Текст книги "Шакалы"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 6

Генерал Степан Сидорович Володин сидел за своим служебным столом и смотрел на расположившегося в кресле напротив мужчину лет пятидесяти настороженно.

Семен Петрович Фокин даже для заместителя начальника контрразведки был фигурой загадочной. Худой, в элегантном костюме, лицо узкое, породистое, волосы темные с проседью, глаза темные, взгляд доброжелательный – такова была внешность гостя. Интеллигентный, умный мужчина среднего возраста. Но то была лишь видимая часть айсберга, а что таится в глубине – покрыто неизвестностью.

Володин знал, что Фокин до распада Союза имел звание полковника, работал в первом, позже во втором главке, затем был из органов уволен. Вскоре он появился в Управлении охраны Президента на какой-то незначительной должности, звание ему не вернули, Фокина понизили, он стал подполковником. Но некоторые источники Володину докладывали, что Фокин на службе появляется время от времени, числится одним из помощников всесильного генерала Коржанова, но в кабинете не сидит, бумаг не пишет, однако в кабинет своего шефа проникает в любой момент, и о чем они беседуют – никому не известно. Кроме того, Фокин вхож во все кабинеты администрации Президента и правительства, везде его принимают, разговаривают уважительно. Видели Фокина и в загородной резиденции Самого, где подполковник ловко играл в теннис, позволял себе обыгрывать людей самых высоких званий, что, как известно, делать не положено.

Год назад Володин распорядился сделать «установку» на Фокина, но через две недели позвонили сверху и грубо приказали Володину прекратить заниматься самодеятельностью и совать нос куда не положено.

В общем, скромный подполковник Семен Петрович Фокин являлся фигурой загадочной, и от него следовало держаться подальше. Когда во вторник утром Володину доложили, что к нему без предварительной договоренности пришел какой-то подполковник Фокин и просит принять, генерал отложил запланированные дела, приказал ни с кем не соединять, а подполковника пропустить.

И вот они беседовали уже больше получаса, при этом подполковник выражал открытое недовольство, даже легкое презрение в адрес хозяина кабинета. Хотя все это сквозило только в тоне, слова подполковника были безукоризненно вежливы.

– Повторяю, уважаемый Степан Сидорович, оставьте семью Горстковых в покое. – Фокин сидел, закинув ногу на ногу, любовался сверкающим ботинком. – Они не вашего ведомства, у контрразведки хватает своих забот.

Терпение у Володина кончилось, даже врожденная осторожность покинула генерала.

– Я с должным уважением отношусь к вашей фирме, подполковник, но не понимаю, на каком основании вы вмешиваетесь в нашу работу? – произнес он достаточно твердо.

– Оттого, что вы мешаете моей, – ответил флегматично Фокин. – Вы помешали мне в Париже, вы влезли не в свое дело в Москве.

– Повторяю, я не знаю, кто помешал вам в Париже. Вот ваши люди там изувечили моего парня, это факт, кто там влез еще, мне неизвестно. Догадываюсь, что это парни полковника Гурова.

– Да, Гуров, он себе много позволяет, его следует укоротить, – лениво произнес Фокин, но его тон и высказанное небрежение в адрес Гурова не соответствовали истинному отношению подполковника к известному сыщику.

Фокин лет десять, может, чуть больше назад сталкивался с Гуровым, и воспоминания о той встрече являлись не самыми светлыми в сложной жизни подполковника. Он мало кого боялся, но Гурова остерегался серьезно и клял все на свете, что сыщик оказался замешанным в столь серьезном и деликатном деле.

– Укоротить? – подхватил Володин. – Если вы, уважаемый Семен Петрович, это исполните, я лично за свои кровные поставлю вам ящик коньяка. Гурова нельзя укоротить, он человек, его можно убить.

– Господин генерал, вы говорите лишнее.

– Господин подполковник, не забывайтесь! – Володин сорвался и повысил голос. – Мне неизвестно, кто вам покровительствует, кого вы в данный момент представляете, однако следует и меру знать!

