Текст книги "Шакалы"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Степан Сидорович, – Бардин нахмурился, – мы собрались по инициативе вашего ведомства. Естественно, мы хотели слышать именно от вас, зачем мы собрались. Простите, я, признаться, вас не понимаю.

Два дня назад, обедая с полковником Кулагиным, Гуров показал ему фотографию парня, познакомившегося с Юлией в Париже. Расставаясь, сыщик подвинул контрразведчику конверт и ручку. Кулагин не стал отпираться и написал: «Капитан Вердин», – таким образом признав, что спецслужба занимается данным вопросом. О полученной информации Гуров никому, даже Крячко и Орлову, пока не говорил.

– Я получил приказ выяснить, почему вы интересуетесь Юлией Горстковой. Вы инициаторы разработки, должны знать значительно больше контрразведки, которую данная история вообще не интересует.

Бардин пожал плечами, взглянул недоуменно на Орлова, который тер лицо ладонью, и покосился на Гурова. Сыщик понял, что его назначают крайним, и сказал:

– Я могу кое-что прояснить, при условии…

– С каких это пор полковники ставят генералам условия? – возмутился Володин.

– Извините, Николай Ильич, мне отвечать? – Гуров взглянул на Бардина.

– Вежливо, Лев Иванович, предельно вежливо. Приближаются выборы, атмосфера накаляется, все спецслужбы решают одну задачу, мы должны быть едины, нам не нужны распри.

– Пожалуйста, – Гуров привстал и поклонился. – Я веду некоторую работу, касающуюся Юлии Юрьевны Горстковой. Дело, на мой взгляд, настолько незначительно, что ни вам, Николай Ильич, ни даже непосредственному своему начальнику генерал-лейтенанту Орлову я не считал необходимым о нем докладывать. Зачем же я буду тратить время, путаться в домыслах, когда, по убеждению уважаемого Степана Сидоровича, инцидент с Юлией Горстковой контрразведку вообще не интересует.

И Бардин и Орлов поняли, что Гуров официально отсек их от дела, следовательно, взял всю ответственность на себя. Замминистра довольно улыбнулся, начальник главка нахмурился, а замнач управления контрразведки попросту растерялся. Он знал, что капитан Вердин попал в какую-то неприятную историю с дочерью всемогущего Горсткова. Историей занимается главк угро, и следует ее замять. Тем более что есть основания подозревать, что девушкой интересуются и люди из Управления охраны Президента.

Бардин видел, как ловко сыщик прижал этого фанфарона к стене, не успел насладиться ситуацией в полной мере, как в разговор вмешался Орлов:

– Вы много на себя берете, господин полковник. – И хотя он блефовал, голос Орлова звучал неприязненно: – Как могло случиться, что я не знаю, чем вы занимаетесь, а уважаемый Степан Сидорович знает? Гениальность замучила? Ладно, у себя договорим. Выкладывайте, что вы там наворочали?

Гуров попытался изобразить обиду и голосом, которым в подобных ситуациях пользуется Станислав Крячко, ответил:

– Младшего обидеть генерал всегда может. У меня имеются непроверенные агентурные данные, а контрразведка посылала в Париж офицера-профессионала. Мои агенты в деле осрамились, так давайте сначала выслушаем доклад офицера, чего слушать оправдания любителей о плохой работе?

Орлов знал Гурова больше двадцати лет, когда старлей еще в операх бегал, не сомневался в его уме и изворотливости, но лишь порой, как сейчас, понимал, что неожиданно даже ему, седому генералу, с мальчишкой на равных тягаться трудно. При этом Орлов начисто забывал, что «мальчишке» давно пятый десяток.

Гуров не смотрел на Володина, не любил наблюдать униженного человека. Судя по всему, генерал не знает о провале Виктора Вердина, тот об ударе по голове и что девчонку попросту из номера увели, руководству не доложил. Хорош сотрудничек, главное, порядочный. И об обеде Гурова с Кулагиным генерал также не знает, следовательно, наблюдали за ними не контрразведчики, а ребята из охраны Президента либо кто-то еще, черт бы их всех побрал.

– Докладывайте, Лев Иванович, хватит играть в молчанку, – сказал Бардин.

