Текст книги "Севастопольские письма и воспоминания"
Автор книги: Николай Пирогов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
При обсуждении этого проекта один участник заседания предложил не разрешать вопроса до возвращения П. с театра войны, где могут быть собраны необходимые данные. На это П. заметил, что Общество могло бы приступить "к самостоятельной разработке предмета, на основании нашего собственного опыта", независимо от тех данных, которые будут собраны за границей. "До Крымской кампании устройство госпитальных бараков не было известно ни во французской, ни в английской армиях, которые построили их у себя по примеру бывших под Севастополем русских бараков, и что система бараков введена была впоследствии в обширном размере в американской междоусобной войне и получила, затем, дальнейшее развитие в Европе в прусско-австрийской и в нынешней войнах" ("Вестник", 1870, No 10). По тому же вопросу П. высказывался и в другом заседании Общества ("Вестник", 1870, No 11). Упомянутая здесь американская междоусобная война происходила в 1861-1865 гг. между Севером и рабовладельческим Югом-за освобождение негров. Прусско-австрийская война 1866 г. привела к преобладанию Пруссии в германском союзе; в результате этой войны Австрия лишилась Шлезвиг-Голштинии, отошедшей к Пруссии, и Венецианской области, воссоединившейся с Италией ).
Как только число больных превысит две тысячи, излишек тотчас должен быть удален постоянной транспортировкой. Вино, хина и хинин должны быть в достаточном количестве и т. п.
Но, увы, все это находится пока еще только на бумаге. Семь тысяч больных скучены в Севастополе, пять тысяч пятьсот в Симферополе, несколько тысяч размещены в некоторых второстепенных госпиталях (в Бахчисарае, Карасубазаре). При этом нет правильной транспортировки и образовался совершенный застой, который теперь продолжается уже около четырех недель и с каждым днем увеличивается, особенно с тех пор, как возвели эту проклятую батарею противу Малахова кургана, которая может быть и очень важна в стратегическом отношении.
У нас нет хинной корки, очень мало хинина и вина и при том только то вино, которого куплено мною на пожертвованные на этот предмет деньги.
Генерал-штаб-доктор Шрейбер, хотя уже седой и рябоватый, все видит в розовом свете; новый начальник армии обременен занятиями и поэтому не в состоянии обо всем думать; транспортировочные средства еще не прибыли; госпитальные палатки, если бы даже мое предложение было принято, еще не изготовлены и не поставлены. Требование на хину и хинин по дефектному каталогу еще в декабре отправлено в Херсон и до сих пор ответа нет! Медикаменты и деньги, которые я, по милости великодушной великой княгини Елены Павловны, получил, с каждым днем уменьшаются все более и более. Значительное сражение предстоит, вероятно, в скором времени; нечистые гангренозные раны, тифозные больные с каждым днем прибавляются; вот в данное время наше врачебное положение в Севастополе. Остается только надеяться, как уверяет доктор Шрейбер, что современем все будет лучше.
В январе здесь по высочайшему повелению образовалась комиссия для изыскания врачебно-полицейских мер против распространения заразных болезней в армии и в стране. Я тоже был приглашен быть членом этой комиссии и выслушал с подобострастием ученые предложения и рассуждения о химических процессах и причинах заразных болезней, выработанные на бумаге в медицинском департаменте.
Генерал-штаб-доктор пришел в восторг от этого ученого послания и хотел так основательно поступать, чтобы употреблять при похоронах каждого трупа хлористую известь, и поэтому предписал старому госпитальному аптекарю приготовлять ее en masse. Этот старый плут, конечно, очень этому обрадовался, тотчас составил длинный список химических препаратов и аппаратов, в которых он для этого нуждался, и самодовольно улыбался, рассчитывая на верный барыш; между тем он отпускал для перевязок нечистых ран вместо раствора хлориновои извести, простую известковую воду.
