Текст книги "Испытание"

Автор книги: Николай Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

– У вас же в районе Жабинка – Петровичи дислоцировался целый стрелковый полк…

– Полк? – криво усмехнулся Щербаков. – Если бы полк, то мы бы сейчас не отходили, а наверняка вели бой!.. От этого полка тоже только один батальон остался…

– Ну, один батальон – на оборонительных работах, а другой?.. – не мог успокоиться Яков Иванович.

– А другой, волей начальства, в Кобрине охранял штаб армии. Он со штабом и ушел… Те же, что были в Брестской крепости, так там и остались…

– И никто не вышел?

– Никто. – Наступила тяжелая пауза. – Там, в крепости, остались и все семьи…

– А ваша?

– Я жил в городе. Мои, если только живы, наверно, так же плетутся, как и эти несчастные, – Щербаков перевел взгляд на поток беженцев, двигавшихся в сторону Картуз-Березы. Яков Иванович с грустью смотрел на этих обездоленных людей, ему представилось, что вот так же с узлами где-то по дорогам бредет и его семья…

– Да-а, – горестно протянул Яков Иванович. – Воображаю, что делается в крепости!..

– В крепости?.. – Щербаков встрепенулся, словно вернулся к действительности. – Летчики, поддерживающие нас, говорили (они вчера и сегодня через крепость летали), там идут бои. Центр крепости горит… Под Кобрином взяли раненого из разведбатальона тридцать первой пехотной дивизии. Он показал, что их дивизия форсировала Буг севернее крепости, а крепость должна была брать «прославленная» сорок пятая пехотная дивизия, которая формировалась в Верхней Австрии, вблизи родины Гитлера. Как видите, у Брестской крепости она застряла. Это взбесило гитлеровцев. Сегодня летчики наблюдали, как немцы со страшной силой бомбят и обстреливают крепость. – Он глубоко вздохнул. – Умом теряюсь, что же будет дальше!..

Он смолк. Молчал и Железнов. Он никак не мог смириться с тем, что надо снова отходить. Когда шел на соединение с дивизией, думал, что отступлению конец, а выходило по-другому, и это было ужасно. Самое ужасное – сознание превосходства врага.

– Да, сил нет, – глухо проговорил Яков Иванович. – Но и пускать дальше нельзя. Мы должны, не жалея своей жизни, изматывать и истреблять врага. А там подойдут резервы…

Щербаков не ответил. «Откуда ожидать резервы? Когда?» – хотел он спросить Железнова, хотя прекрасно знал, что самые ближайшие резервы могут подойти не раньше двух-трех суток, да и то численностью не более дивизии.

– Да, чуть не забыл, товарищ полковник! – вспомнил вдруг Щербаков. – Ведь вас вызывал округ.

– Округ? – растерянно повторил Железнов и чуть было не спросил: «Зачем?» Ведь он не мог покинуть сейчас фронт. Как он оставит свой батальон?

Майор хлопнул в ладоши – и перед ним сразу появился низенький писарь-сверхсрочник.

– Распорядись-ка полковнику покушать, – скомандовал Щербаков.

Но Железнов отказался. Прежде всего нужно было позаботиться о раненом старшем лейтенанте Тарасове, который находился в «эмке».

Щербаков засуетился.

– Мы сейчас его в Барановичи направим, там армейский госпиталь.

Они вместе с Яковом Ивановичем помогли пересадить Тарасова в санитарную машину.

– Как же теперь? – простонал Тарасов. – Куда мне возвращаться?

Яков Иванович понимал, что Тарасову нельзя ответить «не знаю». Стараясь не выдать себя, пожал плечами:

– Как куда? Конечно, в свою часть.

Когда санитарная машина скрылась в седловине, Яков Иванович взял сопровождающего и поехал на НП к комдиву.

Когда Железнов вернулся, на запруженном беженцами шоссе уже вытягивался его батальон.

Яков Иванович остановил машину и, приветливо махая рукой, пропустил мимо себя всю колонну. Последним, за пулеметными двуколками, шагал Паршин. Увидев Железнова, подбежал к нему и стал умолять простить ему его малодушие.

– Если ты коммунист – сражайся! – ответил ему Железнов. – Сражайся, не щадя себя… А партбилет я передал военкомдиву.

– Мне стыдно и горько… – с трудом выговорил Паршин. Он выпрямился и зашагал по шоссе, догоняя колонну.

Глядя Паршину вслед, Яков Иванович подумал, что такому человеку в первых боях нужна крепкая подмога.

Дымка пыли поднималась за шагавшим батальоном. Яков Иванович провожал его глазами. Жаль было ему расставаться с людьми, с которыми он уже успел сродниться.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Польщиков остановил «эмку». Железнов прислушался. Со стороны Дзержинска доносилась, все усиливаясь, канонада.

– Бой? Хорошо… – вслух промолвил Яков Иванович.

– Что тут хорошего? – огорченно, даже скорее со злобой огрызнулся Польщиков и двинул машину в кусты.