– Как прикажете, Николай Ильич, только интересного мне сказать нечего. – Гуров взглянул на Орлова, но друг сделал вид, что немого вопроса не понял, даже отвернулся. – Двадцать второго января, в понедельник, примерно в двенадцать часов дня мне позвонил неизвестный и сообщил, что дочери русского миллиардера Юлии Горстковой угрожает опасность. Я встретился с Горстковым, выяснил, что его дочь находится в Париже, на откровенный разговор бизнесмен не пошел, но сказал, что был бы признателен, если за дочкой присмотрят. Я послал в Париж двух доверенных людей, отец дал деньги и фотографию дочери. Двадцать пятого января ребята сообщили мне, что девушка почти все время проводит с неизвестным русским парнем, который служит у вас, уважаемый Степан Сидорович.

– Как же вам удалось данный факт установить? – вспылил Володин.

– Думаю, к существу дела это отношения не имеет, – сухо ответил Гуров. – Капитан Вердин находится в вашем подчинении, задавайте вопросы ему.

– Я хотел бы побеседовать с вашими сотрудниками, которые работали в Париже.

– Вы меня не поняли, Степан Сидорович, ребята не сотрудники, они мои помощники, на них нет никаких дел. Так что встречаться с ними нельзя. Вы ничего не приобретете, а я потеряю помощников.

Володин взглянул на Бардина, который кивком подтвердил сказанное.

– Хорошо. – Контрразведчик вздохнул. – Дальше, пожалуйста.

– Третьего февраля Юлия Горсткова вернулась в Москву, но в Шереметьеве мы девушку потеряли. Сутки она где-то пропадала, домой вернулась на следующий день.

– Как она объясняет свое отсутствие? Где она находилась? – спросил Володин.

– Не знаю. – Гуров пожал плечами. – Подобные вопросы вправе задавать отец, а не офицер милиции.

– Черт вас возьми, у вас на все есть ответ, но ни одного вразумительного! Что говорит папочка?

– Он не имеет к нам никаких претензий.

– А где пропадала его дочь?

– Спросите Юрия Карловича. – Гуров представил себе реакцию Горсткова на подобный вопрос и не сдержал улыбку.

– В старые времена он ответил бы на все мои вопросы! – Володин понял, что зарвался, но не выдержал и пробормотал: – Дерьмовые демократы, совсем распустились! – Контрразведчик представил, что могут с ним сделать, если Горстков узнает об этом разговоре. Ему достаточно снять трубку и пожаловаться министру или генералу Коржанову.

Об этом же подумал и замминистра Бардин. Гуров знал, что никогда не передаст финансисту неосторожные слова Володина, знал об этом и генерал Орлов, потому сыщики о подобной ерунде не думали.

– Значит, вопрос можно считать закрытым, вы, Лев Иванович, больше не занимаетесь данным делом. – Володин уже говорил тихо, интеллигентно.

– Чем я буду заниматься – решает мое руководство, – ответил Гуров. – Мое личное мнение, что если изначально для девушки существовала опасность чисто гипотетически, то с сегодняшнего дня такая угроза становится более чем реальной.

– Поясните, Лев Иванович, – сказал Бардин.

Орлов взглядом приказал Гурову молчать и, потерев короткопалой ладонью шишковатый лоб, недовольно сказал:

– Разрешите мне, Николай Ильич, – и перевел тяжелый взгляд на Володина. – Почему вы послали человека сопровождать Юлию Горсткову? Откуда, когда вы получили предупреждение о готовящемся преступлении, какую ведете работу?

– Я не вправе отвечать на ваши вопросы. Я прибыл сюда по приказу моего шефа.

– Задавать вопросы вы вправе, а отвечать, так увольте? Вы тут с сожалением вспомнили времена, когда власть ваша была значительно больше. Советую подобные настроения отложить до июня, может, вы и вернете себе былую славу. Но сегодня положение такое, какое оно есть. И я вам, Степан Сидорович, скажу, что с вами случится, если вы скроете от нас хотя бы частичку имеющейся информации.

– Петр Николаевич, прошу вас…

– Извините, Николай Ильич, это я вас прошу! – перебил заместителя министра Орлов. – Меня тридцать лет назад неделю держали в подвале их ведомства, век не забуду. Я их тогда не боялся, сегодня не боюсь, завтра не испугаюсь.

– Уважаемый Петр Николаевич, вы неправильно меня поняли, – пробормотал Володин.