– Видите, вам неизвестно, что точно произошло в Париже, неизвестно, кто мне покровительствует. – Фокин брезгливо поморщился. – Для вашей должности, генерал, вы недостаточно информированы. Вы однажды попытались навести обо мне справки, вам русским языком объяснили, что этого делать не следует. Я вам, генерал, внятно говорю, поясняю: если я увижу ваших людей хотя бы близко от семьи Горстковых, у вас на службе неприятностей не произойдет, так как не будет самой службы. Кроме того, намекаю, я позабочусь, чтобы вас не взяли на работу ни в одну солидную фирму. Вы будете доживать свой век на пенсию, так как мне точно известно, что вы не только глупы, но к тому же еще изображаете порядочного, взяток не берете, денег у вас не накоплено. Подумайте на досуге, я не прощаюсь, возможно, увидимся.

Фокин легко поднялся, кивнул и вышел. На улице он подошел к отнюдь не шикарному «Мерседесу», не успел открыть дверцу, как она предупредительно распахнулась, рядом с водителем сидел молодой мужчина, не качок и амбал, настоящий профессионал, видевший в жизни многое и умеющий ничего лишнего не видеть, тем более не запоминать. Фокин предпочитал располагаться на заднем сиденье.

Водитель включил мотор, ждал команды.

– Куда же нам, ребятки, податься? – спросил со вздохом Фокин, выдержал паузу.

«Ребятки» были людьми опытными, отлично понимали: их никто не спрашивает, хозяин давно решил, куда направиться.

– Ну, раз вы решили меня игнорировать, заглянем в банк, вы же за спасибо работать не желаете. Возьмем для вас зарплату, мне на расходы и поедем куда-нибудь обедать.

Машина бесшумно отъехала от тротуара, влилась в общий поток.

* * *

Он был человеком способным, в некоторых вопросах талантливым, закончив Высшую школу КГБ, остался работать в Москве, где без блата оставляли немногих, точнее сказать, просто единицы. Фокин свободно, почти без акцента, говорил на английском, владел французским, немецким, немного испанским, работа в ГРУ ему нравилась. Первые годы он был даже патриотом. Он работал в посольствах, под дипломатической «крышей», сначала в Англии, затем переехал в США. Спецслужбы этих стран, конечно, знали, кем на самом деле является всегда элегантно одетый, в отличие от большинства русских раскованный сотрудник посольства. Но Фокин спецслужбу вполне устраивал, профессионалы отлично знали: выгонишь одного – пришлют другого. А Фокин держался скромно, случалось, обменивался ценной информацией, и, хотя много никогда не давал, его информация была всегда доброкачественной.

Фокин работал на совесть, ощущал поддержку центра, действовал вдохновенно, целеустремленно и упорно. Он получал внеочередные звания и быстро получил полковника, казалось, его ждет быстрое продвижение по служебной лестнице. Неожиданно, когда, казалось бы, в верхах был решен вопрос о назначении его резидентом в одну из столиц важнейших для российского внимания стран, на эту должность прислали безграмотного в его профессии партийного сынка.

Внезапно, после многих лет службы, он прозрел, понял, что его способности никого в верхах не интересуют, его кропотливая, порой рискованная работа никому не нужна. Все происходящее в разведке – сплошной фарс, точнее, способ продвижения «своих» людей. И если даже всесильному Андропову предложат обмен один к ста, но с личной выгодой, то тот, не задумываясь, обмен примет.

Осознав ситуацию, которую должен был понять изначально, Фокин поник, бросил работать, стал писать правильные бумаги. Но известно, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Такими бумагами было позволено отпихиваться сынкам да кумовьям, простой смертный обязан пахать. Через два года Фокина отозвали в Москву, задвинули с передовой во второй главк, который был призван бороться с вражескими агентами, а если последних не наблюдается, то с внутренней оппозицией, евреями, русскими, которые позволяют себе чего партией не положено.

