Текст книги "Перстень с бриллиантом"
Автор книги: Николай Красильников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Николай Красильников
ПЕРСТЕНЬ С БРИЛЛИАНТОМ
Галина Ильинична проснулась в совершенно разбитом настроении. Сна как не бывало. При малейшем шорохе в подъезде вздрагивала, вскакивала с постели, на цыпочках подходила к дверному глазку: не идет ли?..
Но сына не было. Впервые за последние годы, когда стал он из несуразного несмышленыша-мальчика долговязым стеснительным подростком, не пришел ночевать домой... Сердце матери изболелось. Где бы он мог пропадать? У кого? Да и не случилось ли чего-нибудь дурного?.. Ведь Сережка такой паинька. Совсем домашний мальчик. Не шумный, мечтательный.
Чего только не передумала за ночь мать. А перед самым рассветом забылась. Всего-то на несколько минут. И приснился Галине Ильиничне неприятный сон. Будто вытащили у нее изо рта здоровый зуб. Да больно так. Она чуть не вскрикнула. И открыла глаза.
Было тихо. Так тихо, что даже слышно, как на кухне из крана капает вода, вздыхает за открытой форточкой ветер. «Очень плохой сон, – подумала Галина Ильинична, – не к добру». И она не выдержала: уткнулась в подушку лицом, зарыдала.
Но тут раздался резкий телефонный звонок. Она подбежала к телефону, лихорадочно схватила трубку.
– Алло! Слушаю...
– Галина Ильинична, это вы?.. – послышался, как ей показалось, настороженный голос. Но она его сразу узнала. Это был голос Ромы, одноклассника и приятеля Сережки. Она вчера Роме звонила. И другим одноклассникам Сережки тоже. Спрашивала, не видели ли они сына. И у кого он может находиться.
– Да, я, – выпалила Галина Ильинична.
– Серый не заявлялся? – уже бодро поинтересовался Рома.
– Нет, – упавшим голосом обронила Галина Ильинична. – А ты что хотел?..
– Тоже беспокоюсь: где он? Сегодня собирались в киношку смотаться. Шичный американский фильм!
– Не было, не было, – повторила Галина Ильинична и положила трубку.
И снова жуткая тишина окутала комнату.
Сквозь тюлевые занавески пробивалось утреннее солнце.
Проходя мимо зеркала, Галина Ильинична мимолетно посмотрела в него. Из светлого квадрата глянуло навстречу опухшее от бессонницы лицо с редкими ранними морщинами. Будто чужое. «Как хорошо, что сегодня не на работу. Суббота», – вздохнула она.
В полдень в райотдел милиции по телефону поступило тревожное сообщение. В новом микрорайоне города в канализационном колодце был обнаружен труп. Сообщавший назвался сантехником, говорил сбивчиво, часто путался – видимо, волновался. Следственно-оперативная группа УВД немедленно выехала на место происшествия.
Еще издалека на пустыре возле недостроенной девятиэтажки милиционеры увидели группу людей. Те явно обсуждали происшедшее, яростно жестикулировали руками, о чем-то громко спорили. Увидев приблизившуюся милицейскую машину, они сразу смолкли, расступились в сторону.
Вперед выступил небритый средних лет мужчина в замасленном комбинезоне и в резиновых сапогах, из-за голенища одного торчал разводной ключ. Каким-то особым чутьем он угадал старшего опергруппы и, заикаясь, стал докладывать:
– Т-товарищ н-начальник. Э-т-то м-мой уч-часток. В-вот п-пришел от-отключить от-топление и в-вижу в-в яме м-мертвеца...
Старший группы внимательно выслушал сантехника-заику и подозвал молоденького милиционера.
– Товарищ лейтенант! Запишите в протокол показания этого гражданина, – сказал и направился к открытому люку.
Ночью над городом разразился сильный ливень, и вызывать оперативника с розыскной собакой не было никакого смысла. Скорее всего, преступление совершено до ливня: ведь окрест и далеко вокруг никаких следов не наблюдалось. И земля еще не подсохла.
Следом за милицейской машиной подкатила «Скорая» из морга с двумя дюжими санитарами в белых халатах.