Другой здесь присутствующий главный доктор кавказской армии Попов, (Корн. Андр. Попов-штаб-доктор отд. Кавказского корпуса; в 1854 г.– штаб-доктор войск в Крыму.), который теперь в Керчи, предложил свой подвижной или амбулаторный карантин, который он ввел на Кавказе, и требовал, чтобы при появлении эпидемии всякого пленного из союзной армии подвергнуть такому карантину.
По обсуждении всего этого комиссия послала составленный ею протокол своих заседаний в медицинский департамент, где его еще и теперь можно найти. Затем все осталось по-старому, как было и прежде; единственная перемена, которую я заметил, состояла в том, что карантинный врач, который прежде очень прилежно посещал наш приемный покой, вдруг исчез и, вероятно, где-нибудь занят устройством передвижного карантина. Фабричное приготовление хлористой извести еще не состоялось, и старый аптекарь теперь выражает свое неудовольствие тем, что он все врачебные предписания заменяет aqua fontana (Водопроводной водой.) или настоем ромашки. Молодому, ретивому ординатору, жаловавшемуся на эти злоупотребления, главный врач госпиталя на Северной стороне ответил:
– Если вы желаете на ваше предписание получить хорошее лекарство, то потрудитесь на рецепте выставить крестик (X), и аптекарь тогда все как следует отпустит!
Моя миссия скоро оканчивается. Я в середине или в конце мая вернусь в Петербург, исключая тех случаев, когда я не останусь в живых или когда новым десантом закроют путь в Симферополь. Летом и в Петербурге может разыграться война, и я уже для успокоения моей семьи должен вернуться туда, тем более, что я не в силах сделать больше того, что я до сих пор сделал. С другой стороны, если союзники до мая ничего решительного не предпримут, то осада Севастополя, подобно Троянской, может еще год и более продлиться, и так как надо надеяться, что между союзными не найдется Улисса, то я вовсе не любопытствую дождаться конца этой осады.
Мне жаль только, что с моим отъездом армия наша лишится семи или восьми дельных и деятельных врачей, которые без меня ни за что здесь не останутся. Другие ко мне прикомандированные врачи зависят от военно-медицинского департамента и nolentes-volentes (Нежелающие и желающие.) должны здесь оставаться. Весьма сожалею также, что не буду более руководить тогда столь благодетельною деятельностью сестер милосердия великой княгини Елены Павловны.
Скажу несколько слов об этом новом у нас учреждении. Великой княгине принадлежит честь введения этого учреждения в наших военных госпиталях. Первым крестовоздвиженским ее сестрам пришлось прямо идти в огонь страшной Крымской кампании. Это не нравилось людям старого закала; они предвидели, что этим может быть подорвано ненасытное хищничество госпитальной администрации.
– У нас это ввести нельзя,– ответило мне высокопоставленное лицо по этой администрации, когда я его спросил, какого он мнения о проекте великой княгини.
– Почему же так?
– Да потому, что один генерал, который не хотел их у себя вводить, сказал по этому поводу государю: "у нас нельзя, ваше величество, как раз у....т".
Это был их единственный и самый сильный довод. Старик Меншиков мне тоже сказал, когда я ему донес о прибытии сестер в Симферополь:
– Я опасаюсь, чтобы этот институт не умножил бы число наших сифилитиков.
Эти старые грешники изучили женщину только usque ad portionem vaginalem.
О самоотверженной деятельности сестер милосердия в крымских госпиталях надо спрашивать не меня, потому что я при этом не беспристрастен, ибо горжусь тем, что руководил их благословенною деятельностью, но самих больных, которые пользовались их уходом.
Если только дальновидный комиссариат не произнесет своего "veto", то я надеюсь, что это молодое учреждение введется и в других наших военных госпиталях на вечные времена. Всякий благомыслящий врач, желающий, чтобы его предписания не исполнялись грубою рукою фельдшера, должен искренно желать процветания сердобольного ухода за больными.
