Текст книги "При невыясненных обстоятельствах (сборник)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Анатолий Ромов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

После того как Ровнин просмотрел описание и рисунки, ему стало легче. Теперь он отлично понимал, что стояло за всем этим. За всеми этими «Рыжий», «Длинный», «Маленький», «Шофер» – зарисовками на листках из блокнота. За всем этим стоял Лешка. Стоял его труд. И Ровнин отлично понимал, какой это был каторжный, скучный и нудный труд. Он знал, чего могло стоить хотя бы просто найти стольких свидетелей. Хотя бы просто откопать всех этих людей, которые сейчас прозаически внесены в протокол как «гр. Губин», «гр. Кастельман», «гр. Требилова». Людей, которые случайно, бог весть по какой причине увидели нападение на инкассаторов из окон своих квартир. Ровнин прекрасно знал, что только для одного этого надо было не просто осторожно, или, как выражался Лешка, «нежно», обойти все квартиры в доме N 27а, судя по всему, стоящем как раз напротив заводской проходной. Эти квартиры надо было обойти грамотно, обойти не один, не два, а несколько раз. Надо было преодолеть осторожность, страх и бог весть еще какие чувства людей, живущих в этом доме. Людей, каждый из которых наверняка слышал что-то о налете с самыми невероятными добавлениями и преувеличениями. И к тому же еще наверняка с этими же преувеличениями обсудил все возможные и невозможные детали налета. И вот среди таких людей надо было не только найти и определить тех, кто действительно, а не в собственном воображении, видел налет. Надо было, найдя таких людей, разговорить их и правильно выслушать их показания. А выслушав, отобрать из этих показаний то, что действительно могло иметь ценность. То есть отобрать то, что в любом случае должно было не вызывать или почти не вызывать сомнений. Все это в не меньшей степени касалось и вахтера, и случайной прохожей, и кассира, и бойца ВОХР. И все это было выполнено. Выполнено Лешкой.

Ровнин стал просматривать протокол осмотра места второго налета. Лешки уже не было в живых. Собственно, это описание, как и первое, было вполне квалифицированным и приемлемым. Даже составлено оно было примерно так же и в тех же выражениях. И все-таки Ровнин сразу увидел, что в нем чего-то не хватает. При всем своем уважении к Южинскому УВД Ровнин отметил, что в этом втором описании совершенно четко проглядывается неучастие Лешки. Оно было правильным повторением, и не более того. Без особых находок. И все-таки в нем было то, на что можно опираться. Во-первых, второе описание подтверждало, что налет на торговый центр был совершен теми же людьми, которые «брали» сумку у проходной завода «Знамя труда». Второе, и это уже Ровнин отметил только для себя: выстрелы, зверские выстрелы в упор, оборвавшие Лешкину жизнь, выпустил не кто иной, как «Рыжий». Это было подтверждено всеми свидетелями.

Пролистав до конца вторую папку и не найдя в ней больше ничего особенно интересного, Ровнин взял третью, на которой было написано: «Дополнительные материалы». Развязал тесемки, открыл папку. Вошел Бодров.

– Я полностью в вашем распоряжении. Можете располагать мной хоть до конца дня. Ну что? – Бодров улыбнулся. – Спрашивайте, я буду отвечать.

Конечно, у Ровнина были вопросы к Бодрову. Прежде всего он понимал, что Бодров наверняка еще с августа в курсе всех дел, связанных с Южинском. А значит, сможет объяснить все, чего нет в бумагах. Потом, все-таки Бодров голова и может посоветовать немало дельного. Но главное заключалось сейчас для Ровнина в том, что наверняка Бодров, именно Бодров отправлял в Южинск Лешку.

– Сергей Григорьевич, Евстифеева отправляли вы?

Полковник отлично понял смысл вопроса.

– Я, – сказал он.

Выработанным навыком в этом «я» Ровнин прочитал сейчас почти все о грустном завершении Лешкиной миссии. Все, что, в общем-то, уже было понятно ему самому. Во-первых, то, что Лешке, как, впрочем, и всему ОУРу Южинского УВД, не удалось реально напасть хоть на какой-то след преступной группы. Второе в этом «я» касалось этической оценки полковником, а значит, всем ГУУР этого факта. Никто даже намеком не собирался винить Лешку за то, что преступная группа до сих пор не раскрыта. Потому что раскрыть ее должны в совокупности все сотрудники Южинского ОУРа. Все понимали, что Лешка был придан Южинскому отделу именно для усиления и геройски погиб на своем посту.