Труп без особого труда выволокли из колодца. Убитым оказался светловолосый подросток. На ногах – адидасовские кроссовки, одежда – потертые джинсы, легкая спортивная куртка. На шее у него болтался обрывок телефонного провода.
– Мм-да, – сокрушенно произнес старший группы и распорядился, чтобы как можно быстрее произвели судебно-медицинскую экспертизу.
Какая-то бабушка в плаще и ситцевом платочке набожно перекрестилась.
– Изверги, – прошептала она. – Человеческая жизнь уже ни во что не ценится.
– Ценится, – хихикнул щербатый парняга. – Если у тебя полный карман синеньких и новый мерседес!..
Таких страшных, циничных насильственных убийств (а что насильственное, старший следователь прокуратуры Марат Давлятович Ахунов нисколько не сомневался) в последние месяцы на его памяти не происходило. И слава богу! Правда, нечто подобное случилось зимой в девичьем общежитии педучилища – об этом рассказал ему приятель, майор милиции. Там подруги убивали одну новенькую, на чердаке. Убивали с изощренным хладнокровием – вилками. Завязали ей рот чулком и долго поочередно втыкали их во вздрагивающее истерзанное тело девчушки. Наутро пострадавшая, к счастью, чудом оставшаяся в живых, кое-как сползла по лестнице вниз и потеряла сознание. Виновниц, конечно, сразу нашли, был суд. Их отправили в колонию, а остальные девицы делали вид, будто ничего не произошло...
– А что? – недоуменно пожимали они хрупкими плечиками. – Сама виновата. Будет знать, как отбивать парней.
«И откуда такой оголтелый цинизм в этих юных существах? – размышлял потом не раз и не два Ахунов. – А ведь многим из них вскоре предстоит стать матерью. Чему они научат своих будущих детей?..»
Да, страна и все общество переживают сейчас страшный кризис. Тотальная нехватка всего: продуктов, одежды. Кругом очереди. Цены – те просто взбесились. Уже стали привычными талоны, купоны... Это, так сказать, нужно пережить... Но ведь когда-нибудь должно же наладиться. Пусть многое из старого уже не спасти. И не надо. А вот здоровый духовный стержень народа надо во что бы то ни стало сберечь. И это можно и нужно сделать... Но чтобы воровать, грабить, убивать...
Так всегда думал следователь Ахунов. И в последней мысли его не смог бы переубедить никто.
В этот же день работающий в «связи» с Ахуновым лейтенант Тимофеев привел в кабинет к Марату Давлятовичу гражданку Игнатенко Галину Ильиничну, которая принесла заявление. В нем подробно излагалось исчезновение сына. К заявлению была приложена фотокарточка. Белобрысый подросток, в костюме и галстуке, на правой щеке родинка. Запоминающееся лицо. Марат Давлятович, немало уже повидавший в жизни страшного, даже вздрогнул: с фотографии на него смотрел тот, задушенный, парнишка. Однако Ахунов сумел погасить в себе это предательское волнение. Мягко улыбнулся. Но расстроенная женщина успела каким-то материнским чутьем уловить в нем перемену.
– Что? – она сделала шаг вперед. – Его... уже... нет... Скажите правду.
– Что вы, что вы! – заторопился Ахунов успокоить женщину с заплаканным лицом. – Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы отыскать вашего сына...
– Правда найдете, правда? – уходя после разговора, повторяла женщина, спиной пятясь к двери. – Только обязательно сообщите...
Когда дверь захлопнулась, Ахунов сел за стол. Сжал руками голову и уставился на крохотную фотографию.
Такой симпатичный парнишка. Не бухнешь же так сразу матери, что его уже нет... Впрочем, может оказаться, что убит и не этот, на фотографии, мальчик. До опознания тела такая надежда еще есть... Нет, вряд ли. Скорее всего убит именно Сережа Игнатенко. Да и о какой надежде можно сейчас говорить. Не в этот, так в другой дом войдет, уже вошло несчастье...
Марат Давлятович срочно собрал у себя в кабинете следственную группу. Да-а, убийство подростка было настолько жестоким, что у видавших и не такое розыскников мысль об этом вызывала содрогание. За что? Кому это было нужно? Неужели жизнь человека, только-только набирающая силу, – ничто перед какими-то, пока еще непонятными, но жестокими, очевидно, жестокими причинами. Зачем же тогда этот мальчик родился на свет? Наверняка, чтобы любить, ненавидеть, строить, мечтать, грустить, изобретать, стать знаменитым... Да, именно для этого. Да вот беда – не дали. Кто?..