Если здешняя женщина [...], движимая мягкосердием своей женской натуры, подобно Магдалине, здесь на полях битвы и в госпитале, с таким самоотвержением помогала раненым, что обратила на себя внимание высшего начальства и удостоилась особой награды, то уже, несомненно, самопожертвование и христианская добродетель женщин высших слоев общества заслуживает полного удивления.
При этом не могу не вспомнить наивного ответа одной прославленной Дарьи. Община сестер милосердия, по своей инструкции, имеет право выбирать и других женщин из разных слоев общества; но сестры эти, до вступления своего в общину, должны принести присягу и обещать исполнить известные условия. Кто-то сказал Дарье, что и она, если пожелает, может вступить в число сестер милосердия.
Она явилась ко мне узнать об условиях приема:
– Надобно,– ответил я,– по инструкции, по крайней мере целый год оставаться целомудренною.
– Отчего же, можно и это,– ответила она.
Наконец, скажу еще несколько слов о нашем стратегическом и политическом положении в Севастополе. Я здесь не читаю газет, поэтому не знаю, как отдалены еще переговоры о мире. Насколько, с одной стороны, атомистика, а с другой лорд Джон Россель (Дж. Россель (1792-1878) – английский госуд. деятель; из министерства вышел еще в январе 1855 г. О нем – у К. Маркса (Соч., т. XI, по Указателям); у А. И. Герцена ("Былое и думы").) этому способствуют – нам тоже неизвестно. Даже живя здесь, мы ничего определенного не знаем о судьбе Севастополя.
В военных сферах котерии и интриги играют почти такую же роль, как и в нашем врачебном сословии. Военное искусство еще более основано на предположениях и случайных совпадениях, нежели наше врачебное искусство; поэтому, разговаривая с военными личностями, вы услышите двадцать различных взглядов, смотря по тому, исходят ли они от приверженцев Меншикова, Сакена, Горчакова и т. д.
При некотором навыке к таким разговорам можно уже наперед знать, какое мнение выскажет собеседник, если только знать, к какой школе он принадлежит. Если, например, слышится дурное предсказание о судьбе Севастополя, то вы можете быть уверены, что оно высказывается или поляком, или, что довольно странно, моряком.
Поляки пророчествуют, натурально, дурной исход, потому что они поляки; но что заставляет собственно моряков опасаться дурного исхода – неудобопонятно; мне кажется, что этому способствует то обстоятельство, что многие из них, как собственники и домовладельцы в Севастополе, боятся за свое имущество и желают быть утешенными. Это утешение им вдоволь доставляется теми, которые им с жаром противоречат, и так как они сами, вероятно, разделяют эти надежды, то они скоро соглашаются и вполне утешенные возвращаются на свои батареи и пароходы.
Всё это относится только до офицеров; матросы твердо убеждены, что Севастополь неприступен.
– Возьмут ли Севастополь? – спросил я однажды одного матроса.
– Прежде он (неприятель) его мог бы взять, теперь не возьмет,– возразил он. Vox populi – vox Dei. ( Глас народа – глас божий.).
Высказать ли и мне свое мнение? Как же мне не высказать его, так как и моя шкура при этом в опасности. Если ночью видишь полет бесчисленных светящихся бомб, если знаешь, что от почтовой дороги нас отделяет бухта, то невольно придет на ум этот критический вопрос; особенно, если вы не герой, а простой врач. По моему мнению, действия союзников теперь не логичны и даже детские. Чего они домогаются упорною осадою Севастополя?
Есть только три способа взять Севастополь: повторение бомбардировки, соединенное со штурмом; во-вторых, пресечение сообщения города с материком через продолжительное обстреливание северной бухты, которая есть продолжение севастопольского рейда, и 3) обложение города и почтовой дороги сухим путем и осада северных его укреплений.