– Скажите, а Евстифеев так ничего и не успел узнать?

Полковник усмехнулся. Вопрос был лишним. Но в то же время этот вопрос был очень важен для Ровнина.

– Ничего, – сказал Бодров, бесстрастно разглядывая стол. – Ничего если не считать, что он все-таки вышел на преступную группу. – Бодров посмотрел на Ровнина – опять с легкой улыбкой.

– А как он на нее вышел, Сергей Григорьевич?

Ровнин понимал, что и этот его вопрос был лишним. Потому что и дураку ясно: Лешка вышел на налетчиков случайно. Иначе он подумал бы о засаде.

– Не знаю, – сказал Бодров. – Не знаю, Андрей Александрович. Думаю, совпадение.

– Южинцы – они тоже так думают?

– Южинцы… – Бодров покачал головой. – Евстифеев делал так несколько раз. Несколько раз он переодевался в форму ВОХР, чтобы грабители не догадались, кто он. Включался в группы по перевозке.

«Ладно, – подумал Ровнин. – Если нет фактов, надо переходить к лирике».

– Словесное описание первого налета он составлял?

– Конечно, – сказал Бодров. – Ну, само собой, вместе с отделом.

– Других прохожих не было? Только одна женщина?

Бодров вздохнул:

– Только одна женщина. Улица эта тихая. Фактически непроезжая. И не ходит по ней никто, магазинов нет.

– А с завода?

– С завода в этот час никто не выходил. Смена еще не кончилась, и кроме того – зарплаты ждали.

«Тихая улица, – подумал Ровнин. – Конечно, такая осторожная четверка должна была выбрать именно тихую улицу. И все-таки. Неужели после Лешки так ничего и не осталось? Только фотография, на которой он лежит рядом с упавшим пистолетом?» Ровнин поднял глаза и встретился со взглядом Бодрова. В глазах полковника было участие и желание помочь.

– Неужели Евстифеев даже предположений никаких не высказал?

– Предположений? А что, описания налета и участников преступной группы вам мало? – кажется, Бодров по-своему тоже защищал Лешку.

– Мало.

– Хорошо. У Евстифеева было предположение, что у налетчиков есть свой человек в банке, который и сообщает им о перемещении крупных партий денег.

«Свой человек в банке, – подумал Ровнин. – Ну, для этого не надо быть гением».

– Вам и этого мало? – сказал Бодров.

– Мало. Мне – мало. Понимаете, Сергей Григорьевич! Понимаете: не мог такой человек, как Евстифеев, ничего не раскопать.

В комнате наступила тишина, и, верней всего, потому, что такой разговор не входил в программу.

Бодров поднял брови:

– Вы что – хорошо его знали?

– Да, – сказал Ровнин. – Он…

Ровнин остановился. Не нужно деклараций. Не нужно объяснять Бодрову, кем был для него Лешка. Собственно, что он может ему сказать? Что Евстифеев был для него другом? Но сказать это Бодрову – значило вообще ничего не сказать. Во-первых, Алексей Евстифеев был для него больше чем другом. А во-вторых. Во-вторых, Лешка был Лешкой. Но объяснить это кому-то невозможно. И говорить сейчас об этом – лишнее.

– Ну, как? – спросил Бодров. – Вижу: знали его больше чем просто по службе?

– Да. Я… Я его очень хорошо знал.

Бодров тронул первую папку:

– Вы как – все здесь просмотрели?

– Все. Но третью и четвертую папку я не смотрел.

– Третью и четвертую, – Бодров усмехнулся. – Так вы тогда самого главного не видели, Андрей Александрович. Записей.

– Записей?

– Да, – Бодров раскрыл третью папку. Порывшись, достал небольшой листок. Пробежал наспех и протянул Ровнину.

Ровнин всмотрелся. Листок был нелинованным, маленьким, вырванным из самого простого карманного блокнота. Такие блокноты, стоящие копейки, с картонной обложкой, покупают обычно «на раз». Чтобы, использовав, потом без всякой жалости выбросить. Записей на листке было немного. Первый листок был исписан примерно наполовину мелким и неразборчивым Лешкиным почерком.

