Текст книги "Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг."

Автор книги: Николай Ильюхов

Соавторы: Михаил Титов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Борьба с самогоном, варкой которого занимались великолепно квалифицированные в этом отношении корейцы, здесь была затруднена тем обстоятельством, что корейцы жили отдельными фанзами по полям и лесам и трудно поддавались нашему надзору В этом деле огромнейшую услугу оказал Ревштабу корейский отдел, пользовавшийся большой популярностью среди корейского населения: он через партизан-корейцев помогал нам выявить сулеваров. С этим злом Ревштаб вел жестокую борьбу: обнаруженные заводы разрушались, сулю выливали на землю, налагали штрафы на виновных и даже производили конфискацию их имущества. Только такой резкий и выдержанный курс помог нам избавиться от пьянства как распространенного явления и безобразий, вытекающих из него.

Необходимо отметить еще один характерный штрих, также говорящий о некотором революционном завоевании в области быта, в вопросе о браке и рождении детей. Обычно «освящение» этих событий производилось в церкви попом. Теперь же, когда попам в Ольгинском уезде стало жить не по нутру, население в силу необходимости стало жить «бусурманами», как говорили крестьяне. Внутренний отдел завел при Ревштабе нечто вроде современного ЗАГСа. Вот в этот новомодный «ЗАГС» и приходили крестьяне для записи брака или развода или рождения детей и других житейских случаев. Здесь т. Титов учинял на бумаге тот или иной акт, снабжал обе стороны выписками, словом – любезно помогал им перевертывать вверх тормашками догнивающие старые формы и традиционные обычаи. Так мало-по-малу насаждался новый революционный быт, навстречу которому в первых рядах шла революционизировавшаяся в огне борьбы деревенская молодежь. Сила печати, сделанной нашим «гравером» Гаврилой Лесовым из подошвы старой резиновой калоши и распластывавшейся на даваемых «новобрачным» выписках, повергла в прах силу «таинства божия». Из того же «ЗАГСа» исходила инициатива давать новорожденным новые революционные имена. Первое такое имя – «Пролетария» – было дано родившейся в сопках дочери т. Ильюхова, затем один мальчик был назван «Совет». Так постепенно слагалось нечто новое из незаметных, стихийно возникающих явлений.

О других функциях данного отдела Ревштаба мы распространяться не будем. Отметим только, что авторитет Ревштаба в целом, которым он пользовался среди масс, помог достичь вполне достаточной увязки во взаимоотношениях с крестьянством и проводить работу без перебоев. Ревштаб совершенно не знал каких-либо конфликтов, недовольства и жалоб со стороны крестьян. Ярким подтверждением сказанного может служить единодушие крестьянства, проявленное в деле созыва уездного съезда сельского населения, а также дружная работа этого съезда.

Отдел связи Ревштаба имел задачей сохранить имевшиеся телеграфные линии и оборудование станций и вместе с тем обслужить нужды партизанских отрядов. Соответствующий персонал в отрядах имелся, и позднее, когда Владивостокская парторганизация снабдила нас телефонными аппаратами и техническими материалами, мы имели телефонную и телеграфную связь как между партизанскими отрядами, так и между отдельными районами. Телеграфом и телефоном были связаны ревштабы Фроловский и Анучинский (о последнем скажем ниже), разделенные расстоянием в 3—4 дня пешей ходьбы по таежным тропам. Установка часто подвергалась порче, и на восстановление ее тратилась уйма времени и человеческой энергии.