Почти каждый из собравшихся у Ахунова задумался об этом. Но время торопило, нужно было действовать. Сентиментальность – плохая сестра розыскника.
Было выработано несколько версий, несколько планов. Поскольку поиск убийцы (или убийц?) приходилось начинать с нуля.
И правой рукой Марата Давлятовича в розыске должен был стать молодой следователь Владимир Тимофеев. Ахунову он сразу понравился. Бывший афганец. Квадратные скулы, волевое лицо, плечи вразлет, короткая стрижка. В «гражданке», в кожаной куртке и широких штанах, ни дать ни взять – русский Шварцнегер. Работающие в отделе внутренних дел девушки наверняка в него поголовно влюблены. И на службу, знал Ахунов, Владимир ходил, как на праздник. Готов был браться за самую черновую работу. Сам увлекался и увлекал других.
Тимофееву же Ахунов поручил и самую неприятную миссию – съездить с гражданкой Игнатенко в морг для возможного опознания трупа. В том, что убитый был ее сыном, Марат Давлятович, к своему сожалению, не сомневался.
Заодно Ахунов поручил Тимофееву побывать еще раз на месте происшествия, порасспрашивать людей, не видел ли кто накануне убийства чего-нибудь подозрительного. Посоветовал поприсутствовать на похоронах, понаблюдать. Поговорить с друзьями и соседями убитого, с учителями. Да и просто познакомиться с квартирой и обстановкой, где жил парень.
– Везения! – напутствовал он после разговора молодого лейтенанта.
И Владимир, выходя из кабинета Ахунова, по давней своей привычке постучал костяшками пальцев по спинке деревянной скамейки в коридоре. Не суеверен был, а все же мысленно произнес: «Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Разобьюсь, а найду этих шакалов... А ребята-то, розыскники, тоже ранимые люди. Многое воспринимают близко к сердцу. И чего это привыкли изображать нас в последнее время в книгах, а особенно в кино, этакими супербоевиками-полуроботами? Дурь какая-то... Не-ет, в действительной жизни все иначе...»
Чем отличается жизнь настоящего сыщика от жизни рядового гражданина? Тем, прежде всего, что первому случается пахать сутками и, по существу, без выходных. Хотя его никто не принуждает работать. Как говорится, выбрал крест – так, будь добр, пронеси его по жизни с достоинством.
Этого неписаного правила и старался придерживаться лейтенант Владимир Тимофеев. Что скрывать, дело молодое – иногда хотелось и ему посидеть с друзьями юности в ресторане, послушать музыку, выпить бокал-другой шампанского, сходить с любимой девушкой в кино, в музей, просто отдохнуть в парке под столетними платанами, послушать шелест листвы – это успокаивало нервы. Но на все это у Тимофеева чаще всего не находилось времени. Что поделаешь – работа.
Вот и в воскресное утро Владимира разбудил телефонный звонок. Тимофеев сонно поднял трубку.
– Алло...
– Володенька, это ты?
– Нет, Шерлок Холмс, – он всегда так шутил.
Трубка отозвалась упоительным смехом. Все-таки здорово смеется Светка, его давняя знакомая, продавщица комиссионки. Волосы у Светки жгуче черные, как у Мирей Матье, а в сердце «чертик». К тому же она большая фантазерка и отличный кулинар.
– Слушаю, Светуля!
– А у меня для тебя сюрприз...
– Какой?
– Два билета в театр. На «Полет над гнездом кукушки». Еле достала – и то по знакомству.
Владимир вздохнул. Ох, как не хотелось ему огорчать любимую девушку. Ведь не виделся с ней уже целую неделю.
– Понимаешь ли, Светулечка, – начал он.
– Понимаю, понимаю, – вмиг потускнел голос на том конце провода, – опять что-нибудь срочное...
Владимир хотел сказать ей что-то хорошее, но в трубке послышались гудки. Он несколько раз дунул в мембрану, чертыхнулся и резким движением опустил трубку на рычаг. Но не мог же он, в самом деле, даже ради Светки отложить дела. День только начинался, и предстояло вместе с матерью съездить в морг.