– При нем нашли блокнот. Так вот, там был заполнен только первый лист. И еще четыре – под рисунки. Читайте, читайте.

Ровнин стал просматривать записи, сделанные на листке, и ощутил холодок. В общем-то, ничего особенного здесь не было. Но он знал Лешку и знал, что зря такие вещи Евстифеев писать не будет. Ровнин сразу понял, почему этот листок лежал в дополнительных материалах. Другого места для него и не могло быть. Собственно, разобрать эти закорючки не составляло особого труда. А разобрав даже часть, можно было без труда понять: то, что здесь записано, не может относиться к фактам. Все это может относиться к «выдумкам». К тому, что на служебном жаргоне принято называть идеалистикой. Но Ровнин отлично знал, что Лешка никогда не занимался идеалистикой. Было ясно, что эти записи Лешка делал для себя, а не для постороннего чтения. Фразы даже после расшифровки шли друг за другом без всякой внутренней связи. А то, что все это вообще было здесь написано, доказывало только одно: Лешке было трудно, страшно трудно. И он вынужден был – по этим записям – или сомневаться, или – лезть напропалую.

«Ш» – приз. кор. Если инт. б. – то туп. исп.?

ул. Некр. – тих. Выезды 20/VIII: ул. Гог. (оживл.) – 80 т., 2 ч. ул. Мар. (оч. ож.) – 200 т., 3 чел., ул. Сад. (оживл.) – 110 т., 2 ч.

Ост. – мел.(?)

«М» – ст.? раб.? Обиж. судьб. зл. на всех (??).

«Р» – инт.? Авт., сист. – инт.! ИТР! Если – ИТР, тогда «Ш» р. там же.

«Ш»? (!!)

Сист.? Тогда – св. чел. в г/банке? Родств.? Тогда – св.? (!!)

«Д» – ИТР?

Тонк. сист.

Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?»

Эта последняя запись – «Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?» – была обведена.

– Ну что? – спросил Бодров.

– Расшифровали? – вместо ответа спросил Ровнин.

– Расшифровали.

– Легко?

– А что, вы считаете, здесь нужна особая расшифровка?

– Считаю. – Ровнин подумал. Нет. Все-таки, ничего особенного здесь, кажется, не может быть. Хотя ему, например, не до конца ясно, что означают «инт.» и «св.». – Что значит «инт.» и «св.»?

– «Инт.» – вернее всего, «интеллектуальный», «интеллектуальная». «Св.» может иметь два значения. Первое: «свой человек». Второе: «связь».

Все точно. Так, как и предполагал Ровнин. Потому и легко работать с Бодровым.

– А это? – Ровнин показал. – «Тетя Поля! Пищ. тех.! Св.?»

– Скорее всего, «тетя Поля из пищевого техникума». В Южинске, в техникуме пищевой промышленности, действительно работает дежурной по общежитию Полина Николаевна Ободко.

– Значит, она уже проверялась?

Бодров вздохнул:

– Проверялась. Так как сокращение «св.» может означать или «свой человек», или «связь», эта самая «тетя Поля», Полина Николаевна Ободко, была основательно взята в работу Южинским ОУРом.

– А именно?

– Ну, времени прошло сравнительно немного. Южинцы успели проверить все ее связи, знакомства, родственников и так далее.

– Ну и?

Полковник взял у Ровнина листок из Лешкиного блокнота. Просмотрел. Положил на стол:

– Ну и – пока ничего. Боюсь, эта тетя Поля – пустой номер.

Полковник порылся в третьей папке, достал и протянул Ровнину фотографию.

– Она? – Ровнин взял фото.

– Она. Ободко.

С фотографии, наверняка переснятой из личного дела, на Ровнина смотрела женщина лет пятидесяти. Лицо ее было простым, обычным, русским, с гладко зачесанными назад светлыми волосами. «Тетя Поля» подходило к этому лицу идеально. Ее волосы, казавшиеся на фото светлыми, могли быть и седыми. Как обычно на таких фотографиях, губы женщины были сложены в стандартную деловую складку. Впрочем, ни это обычное лицо, ни складка губ совершенно ничего не значат. Но у Лешки против этой «тети Поли» стоят два восклицательных знака. Да еще вся запись обведена кружком.

– Никаких выходов, Сергей Григорьевич?