Кто знает наши во время осады воздвигнутые батареи и редуты, число наших пушек, храбрость и стойкость нашего могучего гарнизона, состоящего почти из пятидесяти тысяч человек, которые большею частью под блиндажами охранены от действия неприятельских бомб, кто сообразит, что союзники в последние два месяца почти никаких успехов не сделали и как мало вреда они до сих пор нанесли нашим батареям,– тот легко присоединится к господствующему мнению, что неприятель теперь едва ли решится на штурм, к которому могли бы его подвинуть только отчаяние или легкомыслие.
От одного бомбардирования союзники менее могут ожидать пользы, потому что и нам и им хорошо известно, как мало вреда до сих пор нам причинили их бомбы. Чтобы прервать сообщение с Севастополем посредством обстреливания бухты, неприятель должен соорудить могучую батарею на таком пункте, которым до сих пор не удалось ему завладеть, несмотря на все усилия, потому что пункт этот защищается многими нашими батареями: No 1, Малаховым и новым Камчатским, редутами. Наконец, для обложения Севастополя сухим путем им понадобится еще армия в восемьдесят или сто тысяч, и уж никак не турецко-сардинская или неаполитанская, а по мнению Жирардена (Эм. Жирарден (1806-1881)-французский мелкобуржуазный, бульварный журналист и политический деятель; о нем – у К. Маркса, у А. И. Герцена ("Былое и думы"), даже армия в триста тысяч человек; нам же тогда следовало бы остаться без подкреплений и без резервов, между тем как они из дунайской армии с каждым днем к нам приближаются.
На два месяца наш гарнизон имеет вполне достаточный провиант. Я и сам на два месяца закупил сухарей, так что в случае нужды не умру с голода. Этот последний способ принудить Севастополь сдаться кажется мне самым вероятным, и неприятель, очевидно, имеет его в виду; только одного я не понимаю, зачем они тогда так неустанно работают и стреляют, как будто готовятся к скорому штурму; это им стоит много людей. Англичане столько потеряли людей, что уже оставили свои редуты и образуют теперь род резерва между Севастополем и Балаклавой. Французы – веселый народ, работают одни. Жизнь в сырых траншеях не понравилась любящим комфорт англичанам.
Если союзники действительно в состоянии создать значительную армию, которая нас на той стороне победит или запрет, то им не нужны громадные усилия и приготовления к штурму, ибо тогда Севастополем легко будет завладеть. Но с маленькою армиею они ничего не поделают, хотя бы она и не состояла из одних сардинцев и неаполитанцев, хотя бы его святейшество сам папа выслал бы ее из Рима; одною бомбардировкою без штурма, хотя бы она продолжалась семь дней и семь ночей, они не овладеют Севастополем; они этим могут разрушить город и наш флот, но не повредят ни нашим укреплениям, ни нашему гарнизону.
О самом городе и толковать не стоит; эти каменные груды в два года и скорее могут быть вновь выстроены. Что же касается до нашего флота, то он состоит из шести линейных кораблей и нескольких пароходов, которые все после кампании или переделаются в винтовые суда или, по негодности, выключатся из списков. Двенадцать кораблей уже погружены в воду.
Между тем французы,– ибо красные колеты со стыдом провалились,– чуть что не каждую ночь атакуют наши Малахов и новый Камчатский редуты, что дает много занятий нашему третьему перевязочному пункту в Александровских казармах. Они сосредоточились на этих редутах, как на главнейших препятствиях их планов, и оставили прочие батареи, даже знаменитую четвертую, в покое. Тут они подводили мины, но так неискусно, что мы, ученики их в этом деле, постоянно взрывали их контрминами.