Фокин не был ни правозащитником, ни человеком с обостренной совестью. Он нормальный мужик, делал серьезную мужскую работу, на новом месте почувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Кто что сказал, кто где что напечатал? Да несерьезно все это. Совершенно не желая того, он оказался к руководству Комитета, который был подотчетен непосредственно Центральному Комитету партии, в оппозиции. Да Фокин подобное и в голове не держал, он жил, как жил, служил верой и правдой. У него не было какого-то особого чувства достоинства, нормальный мужик, профессионал, он запоздал в своем развитии, до последнего не мог понять, что хорош не тот, кто на охоте дичь подстрелил, а тот, кто вовремя начальника в зад поцеловал и стопку ему поднес.

Когда же Фокин Семен Петрович, полковник и орденоносец, понял, что его поезд от перрона отошел, он со своими знаниями агентурной работы, владеющий тремя языками, на хер никому не нужен, явился Горбачев. Началась перестройка, всемогущий КГБ разогнали. И тут Фокин увидел самое для себя страшное, позорное. Ребят расхватывали на все стороны, специалисты всегда нужны. Но опять, хотя власть сменилась и КПСС отменили, расхватывали не специалистов, а блатных. По принципу, не что ты можешь и стоишь, а кто, где, когда и с кем. И только тогда, на пятом десятке, он покрылся коростой и сказал себе: «Вы определили правила, я их принимаю, пеняйте на себя».

Фокин понял: только власть может дать в этом обществе относительную свободу. Он до миллиметра рассчитал свои возможности и путь наверх. Служба в разведке его приучила: будь как все, не высовывайся, твоя сила не в мышцах, а в объеме информации.

И он, ас разведки, принял звание подполковника, никчемную должность и занялся сбором информации на всех сегодняшних политиков. Когда он лишь копнул, понял: перед ним непаханое поле, сплошной чернозем, кругом фраера, хватающие куски и не думающие о дне завтрашнем.

Он за месяц собрал столько компромата на власть имущих, что даже растерялся. По законам западного мира, человека, обладающего такой информацией, должны были вчера убить. Но Фокина не только никто не убивал, а за ужин в ресторане давали новую информацию, порой не понимая, что дают показания против самих себя. Он собирал, копил материал, служил, молчал, затем решил показать зубы, слегка засветиться.

Газеты и телевидение рассуждали на тему, мол, воровать нехорошо, а имен мы не называем в интересах следствия. Фокин решил, что его час настал, и подбросил журналистам недостающие факты, разгорелся пожар. Пока горел подвал и первый этаж, власти молчали, когда они поняли, что без принятия экстренных мер может сгореть фасад, даже крыша, они вычислили Фокина, и скромный чиновник пришел к подполковнику в гости, сказал, мол, все не без греха, кончайте беспредел, станете полковником, и должность повысим. Но Фокин уже понял правила игры, ответил однозначно:

– Убирайся, считай, я тебя не видел, передай своему шефу, будет залупаться, так я его обкорнаю, вот это я знаю о тебе, а то конкретно о нем. А звание и должность засуньте себе в задницу, и сидите тихо.

Здание на глазах изумленной публики сгорело дотла, Фокин жил на скромную зарплату и помалкивал. Когда в прессе начался разговор об очередном хищении миллиардов, о том, что виновных не найти, имеются лишь стрелочники, Фокин вновь подбросил в огонь угля. В этот раз к нему пришел не неизвестно кто, пригласили вежливо к вице-премьеру. Фокин выразил по телефону удивление, мол, зачем отнимать время у такого лица и чем он, подполковник, может быть полезен. Но его заверили, что подполковник может быть полезен, а у вице-премьера достаточно времени, чтобы выпить вместе с господином Фокиным чашечку кофе.