О работе хозяйственного отдела мы говорили уже достаточно подробно в главе о снабжении партизанских отрядов. Что касается санитарного отдела, то он обслуживал прежде всего действующие вооруженные части. Нужды населения удовлетворялись лишь попутно и постольку, поскольку этому способствовали обстановка и материальные ресурсы наших санитарных околотков, госпиталей, в смысле наличия медикаментов и персонала. Во главе этого отдела стоял врач-коммунист А. А. Сенкевич, при нем было несколько фельдшеров и сестер милосердия. Каждый партизанский отряд имел свой санитарный отряд. Нужно еще сказать относительно тех источников, откуда санитарный отдел получал медикаменты и прочие средства и материалы. Основанием для организации лазарета и лечебных пунктов при отрядах послужили волостные и сельские лечебные пункты. Во Фроловской волости таких пунктов было три, из них два с достаточным количеством средств. Фельдшера, по заданиям организаторов восстания, позаботились запастись из земских центральных медицинских складов и магазинов необходимыми и широко применяемыми лекарствами. А позднее, когда связь с городом была затруднена и лечебные пункты лишены были возможности приобретать оттуда лекарства, Ревштаб, благодаря наладившейся конспиративной связи с Владивостокской подпольной большевистской организацией, получал медикаменты через нее. Сначала пытались посылать для этого сестер под видом простых крестьянок, но это сопряжено было с огромным риском, и, кроме того, все едущие в районы восстания подвергались обыскам на железнодорожных станциях и в других пунктах. Осенью 1919 года налажена была связь с военным госпиталем в Никольск-Уссурийске, откуда нам секретнейшим путем переслали две или три посылки медикаментов, ваты, перевязочных материалов и т. п. Связь с этим колчаковским госпиталем была установлена через перебежчика-офицера, пришедшего в наш Сучанский полк. Недостаток средств был, конечно, весьма ощутительный, несмотря на строжайший режим экономии в расходовании средств. Вместо ваты мы часто употребляли обыкновенную крестьянскую коноплю-паклю, или же перевязочным материалом служили собираемые среди крестьян изношенное платье и тряпье; все это, конечно, употреблялось после соответственного обеззаражения, стерилизации (стерилизатор, кстати сказать, был). Отсюда легко понять, каким вниманием и заботой нужно было окружить больного или раненого, чтобы исход лечения был благоприятен. И только благодаря такому вниманию мы знали мало случаев смерти среди лечившихся партизан. Ценнейшую услугу оказал этот отдел в период нашего разгрома, когда с несколькими десятками раненых госпиталь был законспирирован в тайге, в верховьях реки Сучана.

Остановимся теперь на судебно-следственном отделе Ревштаба. После первого же соприкосновения с противником, перед партизанами возникла необходимость установления каких-то норм наказания и воздействия на представителей враждебной нам стороны. Когда приходилось захватывать в плен или арестовывать участников боевых организаций противника, то первоначально, при отсутствии судебных органов, у нас не могло быть и выбора в вопросе о мере наказания: только расстрелять. Обычно командиры, а чаще всего отряд или группа решали судьбу виновного. Так было например с фроловской полицией, арестованной партизанами по уходе отряда ген. Смирнова: 20 человек полицейских были без всякого суда и следствия расстреляны. По мере организационного оформления партизанских отрядов и их руководящих органов, при отрядах выделялись на выборных началах отрядные судьи из трех авторитетных товарищей, которым и передавались дела виновных. В некоторых случаях судебное разбирательство происходило в объединенных заседаниях отрядных судов двух отрядов. Эти учреждения носили название «полевых судов». В своих решениях судьи руководствовались исключительно своей совестью и революционной целесообразностью. Особый подход в выборе мер наказания был по отношению к виновным из мирной крестьянской среды. Бывали, допустим, случаи, когда какой-либо крестьянин выполнял функции агента-информатора колчаковских штабов. Суды проявляли тут особую осторожность, применяя арест-предупреждение, штраф или залог, а нередко ограничивались просто поручительством общества или ни в чем предосудительном незамеченных крестьян. К высшей мере наказания прибегали лишь в крайних случаях.

