Текст книги "Записки палеонтолога. По следам предков"
Автор книги: Николай Верещагин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Крутой скользкий спуск в ущелье Донисер-Дона был не слаще, и, достигнув пологости, мы решили заночевать у стен какой-то полуразвалившейся крепостцы. В стороне темнел низкий, истерзанный скотом и вырубкой лесок, но топливо для приготовления ужина нашлось и поблизости.
Пасмурным утром следующего дня развалины крепости выглядели столь же неуютно, как и накануне. Через проломы в стенах можно было проникнуть в заросший крапивой дворик и в остатки боевой башни. В темных расщелинах циклопической кладки на разных уровнях виднелись какие-то пучки высушенной травы – побегов манжетки, клевера, погремка, журавельника. Их можно было набрать здесь целую охапку. Одна из наших лошадей, наевшись сочной травы, со скуки выискивала в стене торчащие стебельки и, вытащив губами сухой пучок, бросала его. Это были запасы полевок. Мне сразу же вспомнился древнегрузинский миф о сожительстве джикви и шуртхи – кавказского козла с горной индейкой, изложенный в «Географии Грузии» царевича Вахушти. Басню эту создали сами же горные охотники. Горцы часто встречали козлов и индеек в одних и тех же местах – в скалистых обрывах перевалов и амфитеатров ущелий. Они не раз испытали горечь неудач, когда, взбудораженные звонким свистом зорких невидимых птиц, козлы уходили в недоступные места. Зимой в тех же россыпях скал они видели вытащенные козлами из-под камней остатки насушенного кем-то зеленого сена. Кто же мог сделать это, как не те же беззаветно преданные козлам индейки, довольствующиеся сами лишь пометом своих друзей?! Связав птиц и рогатых зверей человечьей дружбой, охотники проглядели третьего члена биоценоза: маленьких пушистых труженников – ограбленных снеговых полевок. Эти зверьки прочно освоили развалины. Пучки травы торчали повсеместно из стен, всюду, где не просачивалась вода, но гулял сухой горный воздух.
Позавтракав остатками разогретого ужина, мы навьючили лошадей и снова двинулись вниз.
Слева кипела стремнина Донисер-Дона, а вьючная тропа превратилась в проезжую дорогу, близ которой местами стояли узкие, тесанные из известняка плиты, разрисованные красной и синей краской – надгробья осетинских джигитов. Потом дорога отошла от обрыва куда-то вправо в соседнее ущелье, и на повороте показались заброшенные железобетонные казармы бельгийских горнопромышленников. Ниже казарм в защищенной от ветра котловине, на мыске меж двумя оврагами стоял целый городок каменных шалашей-ульев.
Это были гробницы средневековых дигорцев у рудника Фаснал. Хижины вечности, сложенные из валунов и квадратных кирпичей, раза в полтора превышали рост человека, напоминая поселок каких-то негритосов. Небольшой круглый ход, в который можно было просунуться разве лишь подростку, располагался на уровне глаз. Через него и через узкие бойницы в полутьме «ульев» виднелись смешанные в страшном беспорядке ветхие обрывки каких-то полувыцветших ярких материй, растерзанные бурые мощи скрюченных рук, вытянутых как в столбняке позвоночников и ног, разрозненные скелеты и навеки оскаленные черепа. Очевидно, грабители проникали внутрь через узкий «леток улья» и, срывая украшения, пуговицы, пряжки, кинжалы, не очень-то заботились о их бывших владельцах.
Миновав тощие ячменные поля, мы выбрались наконец к ущелью Уруха и районному центру Дигории – Мацуте. Жалкий поселок с двумя запущенными казармами расположился на уютном мысочке между Урухом и Донисер-Доном. Выше казарм здесь также уцелело несколько приземистых дигорских усыпальниц. На запад и на север по всем холмам виднелись развалины средневековых укреплений – замков, застав. Сколько карликовых битв, схваток из-за кровной и кровавой мести, из-за земельных участков и скота, ради пустого тщеславия мелких феодалов видели эти ущелья на протяжении веков!.. Наш багаж удалось пристроить довольно быстро в одной из пустых комнат райисполкома при любезном содействии секретаря. Теперь можно было свободно экскурсировать, вместе и порознь разыскивать дигорские святилища.
На следующий день вечером Семенов встретил меня, загадочно улыбаясь под влиянием свежих впечатлений от самостоятельно разысканного святилища селения Камбулта, будто бы наполненного зубровыми черепами.