Вице-премьер Анатолий Владимирович Барчук принял Фокина в своем служебном кабинете, отключил все аппараты, оставив связь лишь с Президентом и Премьером. Семена Петровича удивило, что встреча проходила не с глазу на глаз – в кабинете присутствовал еще один человек, одетый в прекрасный костюм, склонный к полноте, совершенно седой, лет шестидесяти. Неожиданно Фокин узнал в человеке давнего своего знакомого, Бориса Андреевича Юдина, который был бизнесменом средней руки, и непонятно, на каких основаниях он посиживал в кабинете вице-премьера и чувствовал себя вольготно, отнюдь не как проситель.

– Семен, какими судьбами! – Юдин крепко пожал руку Фокину. – Никак не ожидал встретить тебя в этом кабинете.

– Признаться, я тебя тоже. Ты пошел в верха?

– Занимаюсь плебейской работой, делаю деньги.

– Анатолий Владимирович сообщил, что ты стал плохой, непослушный мальчик, и решил использовать меня, чтобы я тебе вправил мозги. – Юдин на правах хозяина указал на кресло, сел напротив.

– Кто обладает информацией, тот и владеет ситуацией, – довольно беспечно ответил Фокин. – Господа министры, увлекшись приватизацией, допустили некоторые ошибки, которыми очень интересуется прокуратура. Я не требую за свое молчание деньги, я лишь желаю, чтобы к моим советам прислушивались. Согласись, Борис, я скромен до неприличия.

– Какие это советы? – спросил Юдин.

– Разумные, я иных не даю.

– Больше ты не скажешь ничего?

– Сейчас трудно решить. Если ты сообщишь, зачем пришел, что тебе от меня надо, может быть, и скажу.

Юдин оценивающе осмотрел Фокина, взглянул на молчавшего Барчука, с сомнением покачал головой.

– А я в данный кабинет не рвался и тебя, Борис, сюда не приглашал. Это я вам нужен, а вы вроде бы как мне и ни к чему.

– Наглец ты, Семен Петрович. Ты силушку свою соразмеряй, иначе получится замах рублевый, а удар…

– Ты меня, Борис, не воспитывай, зряшное дело. А силу свою я один знаю, делиться ею не намерен. Нашему молчаливому хозяину могу сообщить, его счет в банке в Цюрихе засвечен, я знаю и шифр, и происхождение денег, так что верно делает, что молчит.

Юдин быстро взглянул на вице-премьера, понял, старинный приятель говорит правду, отер лоб, вздохнул.

– Мы на эту тему говорить не будем, ты при таком разговоре человек лишний. Сам отлично знаешь: лишние знания укорачивают жизнь. Ты по-честному скажи, зачем я тебе понадобился? – спросил Фокин.

– Можно и так, – согласился Юдин. – Ты полковника Гурова из угро МВД знаешь?

– Слышал, знаю плохо, – соврал Фокин.

– Ты уберись с его дороги, раздавит, – сказал Юдин.

– Понимаю, он человек серьезный, но убраться, как ты выразился, не могу, не волен.

– А кто волен? – неожиданно спросил Барчук.

– Не скажу, человек вам не по зубам.

– Связано с избирательной кампанией? – вновь спросил Барчук.

– Возможно.

– Вы можете убрать Гурова до июня из Москвы?

– Обратитесь к генералу Орлову.

Юдин понял, сейчас поднимут крик, и быстро сказал:

– Стоп, господа! Силой вы друг от друга ничего не добьетесь. Видите ли, Лев Иванович мой давнишний приятель, мы в свое время оказывали друг другу некоторые услуги, кто кому остался должен – неизвестно. Я могу с ним поговорить, хотя известно, ничего, связанного со службой, от него не добьешься. Но он человек, всякое случается, я могу обратиться к нему с просьбой. Никакому человеку не грозит опасность? Если да, то любые разговоры бессмысленны.

– Спасибо, Борис Андреевич, но разговор с Гуровым, похоже, бессмыслен, вчера тяжело ранили его сотрудника, человек жив, но после выстрела полковник на переговоры не пойдет, он мне не друг, но я его знаю, – сказал Фокин.

– Черт знает, сколько времени потеряли! – Юдин поднялся. – Сначала вы в него стреляете, затем собираетесь разговаривать.