С момента образования Ревштаба был организован Революционный трибунал, куда передавались все дела. Следственный материал собирался специальной следственной комиссией. При Ревтрибунале имелась своего рода прокуратура, одна часть которой выполняла роль обвинения, другая – защиты подсудимого. Решения трибунала представлялись на утверждение Ревштаба; последнему подавались и кассационные жалобы подсудимыми. Заседания трибунала почти всегда бывали открытыми и охотно посещались крестьянами; не мало дел прошло буквально при переполненном помещении, где происходило заседание трибунала. К решениям Ревтрибунала и Ревштаба крестьяне и рабочие относились с особенной серьезностью, вдумчиво вникая в суть дела. Нормами наказания были: арест, изгнание из полосы партизанского движения, конфискация имущества, штраф, объявление врагом трудящихся и вне закона. Расстрел применялся лишь к явно сознательному вооруженному врагу или предателю. Целая серия дел была разобрана Ревтрибуналом в связи с бандитизмом, проявленным группой партизан и выразившимся в мародерстве, ограблениях как русских крестьян, преимущественно зажиточных, на коих шайка налагала «контрибуцию», так и корейцев. Ревтрибунал и Ревштаб провели борьбу с этим злом со всей решимостью, и в результате были расстреляны несколько братьев Дубоделовых из с. Владимиро-Александровки, братья Беляевы, братья Валовики из Унаши, Астахов и др. Крестьянство в этом вопросе целиком одобряло решения трибунала. Чтобы не быть голословным в вопросе об авторитете Ревштаба и суда, мы приведем пример, иллюстрирующий отношения сельчан к этим органам. В селе Сергеевке, Фроловской волости, старик Пустовойт, глава семьи более чем в 20 человек, убил из ревности свою жену-старуху. Это был самодур, который за время супружеской жизни несчетное число раз до полусмерти избивал свою жену. Воспользовавшись отсутствием кого-либо из членов семьи, этот изверг шкворнем размозжил голову спавшей на печи старухе. Случай этот ошеломил все село. Обратились в штаб с просьбой арестовать убийцу и предать суду. Автору этих строк, Титову, было поручено Ревштабом помочь крестьянам образовать путем выборов на общем сельском собрании суд из своих односельчан. Собрание однако единогласно постановило просить наш суд рассмотреть это из ряда вон выходящее дело. В состав партизанского суда были введены два представителя от села Сергеевки, и дело было рассмотрено после производства предварительного следствия. Все село собралось на суд, продолжавшийся целый день. Помещение школы было переполнено до отказа. Прошла длинная вереница свидетелей-соседей, в том числе и женщин, которые охарактеризовали убитую как безупречную жену. Дети ее, сами теперь уже 40—45-летние отцы и деды, отозвались о покойной как о сердечной, прекрасной матери. Старик-убийца молол всякий вздор. Кстати сказать, мы оба – авторы этой книги – выступали на суде: Ильюхов – в качестве защитника, Титов – в роли обвинителя. Суд вынес удовлетворивший всех присутствовавших смертный приговор.

Постепенное видоизменение форм карательных органов партизанского движения следовало параллельно общему развитию масштаба вооруженной борьбы, и по мере того, как крепло, кристаллизуясь в более правильные формы, самое движение, более четкие и ясные формы принимал и судебно-карательный аппарат. Однако, на всех ступенях его развития, во всех решениях суда красной нитью проходила чуткая классовая линия, строго соответствующая интересам трудящихся и направленная на усиление их борьбы. Иного подхода, конечно, и быть не могло.

Одной из центральных задач в общей деятельности Ревштаба стоял корейский вопрос. Контингент корейского населения в Приморской области довольно значительный: по данным VII Приморской партийной губернской конференции 1925 года корейцев числится здесь до 94 000 человек, причем 56,1 % их сосредоточено главным образом во Владивостокском (бывшем Ольгинском) уезде. Корейцы появились в Приморьи с того времени, как японские империалисты простерли свои цепкие клещи на беззащитную Корею. Непрерывным потоком приливали корейцы во вновь заселяемую приморскую тайгу, оседали здесь во всех уголках и снова брались за землю, борясь за свое существование. Это были в массе своей крестьяне-земледельцы, и среди них немало было такого крестьянско-бунтарного элемента, который не примирился с варварским произволом японских хищников и эксплуататоров. Однако и здесь корейцев неприветливо встретила судьба. В одну шеренгу дешевых рабочих рук с русскими бедняками попадали несчастные корейцы, превращаясь буквально в крепостных, из которых беспримерно выматывались жилы богатыми крестьянами. Они-то и являлись пионерами по раскорчевыванию дикой тайги Приморья; под напором их мускулов звенели пила и лопата, и эхом отдавался топор, когда эти несчастные рабы XX века за право иметь хотя бы полдесятины земли должны были свалить десятину-две могучего леса, уничтожить пни и вырыть глубоко вросшие в недра корни. Под стоны и вопли этих прикованных к земле из-за куска хлеба желтых рабов масляно расплывалась лоснящаяся рожа кулака, и раскатистым эхом неслись по лесу и горам «хозяйские» окрики и понукания. Нередко в те годы у кулака работали «исполу» 3—4 корейских семьи на его полях, а хозяин знал лишь по счету прятать в амбар мешки с хлебом, картошкой и прочими продуктами, фактически не затрачивая нисколько своей силы на обработку поля и уборку хлеба и не давая за это порой даже и семян. Вот в какой кабале вынужден был поселиться и жить приморский кореец благодаря неотразимо тяготевшей над ним «власти земли». Этим экономическим условиям целиком отвечало и правовое положение корейцев. Если у буржуазно-кулацких элементов существует непреложный взгляд на бедноту как на людей, которым «сам бог повелел» претерпевать до конца все муки на этом свете в надежде, что «господь воздаст во царствии своем», то это отношение еще в большей степени распространялось на пришельцев-корейцев. «Ербо» [6]6
  «Ербо» – в переводе на русский язык означает: друг, приятель.