К святилищу Камбулты мы карабкались от базы прямо вверх. Выжженный солнцем склон с россыпями андезита и базальта был чуть прикрыт редкими побегами овсяницы, маков и кустиками барбариса. Солнце пекло невыносимо, крупные сплющенные улитки – геликсы уже забрались на теневые участки валунов.
Святилище находилось в развалинах средневекового укрепления. Это была просто небольшая комната из камня, по одной из стенок которой было уложено десятка три черепов крупных быков, коров, овец и несколько черепов восточнокавказских козлов. Терять время здесь не стоило. Произведя запись и пощелкав фотоаппаратами, мы спустились обратно. Нас неудержимо манила знаменитая пещера Олисай-Дон, или Дигоризед.
Добраться до Заделеска по узкой тропинке, вниз по правому склону ущелья Уруха, не составило труда. Приземистые прочные домики, сложенные из камня, лепились по склону один над другим. Крыша каждого строения обычно служила двориком для более высоко расположенного соседа. К северу от Заделеска, всего в двух километрах, высилась отвесная стена слоистых юрских известняков Скалистого хребта. Она была распилена по вертикали метров на 800 рекой Урухом. Мы жадно обшаривали ее неровную розовато-палевую поверхность в бинокли. Вверху на наклонных, залитых солнцем площадках и обрывах лепились курчавые сосны. Белая боевая башенка как бы приклеилась на трети высоты обрыва в небольшой нише. Немного левее и выше ее темнел треугольник наших стремлений – пещера Дигоризед. Нам редко приходилось видеть что-либо живописнее этой стены. Вокруг нас уже толпились юноши, с любопытством рассматривая наши автоматические малокалиберки и оптику. Они услужливо объясняли, что право участвовать в пиршестве имеют лишь почетные старики. Замечательной особенностью пещеры, по их мнению, бывает особая бодрость, возникающая после обильных приемов под ее сводами ячменной самогонки. Ведь ни один старик на выходе ни разу не сорвался с крутого обрыва. Чувствовалось, что и сами они были бы не прочь получить право участия в пещерном пире (рис. 18).
Миновав небольшой травянистый амфитеатр с чуть заметным источником на дне, мы быстро поднялись по крутой тропинке, вьющейся меж известковых скал. Она привела к узкой площадке над обрывом и сложенной на извести стенке, закрывающей вход в пещеру. Серые от лишайников скалы были украшены кустами можжевельника, шиповника и барбариса. Со священным трепетом мы отворили бревенчатую калитку и проникли внутрь.
Перед нами открылась высокая пиршественная зала с бурыми от копоти стенами. Грубые, низкие скамьи и такие же узенькие столы, сделанные из сырых свежерасколотых сосновых бревен, занимали ее центральную часть. За скамьями виднелся большой очаг, сложенный из тесаного камня. У задней стенки лежали две большие глыбы известняка, оборвавшиеся когда-то с потолка. Меж ними была зажата куча черепов и рогов разных копытных. Там же на сучковатой жерди висела гигантская деревянная уполовня и пук деревянных резных фетишей, низанных на мочальную веревку. Под ними стояла жестяная копилка для приношений и огромные деревянные посудины для раскладки мяса, заполненные кубками – футлярами рогов зубров. За очагом справа виднелся сплошной серый завал черепов домашних быков, зубров, оленей, уходивший в глубину темного отрога пещеры (рис. 19). На столбе перед завалом висела старая жестяная иконка с выцветшим ликом не то Николая Угодника, не то Георгия Победоносца.
Рис. 18. В стене юрских сланцев темнел треугольник пещеры Дигоризед. Фото автора, 1947.
Лежащая на жердях и бревнах огромная куча побелевших от дождей и солнца оленьих рогов, вырубленных с куском лобной кости, нависала многопудовой тяжестью над пиршественной залой. Она являла собой как бы апофеоз оленьих охот в Дигории, так как эти великолепные звери были окончательно уничтожены здесь лет сорок тому назад (рис. 20).
В целом все это напоминало трапезную каких-то фантастических троглодитов и бесподобную смесь христианско-языческих культов.
Вспоминая описание Н. Я. Динника, мы убеждались, что за 60 лет здесь почти ничего не изменилось. В переднем ряду костного завала можно было насчитать те же 19—20 черепов зубров, а то и несколько больше. Здесь же виднелись три или четыре крупных уродливых черепа «верблюдов», о которых писал великий кавказский немврод и натуралист. Эти обломанные, а местами и обрубленные топором безрогие черепа очень смахивали, впрочем, на черепа крупных оленей или лосей.