Теперь туда не направляется ни один выстрел. Сегодня, когда я писал эти строки, Сакен прислал ко мне адъютанта предупредить меня, что у Камчатского редута ночью будет дело. Надо готовиться и ординаторам, как адмирал Непир (Ч. Непир (1786-1860)-командовавший во время войны 1854-1855 гг. английской эскадрой в Балтийском море, признавал, что его неудачи на этом фронте обусловлены умелыми действиями русских вооруженных сил – сухопутных и морских (см. у академика Е. В. Тарле, т. I) своим матросам приказывал: "ребята, точите свои ножи". Прощайте, иду спать.
Ваш искренний друг Николай Пирогов.
1855 г. 18 марта, 11ч. вечера.
(В цитированном выше протоколе сообщения П. в декабре 1855 г. по возвращении его из Крыма имеется раздел "Хирургическая деятельность Пирогов". Он приводится здесь в извлечениях как дополнение к неофициальным письмам П. о своей деятельности во время Крымской войны.
"Чтобы составить себе хотя приблизительное понятие об исполинских трудах, подъятых нашим гениальным хирургом во время своего двукратного, девятимесячного, пребывания в Крыму и в особенности в Севастополе, следует только обратить внимание на число сделанных им самим или под его личным руководством ампутаций,– пишет составитель декабрьского протокола 1855 г. Н. Ф. Здекауер – Число это простирается до 5000, между тем как число ампутаций, произведенных в Крымскую кампанию другими врачами, без участия Пирогова, доходит только с небольшим до 400. Основать точные статистические выводы на этом громадном количестве ампутаций оказалось задачей далеко не легкой. Все эти раненые были оперированы или в самом Севастополе или же на Северной стороне его. От 2000 из них записаны были имена, а именно всех тех, которые от октября 1854 года до марта 1855 года оставались в Севастополе.
В марте, апреле и мае месяцах, пришлось удалять ампутированных на второй или третий день после операции; некоторых пришлось даже перевозить тотчас после ампутации. Поэтому приходилось отыскивать ампутированных; при таком громадном числе раненых нередко случалось перемешивать их имена, а иногда даже списки оперированных были потеряны; но так как за исключением моряков, которые большей частью отправлялись в Николаев, все прочие раненые или провозились через Симферополь или же там оставались, причем имена их еще раз вносились в списки, то этим до известной степени пополнялись пробелы для составления статистических выводов.
Можно было с достоверностью узнать, сколько из ампутированных умерло по дороге между Севастополем и Симферополем; но при огромном скучивании больных и раненых в последнем городе приходилось ампутированных транспортировать далее в Перекоп, Екатеринослав и до Херсона. Следить за ними при таких транспортировках, ввиду пополнения статистических выводов, оказалось задачей почти невыполнимой; при этом Ник. Иванович считал выздоровевшими тех из них, которых имена по истечении шести месяцев не появлялись в списках умерших.
Процент смертности, при вторичном пребывании Н. И., от болезней был ужасающий. В Симферополе, например, находились в сентябре средним числом около 11 000 больных, из них умерли в первый день-109, на второй-79, на третий-91, на четвертый-80, потом 75-90-70 и т. д., средним числом до 2355 умерших в месяц, так в сентябре поступило 9713 больных, умерло 3103. От апреля до отъезда Пирогова осенью до 30 000 больных были транспортированы в Харьков. Из них 6000 вернулись в Екатеринослав, а сколько вернулось в Крым, неизвестно. От 6 июня по 27 августа, включая отбитый штурм и занятие неприятелем Южной стороны, по официальным сведениям выбыли из строя Севастопольского гарнизона до 30 000 человек убитыми и ранеными; а с октября 1854 года-до отступления гарнизона на Северную сторону выбыло из строя 102 000 нижних чинов и до 3000 штаб и обер-офицеров... Число же больных за все время осады Севастополя еще превышало эту ужасающую цифру".