– Никаких.

– Ну там – отлучек, совпадений?

– Никаких. Ни по поведению, Андрей Александрович, ни по родственным и иным связям. Есть мнение, что она нигде и ни в чем не может быть связана с преступной группой.

– А с Госбанком?

– И с Госбанком.

– А поговорить с ней не пробовали?

– Поговорить…

Бодров надолго замолчал. Пожалуй, даже слишком надолго. Видно было, что полковник, как непосредственно курирующий в ГУУР южинское дело, уже не раз думал об этом.

– Боязно поговорить. А вдруг? Вдруг, Андрей Александрович? Вдруг она как-то с ними да связана?

«Тоже правильно, – подумал Ровнин. – Но с другой стороны, если проверка показывает, что она чиста, с ней надо поговорить. Другого выхода нет».

– Ну а в принципе?

– В принципе можете попробовать, – сказал Бодров. – Как говорится, хозяин-барин.

«И на этом спасибо», – подумал Ровнин. Эти слова полковника он мог считать прямым указанием, что в Южинске ему следует прежде всего заняться тетей Полей. Полковник посмотрел на оставшиеся две папки. Ровнин подтянул их к себе, посмотрел на Бодрова:

– Подождете?

– Конечно.

Ровнин стал не торопясь изучать все, что было в оставшихся папках. Материалов здесь оказалось много, больше, чем в двух первых. Сброшюрованные в несколько стопок копии экспертиз, заключений, справки, другие документы. Все это надо было прочесть. Пока Ровнин просматривал материалы, полковник несколько раз приходил и уходил. Ничего, что показалось бы ему интересным, Ровнин не нашел. Сложив все по порядку, он аккуратно вложил в папки фото и бумаги. Завязал тесемки.

Бодров посмотрел на листок, который остался на столе. Лешкины записи.

– Это вам нужно?

– Да, Сергей Григорьевич, – Ровнин тронул листок. – Нужно. Это единственное, что мне нужно.

– Именно оригинал?

– Обязательно оригинал.

– Может быть, все-таки возьмете фотокопию? А, Андрей Александрович? Ну, возьмите фотокопию. А это все-таки оставьте. Не положено, Андрей Александрович.

– Сергей Григорьевич, ведь в деле эта штука никому не нужна. Не нужна ведь?

– Не положено, Андрей Александрович.

– А мне нужна. Я могу даже написать докладную Ликторову.

– Ну хорошо, – сказал Бодров. – Берите. Что еще?

«Спасибо, – подумал Ровнин. – Спасибо, полковник. Вы даже не представляете, какой подарок вы мне сейчас сделали!» Ровнин аккуратно сложил листок и спрятал в карман. Остальное, как любил говорить Лешка, приложится. Еще он любил говорить: «Что нам терять, если у нас за плечами одна Высшая школа и десять лет безупречной службы?»

– Все? – спросил Бодров.

– Ну, в принципе мне нужно знать, что собой представляет начальник Южинского ОУРа Семенцов.

– Ох, Андрей Александрович, – Бодров усмехнулся. – Анкетные данные? Или прикажете все остальное? Не по уставу.

– Я понимаю, Сергей Григорьевич. Но мне ведь с ним работать.

– Работать, – Бодров почесал в затылке. – Полковник Семенцов. Семенцов Иван Константинович. Человек крайне аккуратный.

Ровнин вежливо улыбнулся:

– Небогато. Мы все аккуратные.

– Да нет, он в самом деле обязательный. Очень точный. В смысле, если что сказал, обязательно сделает. Чисто человеческих качеств, не буду врать, не знаю. Знаю только, что человек он смелый.

– А… – Ровнин помедлил.

– Что – «а»?

– Давно работает в угрозыске?

Этот вопрос значил: что собой представляет Семенцов как специалист по особо опасным преступлениям?

– Пять лет. До этого многолетняя безупречная служба на обычной оперативной работе.

Ответ Бодрова означал одно: профессиональные качества Семенцова полковник с Ровниным обсуждать сейчас не собирается.

– Что-нибудь еще?

– Нет, больше ничего, Сергей Григорьевич.

Ровнин встал. Для него самого этот ответ означал, что ему теперь осталось только одно – оформить отъезд. То есть зайти в ХОЗУ и экспедицию, получить командировку, документы, деньги и билет. И еще – адрес квартиры, в которой он будет жить в Южинске.