– Я таких понимаю с полуслова. Так вот, слушайте и запоминайте! Лева – парень интеллигентный, жаловаться на вас побрезгует, а я мужицкого роду, потому пощады от меня не ждите! Это дерьмовое дело изначально должны вести вы, а не розыскники. Я сейчас прямо из кабинета звоню Горсткову, сообщаю ему, что некто Володин мешает нам работать и я полковника Гурова с дела снимаю. Я не знаю, девчонку убьют или вновь похитят, но точно – в покое не оставят. Что сделает с вами руководство или приложат руку потяжелее, меня не интересует. Все понял? А теперь я тебя видеть не желаю!

Орлов встал, тут же поднялся и Гуров.

– Уважаемый Николай Ильич, приношу вам свои искренние извинения. Я старый человек, плохо себя чувствую, полковник меня проводит.

Гуров никогда не видел своего друга и начальника в таком бешенстве. Жилы вздулись на шее, казалось, они душат генерала, огромный желвак пульсировал на виске. Полковник распахнул перед Орловым тяжелую дверь, генерал подтолкнул Гурова на выход, обернулся и добавил:

– Все написать собственноручно, в конце каждой страницы расписаться. – И вышел.

Станислав Крячко расхаживал по коридору у дверей генеральского кабинета, глянул на начальников и пробормотал:

– А до рукопашной дело не дошло, значит, нужен не йод, а нечто иное.

Станислав исчез, а Гуров и Орлов вошли в кабинет, полковник помог генералу снять тесный мундир, освободить галстук. Орлов плюхнулся в кресло, помассировал затылок, сказал:

– Годы, мать их в поднебесную, в прежние времена я таких щенков на завтрак хряпал! Ты много врал?

– Не имею привычки, ты не обучил, – ответил Гуров, открывая форточку и закуривая. – О попытке затащить девчонку в машину при выходе из гостиницы промолчал. Так об этом Володину пусть его малый докладывает, который свою башку подставляет.

– А двоих молодцов, что официантами прикинулись, твои парни не видели?

– Как не видели? – удивился Гуров. – Они же Юлию в машину сажали! Валентин Нестеренко даже по морде схлопотал. Еланчук доложил: так как заявления в полицию подано не было, то скрывшихся не искали, а проверять улетавших русских – дохлое дело. Ясно, они по липовым документам прошли.

В кабинет бесшумно вошел Крячко, воровато плеснул в стаканы коньяк, один подвинул Орлову. Генерал кивнул, молча выпил, приказал жестом все убрать. Станислав убрал, но свою порцию быстренько выпил.

– Лева, думай быстро, что делать. Либо мы немедленно отказываемся от этого дела и все валим на «соседей». Или ты впрягаешься, тогда мы за все в ответе.

– Решает старший, – быстро ответил Гуров.

– Решаешь ты и не крути. Тебе вся история в полном объеме виднее.

– Мне ничего не видно, Петр. Я даже не знаю, какая в этой игре масть козырная.

– Сто лет в сыске, виски седые, а ты словно придурок! Если мы возьмем в руки объяснение этого… – Орлов матерно выругался. – …обратной дороги нет, только вперед, орденов не будет. Мы должны сейчас решить, немедленно. Если отказываемся, я звоню Бардину, сообщаю, чтобы никаких бумаг не готовили. А там ковер, коллегия, пенсия – неизвестно. Не от нас зависит, не от ситуации, от того, в каких они на верхах отношениях. Кто кого сей момент за глотку держит.

– Чего решать, когда у меня есть моральные обязательства перед Юрием Карловичем Горстковым. Я же не могу явиться к человеку и сказать, мол, да, я обещал, но сегодня обстоятельства изменились, я забираю свое слово обратно.

– Можно не являться, ничего не говорить. – Крячко слегка отстранился от Гурова. – Поверь, он бы с тобой именно так и поступил бы. Поверь.

– Мне неинтересно знать, как Горстков поступает в различных ситуациях. Меня интересуют отец, Орлов, Крячко, главное, Лев Иванович Гуров, которого я уважаю, даже люблю, – сказал Гуров, взглянул на друзей серьезно, без улыбки.