Увы, фотография не обманула профессиональную зрительную память следователя Ахунова. Когда Галина Ильинична со страхом перешагнула порог тусклого помещения, она сразу схватилась за сердце. На белом столе под простыней лежал ее сын – Сережа Игнатенко.
...В полдень Тимофеев побывал и на месте трагедии. Недостроенная девятиэтажка. Рядом два низких домика старой застройки. Видимо, ждут своего часа – скоро на слом. Рядом с домиками – акации. А еще дальше – заселенное многоэтажье. Микрорайон – с интенсивной жизнью, со своими большими и маленькими радостями и огорчениями.
А здесь пустырь. Под ногами – арматура, битые кирпичи, галька, строительный хлам. И – глубокий канализационный колодец. Ржавая чугунная крышка люка валяется в стороне. Людей поблизости – никого. Изредка промелькнет вдали велосипедист, промчится машина или проковыляет какой-нибудь одинокий путник. На строительных лесах дома – тоже пусто. Законсервировали, что ли? Или потому, что воскресенье?..
Если убийство произошло здесь даже в сумерки – дело безнадежное, вряд ли кто-то видел. Весна, и темнеет рано, к тому же территория совершенно не освещена... И все-таки Владимир решил подойти к домишкам. Может, кто-нибудь там еще живет? А вдруг что-нибудь все-таки видели или слышали?..
В первом доме рамы уже были выставлены и комнаты пустовали – значит, хозяева успели переехать. Во втором на окнах висели аккуратные занавески. В открытую форточку просачивалась тихая музыка – играло радио. Тимофеев подошел к двери, нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине двора дзенькнуло. И сразу же загремела цепь, яростно загавкала собака.
Через минуту-другую послышались шаги. И глухой, ворчливый голос произнес: «Кого еще там принесло?»
– Откройте, пожалуйста! – крикнул Тимофеев.
Хозяин на всякий случай спустил с цепи пса и осторожно приоткрыл дверь. В щели мелькнуло немолодое бугристое лицо.
Тимофеев показал удостоверение, представился.
– А-а, – подобрел мужик. Тут же привязал обратно большого лохматого кобеля, открыл калитку и впустил Тимофеева во двор. – Идите, не бойтесь! Нельзя ныне доверяться первому встречному. Совсем оборзели люди.
Расположились на веранде на старых табуретках. Хозяин даже чаю предложил выпить – с вареньем. «Сам сготовил».
Но Владимир поблагодарил и сослался на нехватку времени. Сразу поинтересовался: не видел ли мужчина шестнадцатого апреля на пустыре чего-нибудь подозрительного?
Тот долго морщил лоб, говорил, что до обеда спал после смены, – работает ведь дежурным истопником в котельной. Потом подвел решительную черту.
– Нет, – сказал, как отрубил.
– И ничего не слышали?
– После обеда сходил в магазин за хлебом. Вернулся – на пустыре ни души. А к вечеру потемнело небо, потом пошел дождь.
– А раньше кого-нибудь встречали на пустыре?
Хозяин опять наморщил лоб.
– Раньше, раньше... – он неожиданно улыбнулся. – Раньше встречал. Хмыри какие-то... Резались в карты.
– А где именно? Вспомнить не можете?
– Дак на пустыре.
– Не возле люка?
– А кто его знает! Можа, и у люка...
– Старые или молодые?
– А кто их разглядит, в сумерках-то?
– Сколько их было?
– Можа, двое, а можа, трое... Не упомню сейчас. Дак если б знать, что спросят, запомнил бы в аккурат...
На том разговор их и кончился.
Нет ничего печальнее на свете присутствия на похоронах. В последний путь проводить Сережу Игнатенко пришли соседи, родственники, друзья, весь класс, в котором он учился, учителя. Много было цветов, венков. И много было всхлипов, слез...
Тимофеев, незаметно переходя от одной группы людей к другой, то и дело слышал: «Изверги! За что убили мальчика?.. Ах, люди, люди...»
Какая-то бойкая старушенция вполголоса делилась свежими «новостями»:
– Говорят, в городе объявилась банда. Режут, насилуют... Вот и Сереженьку нашего, видно, в карты проиграли...