– Если вы о приказе – приказ на вас уже оформлен. Еще вчера.

– Угу, – промычал Ровнин.

Они вышли в коридор. Ровнин аккуратно запер дверь и передал ключ полковнику.

– Ну что, надеемся, Андрей Александрович? – улыбнувшись по-служебному, полковник протянул ему руку. Ровнин сжал сухую крепкую кисть. Понял, что может сейчас ничего не говорить в ответ. И подумал, что так лучше.

Получив в бухгалтерии ХОЗУ деньги, а в экспедиции – авиационный билет и адрес, Ровнин, прежде чем выйти в коридор, остановился у окна в «предбаннике» ХОЗУ. Прежде всего он тщательно просмотрел адрес: «г. Южинск, ул. Средне-Садовая, 21, кв. 84, тел. 72-54-55. Квартира снята на 6 мес. с продлением». Очень хорошо. Для начала как раз то, что нужно. Несколько раз прочитав и запомнив адрес, телефоны и имена, Ровнин стал изучать авиационный билет. Билет взят идеально, на завтра, на первый утренний рейс. Если погода будет приличной, а кажется, на юге она сейчас приличная, около девяти утра он будет в Южинске.

Внизу плавно приближалась земля. Если прижаться лбом к самому иллюминатору, можно увидеть край моря. Земля совсем уже близко. Южная весенняя земля, деревья с зелеными листочками, домики.

Сойдя с автобуса «Экспресс» в центре города, у городского транспортного бюро, Ровнин вдохнул полной грудью. Половина десятого. Да, он знал это ощущение южного города, в который попадаешь зимой из Москвы.

Дом двадцать один на южинской Средне-Садовой, в котором ему предстояло жить, оказался девятиэтажным, блочным, с четырьмя подъездами. На трамвае от центра до него было двадцать минут. Подъезды дома выходили во двор, вдоль всей стены со стороны двора тянулся широкий, метров до десяти шириной, палисадник с густо засаженными клумбами и низкими кустами акаций. По улице мимо дома проходила трамвайная линия; остановка была недалеко, метрах в двухстах. Сойдя на этой остановке и отыскав свой подъезд, Ровнин поднялся на лифте на четвертый этаж. Открыл дверь с табличкой «84», заметив при этом, что ключ входит с трудом, а замок скрипит. Вошел. Огляделся.

Квартира была однокомнатной, но довольно просторной. Прямо на него со стены глядел огромный плакат, цветной, занимающий треть прихожей: смуглая красавица в японском кимоно, улыбаясь, держит бокал. Ровнин поставил сумку на столик в прихожей. Открыл стенной шкаф. Шкаф был почти пуст, если не считать шубы, накрытой марлевым чехлом. Ровнин повесил куртку. Заглянул на кухню: она была маленькой, квадратной, но все, что нужно, в ней было. Стол, плита с двумя конфорками, холодильник. Он прошел в комнату, отдернул занавески. В углу комнаты низкая и широкая тахта. Рядом с тахтой журнальный столик с телефоном. Два кресла. Книжный шкаф. Золя. Куприн. Стендаль. Томас Манн. Толстой. Ровнин подошел к окну и осторожно открыл фрамугу. Пахнуло теплом. Окно выходило во двор. Прямо под окном была детская площадка – песочница, деревянная вертушка, качели. Чуть дальше гуляла девочка лет четырнадцати с эрдельтерьером. Еще дальше виднелась трансформаторная будка, за ней такой же окаймленный акациями дом, четырехподъездный и девятиэтажный. Ровнин прислушался – шума как будто нет, только изредка проходит трамвай. Пожалуй, в этой квартире ему придется жить долго, может быть, столько же, сколько жил в Южинске Лешка.

Ровнин лег на тахту. Потолок – низкий. Вспомнилось, как будто проскандировали хором: «Ше-приз-кор! Если-инт-бэ! То-тун-исп! Ул-некр-тих!» Абракадабра. Но он знает, что стоит за этой абракадаброй. Ровнин сел, расстегнул сумку и стал не торопясь разбирать вещи. Сверху лежала одежда и белье. Он перебрал их: свитер, легкая водолазка, три рубашки, нижнее белье, носки. Ровнин вынул все это, сложил на тахту стопкой. Достал кеды и спортивный костюм. Черный пустой кейс. Летние туфли. Подумал – и положил все это рядом с одеждой. Одежда. Одежда. Куда же ее? В стенной шкаф. Туда также прекрасно уместится вот это: гимнастическая резина и кистевые эспандеры. Ровнин выложил черный футляр с электробритвой, рядом положил мыльницу, одеколон, крем, пасту, зубную щетку; все это пойдет на полочку в ванную.

