезать на гладкие стволы берез и даже спускаться по их ветвям подобно соням или белкам.
После расстановки ловушек-давилок можно было заняться черникой и двинуться к леднику. Мы уже завидовали альпинистам, черные цепочки которых пересекали ледовый склон учебными курсами под самой кромкой тумана.
Язык ледника, вложенный в изъеденное потоком русло ущелья, был грязен и лишь местами сверкал на солнце просветами чистого фирна. Из голубого грота на его конце бешено била и растекалась по камням мощная коричневая струя. От верхней опушки леса пришлось преодолеть две высокие гряды валунов, упиравшихся по краям в зализанные до блеска скалы ущелий – бараньи лбы. Взобраться на ледниковое поле не составило труда. По нему, журча и извиваясь, текла ледяная речушка. Она врезалась в лед уже на полметра. Выше – под границей плотного тумана – начинался ледовый перепад. Ледник, очевидно, перескакивал здесь через какой-то порог, потому что фантастически изрытая и разломанная поверхность его как-то дыбилась местами, а в других зияла трещинами. Вскоре мелкий моросящий дождь заставил нас спуститься вниз.
На следующее утро, забрав ночной улов снеговых полевок, мы вернулись обратно в Мизур. Отсюда, наняв двух лошадей для перевозки багажа и пройдя по узкому ущелью на запад мимо свинцовых рудников Садона, мы поднялись к перевалу Ход. Запомнились какие-то низкие каменные гробницы-ульи, стоявшие местами по днищу ущелья, туман, скользкая, круто идущая вверх тропинка, копны и валки свежескошенного разнотравья с обилием темно-фиолетовых генциан.
Семенов вначале бодро взбирался по круче, но, непривычный к горам, вскоре выдохся и начал ворчать, так как наш проводник преспокойно ехал верхом на менее загруженной лошади. Дигорец явно не понимал наших ощущений. Кончилось тем, что в ответ на усилившиеся выражения недовольства проводник, не желая слезать, предложил Олегу ухватиться за лошадиный хвост, и тот, быстро освоив этот еще неведомый ему способ передвижения, был торжественно вытащен на перевал.