– Не в него, в приятеля, – поправил Барчук.

– Финансовые дела решайте наедине. А что вы собираетесь делать с Гуровым – понятия не имею. Нашли с кем связываться! – Юдин кивнул и вышел.

Гурову он позвонил из ближайшего автомата:

– Лев Иванович, здравствуйте, Юдин беспокоит. Ты ненароком больно двум сильным мира сего ноги отдавил.

– Здравствуй, Борис Андреевич, ты меня знаешь, я больно никому умышленно не сделаю, – ответил Гуров. – Коли ты прав, я сожалею, может, заскочишь ко мне на чашку чая, потолкуем.

– Я знаю твои чашки и заварку.

– Обижаешь, я давно остепенился, даже Станислав признает.

– Ну если сам Станислав признает, тогда слов нет, еду.

* * *

Юдин рассказал Гурову почти все, опустив некоторые детали.

– Барчук – фигура известная, а Фокин – личность загадочная, однако в криминальном мире далеко не новая. Я кое-что слышал о нем. Это, как правило, люди умные и способные, порой крайне опасные. Пойдем, мне необходимо мою мадам встретить.

Когда они сели в машину, Гуров сказал:

– Полагаю, моя квартира и телефон прослушиваются.

– Так что же ты раньше молчал? – возмутился Юдин.

– А чего ты сказал? Они и пригласили тебя, чтобы ты мне их разговор передал. Чудной ты, Борис, финансист, а дурак. Ты же им при этом разговоре на фиг не был нужен. Тебя и пригласили как моего давнего друга.

– Ты когда женишься?

– Хоть завтра.

– Так за чем дело стало, замужняя или не любит тебя? – удивился Юдин.

– Холостая и любит, а замуж не пойдет.

– А ты спрашивал?

– Нет, но я и так знаю.

– Ты слишком много знаешь.

– Боря, у меня есть и другие недостатки. – Гуров, как всегда, резко сменил тему разговора. – Значит, Фокин. Значит, его человек увез Юлию и ранил Геннадия, то-то я смотрю, почерк незнакомый. Не контрразведка, не Управление охраны и совсем уж не уголовнички. Похоже, Фокин собственную команду собрал, таких опасаться следует. Откуда он людей взял? «Афганцы» либо ребята из Чечни, уж больно он безрассудно выстрелил, умело, на бегу из-под руки с двадцати метров в человека попасть – уметь надо. А может, из наших или гэбэшников набрали, сейчас много умельцев, найти нетрудно. Так что же хочет этот Фокин?

– Понимаешь, они при мне финансовый разговор начали, думаю, для отвода глаз, о таких вещах в присутствии третьего не говорят. Считаю, их ты интересуешь, они войны с тобой не хотят, а я заявил, раз твоего парня ранили, говорить с Гуровым бесполезно.

– Дурак… Извини, говорить всегда полезно, однако слов назад не возьмешь.

Юдин вышел в конце Поварской, сказал, мол, прогуляться хочет, а Гуров поехал в театр за Марией. Женщины виделись вчера, и разговор их очень Гурова интересовал, тем более что Мария по телефону намекнула, мол, репетиция прошла успешно.

Мария уселась рядом, подоткнула свою серебристую шубку и категорически заявила, что пельмени и яичница с колбасой ей осточертели, она желает котлеты «по-киевски», салат из крабов и огромную рюмку коньяка. И все это желает немедленно, а ресторан Дома кино рядом.

– А откуда тебе, родная, известно, что у меня такие деньги имеются? – поинтересовался Гуров.

– Горстков – миллиардер, обязан выдать тебе на оперативные расходы.

– Полагаешь? – Гуров глянул насмешливо. – В этом ресторане все будут к тебе приставать, подсаживаться за наш столик…

– Как раз в этом ресторане ко мне никто не будет приставать, я же не с киношником сижу, с посторонним, – перебила Мария. – Может, у меня любовь, я замуж собираюсь?

– А ты действительно собираешься?