– Удивляюсь и многого в жизни не понимаю. Не понимаю, как с таким характером ты третий десяток лет на оперативной работе и все еще жив. Лева, скажи, зачем ты в кабинете Николая прикрыл его и меня, отсек от получения информации, взял все на себя? Придумал этот дурацкий звонок, не сказал о письме? – спросил Орлов.

– Трезвый расчет и никакого благородства. Я люблю давать в долг. Когда меня возьмут за горло, Бардин, прикрывая меня, под паровоз ляжет.

– Надо же, а я считал тебя умным. Он крупный чиновник, в их кабинетах понятие долга неведомо, – сказал Крячко.

– А понятие страха? – поинтересовался Гуров, и его голубые глаза словно подернулись ледком.

– Обязательно, только при чем тут… – Крячко замолчал, откашлялся и забормотал: – Горстков. Он же знает, кому отдавал письмо… Ты просчитал такую комбинацию на лету? Все, Лев Иванович, я с тобой больше не играю.

Зазвонил телефон, Орлов снял трубку.

– Петр Николаевич, справка для вас готова, – сказал Бардин.

– Спасибо, Николай Ильич, я загляну к вам минут через несколько, – ответил Орлов.

– Володину вас подождать?

– Не стоит, я уже в возрасте, выдержка не та. – Орлов положил трубку. – Все, мы отошли от причала, куда теперь рулить будем?

– Пока девочка не заговорит, мы будем болтаться, как дерьмо в проруби. Полагаю, ее может разговорить только Петр Николаевич.

– Это вряд ли, – возразил Гуров. – Юлией займусь я сам. – Он увидел на лицах друзей недоумение, улыбнулся. – Не лично, конечно.

Глава 5

Наступило воскресенье. У Марии спектакля не было, Гуров на работу не пошел, сидя в гостиной, листал скопившиеся за неделю газеты, изредка поглядывая на любимую женщину, которая расхаживала по квартире с тряпкой, вытирала пыль.

После возвращения Марии прошло уже две недели, а она все еще не могла успокоиться, смириться с тем, что Гуров ни о чем не спрашивает, ведет себя так, словно ничего не произошло и их взаимоотношения не были на грани разрыва.

– Я часто думаю, что ты не любишь меня, я тебе абсолютно безразлична, просто удобна.

Он отложил газеты, оглядел стройную, подтянутую фигуру Марии, даже в домашней обстановке она держалась подчеркнуто прямо, ходила в туфлях на каблуках.

– Ты настоящая женщина, умна, коварна, хитра и очень интуитивна. Ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю. А говорить об этом не умею, не хочу отнимать последние крохи у твоих многочисленных поклонников.

– Значит, я хитра и коварна? – Мария запустила в Гурова тряпкой.

– Обязательно. – Гуров поймал тряпку и положил на стол. – Это заложено богом в каждую женщину, остальные качества одной даны, другой – нет, у тебя полный набор. Ты ко всему еще талантлива и красива, тут легкий перебор, но я отношусь к нему спокойно. А в отношении удобства? – Он скорчил гримасу. – Удобно жить с пантерой? Красиво, экзотично, обращаешь на себя внимание: ни у кого нет, а у тебя есть. Удобно? Я не мазохист, однако терплю. Главное, я тебя не боюсь, и ты тоже это знаешь. Ты можешь в любой момент уйти, а порвать меня ты не в силах. Я хотел, родная, сказать о другом. Сегодня мы приглашены в гости на обед. Форма одежды повседневная, не раут, семейный обед, шесть человек.

Мария не могла привыкнуть к манере Гурова без всякого перехода менять тему разговора.

– Какой-нибудь генерал? Я же знаю, ты терпеть не можешь ходить в гости.

– Не генерал, только миллиардер, его супруга, дочь с ухажером и мы с тобой. Они порядочные приятные люди, кроме того, мне данный обед нужен.

– Миллиардер – и порядочный? Ты смешнее ничего придумать не сумел?

– Маша, чего только в жизни не случается! – Гуров махнул рукой. – Я знаю ментов, не берущих взятки, больше того, я знаком с талантливой, красивой актрисой, ты можешь не верить, однако точно тебе скажу, она не тщеславна и умна.

– Как сказал бы твой Станислав: ври-ври, да знай, где край. Тщеславна твоя знакомая, тщеславна. – Мария прыгнула на Гурова, он ловко ее поймал, поцеловал.