[Закрыть]превращался во вьючное безропотное животное. Авторам этих строк известен факт, когда закрепощенный душой и телом кореец, не отрываясь от хозяйского двора, не выходя из тайги, прожил в землянке до момента нашего с ним знакомства 47 лет [7]7
  В Приморьи кулацкие хозяйства обычно имеют в тайге заимки-хутора вдали от деревень, где все полевые работы выполняются батраками – корейцами и китайцами преимущественно.


[Закрыть]. Сорок семь лет! Полвека вдали от людей! И что получил за свой беспрерывный проклятый труд этот вросший в землю старик? Живя больше в одиночестве, он теперь с трудом понимал даже родной корейский язык, а весь русский лексикон его ограничивался словами: «Даласатуй, капитана хозяина!» Как-то мы этого оземлившегося человека угостили медом; он долго не решался его попробовать, а когда его наконец уговорили корейцы-партизаны, он сказал, что такую вещь кушает впервые в жизни. Это не утрировка, не преувеличение, а один из многих фактов недалекого прошлого.

Вот почему корейцы, особенно корейская молодежь, так живо и сочувственно откликнулись на нагрянувшие события. Нутром они почувствовали, что эта борьба затрагивает их глубокие интересы, что надо и им ввязаться в драку, принять участие в общем деле трудящихся, что с победой и они не останутся обойденными. Симпатии корейцев к партизанам с первых дней выявились со всей очевидностью. В их фанзах партизаны находили гостеприимный приют, здесь они могли спать спокойно, так как и старые и малые корейцы ночи напролет прохаживали вокруг фанз по дорогам, оберегая партизан от возможного внезапного набега белых. Ревштаб правильно учел всю важность корейского вопроса и стал на путь вовлечения этих париев в общую борьбу совместно со всеми рабочими и крестьянами. С этой целью при Ревштабе и был создан национальный отдел – по существу корейский, как его потом и называли, так как других национальностей, как отдельных социальных групп, здесь не было. Руководил этим отделом т. Григорий Семенович Хан. Он имел высшее образование – окончил Сеульский корейский университет. Среди корейского населения пользовался огромным уважением. Корейский отдел вел широкую пропагандистскую работу. Среди корейцев было много толковой развитой молодежи; с нею-то т. Хан и повел работу среди населения.