В том же заседании П. сделал также интересное сообщение о влиянии огнестрельных снарядов на степень ранения воинов. При этом он, согласно протоколу, "предъявил от 60 до 70 разных ружейных пуль: обыкновенные свинцовые, круглые, заостренные и пули Минье, большую часть которых он вырезал или удалял из пораненых частей тела и из которых некоторые вышли наружу путем нагноения. Эти пули являлись в самых разнообразных формах: сплющенными, тарелко– или раковинообразными, спирально завитыми, остроконечными, как бы с рожками и т. п. Эти изменения формы пуль зависели частью от прямого ударения их о костную поверхность, но еще чаще от рикошетов пуль о различные твердые предметы, так что они уже в измененном виде производили ранения. Показывался также четырехугольный, в обоих направлениях имеющий 4 дюйма длины, осколок 6-пудовой бомбы, который был найден плотно засевшим в плечевой кости раненого; также оторванный пролетевшим ядром кусок ружейного ствола, длиной в 10 дюймов, который ложечкообразно сплюснутым концом своим проник в берцовую кость солдата.
Наконец, как unicum в истории ранения, 18-фунтовое ядро, которое от пушечного выстрела на излете попало сзади в верхнюю треть бедра, рассекло кожу и засело между расколотыми бедреной и тазовыми костями. Значительная опухоль едва зарделась, так что, по-видимому, нельзя было предположить присутствие такого огромного и тяжелого инородного тела. Это ядро было удалено разрезом кожи, после чего однако же раненый вскоре умер".).
III. ПИСЬМО К М. ТОПИЛЬСКОМУ
(Подлинник письма хранится в архиве г. Горького. Опубликовано в журн. "Огонек" (1945, No 50). Адресат, по-видимому, М. И. Топильский-главный деятель ведомства юстиции при реакционном министре В. Н. Панине (до и после Крымской войны). Почему-то он прислал П. деньги для помощи защитникам Севастополя от имени неизвестного благотворителя; назначение денег вполне соответствует характеру Т.-реакционера, ханжи и фарисея. Эта сторона характера Т. ярко обрисована у Герцена (Соч., т. IX и сл., по Указателю, изд. 1918 г. и сл.).
Севастополь. 1855. 6 марта
Сим честь имею уведомить ваше превосходительство, что присланные неизвестным благотворителем двести полуимпериалов золотом я получил (200 полуимпериалов-1500 р. в старом золотом исчислении.).
Но условия для раздачи их, определенные в вашем письме, исполнить трудно. Весьма немного находится здесь таких офицеров, которые назначаются в отпуск, которые же и назначаются, имеют обыкновенно свой капитал и поместье и вообще достаточные люди; бедному офицеру и в голову не придет проситься в отпуск на казенном иждивении; такие остаются обыкновенно в госпиталях – покуда или выздоровеют или умрут.
Несмотря, однакоже, на это, я дал знать о получении мною суммы от неизвестного благотворителя, для означенной цели, г. г. начальникам штаба, и до сих пор, хотя уже прошло около месяца, никто не оказался подходящим под условия, определенные благотворителем.
Я в конце апреля или в начале мая намереваюсь возвратиться в Петербург. Спрашивается, что должен я буду предпринять с означенной суммою, когда она останется без употребления. Должен ли я буду поручить для раздачи офицерам, на определенных условиях, г.г. начальникам штаба или возвратить вам, или же не переменит ли неизвестный благотворитель своих условий и не позволит ли поступить с этою суммою так, как это делали другие особы, снабдившие меня деньгами для покупки раненым офицерам и низшим чинам различных вещей, в которых больные чувствуют недостаток и между тем не входят в обыкновенное госпитальное содержание, как-то: вино, чай, белый хлеб, сбитень и т. п.
Покорнейше прошу Вас предложить все это на благоусмотрение благотворителя и о последующем решении не замедлить уведомить меня через курьера и фельдъегеря (по обыкновенной почте ответ придет не прежде четырех недель) (В архиве вместе с подлинным письмом П. сохранился ответ Топильского. Он сообщал П., что неизвестный благотворитель настаивает на раздаче денег только офицерам.)