– Чтобы получить ответ на столь бестактный вопрос, необходимо как минимум сделать предложение.

– Тоже верно, – ответил Гуров и припарковался у ресторана.

Зал был уютный, небольшой, многие столики отгорожены друг от друга барьерами, получались и не отдельные кабины, но создавался определенный уют. Но что самое главное, в ресторане негромкая музыка и было мало народа.

Мария пошепталась с официанткой, наградившей Гурова оценивающим взглядом, их усадили за столик на две персоны, отгороженный от зала колонной. После чего Мария, не глядя в меню, сделала заказ, уперлась локтем в стол, оперлась подбородком на ладошку и долго смотрела на Гурова. Он молчал, закурил, мельком оглядел зал; почему-то сыщику казалось, что актерский ресторан должен быть большим, многоголосым и пьяным.

– Разочарован? – улыбнулась Мария. – В отдельные дни здесь случается шумно и пьяно, порой доходит до драк, редко. Итак, с чего начинает агент свой доклад?

– Ты моя любимая женщина, постарайся не говорить глупостей, рассказывай все по порядку: как встретились, в каком Юлия находилась состоянии?

– В крайне угнетенном. И в Париже, и в какой-то загородной вилле под Москвой ей сделали внутривенный укол, после чего она короткий промежуток времени находилась в состоянии эйфории, затем следовал упадок сил. Какой-то мужчина ее убеждал: если она не будет послушной девочкой, ее превратят в наркоманку. И чтобы она не вздумала рассказывать о происшедшем кому-либо, иначе ее попросту убьют.

– Она не говорила, что и раньше баловалась наркотиками? – спросил Гуров.

– Нет, но я подумала, что-то было, скрывает.

– Я нашел в ее сейфе иглу от шприца. Юлия уже заражена, ее необходимо срочно спасать. Она не говорила, где собирается провести сегодняшний вечер?

– Неопределенно, мол, будет чувствовать себя хорошо – пойдет с Алентовым в консерваторию, плохо – так проведет вечер дома.

Официантка принесла заказ, они начали разговор о театре, когда женщина отошла, Гуров сказал:

– При входе, на столе администратора, стоит телефон, позвони Юлии, скажи, что сейчас приедешь.

– Я есть хочу.

– Ясное дело, иди и позвони.

Лицо Марии осунулось и посуровело, стало видно, что она далеко не девочка. Она налила себе рюмку коньяку, подцепила вилкой ломтик севрюги, выпила, закусила, вытерла губы, сухо сказала:

– Гуров, мне кажется…

– Ты ошиблась, милая, я лишь обращаюсь к тебе с просьбой.

– Змей! – Она надкусила тарталетку и, вытирая салфеткой руки, направилась к телефону.

– Она дома? – спросил Гуров, когда Мария вернулась.

– Да, но очень плоха.

Гуров подозвал официантку, указал на стол, сказал:

– Заверните нам с собой, мы быстро уходим.

Видимо, в его лице была тревога, так как женщина лишь молча кивнула и убежала на кухню.

– Могли бы оставить, не велики деньги, – презрительно сказала Мария.

– Неизвестно, как ночь сложится. – Гуров направился к телефону звонить Крячко.

– Станислав, всех, кого застанешь дома, немедленно к подъезду Горсткова, никого не пускать, никаких врачей, «неотложек» и прочей медицины. Я сейчас там буду.

* * *

У подъезда Горсткова происходила некоторая сумятица. Стояла «Скорая», толклись люди в халатах, но дорогу им загораживали Крячко, Нестеренко и Карцев. Гуров выскочил из машины, рванул за плечо ближайшего санитара, буквально рявкнул:

– Ваши документы! Кто среди вас врач?

– А в чем, собственно, дело? – спросил старший по возрасту.

– Полковник милиции Гуров. – Он предъявил свое удостоверение. – Мы получили очень нехороший сигнал, прошу предъявить ваши документы.