На ротаторе и импровизированном шапирографе в большом количестве печатались корейская газета, воззвания и листовки, которые распространялись затем по всей таежной периферии. Бывало, около Ревштаба в тени на корточках сидит вереница стариков и молодых корейцев в ожидании выпуска своей газеты и листовок; получив таковые, они, пришедшие из таежных уголков, порою очень далеких, отправлялись обратно, неся свежие вести из своего любимого коротдела. Насколько действенна была эта пропагандистско-агитаторская работа коротдела, можно судить по тому, что мы в первые же недели его существования имели приток в наши отряды корейского молодняка из окрестных деревушек и фанз. Вскоре сформировался специальный корейский отряд в две роты. Среди своего населения корейцы-партизаны раздобыли винтовки, берданы и другое оружие. Это было встречено нами с большой радостью: значит, правильно была взята линия, правильно нащупан путь, и задето за живое это население. Корейский отряд представлял образец дисциплины, преданности и любви к делу. Члены его всеми силами старались завоевать доверие со стороны населения. Корейцы-крестьяне с полной готовностью, в порядке сборов и налогов, доставляли все необходимое для отрядов: и провизию, и обувь, и одежду, и прочее. Помнится один неприятный случай, который вызвал было на время неприязненное отношение со стороны русских крестьян к корейцам-партизанам; но такое настроение было быстро рассеяно. Кореец-партизан, сменившись с караула у арестного дома, стал разряжать берданку, произвел нечаянный выстрел и убил мальчика лет 15, сына арестованного. С раздробленным черепом, истекая кровью, мальчик в течение нескольких минут был в предсмертной агонии и произвел потрясающее впечатление на сбежавшуюся к месту происшествия большую толпу народа. Посыпались упреки, нарекания и угрозы против несчастного, до крайних пределов растерявшегося молодого корейца. Бедняга чуть было не застрелил и себя, но товарищи предотвратили это. Он был самими же корейцами арестован. Назавтра или даже в тот же день в Ревштаб пришла делегация с протоколом от общего собрания корейского партотряда, который требовал расстрела своего товарища, произведшего злополучный выстрел. Решение было мотивировано тем, что в подобном случае трудно определить, нечаянный или намеренный сделан был выстрел, и что снисхождение к виновнику может дать повод к злоумышленным действиям, когда под видом нечаянного выстрела могут убивать и ответственных работников. Больших трудов стоило представителям Ревштаба убедить партотряд в обратном и рассеять излишнюю эксцентричность, охватившую корейцев. Этот случай может служить показателем того, насколько корейские отряды ценили создавшееся отношение к ним со стороны русского населения, насколько больно и страшно им было потерять это отношение: чтобы устранить возникшее недовольство, они проявили даже готовность к кровавой жертве. Впрочем вскоре и те русские, которые посылали упреки по адресу случайного убийцы, сами осознали необоснованность огульных наветов на всех корейцев.

Партизаны-корейцы Сучанской долины.

Среди корейцев мы не знаем случая неподчинения дисциплине, невыполнения приказов или – чего проще – пьянства. В этом отношении они были образцовые красные бойцы. Правда, они уступали русским партизанам в боевом отношении, причиной чего были плохое знание русского языка, отсутствие военной муштровки да, вероятно, и общий уровень развития.

Взятая Ревштабом линия по корейскому вопросу получила законченное свое выражение в решениях съезда рабоче-крестьянского населения Ольгинского уезда, по которым корейцы были объявлены – при полном единодушии съезда – равноправными во всех отношениях гражданами, включая и право на бесплатное пользование землей и прочими угодьями на общих основаниях.

Нам остается остановиться еще на работе редакционного отдела Ревштаба. Значение живого и печатного слова, как средства связи, информации, пропаганды и как способа закрепления в известных социальных слоях и группах тех или иных идей, огромно. Этим путем совершается и организация общества вокруг пропагандируемых идей и лозунгов. Нужно отдать дань и этому достойному оружию борьбы. В предыдущих главах достаточно подробно были изложены общественно-политические условия, на фоне которых зарождалось повстанческое движение в Приморьи. Сначала, когда шло скрытое организационное оформление первых партизанских групп, конечно не приходилось говорить о каких-нибудь широких, открытых, свободных формах и приемах агитации за вхождение в вооруженную группу: сговариваться приходилось с оглядкой, на ушко, поодиночке. Гораздо свободнее можно было говорить после того, как кой-куда заглянули белые отряды. Глядишь – там арестовали, тут выпороли, там обобрали, увели лошаденку и т. п. Само население воочию увидело, что новая «власть» – Омское правительство, Колчак – это не то, что советы. В деревнях стали созываться собрания бывших фронтовиков и молодняка, которых не-сегодня-завтра мобилизует Колчак, и тут форма агитации приобретает уже массовый характер. Нужда в печатном слове стала ощущаться все острее, нужно было охватить возможно большие круги населения. Опять Фроловка и здесь занимает первое место. На лицевой стороне вывески Фроловского совета стояло: «Фроловское волостное управление», но люди-то сидели там советские – Бегунков и Корытько. Пустили в ход имевшуюся пишущую машинку, и отсюда полетели первые воззвания, листовки в разные деревушки. С осторожностью и бережливостью распространяемые, они пошли гулять по рукам деревенского молодняка, который надо было во что бы то ни стало «сагитнуть» вступать в отряды. Движение вылезало из скорлупы. Ускорить его можно было посылкой живых сил, агитаторов в те места, где «блюстители порядка» прошлись по спинам и скулам крестьян, когда пытались разоружить население и собрать оружие по деревням с тем, чтобы потом безоружных переловить как кур, или, на их языке, «призвать в войска». Однако агитаторских сил в отрядах еще не было в достаточном количестве, города же пока плохо знали о начавшемся движении, а если и знали, то, очевидно, плохо верили в то, что движение будет устойчивым и длительным. К рабочим города Владивостока еще до организации Ревштаба боевые организации Сучана посылали свои воззвания, призывавшие к поддержке вооруженного восстания.