– Абсолютно не тщеславный человек… – начал Гуров.

Мария закрыла его губы поцелуем, отдышавшись, сказала:

– Боюсь я тебя, Гуров! Боюсь!

– Я тебя никогда не обижу.

– Ты можешь уйти, уйти не по своей воле…

– Ах, это! – Гуров поднялся, поставил Марию на диван, поцеловал ей руку. – Наша жизнь, дорогая, не в нашей власти. – Он посмотрел вверх. – Тут все равны.

– Все, забыли! – Мария не умела, как Гуров, ломать разговор. – Все под богом, но счастье, что не знаем своего часа. Значит, обед у миллиардера? Что за люди, возраст, как одеваются?

– Обычно, я бы сказал, старомодно и со вкусом. Хозяину лет пятьдесят, мадам моложе. Обстановка в квартире соответствует.

– Так! – Мария задумалась, побежала в спальню, раздвинула шкаф, начала перебирать наряды. – А дочка?

– Блондинка, лет двадцати пяти, как она оденется – понятия не имею, может джинсы надеть, хотя это вряд ли… Я тебя хочу попросить. – Гуров замялся, Мария перестала двигать вешалки, взглянула на него с любопытством, даже настороженно. – Я же говорил, ты кошка, чуешь опасность за закрытой дверью. – Гуров изобразил улыбку, тряхнул головой и пошел напролом: – У меня к тебе оперативное задание.

Не вдаваясь в подробности, он рассказал о происшествии в Париже, об исчезновении Юлии в Шереметьеве.

– Юлия молчит, где провела сутки после прилета, и мне никогда не скажет, а я должен все знать.

– Значит, обед, как вы называете, лишь оперативное мероприятие, а я в роли агента? – Мария швырнула какую-то кофточку. – Да никогда в жизни!

– А кто тебя спрашивает, родная? – искренне удивился Гуров, даже развел руками. – Тебя никто не спрашивает. Сделаешь, куда ты денешься? Так карта легла. Судьба.

– Бред собачий! – Мария повысила голос, но тут же взяла себя в руки, несколько севшим голосом спросила: – Ты, случаем, не двинулся? – Она постучала пальцем по виску. – Ты и собственную мать способен в агента превратить?

– Мама для данного задания не подходит. А в случае надобности отбил бы телеграмму, мама бы вылетела первым рейсом и не кричала бы, спросила, мол, куда, Левушка, идти и что делать? И перестань размазывать по тарелке, я сказал, ты все сделаешь. И не швыряйся в меня туфлями, не попадешь. Я плохо объяснил. Ты идешь мимо пруда, в котором тонет ребенок. Рядом никого. Ты что, будешь смотреть, в какой ты блузке, или в воду бросишься? Юлия стоит на краю и не знает об этом. Спасти ее можем лишь мы с тобой. Я тебе сказал, у тебя выбора нет, поедешь со мной на обед, познакомишься с семьей, посмотришь квартиру Юлии, соседняя дверь, понравишься девушке. Все поняла?

– Так ты и вербуешь своих агентов? – Мария поняла свою неправоту, но гонор унять не могла. – Какие вопросы я должна задавать?

– Никаких, пригласишь на спектакль, там видно будет.

– Долгая история.

– У нас быстро редко получается. Теперь обо мне. Я сотрудник милиции, ухаживаю. В каких мы с тобой отношениях – реши сама, но лучше говорить правду, только без особой любви и сложностей.

– Короче, мы с тобой любовники.

– О моей работе ты ничего не знаешь и не интересуешься. Какие у меня дела с Горстковым, то есть с ее отцом, тебе неизвестно.

– Я знаю, что она была в Париже? – Мария почувствовала к «заданию» интерес, словно знакомилась с новой ролью.

– О поездке в Париж ты слышала мимоходом.

– И на что же ты рассчитываешь? Девушка проникнется ко мне любовью и доверием, начнет исповедоваться?

– Это вряд ли, – усмехнулся Гуров. – Юлия истинной опасности не понимает, однако события последних дней ее, конечно, ошарашили. Отцу и матери девушка ничего не говорит, ухажеру тоже не скажет, близких подруг у нее не просматривается. Ты известная актриса, женщина взрослая, опытная, а поговорить с кем-то по душам человеку необходимо.