Один из санитаров неторопливо прислонил носилки к стене и полез в задний карман брюк, в котором обычно документов не носят. Станислав перехватил его руку, взял на излом, спросил:

– Ты уверен, что документы у тебя именно в этом кармане?

– Да что же это делается, товарищ? Нас вызывают по случаю острого отравления, мы срываемся, летим как сумасшедшие, а нас хватают, обращаются, как с преступниками. Помощь не нужна, так ради бога, подыхайте самостоятельно.

Гуров внимательно следил за лицом говорившего, явно среди троих старшего.

В Гурове появились сомнения, а вдруг Юлии действительно плохо, родители вызвали «неотложку» и эти люди – врачи. Нет, уж больно они подтянуты и спортивны. Старший явно нервничает, парень, которого держит Станислав, опустил левую руку в карман, а третий якобы хочет закурить, а сам шагнул за спину Карцева.

– Илья, у тебя за спиной стоит человек, негоже. – Гуров улыбнулся. – Доктор, в чем дело, дом охраняемый? Вам трудно предъявить документы? Только не надо торопиться, я не люблю, когда документы достают слишком быстро.

Неожиданно у тротуара притормозила машина, из нее чуть ли не на ходу выскочил Котов. Длинный и нескладный, он обладал недюжинной силой, обнял «доктора», чуть не кричал:

– Сергей Витальевич, какими судьбами? Я всегда утверждал, что бог есть!

– На всех надеть наручники! – скомандовал Гуров.

В этот момент «медицинский» «рафик» тихо фыркнул и покатился.

Пистолет в руке Гурова появился быстрее, чем у кого-либо, два выстрела практически слились в один, машина с пробитыми скатами осела.

– Вы ответите! – попытался возникнуть доктор и опустился на асфальт: рука у Крячко была тяжелая.

– Сопротивление сотруднику милиции, который находится при исполнении. – Станислав хотел перешагнуть через «доктора», получилось не очень удачно, и он врезал Батулину в живот с такой силой, что из преступника вышел воздух. – А если бы Генка Веткин умер, я бы сейчас тебя пристрелил – до бога высоко, а до прокуратуры далеко.

– Все, господа офицеры, представление окончено, отправляйтесь в дежурную часть на Петровку. – Гуров отозвал Крячко в сторону. – О Горстковых ни слова, выслеживали бандита, который вашего приятеля подстрелил. Ба! А они тут как тут, и все в белом. Ясно?

– Ясно, – усмехнулся Станислав. – Да сказать все можно, кто же мне поверит?

– А это не твое дело. Батулин нашего Веткина ранил. Что нашли пистолет, пока молчи, никаких фамилий, всех посылай к генералу Орлову, мы выполняем его задание.

– Ну как успели, как успели, вот это фарт! – Станислав качал головой. – Минутой могли разминуться. Ну, бог не фраер, знает, кому подает.

– Ладно, забирай свою команду, отправляйся, уверен, завтра они все будут на свободе.

– И Батулин?

– А чего против него имеется? Григорий не видел, как он стрелял, оружия нет, да и было бы, так неизвестно, кому принадлежит. Пустышка.

– Ты кому-нибудь другому рассказывай. Лады?

– Жизнь покажет. – Гуров повернулся к своей машине, в которой сидела Мария.

– Я знаю, что жизнь покажет, чтоб мне с этого места не сойти, – пробормотал Крячко.

Мария зашла в квартиру Юлии, Гуров – в квартиру родителей.

– Лев Иванович, какими судьбами? – всполошилась хозяйка. – Чай или желаете перекусить? Вы знаете, у нас сейчас перед окнами стреляли.

– Здравствуйте, дорогая Нина Дмитриевна, шел мимо, думаю, загляну на огонек, а стрелял я по воробьям, надоели окаянные.

– Быстро стреляете, Лев Иванович. – Горстков стоял в дверях своего кабинета.

– Так у каждого своя работа, Юрий Карлович, один быстро считает, другой быстро стреляет.

– Ну, проходи. – Горстков шире открыл дверь и посторонился. – Я в случайные визиты не верю, двенадцатилетний сосед-пацан заскочил, значит, ему гвоздь нужен либо иное чего.