Н. Пирогов
IV. ИЗ ОТЧЕТОВ О ДЕЙСТВИЯХ СЕСТЕР
(Помещаемые здесь два отрывка непосредственно связаны с "Севастопольскими письмами". Посылались они основательнице Крестовоздвиженской общины, вел. кн. Елене Павловне, которая передавала их вел. кн. Константину Николаевичу для напечатания в "М. сб.". В журнале они публиковались частично. Подлинники не найдены.).
I
(Об этом отчете П. сообщал жене в письме от 3 января 1856 г. (No 12, стр. 38). Наст. отрывок напечатан в "М. сб." (1855, No 2), под загл. "Продолжение известий о сестрах Крестовоздвиженской общины попечения о раненых в Крыму", с подзаголовком "Извлечение из донесения ее императ. высочеству вел. кн. Елене Павловне". Тексту предпослано заявление редакции журнала: "В дополнение сведений о сестрах Крестовоздвиженской общины, помещенных в январской книжке "Морского сборника", нам дозволено украсить журнал наш извлечением из донесений профессора Пирогова, от 4 января, из Севастополя".).
[Севастополь, 4 января 1855 г.]
Я назначил для симферопольских госпиталей первое отделение общины, состоявшее из 35-ти сестер, и старался в продолжение двухнедельного пребывания моего в Симферополе распределять их преимущественно по тем госпиталям, где была помещена большая часть раненых.
Уже на другой день по приезде своем, сестры, под руководством достойной начальницы [А. П. Стахович], начали, по указаниям моим, уход за больными. Они были распределены по две и по три на госпиталь, смотря по величине оного.
Несмотря на всякого рода помощь, которую оказывали им жители и начальство, они должны были бороться с многочисленными затруднениями; для проезда по грязным улицам города, при продолжительной дождливой погоде, они часто имели в распоряжении своем только телеги. В комнатах больных они подвергались днем и ночью опасности от заразы и от простуды. Нельзя было не дивиться их усердию, деятельности при ухаживании за больными и их истинно стоическому самоотвержению. Малейшие желания страждущих, даже капризы их, исполнялись самым совестливым образом. В самом деле, трогательно было видеть, как многие из сестер, еще молодые и неопытные (опытные лучше умеют рассчитывать меру деятельности и сил своих), наперерыв старались помогать медику и больному с полным самопожертвованием. В течение короткого времени уже были заметны плоды их [...] деятельности. Они не пропускали ни одного обстоятельства в трудном и запутанном госпитальном лечении:
их бдительный глаз был направлен на раздачу лекарств, на облегчение страданий, на пищу больных. Днем и ночью они старались доставлять больным теплое питье и пр. Все мои предписания о раздаче чаю, вина, бульона, кофе и других припасов, которыми я снабдил госпитали от щедрот ее императорского высочества и из пожертвований частных лиц, исполнялись ими в точности. Сестры мужественно переносили вид текущей крови, многоразличных мучений и тяжких язв в этих жилищах страдания и смерти.
Уже один вид женщин, помогающих страждущим, был утешителен. В доказательство, что попечение сестер о раненых истинно облегчает солдат наших, может служить следующий случай: тяжело раненый, весьма беспокойный после операции солдат настоятельно просил, чтобы одна из сестер оставалась при его постели. На вопрос, почему он этого желает, он отвечал: "хоть потолкайся, матушка, около меня, так мне уж легче будет".
Неутомимое это рвение и это самоотвержение, к сожалению, не могли остаться без вредного влияния на здоровье сестер. Четырнадцать из них теперь еще лежат больными, а две умерли. Сама начальница, которая тоже приняла на себя попечение о больных, также лежит в тифусе. Но именно это печальное обстоятельство служит лучшим доказательством их самоотвержения. Я надеюсь, что оно предостережет, но не устрашит их.