Во всяком случае, до сформирования Ольгинского ревштаба печатная агитация носила случайный, спорадический характер. Не было главным образом технических приспособлений. Агитаторский кадр почти ограничивался группой непосредственных руководителей боевых отрядов, которые, конечно, не могли отрываться от своих отрядов, чтобы пойти с агитацией по деревням. Недостаток агитационно-пропагандистских и вообще культурных сил ощущался очень остро в отрядах, из города же приходили очень немногие. Учительство повстанческих районов слабо реагировало на события и отсиживалось по деревням. Поэтому Ревштаб обратился с особым воззванием к народному учительству Ольгинского уезда и объявил мобилизацию передовой части его. Вот это воззвание (помещаем без изменений):

К революционному народному учительству.

После Октябрьской рабоче-крестьянской революции, народное учительство, боровшееся за святые идеалы свободы, пошло против трудящихся масс, стремящихся к закреплению свободы. От крестьян и рабочих откололась вся интеллигенция, не говоря о той интеллигенции, которая ради собственных интересов с первых же дней боролась всеми средствами, стараясь удержать свое привилегированное положение. Народ остался один, благодаря чему он, стоя у власти, делал ошибки в своих действиях. Народные учителя не только не помогали народу бороться с реакционными элементами, своими врагами, но и своим преступным безучастным наблюдением за ходом революции, а иногда даже активным выступлением против рабоче-крестьянской власти, заносили нож в спину тому, для кого учитель должен только жить. Истинно-народная власть была свергнута с помощью иностранных штыков – опоры власти буржуазии, и революция стала утопать в грязной яме насилия, издевательства, зверской расправы. Буржуазия, захватив власть в свои руки, на свой трон посадила адмирала Колчака, чтобы в корне подавить «взбунтовавшихся рабов». Самодержец Сибири, бумажный король, послал во все деревни и по всем уголкам своего царства экспедиционные карательные отряды. Застонали под ударами плетей и нагаек горемыка-крестьянин и рабочий. Полилась невинная народная кровь труженика. Массовые расстрелы ни в чем неповинных крестьян и рабочих, не исключая даже стариков и детей, изнасилование женщин, ограбление последнего имущества возмутили крестьян. Народ восстал. Восстал против паразитов-эксплуататоров. Все, как один, восстали крестьяне и рабочие. Начались бои, бои не на жизнь, а на смерть с русскими башибузуками-колчаковцами, рыщущими по их бедным деревушкам с целью разоружения населения, набора молодежи в свою паскудную армию, с целью грабежа. Крестьянин посмотрел вокруг себя и никого не увидел. Так называемая интеллигенция до сих пор продолжает мертвецки спать. Народного учителя и теперь около крестьянина нет. Где же он? Где тот народный учитель, который везде громко заявлял, что он с народом, что он за народ? Неужели сердце его настолько очерствело, что до него не доходят стоны казненных крестьян, плач детей, умоляющий лепет с просьбой о пощаде насилуемой женщины? Где вы все, называющие себя честными тружениками на общее благо, на процветание всего хорошего? Где те народные учительницы, которые после восьмичасовой работы в душной и пыльной комнате просиживали у головы больного крестьянина? Где же вы все, просвещенные? Позор, сто раз позор.История революции не забудет вашего отношения к крестьянину и заклеймит вас позором. Заклейменные позором, пассивные зрители за ходом теперешних великих исторических событий, молчите. А вам, революционное учительство, т. е. тем, у которых еще бьется сердце за святые идеалы свободы, тем, которые любят народ, доводится до сведения, что именем рабоче-крестьянского населения Ольгинского уезда, десятитысячной армии тружеников, ОБЪЯВЛЯЕТСЯ МОБИЛИЗАЦИЯ. Идите все в наши ряды.Поле для работы широкое, раздольное. Идите и сейте на этом поле все доброе, святое. В эту минуту ваша школа – здесь, в среде организованного боевого крестьянства. К бою, все честные люди и любящие свободу.Проклятье всем штрейкбрехерам, изменникам, предателям трудового народа. Да здравствует мировая социалистическая революция!