Пока мы осматривались, горная ласточка хлопотливо влетела под свод, подкармливая запоздалых птенцов. Из-под груды черепов выбралась сизо-пепельная снеговая полевка и, блеснув на нас бусинками глаз, быстро быстро полезла куда-то вверх по вертикальной стенке. В течение ближайшего получаса были слышны лишь жужжание и щелчки компуровских затворов наших фотоаппаратов.
Рис. 19. Среди тысяч черепов быков и оленей встречались черепа зубров. Фото автора, 1947.
В конце концов мы понемногу освоились и, не теряя драгоценное время, принялись за разборку костного завала меж каменными глыбами. Были сняты сверху три черепа кабанов, череп буйвола. Далее пошли вываренные черепа баранов, быков. Изредка попадались черепа оленей, косуль. Обильно пересыпанные тяжелой известковой пылью, местами слегка жирные, они чередовались с изогнутыми прутиками – символически изображавшими ярмо, с обломками полуистлевших древков стрел. Иногда звенели и исчезали в пыли выпадавшие серебряные монеты, железные наконечники стрел. Большинство их имело либо широкую плоскую ромбовидную пластинку, либо копьевидный шестигранник. Семенов быстро и аккуратно записывал и отмечал под мою диктовку вид, возраст и пол забитых животных.
Наконец из-под скалы был вытащен последний рог оленя и между камнями забит шурф. Прокопать рыхлую известковую пыль удалось лишь на 60 см, дальше саперная лопатка натыкалась на сплошную каменную плиту. Оба мы были вконец измучены впечатлениями, разборкой черепов, раскопками и остальную часть дня использовали на обследование соседних с пещерой мелких гротов по террасам обрыва.
Рис. 20. На полатях лежала груда рогов оленей. Фото автора, 1947.
В сумерках, когда мы раздобыли в Заделеске великолепной картошки, у пещеры объявился мой бакинский приятель палеонтолог Н. О. Бурчак-Абрамович. Он был как всегда совершенно бесподобен. Из-под огромного козырька допотопной кепки хитровато и добродушно щурились маленькие глазки и топорщились короткие рыжеватые усы. За широкой сутулой спиной отвисал огромный драный рюкзак и притороченный к нему обрывками шпагата спальный мешок. Из-под спального мешка в свою очередь торчала ржавая штанга гигантского циркуля, выделывая при каждом повороте хозяина сложные пируэты, явно небезопасные для окружающих. Не найдя попутной машины из Чиколы, он прошел пешком километров двадцать, собирая по пути любезные сердцу папоротники и ящериц.
Пользуясь чудесной погодой, мы разостлали свои спальные мешки прямо у источника и, поужинав, заснули сном праведников.
С помощью палеонтолога работа пошла быстрее. Мы стремились по возможности сберечь древнюю святыню. В ближайшие два дня ряд за рядом осторожно разбирались и перекладывались черепа большого завала. Изредка хрустели нежные межчелюстные кости, вываливались зубы, отпадали роговые чехлы. На некоторых черепах виднелись какие-то свежие поломы, смазанные налеты пыли. Черепа лежали рыхло. Все больше создавалось впечатление, что кто-то уже до нас переворошил эту коллекцию. Кто был это? Археолог, палеонтолог или просто авантюрный турист, разыскивавший какие-то жалкие приношения покровителю охотников – языческому Авсати или осетинскому Георгию Победоносцу – Восчерджи?! Ржавые железные наконечники стрел продолжали по-прежнему изредка вываливаться из черепов в пыль завала.
За разборкой и промерами время быстро уходило, и после второй тысячи записанных черепов было решено прервать работу. Оставалось разобрать еще немного меньше половины завала, но нас потянуло устроить разведочный поиск других коллекций.
На левом склоне ущелья, против Заделеска, виднелось небольшое селение Лесгор и развалины старого Лесгора. Обрывы Скалистого хребта были там не менее живописны, и можно было ожидать новых интересных капищ, которые носили здесь название «куфтона». Переправившись туда на следующий день, мы разыскали на току председателя сельсовета – молодого дигорца и, сославшись на распоряжение райисполкома, попросили его показать десгорскую куфтону. Молодой человек сделал это без всякого энтузиазма.
Шагая впереди, он скоро подвел нас к отвесной скале Скалистого хребта, рассеченной неглубокой щелью. Здесь у подножья валялось несколько отбеленных солнцем черепов кавказских козлов, свалившихся откуда-то сверху. Председатель начал быстро карабкаться вверх, на выступ угловой скалы. Мы с упоением лезли вслед за ним. Тропинка, чуть заметная вначале, становилась все более четкой, и через несколько десятков метров перед нами открылась очень удобная, небольшая травяная площадка, огороженная скалами. У вертикальной стены виднелся небольшой каменный заборчик, а за ним в открытой сверху расщелине – небольшая выставка: иконостас из выбеленных черепов животных. Было заметно, что куфтона уже давно не посещалась. Заборчик и нижние ряды черепов проросли высокой крапивой и сборной ежей. Не видно было и свежих приношений. Лишь подкопченный костром череп зубрихи с сохранившимся роговым чехлом и с обрывками связок, надетый на сук соснового бревна, свидетельствовал об относительно недавней гибели зверя.