«Пошло-поехало, – подумал про себя Владимир. – Теперь трагедия будет обрастать новыми подробностями, как снежный ком. До лавиноопасности. Пока не докопаемся до сути. До истинных убийц...»
Печально звучала траурная музыка. Владимир шел в полушаге от классного руководителя Сережи, Полины Васильевны – моложавой женщины. Она поминутно вздыхала:
– Надо же, надо... такому произойти. Я ведь Сереженьку знаю с первого класса. Можно сказать, на глазах вырос. Застенчивый такой... В младших классах авиамоделизмом занимался, делал планеры, самолеты. А подрос – увлекался рисованием. Ходил в изостудию при Дворце текстильщиков. Рисовал космос, межпланетные корабли, пришельцев. В блестящих костюмах, с антеннами на головах. Мы однажды в классе организовали выставку его работ. Вся школа посмотрела...
– А как... как у него с друзьями? – спросил Владимир.
– Сережа хоть и был... Как это страшно – «был»... застенчивым, но отличался общительностью. Как сейчас сказали бы – коммуникабельный. У него было много друзей...
Полина Васильевна опять всхлипнула и достала из сумки платочек.
– А кто в классе были самыми близкими друзьями Сережи?..
– Рома Князев, Дамир Зауров... – учительница посмотрела по сторонам и кивнула: – Вон они.
Два довольно высоких подростка – один чернявый, другой светловолосый – шли впереди процессии, поддерживая ладонями гроб. Лица их были печальны.
– А какие у них с Сережей складывались в последнее время отношения?
– Какие у друзей могут быть отношения? – вымучила на лице улыбку Полина Васильевна. – Самые добрые. В кино – вместе. На дискотеку вместе. Со школы – тоже вместе... А как там дома, на улице – уже не знаю. Надо спросить у родителей.
Последнее, что врезалось в память Владимира, – сырой холмик земли. И мужчина средних лет, в помятом пиджаке, опухший и небритый, упавший на комья глины. Его с трудом оттащили в сторону какие-то незнакомые люди.
– Отец Сережи, – пояснила Полина Васильевна. – Они давно уже не живут с матерью. Разошлись.
Марат Давлятович встретил Тимофеева словами, ставшими уже как бы присказкой и от Ахунова не отделимыми:
– Ну-с, так чего мы на сегодня имеем?
Тимофеев подробно рассказал о своем пребывании на месте происшествия, о визите к истопнику, дом которого находился около злополучного пустыря, а также о похоронах.
– М-да, – постучал в раздумье пальцами по столу Ахунов. – Вот если бы этот истопник описал в двух-трех штрихах, какие из себя типы, что появлялись на пустыре... Но ничего... – и Ахунов энергичным движением пододвинул тощую серую папку Тимофееву. – На-ка почитай!
Владимир открыл папку. Справка судмедэкспертизы, вложенная в нее, сухо гласила: «Вскрытие трупа гражданина С. П. Игнатенко, 1975 г. рождения, показало, что смерть наступила в результате глубокой травмы черепно-мозговой коробки, нанесенной металлическим предметом, предположительно стержнем бетонной арматуры, и удушения телефонным проводом между 17 и 18 часами 16 апреля 1991 г.»
Тимофеев вздохнул: так, налицо садистское убийство. Он передвинул бумажку и увидел под ней крохотный газетный обрывок. На самом краешке его химическим карандашом были нацарапаны слова-каракули: «Серега! Ежели еще раз не откроешь дверь, знай – убью». И подпись – «Отец». Наблюдая искоса за лейтенантом, Ахунов произнес:
– А это нашли в кармане убитого.
Тимофеев задумчиво посмотрел на Ахунова, теребя подбородок.
– Не торопись, – сказал тот. – Чутье подсказывает, что здесь не так все просто... Хотя кто его знает. И все-таки поезжай сначала к матери Сережи, расспроси ее обо всем. Выясни, в какой обстановке жил мальчик. А только потом – к его отцу. И смотри, скоропалительных решений не принимай. Держи меня в курсе. Везения!