Неторопливо разбирая вещи, раскладывая на тахте мелочь, Ровнин наконец добрался до дна сумки.

Там, завернутые в куски плотной синей байки, лежали рядом два самых главных предмета – оружие Ровнина: пистолет и короткий многозарядный автомат, выданный ему всего несколько дней назад для участия в этой операции. Про себя Ровнин называл его «Малыш». Каждую деталь «Малыша» он помнил, знал наизусть все сочленения автомата, так, будто это был некий предмет домашнего обихода, который он мог собрать и разобрать даже ночью, с закрытыми глазами.

Из двух свертков Ровнин достал тот, что подлиннее. Развернул байку. Тусклый, негусто, но хорошо смазанный автомат надежно темнел перед ним на куске синей ткани. Да, этот автомат в его глазах выглядел сейчас чуть ли не живым существом. «Малыш, – подумал Ровнин, – Малыш. Малыш». Куда же его положить? Пистолет, ясное дело, вполне можно и нужно носить с собой, но автомат? Оставить в сумке? В прихожей? Нет, нельзя. Прихожая для таких вещей довольно уязвимое место. Конечно, он сегодня же врежет в дверь квартиры новый замок, но все-таки. В ванной? В туалете? В туалете. Нет. В туалете глупо. На кухне? Но где? Нет, и кухня не подходит. Остается одно: в комнате. Где же в комнате? Ровнин огляделся. Два кресла. Журнальный столик. Книжный шкаф. Книжный шкаф? А что, вполне. Автомат идеально ляжет там. На нижней полке, как раз за Куприным. Правда, на нижней полке нет замка, а если он положит туда автомат, замок нужен. Замок или запор. Впрочем, запор, скрытый и надежный запор, легко можно сделать самому при помощи обыкновенного металлического гвоздя. Итак, решено, шкаф. Это удобно всем, и даже хозяевам, которые когда-то вернутся. Аккуратно сделанный запор никому не помешает.

Ровнин не торопясь завернул автомат в тряпку. Так же не торопясь выдвинул крышку нижнего отделения в шкафу. Вытащил восемь томов Куприна. Положил книги на пол. Всмотрелся. Освободившееся пространство как раз подходило по длине. Ровнин взял сверток с автоматом, примерил, вложил в образовавшуюся нишу. Вынул – и положил снова. Убедившись, что автомат лежит на полке хорошо, стал не спеша заставлять его книгами, ставя книги друг к другу точно и тщательно, каждый раз аккуратно подравнивая корешки. Закончив, опустил крышку. Осмотрел нижнюю полку. Полка широкая, зазор перед стеклом остался, и никто не подумает, что за книгами что-то лежит. Теперь осталось только сделать скрытый запор. И все – не подкопаешься.

Ровнин сел в кресло, взял трубку телефона. И снова в его голове возникла абракадабра. Только теперь она звучала не как скандирование, а как нервные, странные, наполненные мало кому понятным смыслом стихи:

 
Ше приз кор, если инт бэ,
То туп исп, ул некр тих,
Выезды 25 VIII ул гог оживл,
80 тэ, 2 че, ул мар оч ож…
 

Ровнин крутанул диск. (50-12-12.) И скандирование и стихи давно уже имели для него четкий и простой смысл. В этих стихах и в этом скандировании мучился, страдал, размышлял Лешка Евстифеев. Да и сейчас, уже мертвый, Лешка продолжал мучиться, страдать и размышлять. И он, Ровнин, постепенно, слово за словом, разматывал и расшифровывал эти оставшиеся ему Лешкины соображения и мысли. Вот, например, она, эта возникшая вдруг в нем первая строфа – от странного, то ли санскритского, то ли древнекитайского «ше приз кор» до какого-то – марсианского, что ли, – «ул мар оч ож». Строфа эта, как понимал теперь Ровнин, означала следующее:

«Андрюха, слышишь? Черт побери, как же понять, как выглядит этот «Шофер»? Бьюсь над этим – и ничего не могу сделать. Кажется, судя по обрывочным и не очень уверенным показаниям свидетелей (которых, уж поверь мне, я поспрашивал изрядно), он был приземистым и коренастым. Понимаешь, Андрюха, я все время исхожу из предпосылки, что это – «интеллектуальная» преступная группа. А «Шофер» приземистый и коренастый. Понял? Уж больно у них все четко разработано. «Рыжий», «Маленький» и «Длинный» интеллектуалы. А «Шофер»? Не больно ли много интеллектуалов? Так вот, судя по почти неизвестному поведению этого «Шофера», может, он при них был просто тупым исполнителем? Виртуоз баранки, и не более того? С этим, Андрюха, пока всё. Теперь перехожу к закономерностям. Посмотри сам. Что за суммы перевозились в Южинске двадцать пятого августа? Улица Некрасова, где они взяли сто пятьдесят тысяч у проходной завода, – тихая, можно даже сказать, тишайшая. (Ох, Андрюха, тут, в этом месте, по части «тишайшая» копать да копать!) А теперь глянь, какими были остальные перемещения крупных сумм в этот день. Два инкассатора перевозили восемьдесят тысяч из районного Госбанка с улицы Гоголя – довольно оживленной улицы в центре. Три инкассатора перевозили двести тысяч, зарплату завода имени 26 бакинских комиссаров на улице Марата, еще более оживленной. Народу там просто пруд пруди…»

Здесь, на «ул мар оч ож», – строфа кончалась. Первая строфа. «Улица Марата очень оживленная».

Все это, весь этот, теперь уже ясный Ровнину, смысл Лешкиной записки, весь расклад мелькнул перед ним, когда он закончил набирать последнюю цифру – 12 – из телефонного номера начальника ОУРа. Гудки, щелчок. Уверенный, отрывистый, пожалуй, даже злой голос:

– Семенцов слушает!

Мешкать с таким голосом никак нельзя.

– Иван Константинович, здравствуйте. Я к вам из Москвы, от Сергея Григорьевича.

Это была условная фраза. Ровнин вполне мог сейчас говорить с Семенцовым просто, открытым текстом. Но если уж он применил условную фразу, то и Семенцов должен ответить ему условной фразой. Слова же Ровнина означали: «Все в порядке, я приехал и разместился».

– Андрей Александрович? – Семенцов помедлил. – Очень приятно.

Ровнин вздохнул. Фраза Семенцова означала: «Я все понял. Подтверждаю ваш приезд и готов встретиться для разговора». Во фразе начальника угрозыска Ровнину надо было проследить за порядком слов. Если бы он был нарушен, фраза не имела бы никакого скрытого смысла. Тут же Ровнин подумал: может быть, полковник недоволен, что он слишком темнит? Нет, Семенцов пока ничем не показал, что считает конспирацию Ровнина излишней.

– Как нам с вами встретиться, Иван Константинович?

– Пожалуйста, я жду вас.

– Прямо сейчас?

– А что, вам сейчас неудобно?

Начальник угрозыска Семенцов считает, что он, Ровнин, с конспирацией перегибает палку. Ровнин закрыл глаза и прислушался к шуршанию мембраны. Спокойно. Ау, Ровнин? Досчитай до пяти. Нет. У него сейчас нет никаких эмоций. Он спокоен. Главное для него – раскрыть эту опасную группу, он должен ее раскрыть и раскроет, а остальное – пустяки. «Ше приз кор, если инт бэ».

– Может быть, вы будете сегодня в городе?

– В городе?

«Да, в городе», – спокойно повторил про себя Ровнин. В конце концов, можно найти тысячу мест, где они могли бы встретиться. В городе, потому что он не хочет даже показываться у здания УВД. А тем более входить и выходить оттуда. Начальник ОУРа, да еще с многолетним стажем, должен все это понимать. Должен, просто обязан.

– Андрей Александрович, так вы просто заходите вечерком ко мне домой. Часиков в семь. Адрес ведь вы помните?

Кажется, с выводами насчет Семенцова он поторопился. Ровнин почувствовал облегчение. Вполне профессиональный поворот в разговоре. Семенцов все понял.