– Ты змей…

– Есть немного, – согласился Гуров.

* * *

Гуров с первого дня знакомства с Марией понимал, что она красива, относился к ее внешности спокойно, не более того. Любил он Марию не за красоту, возможно, за тайну, которая порой проглядывала из-под пушистых ресниц, за свободу, некоторую дикость и непредсказуемость, запах, да черт ее знает, за что мужчина любит женщину. Факт остается фактом, до сегодняшнего вечера к внешности актрисы он относился со спокойной доброжелательностью, мол, красота женщину не портит, но не в ней сила, через некоторое время общения с человеком о его красоте забываешь.

Сегодня он выяснил, что никогда не видел Марию при параде, как говорится, «на выходе». В вечер знакомства она находилась в дурном настроении и не в форме, вечерами, после спектакля, усталая, нервная или вялая, по утрам да, красивая, ну и только.

Днем, а обед был назначен на три часа, Мария уже пребывала в боевой форме. Гуров, подавая ей невесомую шубку из серебристого меха, тоже не отреагировал на ее внешний вид. Он не хотел садиться за руль, так как собирался у Горстковых выпить, попросил Станислава отвезти их, позже доставить обратно. Когда они вышли из подъезда, Крячко стоял, облокотившись на свой «Мерседес», глянул на Марию, слегка отвернулся и, судя по движению его губ, матюгнулся, затем распахнул дверцу, низко поклонился, поздоровался.

– Станислав, я тоже люблю тебя, однако веди себя достойно, – сказала Мария и легко нырнула в машину.

Гуров не понял, что произошло, хлопнул друга по плечу, сказал:

– Привет, спасибо, что приехал, ты немного не в себе, словно тебя по лбу шарахнули.

– Здравия желаю, – ответил Станислав, прижал ладони к груди, нацепил привычную улыбочку. – Я? Все в порядке, господин полковник, – продолжил загадочно. – Ты бы поостерегся, сыщик, не вывозил бы девушку в свет, держал под замком. Ограбят.

Гуров думал о постороннем, не мог врубиться, принял совет друга за чистую монету, привычно тронул лежавший в кармане «вальтер», сел в машину и ответил:

– Два ствола, отобьемся.

Крячко ничего не ответил, лишь насмешливо хмыкнул, сел за руль, мгновенно превратился в оперативника, просмотрел едущие машины, аккуратно вписался.

– Интересно, откуда у рядового мента такой роскошный лимузин? – насмешливо спросила Мария.

– Станислав далеко не рядовой, и не отвлекай человека, он на работе, – сказал Гуров. – Напомни как-нибудь на досуге, я расскажу тебе, как Станислав умыкнул эту телегу.

Крячко болтовню за спиной не слушал, смотрел на дорогу. День был воскресный, машин на улице было немного, через пятнадцать минут они припарковались, договорились, что Крячко вернется через три часа, и он, осуждающе глянув на Марию, укатил.

Когда они вошли в квартиру и Гуров знакомил Марию с супругами, Юлией и стоявшим чуть поодаль Алентовым, неожиданно возникла короткая пауза. Гуров почувствовал легкий озноб, возникающий у него в момент опасности, сосредоточился, из галантного гостя превратился, точнее, вернулся в привычную шкуру сыщика. Он отметил, как Юрий Карлович без надобности поправил галстук, вытянулся и напрягся и без того статный Алентов, зло прищурилась Юлия и чуть растерянно заулыбалась хозяйка Нина Дмитриевна. Гуров перевел взгляд на Марию и в тот момент увидел, как она красива, понял, что секундное замешательство вызвано именно ее появлением. Умелый макияж, подчеркивающий высокие скулы, мерцающие из-под удлиненных ресниц глаза, старомодная прическа, когда волосы подтянуты, уложены в тугой узел и обнажают шею, облегающее, простого покроя, видимо, безумно дорогое платье, не обнажая, подчеркивало изящество и сексуальность женской фигуры, простые туфли на очень высоком каблуке – все это вместе создавало образ женщины из другого мира. Казалось, она пришла из прошлого века, сошла со старинных фотографий, гравюр и картин, заглянула в сегодня мимоходом, из чистого любопытства.

Гуров, который привык в любом обществе находиться в центре внимания, сейчас почувствовал, что он лицо лишь сопровождающее.