Гуров неожиданно вспомнил, что у него в кармане упакованный ужин, который они из ресторана взяли, и начал вынимать.

– Ты что же, в гости со своими харчами ходишь? – удивился Горстков.

– Так вышло, я в ресторане заказал, а тут отъехать потребовалось, – невозмутимо ответил Гуров.

– Мать! – повысил голос хозяин. – Гляди, до чего дожили, к нам уже со своим провиантом приходят, скоро ложки и ножи станут приносить.

– Извините, Нина Дмитриевна, я не подумал, заверните домой, я ребятам отнесу, может, им всю ночь работать.

– Конечно, конечно. – Хозяйка взяла сверток и вышла.

– Вы присядьте, Юрий Карлович, – сказал Гуров, прохаживаясь по кабинету, – давайте расставим все точки над i. Сегодня вы хозяин, а я – человек, пришедший к вам по делу, и денег с сегодняшнего дня я у вас не получаю. Вы, Юрий Карлович, богатый бизнесмен, а я – старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник милиции Гуров. Договорились. – Он не ставил вопросы, влепил жирную точку, как о деле решенном.

– Хорошо, Лев Иванович, – добродушно ответил Горстков. – Отчего такая ледяная волна?

– Оттого, уважаемый, что вы мне, мягко говоря, многого не рассказываете, проще выражаясь, врете. Вы знаете, что ваша дочь наркоманка?

– Как? – Впервые Горстков смешался. – Ну, баловалась в юности… давно прошло.

– А вам известно, что происходит, когда дети балуются с огнем?

– Черт побери! – Горстков закрыл лицо ладонями, жест получился театральным и одновременно трагическим. – Так она снова?

– Не сама, ей помогли.

– Так что же теперь делать?

– Говорить правду. Вы не хотите мне рассказать, что произошло при ее рождении? – Сыщик задал вопрос чисто интуитивно. Он собирался сначала навести справки в роддоме, но сейчас решил не откладывать, задать вопрос в лоб.

– Вы и это знаете? – Горстков сгорбился, казалось, стал меньше. – Мать ничего не знает, и Юлия тоже, главное, им не говорите.

– Я никогда не выдаю информации.

– Все очень сложно, никто не виноват. Нина родила мертвого ребенка, а она так мечтала… В это же время одна девица родила здоровую девочку… Я хорошо заплатил, и новорожденных поменяли. Девица не хотела ребенка, даже обрадовалась.

– Если бы подобное случилось в романе, получилось бы занимательно…

– Меня заверили, что подобных случаев тысячи.

– Возможно, возможно, не специалист, – сказал Гуров задумчиво. – Хорошо, я погорячился и остаюсь у вас на зарплате, мне ребятам платить необходимо, они люди порядочные, потому нищие.

Пришла Мария, бледная, указала Гурову глазами на дверь. Когда они вышли из кабинета, актриса сказала:

– Девочке плохо, необходим врач, и, как я понимаю, не на час или день, нужен стационар и профессиональное медицинское обслуживание надолго.

Сыщик вернулся к банкиру, спросил:

– Юрий Карлович, у вас есть врач, которому вы доверяете как себе?

– Конечно. Юлии так плохо?

– Ей не очень хорошо, – ответил Гуров. – Необходимо положить в отдельную палату, я дам охрану. Хотя убежден, в ближайшие сутки-трое неприятелю будет не до нее, мы зверя серьезно подранили, ему нужно время, чтобы зализать собственные раны.

– И что бы я без вас делал? – Горстков снял телефонную трубку.

– Через пару дней мы отправим Юлию из Москвы. – Гуров о чем-то напряженно думал, слегка улыбался.

– Но вы же сами сказали, что против спецслужбы не попрешь, они узнают об этом мгновенно и проводят ее до места.

– У меня имеются некоторые соображения, – ответил Гуров. – Столб лбом не перешибешь, но обойти столб можно.