Тяжелый разговор предстоял Тимофееву с Галиной Ильиничной, только что похоронившей сына. Но и откладывать его на потом нельзя – время торопит. Упустишь его – и затаившиеся до поры до времени преступники, возможно, облюбуют для себя уже новую жертву...
Комната Сережи была маленькой, уютной – письменный стол, в вазочке для цветов карандаши, кисти, на столе – стопка книг: фантастика, детективы, комиксы. Над столом на стене – вырезанные из журналов цветные фотографии боксера Мухаммеда Али, Майкла Джексона, Арнольда Шварценегера... Дальше – сплошные картины. На книжных полках, на стене, в рамках и без них, выполненные маслом и акварелью, темперой и карандашами. Картины Сережи. Их пространство было заполнено фантастическими планетами и городами, ракетами и людьми, звездными сплетениями и космическими пришельцами. «Талантливый парнишка» – отметил про себя Тимофеев, и его сердце еще раз болезненно сжалось.
Заметив, с каким вниманием следователь рассматривает рисунки ее сына, Галина Ильинична вздохнула:
– Сереженька мечтал стать художником-космонавтом, как Леонов. Побывать на других планетах и рисовать с натуры. Не сбылось... – Она опустилась на диван.
Тимофеев присел на стул напротив, спросил:
– Кто у него были друзья?
– Кто?.. – повторила Галина Ильинична. – В последнее время Сережа дружил с одноклассниками Ромой Князевым и Дамиром Зауровым. В кино, на стадион вместе ходили. Очень любили футбол...
– А не помните, были между ними какие-нибудь разногласия?
– Что вы! Мальчики из таких порядочных семей. У Ромы отец – директор консервного завода, а у Дамира – родители в торговле... – и тут Галина Ильинична словно споткнулась, осеклась. – Уж не их ли вы подозреваете?! Боже упаси...
– Что вы, что вы, – успокоил ее Тимофеев. – Просто для полной ясности я должен знать об окружении Сережи.
– Нет, мальчики прекрасные, хорошо воспитанные.
– А... недруги могли быть у Сережи?
– Какие могут быть недруги в шестнадцать лет! – удивилась мать.
– Ну, может быть, кого-нибудь задел, ударил, долг не вернул...
– Исключено. Сережа рос тихим, домашним мальчиком. И если бы подобное что случилось – он непременно со мной поделился бы.
– А все же вспомните получше...
– Нет, нет...
– Кто-нибудь заходил к вам шестнадцатого, или, может быть, звонил?
– Тоже нет.
– А семнадцатого?
– Вроде, никто не звонил...
– Да или нет?
– Кажется, звонил Рома. Ну, да, точно – Рома. Справлялся, не приходил ли Сережа. Ведь я накануне поздно вечером звонила и ему, и Дамиру. Не видели ли они сына? И вот Рома наутро побеспокоился тоже. Спасибо.
Немного помолчали, каждый думая о своем.
– А какие отношения были у Сережи с отцом? – спросил наконец Владимир.
– Понимаете ли, мы с мужем уже лет десять как развелись. А живет он отсюда неподалеку. Работает подсобным рабочим в гастрономе. Пьет. А когда напьется, обязательно ночью приходит к нам и барабанит в дверь. Сережа никогда не открывал: боялся скандалов, побоев. И муж постоянно грозил ему...
«Неужели он?.. – мелькнула мысль у Тимофеева. – Что ж, обязательно проверю. А заодно и Сережиных дружков...»
– Извините, что побеспокоил, – через пару минут стал прощаться Владимир. И уже у порога спросил: – Не возражаете, если я к вам загляну еще раз?
– Конечно, – вымучила улыбку на лице Галина Ильинична.
Отец Сережи, Павел Николаевич, явно пребывал в послепохмельном состоянии. Опухшее лицо, скрывающая ранние морщины жесткая щетина. И спина какая-то согбенная – то ли от работы, то ли от навалившегося горя... А может, от того и другого вместе?
– Вы, конечно, догадываетесь, почему я пришел к вам? – представившись, начал Владимир.
– Догадываюсь, догадываюсь, – покорно закивал Павел Николаевич.
– Это вы писали? – без обиняков спросил Тимофеев и показал Павлу Николаевичу ксерокопию газетного обрывка.