Пока мы фотографировали костный завал, наш чичероне, потоптавшись, распрощался и в заключение попросил не ворошить костей, иначе, по убеждению стариков, «может испортиться погода». Не протестуя, мы пока что принялись за завтрак, вполне оценив уют площадки.
Разбор и подсчет иконостаса дал еще один череп лосихи, череп маленького зубренка, десятки черепов кавказских козлов, оленей и около сотни домашних быков, овец и коз.
Покончив с разборкой, мы попытались разыскать самостоятельно куфтону старого Лесгора в глубине щели и по окраине скальной стены. Местами на различных высотах в стене попадались уютные ниши, пещерки, полузакрытые кустами шиповника, можжевельника. В двух навесах у подножья стены нашлись, правда, две семейные куфтоны с десятком овечьих и козлиных черепов, но и только. Меж тем надвинулся туман и возможность дальнейших поисков исчезла.
Стая штук в 150 красноносых клушиц уже давно крутилась рядом с нами, кормясь попеременно то на поле, то на скалах. Крикливые птицы не обращали на нас никакого внимания, нередко планируя прямо над головой. На отвесной стене они лепились по карнизам, обрывая ягоды можжевельника. Нуждаясь в коллекционных экземплярах, наш неутомимый Семенов пустил в ход малокалиберную магазинку и быстро снял с карнизов пару черных красавиц. Утомившись, мы спустились к развалинам Лесгора отдохнуть и пообедать.
В развалинах обитал выводок каменных куропаток – кекликов, из которого нам удалось добыть двух птиц. Пользуясь теплой погодой, мы расположились на открытой уютной лужайке одного из двориков под защитой старой каменной кладки. Пока в котелках кипел клушицево-кекликовый суп, мы нежились на свежем сене. Мясо клушиц насквозь пропиталось можжевеловым скипидаром и оказалось вовсе несъедобным, но от кекликов вскоре остались лишь косточки. В рассуждении «утро вечера мудренее» мы вскоре заснули на чистом горном воздухе.
Утром мы напрасно водили биноклями по всем живописным выступам и лазали под известняковыми скалами – куфтоны не было. Отчаявшись, мы уже повернули назад к Мацуте, когда на тропе показался высокий охотник со старой военной берданкой за плечами и в поршнях на босу ногу. Узнав о наших горестях, дигорец Аршиев очень любезно указал нам местонахождение лесгорского дзуара и даже предложил провести нас туда. В ответ на наши замечания о запретах и о святости дзуаров он беззаботно усмехнулся, сказав, что все это было в прошлом – у стариков.
Итак, стараясь не отставать от нашего нового знакомца, мы снова полезли вверх по расщелине. Тропа тянулась круто вверх, как на эскалаторе метрополитена, и где-то в вышине скрывалась в сизоватом тумане, облаках. Аршиев невозмутимо шагал вперед, не сбавляя темпа. Как оказалось, он отправился за сернами и косулями на северный склон Скалистого хребта.
Вскоре плотные подушки белоуса начали чередоваться с мохом и ягельником, укрепленным местами зарослями молодых сосенок. Стали попадаться маслята, разноцветные сыроежки, и постепенно создавалось впечатление, будто мы находимся где-то у Вологды или Ленинграда, на какой-то наклоненной под углом градусов в 50 гривке.
Но вот слева, невдалеке от вертикального обрыва, показался серый навес скалы. Снова типичная каменная загородка, а над ней вешала с белесыми рогами оленей. Аршиев, кивнув на прощанье головой, полез выше, а мы, все трое, устремились туда – к навесу. Какую зоогеографическую новость даст нам этот дзуар?!
Дзуар был заброшен давно, об этом говорило отсутствие большинства роговых чехлов у черепов козлов, Многие черепа вросли у каменной стенки в дерн, и их приходилось вырывать оттуда. Выковыривая из дерна последние черепа овец, я радостно вскрикнул, наткнувшись на обломок черепа молодого лося-самца.
Спускаться обратно к Мацуте после удачной разведки было особенно приятно и легко, несмотря на то что погода испортилась и ущелье помрачнело. Холодный ветер гнал к югу тяжелые облака. Над опустошенными полями тут и там кружились и стояли временами в воздухе пролетные канюки.