– Простите, Мария, вы та самая… – произнесла, слегка запинаясь, хозяйка. Актриса простодушно улыбнулась, взяла Нину Дмитриевну под руку и смешливо заговорила:

– Дорогая Нина Дмитриевна, если вы имеете в виду Марию Стюарт, то я другая. – Глянула на Алентова: – Поручик Ржевский, вольно. – Перевела взгляд на Юлию: – Милая, у меня к вам сто вопросов и одна просьба. А о такой блузке я мечтала всю жизнь. – Она внимательно посмотрела на хозяина, четко разделяя слова, сказала: – Вот как выглядит магнат и повелитель Юрий Карлович Горстков? Интересно. Учтите, я вас не люблю.

– За что? – Хозяин расправил могучие плечи.

– Поднесете рюмку – объясню.

Начался обед, Мария категорически заявила, что шампанское пили в прошлом веке и только в романах, лично она предпочитает водку и не из мензурок, а нормальными стопариками. Она рассказала Алентову на ухо анекдот о поручике Ржевском, анекдот настолько неприличный, что лицо молодого политика покраснело. Но Юлия отнюдь не приревновала, так как уже обменивалась с Марией репликами о нарядах, фасонах, в основном на французском языке.

Мария лихо выпила стопку водки, глянула на хозяина, зло прищурилась и спросила:

– Господин магнат, знаете, что самое страшное в выпивке? – Пока Горстков конструировал ответ, актриса повернулась к хозяйке: – Обожаю кулебяку, но мне такой в жизни пробовать не приходилось.

– Самое страшное в выпивке – это похмелье, – сказал уверенно хозяин.

– Не угадали, с вас миллион, разумеется, в долларах, – искренне рассмеялась Мария. – Перерывы! – И указала на пустую стопку. – Самое страшное – перерывы.

Горстков хохотнул, разлили по второй, и спросил:

– Так за что же вы, Мария, меня не любите?

– Я сызмальства завистливая, если у кого чего есть, а у меня того нет, ночами не сплю, – говорила она тоном базарной торговки. – Вон Юлия моложе меня на червонец с лишним, значит – стерва. За Ржевским девки табуном ходят, я такое влет определяю, могу зарезать. У моего, – она кивнула на Гурова, – пистолетов не сосчитать, да еще наручники имеются. Он меня на ночь к батарее пристегивает, а то жила бы я с таким. Между нами, я однажды, когда он брился, сзади с ножом подошла, так мент поганый чуть мне руку не оторвал, всех моих поклонников изничтожил. А вы, хозяюшка, – Мария взглянула на Нину Дмитриевну, – на меня ангельски не смотрите. Я вам кулебяку, эти маринованные грибочки в жизни не прощу.

Это был театр одной актрисы. Все, включая Гурова, смотрели на Марию завороженно.

– А об вас, уважаемый, говорить не стоит. К тому же я женщина нервная, а ножи на столе лежат вострые. К слову, ты мне мильен проиграл, а я ничего не вижу.

– Я в доме таких денег не держу, чек возьмете? – спросил Горстков.

– Нашел дурочку, ты бы меня еще к Мавроди послал, накопишь – отдашь. Хозяева, мы будем пить-есть или разговаривать? У меня сегодня спектакля нет, завтра тоже, ну, Гуров, держись.

Выпили, заговорили. Гуров заметил: лишь первую стопку Мария махнула целиком, затем споловинила, последующие незаметно сливала в пустой фужер. Когда подали кофе, Мария поднялась, и если бы Гуров точно не знал, что она абсолютно трезва, то поклялся бы, перед ним пьяная женщина. Притом Мария не качнулась, не улыбнулась глуповато, речь у нее была по-прежнему четкой и ясной. Но пьяная она, хоть режь, пьяная.

– Юлия, я на правах старшей по возрасту, к тому же гостьи, командую. Кофе будем пить у тебя, вдвоем, потрепаться хочется. У хозяйки дела, мужики для серьезного разговора люди бесполезные, пойдем к тебе, посплетничаем.

Юлия в гостью просто влюбилась, даже красота Марии не явилась помехой. Девушка поняла, что актриса к своей внешности и популярности относится спокойно, порой насмешливо. Юлия схватила Марию за руку, увела в свою квартиру.