Военный комиссар,

председатель Ревштаба Ольгинского уезда.

Учительство действительно не оказалось глухим. В Ревштаб явились учителя: Изместьев В. С., Булах А. М., Михайлов Андрей и ряд других. Несколько учительниц тоже пришли в штаб и предложили свои услуги; из них мы знаем Кузнецову М. А. Учительницы были использованы для пошивки белья и тому подобных работ для партотрядов.

Не остались без внимания со стороны нашей агитации и солдаты колчаковской армии. Во все отряды, проникавшие на территорию, охваченную восстанием, передавались листовки, воззвания и обращения к солдатам. Их призывали перейти на сторону рабоче-крестьянских партизанских отрядов для общей борьбы с бандами офицерства. Здесь нередко, для «пущей убедительности» очевидно, на-ряду с призывом мы видим и угрозы революционным судом по отношению к тем, которые, оставаясь в рядах колчаковских войск, будут попадать к нам в плен. В одном из таких воззваний, выпущенном от имени Ревштаба, говорилось:

Товарищам, находящимся в отрядах Колчака.

Товарищи! Все, кто хочет помочь крестьянам и рабочим в их борьбе с бандами офицерства, нашим исконным врагом, переходите к нам, к нам немедленно, в противном случае при взятии нами вас в плен будете судимы, как контр-революционеры, военно-революционным судом. Все, у кого есть еще совесть, у кого благородное чувство, у кого не умерла святая любовь к трудящимся, все идите к нам как братья, идите в наши ряды и будем работать совместно на общее благо человечества и дружными усилиями свергнем гнет вековой навсегда.

Временный военно-революционный штаб Ольгинского уезда.

Из приведенных агиток можно видеть, насколько плохо владели языком мы все, принимавшие участие в этом «литературном труде». «Святые идеалы», «святая любовь» и т. п. Сейчас эти выражения кажутся наивными, но тогда нам, политическим недоучкам, первопуткам, горящим чувством революционной борьбы и местью, нам всякое такое словечко казалось чрезвычайно убедительным и сильно действующим. При всех своих недостатках, агитация среди колчаковцев проходила все же не безрезультатно. Из первых же побывавших в Сучанской долине колчаковских отрядов к нам в партотряды перебежало несколько солдат, и они до конца борьбы оставались с нами. Не ускользнули из поля нашего внимания и американцы, – именно американцы, а не японцы или другие интервенционные войска, – и это не случайно. Дело в том, что свое пребывание в Сибири и на Дальнем Востоке американцы старались изобразить в своих декларациях как мирное, без всяких завоевательных и поработительных целей. В первое время они не выступали активно на борьбу против нас, находясь однако на железнодорожных станциях бок-о-бок с нами. Среди крестьян они даже прослыли неопасными, лойяльными по отношению к нам демократами; поэтому мы и обращались к ним со своими воззваниями, стараясь разъяснить им цели нашей борьбы.

Вот одно из таких воззваний:

Мы, воины революционно-крестьянских партизанских отрядов, обращаемся к вам, к своим собратьям, рабочим и крестьянам американского народа. Сейчас здесь, по долине реки Сучана, около района рудника, который вы охраняете, происходит борьба; восстали крестьяне и часть рабочих с оружием в руках против векового своего врага, против угнетателей в лице колчаковских, смирновских и других так называемых правительственных отрядов, несущих с собой все гнилое старое, что было сброшено в великую революцию, которую и ваш народ приветствовал. С напряженным вниманием следите вы, иностранцы, за всем происходящим вокруг вас, но с недостаточным вниманием: вы видите движущееся тело, но не движущуюся душу. Вы удивляетесь, как одна нация, разделившись на два лагеря, борется друг с другом; вам странно, как русские пошли против своих же русских, упуская из виду, что для нас наций не существует: мы соединяемся с угнетенными всего мира против угнетателей всех стран, для нас важен класс, а не нация. Вы затрудняетесь разобраться в наших бесчисленных партиях, да это и не нужно. Имейте в виду только два лагеря, никогда не примиримых и не соединимых: один лагерь, – на стороне которого так называемая буржуазия, т. е. богатые классы, живущие трудом рабочих и крестьян, старое офицерство, которому при новом строе нечего будет делать, чиновничество и часть интеллигенции со старыми понятиями, воспитывавшаяся в старой школе, – боится всего нового, всего сметающего, каким является наше движение. Другой лагерь – рабочие, крестьяне и другая часть интеллигенции, перешедшая туда. Они, как составляющие бо́льшую часть населения всего мира, без которой остановилась бы машина и фабрика, перестали бы крутиться ремни на заводах, тучная земля осталась бы не возделанной, а люди, считающие себя хозяевами, ходили бы спотыкаясь в темноте, нагие, пожирая камни вместо хлеба, – эта сила считает себя в праве взять всю власть и строить свою жизнь, как она хочет, а не как приказывает ей толпа паразитов. Этого хочет не кучка большевиков, не взбунтовавшиеся рабы, как нас называют, – этого хочет весь трудовой народ, вся великая армия рабочих и крестьян всего мира. Ваше правительство это знает, и еще знает оно, что и вы, солдаты, можете понять это стремление, и это самое страшное для него, ибо некого будет тогда посылать для подавления революционных движений и не на что им тогда будет опираться. И вот оно вырывает вас из дому, из вашей родной Америки, и бросает к нам тушить пожар, говоря, что «в России завелась ужасная болезнь, называется она большевизмом, и эту болезнь нужно лечить пулей и штыком, а то весь русский народ, который мы любим, пропадет, и вы сами берегитесь, потому что она заразительна, и кто заразится ею, тот делается словно зверь: всех режет и стреляет». Но неправда, лгут вам все, это говорящие: мы не хотим крови, мы не хотим смерти, и если сейчас, взявши винтовки в руки, мы пошли на них, то потому, что в нас стреляют и порют шомполами. Спросите вашу следственную комиссию, что делалось с девятью крестьянами-стариками в деревне Гордеевке, как их, подвешивая, обливали кипятком, истязали и наконец расстреляли; спросите крестьян Новой Москвы, как эти отряды, едущие восстановить порядок, обливали керосином припасы; и много других примеров могли бы мы привести. Народ долго терпел, но настал и терпению конец, и теперь восставший на защиту своих сел, семей и хозяйств он не оставит оружия, пока снова не возвратится к нему его власть. Мы начали гореть, но горим не одни: посмотрите, что делается в Германии, бросьте взгляд на Англию. Италию, оглянитесь к себе в Америку, – разве вы не слышите возгласы из ваших рабочих союзов? И, сколько бы союзные правительства ни старались заглушить бряцанием оружия эти возгласы, они услышатся вами. Солдаты Америки! Вас бросили сюда тушить пожар, но берегитесь: не вы нас потушите, а мы вас зажжем, и тогда вы поймете нас, поймете, что не разбойничать мы поднялись, а за свое правое дело, за свое существование. Вы мешаете нам своим присутствием здесь на Дальнем Востоке, вы тормозите наше движение, но мы не обвиняем вас, солдат, – это дело тех, кто вами руководит. На вас, солдат, у нас не подымется рука, если вы сами первые не сделаете выстрела. Мы считаем вас своими братьями и верим, что настанет время, когда в ногу рабочие, солдаты и крестьяне всего мира пойдут на своего общего врага.

Штаб Революционно-партизанского отряда.

Теперь скажем о нашей партизанской газете. По сформировании Ольгинского ревштаба, первой его заботой было создание газеты, через которую можно было бы регулярно информировать отряды и окружающее население как о ходе событий непосредственно в Приморьи, так и вообще о положении дел в Советской России, на красном фронте и т. д. Фроловский совет отдает нам пишущую машинку и импровизированный шапирограф. Первый номер газеты появляется в свет после больших препятствий: то не было лент, то копировальной бумаги, – все надо было добыть, а это было трудно, когда из нашей полосы, как зачумленной, почти никто не пропускался в город и другие места. Газетному делу всецело отдалась наша партизанка Кл. Ив. Жук-Макарова, член первого Забайкальского областного исполкома советов периода 1918 года. Она появилась в Приморьи нелегально, скрываясь от атамановских следопытов.