Тот, видимо, будучи близоруким, поднес бумажку близко к глазам. Почти по слогам прочитал потрескавшимися губами:
– «Серега! Ежели еще раз не откроешь дверь, знай – убью. Отец»...
Павел Николаевич зачем-то перевернул бумажку, словно хотел убедиться, не написано ли там еще чего, затем медленно опустился на облезлый табурет и зарыдал. Ключицы его заходили, как поршни.
– Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста... – Владимир положил ему на плечо крепкую ладонь. – Согласитесь, это вы писали?
Павел Николаевич вытащил из брюк не первой свежести платок, громко высморкался.
– Да, я писал. Был грех, – произнес он потухшим голосом. – Но я не убивал сына. Не у-би-вал!
– А вам пока никто этого и не ставит в вину.
– Тогда чего же вы хотите?
– Как эта бумажка могла оказаться в куртке убитого Сережи?
– Как? – Павел Николаевич с трудом проглотил подкативший к горлу ком. – Эту записку я оставил в дверях, когда приходил и мне не открыли.
– А когда вы приходили к бывшей жене?
– Четырнадцатого апреля. Как сейчас помню. На опохмелку денег не хватило. А мне даже дверь не открыли. Я и написал от злости записку. Знать бы, что так получится...
– В какое время вы там были?
– После обеда.
«Нет, не врет, – решил Тимофеев. – Надо обязательно узнать у Галины Ильиничны, кто первым вышел из дому – она или Сережа – после грозного визита отца... И кто первый увидел и подобрал эту злополучную бумажку...»
– Где вы были шестнадцатого апреля?
Павел Николаевич потупил взор.
– Четырнадцатого, после визита к Галке, я встретил дружков. Ну, раздавили пару пузырей. Стал возвращаться, а навстречу – «Луноход»... милицейская машина. Загребли в вытрезвитель. Выпустили только семнадцатого. Я же плотник... Помог там, в милиции, рамы отремонтировать. Вернулся в свою берлогу – а тут такая новость. Как обухом по голове... Лучше бы мне не жить.
Павел Николаевич схватился обеими руками за голову и беззвучно затрясся на табурете...
Справка из медвытрезвителя удостоверяла правдивость рассказа отца Сережи. Однако, как выяснилось, мать, Галина Ильинична, которая четырнадцатого первая вышла в коридор, когда удалились шаги Павла Николаевича, не обнаружила ни в дверях, ни на полу никакой записки.
– Ее просто не было, – удивилась она.
«Как же тогда записка попала в карман убитого, через кого?.. Неужели кому-то так было нужно?» – эти вопросы не давали Тимофееву покоя.
Вот она, ниточка. Может быть на сегодня – самая главная. Поцепче ухватиться за нее – и клубок раскрутится. Но для этого сначала надо его найти...
Утро нового дня началось с совещания. И, как всегда, первыми словами Ахунова были:
– Ну-с, так чего мы на сегодня имеем?
Тимофеев подробно рассказал о своем визите к Галине Ильиничне, о жизни Сережи, о его увлечениях и друзьях. Рассказал также о посещении отца мальчика, Павла Николаевича. Показал и справку из медвытрезвителя.
Марат Давлятович повертел ее и вздохнул:
– Я так и думал... – и, словно оправдываясь, добавил: – Лишняя проверка никогда не мешает.
Потом вопросительно посмотрел на Тимофеева.
– Так как же эта странная бумажка могла попасть в карман к убитому?...
– Думаю, подбросили. А вот кто... – и Тимофеев неопределенно повел плечами.
Версия о возможном наезде машины и о том, что недобросовестные водители, боясь праведного суда, попытались спрятать «концы в воду», тоже не подтвердилась. Проверял ее Ахунов.
Теперь нужно было встретиться и поговорить с близкими друзьями Сережи. Возможно, те что-нибудь слышали от убитого или видели.
– Здесь подход нужен осторожный, деликатный, – подчеркнул Ахунов, – чтобы не спугнуть ребят, если что-то знают. Действуй, Володя. А я тут сам тоже кое-что проверю...
Марат Давлятович взял ручку, сделал какую-то отметку в служебном блокноте и буднично пожелал:
– Везения...
«Хорошо бы», – подумал про себя Тимофеев, уходя.
Вот только везения, жаль, не намечалось...