Горстков пригласил мужчин в кабинет и, расправив мощные плечи, повернулся к Алентову:

– Ты, Николай, мил человек, девчонке предложение-то сделал?

– Нет, Юрий Карлович, раздумываю, – ответил Алентов. Он был далеко не робкого десятка.

– Над чем раздумываешь? Если любишь, думать не о чем, коли нет – опять же раздумья ни к чему.

– Меня положение будущего тестя смущает. Я не молвы боюсь, мол, на деньгах женился. – Алентов подошел к открытому бару, налил себе рюмку виски. – Велики вы больно, сильны, а я человек с норовом, самостоятельный, ни у кого на поводу ходить не желаю.

– Врешь. У Дубова вторым номером ходишь. Однако ответ уважаю. Если душа лежит, медлить не рекомендую. В любви без драки и риска не обойтись. А девчонку следует в руки взять, держать на дороге, а то в жизни узких тропиночек не счесть. Будь другом, плесни мне пятнадцать капель.

Алентов налил две рюмки.

– Видите, уважаемый Юрий Карлович, вы для меня сегодня еще никто, а уже «не рекомендую», «следует», а я такие слова не люблю.

– Это я – никто? – Горстков плеснул виски в рот, словно в раковину. – Я для тебя на всю жизнь – Горстков Юрий Карлович, даже если ты Президентом станешь. Сопляк! Вы, интеллигенты, в семнадцатом Россию просрали, на растерзание кинули. Сегодня рупь на четверых поделить не можете. Так вас коммуняки, имея на руках грошей несколько, в июне в жопу засунут. – Он махнул рукой, продолжал спокойно: – Прости, Николай, жениться тебе, не мне, ты решай. А в жизни, глядя на вас, душа болит! Ребята, ведь Россию делите-то, а у вас сплошь амбиции да попреки, словно на базаре. Ты, Коля, на меня зла не держи, я к тебе по-доброму отношусь, иначе и разговора бы не было. Сходи пока, супружнице помоги, нам с Львом Ивановичем парой слов перекинуться необходимо.

* * *

Мария вошла в квартиру Юлии, села в кресло и сняла туфли на высоченном каблуке.

– Боже, какое счастье! – Она пошевелила пальцами ног. – Чего мужики с нами выделывают, гром их разрази!

Юлия смотрела удивленно:

– Зачем мучиться, носили бы другие туфли!

– Юленька, девочка моя дорогая, положение обязывает. Такой каблук не только делает меня выше и стройнее, он меня организует, принуждает ходить и держаться соответственно. А у меня от природы ступня широковата, вот и мучаюсь. Я и дома, в присутствии Гурова, на каблуке, не на таком, однако тапочки носить себе не позволяю. У меня иначе фигура другая, задница опускается, да и вообще. – Мария махнула рукой. – Наша жизнь – сплошная борьба. Ну, я у тебя отдохну, босиком пошлепаю, идем, показывай квартиру. Я страшно любопытная.

– Хотите что-нибудь выпить?

– Можно, только позже. – Мария встала, прошлась по ковру, оглянулась. – Надо понимать, твоя гостиная. Пошло, однако факт, богато жить не запретишь.

– Я же не виновата, что отец миллиардер! – вспыхнула Юлия.

– Дура ты, извини за откровенность. Твой отец в первую очередь настоящий мужик, а уж потом бизнесмен. Один картины рисует, другой дома строит, а твой отец делает деньги, которые не лежат в чулане, а приносят людям пользу. Ты отцом гордиться должна и соответствовать. Ладно, тебя воспитывать – только портить, показывай кухню, все остальное.

Мария ходила по квартире, все внимательно разглядывала, словно не бывала в домах у богатых людей, затем уселась на диванчик с резной спинкой, вытянула ноги.

– Ну а теперь тащи бутылку, а то я трезвая до неприличия.

Юлия отошла к бару, а Мария, глядя на девушку, думала, мол, вот она, оперативная работа, она где-то сродни актерской, только нас убивают значительно реже. С этой девочкой что-то не в порядке, она постоянно напряжена. Мария чувствовала напряг, внутренний протест, стремление освободиться. Гуров предупредил: вопросов задавать нельзя, сейчас Мария поняла, что сыщик абсолютно прав. Но как повернуть разговор в нужном направлении?