(После этого в журнале-еще; "В заключение г. Пирогов упоминает с большой похвалой о полезной деятельности врачей, отправившихся в Крым почти в одно время с первым отделением общины. Четверо из них прибыли в Севастополь еще 14 ноября (гг. Каде, Пабо, Тюрин и Беккерс) и с отличною точностью ведут порученные им хирургические отделения, ежедневно производят самые трудные операции и до восьми и более часов в день заняты в госпиталях, где за недостатком сестер сами подают больным лекарства и подкрепляющие питья".
Весь отрывок из I отчета перепечатан у Н. Путилова (No 3), в отделе "Патриотизм России", под загл. "Крестовоздвиженская община... сестер... в Крыму... О действиях их по 23 декабря 1854 г." В тексте, заявление редакции сборника: "Свидетельство проф. Пирогова о первых действиях в Крыму сестер Крестовоздвиженской общины... Извлечение из донесения... от 4 января из Севастополя".).
II
(Об этом отчете П. сообщал жене в письме от 25 марта 1855 г. (No 24, стр. 59). Напечатано в "М. сб." (1855, No 5), под загл. "Извлечение из отчета, представленного вел. кн. Елене Павловне профессором Пироговым о деятельности сестер Крестовоздвиженской общины и врачей, прикомандированных к сей общине".).
[Севастополь, март-апрель 1855 г.]
Деятельность сестер в Севастополе началась собственно с 12 января, когда сюда прибыло сначала 2-е отделение, состоявшее из 13 сестер; между тем как 1-е, болезнью начальницы и многих сестер, было задержано в Симферополе. Шесть дней спустя, 18 января, прибыло 3-е отделение, состоявшее из 8 сестер; 21 февраля– 1-е из 26, и наконец
4-е отделение из 20 сестер.
В то же время произошли в самом городе некоторые изменения в распределении больных и перевязочных пунктов (ambulances). Большая часть раненых переведена на Николаевскую батарею, и многие дома частных лиц заняты под новый перевязочный пункт и под два или три различные госпитальные отделения. Вследствие этого сделалось также необходимым распределить сестер по этим различным отделениям.
Распределение сделано таким образом, что некоторым из сестер, хозяйкам, вверено все хозяйство, приготовление кушаньев, питей, раздача чаю, кофе, вина и т. д.; другим, аптекаршам, отданы на руки малые аптеки. устроенные при госпитальных отделениях; прочие сестры предназначены для дежурства и для помощи врачам при перевязке и операциях. По прибытии 1-го и 4-го отделений, таким же точно образом были наделены сестрами два госпиталя, расположенные вне самого города, в Александровских казармах, на так называемом 3-м перевязочном пункте, и на Северной стороне. Это распределение занятий между сестрами оказалось совершенно удовлетворительным и благодетельным для хождения за больными, ибо, во-первых, соответствовало личным способностям сестер и, во-вторых, вещи, собранные посредством благотворительных приношений, и деньги, раздаваемые раненым от правительства, всего надежнее могли быть вверены сестрам Креста.
Уже давно известно по опыту, как вредно оставлять деньги в произвольное пользование больных в госпиталях. Злоупотребления разного рода суть неизбежные того последствия. С другой стороны, в высшей степени важно для нравственного успокоения страждущих и умирающих, чтобы они могли передавать свою последнюю волю о распоряжениях касательно их собственности таким лицам, которые были бы в состоянии заслужить их доверие. Сделанное мною распоряжение, что сестры должны хранить деньги солдат, вполне соответствует обеим этим целям. Теперь уже находятся значительные суммы таких денег в руках сестер, которые все внесены в шнуровую книгу, с означением имени и полка тех, кому принадлежат. После смерти больных, если ими не оставлено завещания, деньги отсылаются обратно к начальнику штаба, с означением имени умершего. Таким образом, теперь, как хозяйство, так и нравственная сторона севастопольских госпиталей, по крайней мере тех, где я всегда сам находился, вверены сестрам и их надзору.