Перед нами вырисовывалась все яснее картина безудержного истребления крупного зверя в лесах и горах Центрального Кавказа на протяжении последних столетий. Примерно во время нашествия Наполеона здесь были убиты из луков и кремневых самопалов последние зубры и лоси. В 20-х годах XX в. осетины добили из трехлинеек последних оленей. Непомерный пресс охоты выдержали только кабаны, косули, серны и кавказские туры.
В Мацуте на базе нас ждали телеграммы, отзывавшие обратно на север.
* * *
Только в конце зимы следующего года удалось мне побывать снова в ущелье Уруха. Было получено известие, что окончательное забвение древних традиций может повести к полному уничтожению туристами коллекций черепов в святилищах. Надо было спасать самое ценное. На этот раз моими спутниками были отважные осетины – Наниев и Дзакоев из университета города Орджоникидзе.
Подобравшись на автомашине к теснине Уруха, мы проникли далее пешком по щебневой дороге. Над ней нависали гигантские скалы известняков и песчаников. Глубоко внизу в узкой щели ревела и пенилась речка. Дальше, за скалистым экраном было по-прежнему сухо, безснежно и солнечно. Зеделеск стоял на месте, пологие, стравленные скотом склоны долин были мертвенно желты и серы.
Очутившись в пещере, мы немедленно принялись за продолжение разборки большого завала. Зубровые черепа откладывались в сторону для детальных измерений. Среди двухсот оленьих черепов был найден еще один череп лося-самца великолепной сохранности. Череп был оригинален, отличаясь некоторыми деталями от ранее найденных. Самих рогов вновь не оказалось, они были отломаны посмертно.
Через несколько часов напряженной работы я извлек из толстого слоя известковой пыли последний череп домашней козы. Общее количество черепов достигало здесь 2956, из них на долю оленей приходилось 661, на долю зубров 78 и на лосей 6. Черепа некрупных косуль, серн и козлов были единичны.
Отрог заканчивался глухо, легкая кирка наталкивалась всюду на прочный известняк. Только небольшая щель шириной в ладонь, промытая много столетий тому назад, уходила куда-то в толщу породы. Оглянувшись, я увидел в треугольнике зева пещеры нежно-фиолетовые облака с золотистым отливом, быстро тускневшие под исчезавшими лучами уже скрытого за хребтом солнца. В пещере теперь царил дикий хаос. Гора черепов отгораживала меня от зала с грубыми скамьями. Полтораста отборных пар выбеленных дождем и солнцем оленьих рогов свисали там с рамы полатей. Все это воскресило мрачный апофеоз охот и пиршеств каких-то гигантов.
Укладка черепов на место отняла еще два часа. Весенний день кончался, похолодало и надвигались сумерки. Уставшие и проголодавшиеся, мы решили заночевать прямо в пещере. Набрав в скалах сухой травы, устроили близ костного завала мягкое теплое ложе, а потом развели в очаге небольшой огонь из сухих корявых сучков арчи. Большой огонь разводить не решались, чтобы не обеспокоить заделесских стариков. Вскипятив чай и поужинав захваченными припасами, мы примостили в головах вместо подушек по зубровому черепу и улеглись в ряд, согревая друг друга...
Как бывает обычно в начале лагерной жизни, заснуть сразу не удавалось, обилие впечатлений давило на мозг и, поворачиваясь с боку на бок, в чуткой дреме я улавливал какие-то шорохи, легкие сотрясения скалы и ровное дыхание спутников. В сознании возникали на миг и угасали картины охот и пирушек – то мчавшихся всадников, колющих копьями обезумевших косматых зубров, то отбивающихся от собак красавцев-оленей, падающих вслед затем под ударами стрел. То вдруг рядом с нами на грубых сосновых скамьях появлялись силуэты седобородых горцев. Они бесшумно раскачивались, чокаясь кривыми кубками из зубровых рогов.
Временами через сетку свисавших сверху оленьих рогов проглядывали звезды, Засыпая, я пытался подсчитать, сколько острых и тупых отростков пронзит нас во сне, если этой многотонной громаде заблагорассудится обрушиться вниз.
* * *
В предвидении разрушительных действий «разбуженного зверя» – всепроникающих туристов – в последующие дни мы отобрали в дзуарах несколько выдающихся черепов зубров, лосей и рогов оленей, поместив их затем в национальных краеведческих музеях Ленинграда и Орджоникидзе.
Кавказский лось оказался особым мелким подвидом, уцелевшим здесь с палеолита.