– Большое спасибо, Иван Константинович, я обязательно зайду. Не буду вам больше мешать. Всего доброго, до вечера.

– Всего доброго.

Ровнин положил трубку. Откинулся в кресле. Тишина. И уже половина одиннадцатого. Сейчас бы позавтракать. Да, только чем? До семи вечера он, конечно, успеет сделать то, что задумал, если все будет хорошо и ему ничто не помешает. «Ше приз кор, если инт бэ». В пятом классе Лешка приставал к нему, а он все отмалчивался. Лешка тогда пытался выяснить, какая же марка самая дорогая в мире. И он, чтобы отвязаться, сказал: «Голубой Маврикий». Потом Евгения Александровна два раза приходила к его матери, плакала и жаловалась, что у нее исчезла кроличья горжетка. «Дело не в горжетке, зима прошла, мне не жалко. Но поймите, он ведь никогда не воровал!» У Ровнина тогда залило альбом марок: соседи забыли закрутить кран. А примерно через неделю на переменке Лешка отвел его в сторону и показал марку. «Держи. «Голубой Маврикий». Он, Ровнин, долго рассматривал марку. Потом спросил: «Где взял?» «Купил за тридцатку», – небрежно сказал Лешка. Лешка не догадывался, конечно, что ему подсунули фальсификат. Но Ровнин определил сразу, что это – чистая подделка, причем даже не очень умелая. Конечно, говорить об этом Лешке он тогда не стал.

…Через час с небольшим он уже стоял на углу улицы Плеханова и Матросского переулка – именно здесь размещалось общежитие Южинского пищевого техникума.

Прежде всего он изучил подходы к переулку. Улица Плеханова оказалась довольно оживленной, движение на ней было четырехрядным в обе стороны. По улице проходил троллейбус, номер третий; остановка, на которой сошел Ровнин, называлась «Матросский переулок». Сам Матросский переулок оказался чуть сзади, метрах в двадцати от остановки.

Сойдя, Ровнин огляделся. В общем, этот район оказался не очень далеко от центра, ехать ему пришлось всего около двадцати минут. Переулок был узким, тихим и тянулся далеко – до следующей улицы. Здесь на углах улицы Плеханова стояли два дома довольно старинной конфигурации: один шестиэтажный, красного кирпича, второй, с дальней от остановки стороны, был четырехэтажным, с лепными украшениями и светлой потрескавшейся штукатуркой. В этом доме на первом этаже размещался магазин «Молоко»; вход в магазин был с улицы Плеханова, но два окна выходили в переулок.

Ровнин не спеша двинулся по тротуару вдоль переулка. Тротуар был старым, с проломами и щербинами. Над аркой ближнего к магазину дома висела табличка: «Матросский пер., д. N 14». Значит, дом номер шесть, в котором расположено общежитие, должен быть с этой же стороны. Если нумерация не перепутана – четвертый от улицы. Ровнин шел, вглядываясь в дома и дворы, и от нечего делать считал прохожих. Ему встретились только двое – старушка с кошелкой и девушка, несшая в руке большую папку. Четвертый дом с правой стороны открылся сразу же, и он вполне походил на общежитие. Желтый, трехэтажный, с высокими этажами и белыми, ложными, покрытыми трещинами колоннами. В центре здания, вровень с колоннами, выступала невыразительная дверь. Подойдя к дому, Ровнин увидел, что на стене рядом с этой потертой, обшитой коричневым стеганым дерматином дверью прилажена вывеска: «Южинский техникум пищевой промышленности. Общежитие».

Ровнин открыл дверь и вошел. За дверью оказалась небольшая прихожая со стенами, покрытыми кое-где голубой краской. Краска во многих местах посветлела, а кое-где просто сошла, открыв белесо-желтую штукатурку. Справа от входа в прихожей висел небольшой темный стеллаж для писем; в открытых ячейках, обозначенных буквами, лежало несколько конвертов и открыток. С другой стороны прихожей, слева, стоял пустой стол. Из прихожей, которая была отделена от входа в общежитие застекленной сверху перегородкой, вела еще одна дверь, тоже застекленная. За перегородкой справа, сразу у двери, Ровнин разглядел стол с телефоном. За таким столом у входа обычно сидит дежурная. Сейчас ни в прихожей, ни за столом дежурной никого не было.