...Владимир решил встретиться с ребятами прямо в школе – вызвать в учительскую по одному и расспросить. Идти к ним домой – значит привлечь внимание любопытных соседей, а заодно дать родителям обоих мальчиков повод для волнений – скорее всего, беспочвенных.
Когда Тимофеев пришел в школу, начался второй урок. Первым пригласили в учительскую Рому Князева. Князев вошел в учительскую развязно, уверенно и ни капли не удивился, что его здесь ждет милиционер, пусть и в гражданском. Будто все эти дни ждал прихода Тимофеева.
Владимир быстрым оценивающим взглядом окинул долговязого подростка, его круглое лицо в точечках-прыщах, стрижку под «панка». Отметил странно настороженный взгляд, диссонирующий с подчеркнуто уверенной манерой держаться.
– Давно ты дружишь с Сережей? – начал он.
– С первого класса, – печально ответил Князев и еще печальнее вздохнул. – Лучший кореш был – и в школе, и дома.
– Неужели никогда не ссорились?
– А что делить-то? – обреченно хмыкнул Князев. – К тому же Сережа был какой-то... – он замялся, пытаясь найти нужное слово.
– Какой?..
– Ну, чокнутый, что ли...
– Чокнутый?.. – удивился Тимофеев. – А в чем это проявлялось?
– Витал в мыслях постоянно в космосе, в каких-то иных мирах.
– А что, это плохо?
– Чего уж там хорошего! Глупо беспочвенно мечтать – надо наслаждаться этой жизнью...
– А ты-то в чем видишь это самое наслаждение?
– Ну, видики, кафе, девочки... Да мало ли еще...
– Хорошо... Когда же ты последний раз виделся с Сережей?
– Шестнадцатого апреля. В школе.
– Он ничего не говорил тебе или другим ребятам о каких-нибудь неприятностях? Ну, может, о том, что кто-нибудь грозит ему?..
– Не-е, такого точно не было.
– А были у Сережи враги? Не обязательно здесь. В другой школе, например, на улице, по соседству?..
– Что вы! Откуда у Серого враги? Такие комара не обидят... – Рома запнулся, задумался о чем-то, потом тихо добавил: – Ах, да! Вспомнил. Неприятности у него были. Постоянные. С отцом-бухариком. Тот, как напьется, сразу же грозит: «Убью, убью!»
– Ладно. А куда вы пошли шестнадцатого после школы?
– Как куда? – передернул плечами Князев. – Сережа – прямиком домой, а мы с Дамиром Зауровым – на тренировку...
– На какую еще тренировку?
– Понимаете ли, я и Дамир занимаемся дважды в неделю – в среду и в пятницу – на стадионе «Старт» в секции дзюдо.
– Так, так, – Владимир задумчиво постучал кончиками пальцев по столу.
Князев сделал удивленное лицо.
– Вы что, не верите? Можете спросить у тренера Натана Владимировича. Его все знают...
– Верю, верю... Все, спасибо. Ты свободен.
Князев, насвистывая, нарочито независимой походкой вышел из учительской, а Тимофеев еще раз отметил про себя: да, есть в этом развязном парне какое-то холодное равнодушие к жизни и смерти своего еще недавнего друга, которое этот наглый Ромочка тщательно старается скрыть... «Боже мой! – подумал он. – Неужели бездушие к окружающим стало нормой бытия? И что же это за жизнь, которая нас сделала такими?.. Ну, нет, врешь, Князев! Вре-ешь!» – он упрямо мотнул головой. И вспомнился Тимофееву уже давний, все реже приходящий в сны бой под Кандагаром. Короткий, как вспышка сигнальной ракеты, и яростный... Пусть эта война во многом была непонятной, ненужной. Но на войне, как на войне, была дружба, скрепленная любовью и преданностью, братством и оружием, землячеством, по большому счету – Родиной, оставленной, как они все выражались, там – за речкой... Помнится, когда они в этом бою отступали к своим, Тимофеев, отстреливаясь, на бегу чуть не споткнулся о чьи-то сапоги. Торчали они как-то неестественно, перекореженно из-под бэтээра. Володя стремительно нырнул под бэтээр и увидел там лучшего своего друга – Леху Сараджева. Тот лежал на боку и хрипел.