– А то, что здесь фашистам морду бьют. И Минск, дорогой мой, еще наш. – Железнов вышел из машины и посмотрел на шоссе, где беспрерывный поток гитлеровских танков и автомашин, замедлив ход, растекался в стороны от дороги.

– Давай, дружище, южнее, лесом, на Станьково, – скомандовал Железнов.

В лесу сумерки настолько затянули видимость, что хоть бросай «эмку» и иди пешком. И Польщиков, высунув голову за борт, почти вслепую вел машину. Сухое потрескивание, доносившееся до его слуха, нагоняло на него страх. И Александр не раз, затаив дыхание, вслушивался в эти таинственные звуки. Наконец он не выдержал, резко повернулся к Железнову и схватил его за руку:

– Чу! Слышите? Кто-то за нами гонится…

Яков Иванович спокойно ответил:

– Не паникуй. Это потрескивает под колесами валежник. Сушь-то какая, язык к нёбу присыхает.

На опушке леса «эмку» пришлось остановить. Долго стояли и смотрели, как над Станьковом полыхало громадное зарево. Грохотала канонада.

– Все ясно, – протянул Железнов многозначительно, взглянув на шофера. Тот дрогнувшим голосом спросил:

– Разрешите закурить?

– Только в кулачок, – сказал Яков Иванович, стремясь казаться спокойным. – Давай на Узду, – скомандовал он. – Там-то уж наверняка фашистов нет.

Но Яков Иванович на этот раз ошибся: на реке Усса шел горячий бой. На горизонте, где высотка закрывала реку, ярко светилось несколько факелов – это горели танки генерала Гудериана, подбитые артиллерией мотострелковой дивизии генерал-майора В.Т.Обухова.

Невдалеке от «эмки» ахнул снаряд, и его осколки со свистом пронеслись над головами Железнова и Польщикова.

Польщиков бросился к машине, кинув на бегу Железнову:

– Товарищ полковник, убьют. Поехали.

– Спокойнее, Александр Никифорович, спокойнее, – только и успел сказать Железнов, как его перебил Польщиков:

– Какое спокойствие? Тут от своего снаряда голову сложить можно.

Почувствовав недовольный вздох полковник, более спокойно спросил:

– Куда?

– Вдоль реки Перетути – на Великое Село, на гору Святую, а там посмотрим. – И он, к удивлению Польщикова, открыл дверцу с другой стороны. – Садись на мое место.

Яков Иванович сел за руль и повел машину на север. Перед рассветом, не без страха, они проскочили Брестскую автомагистраль, где справа метались немецкие танки и мотопехота, застопоренные дивизией генерала Николая Ивановича Орлова.

На заре миновали Святую гору, и здесь Железнов, повернув «эмку» в сторону Минска, передал руль Польщикову. Слева, со стороны Ратомки, доносился далекий гром: там сражались части прибывшей накануне дивизии полковника С.И.Иовлева.

В Минск Яков Иванович въехал рано утром 27 июня. Обезлюдевший город был затянут дымом. Здание штаба округа снаружи казалось целым, только в окнах были выбиты стекла. Остановив машину у центрального входа, Железнов побежал вверх по широкой, заваленной штукатуркой лестнице. Здесь гуляли сквозняки. На втором этаже то и дело хлопали большие, израненные осколками двери. Голубое небо глядело сквозь огромную дыру в потолке зала заседании. Штукатуркой и обломками досок завалило ряды стульев. Яков Иванович прошел в оперативное управление, по пути заглянул в другие кабинеты – нигде ни души.

У выхода Польщиков встретил его беспокойным взглядом. Он как бы говорил: «Уйдемте скорее из этого ада!»

Вокруг штаба догорали здания. Где-то рядом разорвалась авиабомба, хотя, казалось, в городе уже нечего разрушать. Со стороны станции тянуло гарью и смрадом. Только громадное здание Дома правительства против штаба стояло нетронутым среди пожарища и, словно заколдованное, поблескивало стеклами больших окон.

– Поехали к коменданту города! – сказал Железнов.

Польщиков свернул на Советскую, главную улицу Минска. Но проехать не удалось: развалины домов загромождали дорогу. Польщиков повернул назад. Пробиваясь сквозь дым, минуя горящие кварталы, они наконец выбрались на улицу Кирова. Здание Дворца пионеров стояло мертвое, с провалившейся крышей, с черными дырами окон.

– Поворачивай к площади Свободы, – велел Яков Иванович.

Польщиков повернул налево. Справа дымилось сгоревшее здание ЦК партии; мертвым казался и Дом Красной Армии. Половина дома сгорела, и крыша обвалилась. Центр города разрушен. Безмолвие нарушали лишь скрежет и лязганье рваных, скрюченных от огня, раскачиваемых ветром кусков железа.

Коменданта города подполковника Багреева застали во дворе. Сиплым голосом он что-то кричал шоферу машины, кузов которой был до отказа набит людьми. На высокого подполковника страшно было смотреть: лицо его обострилось, и он еле передвигал ноги.

– Штаб округа – теперь это штаб Западного фронта – вчера ночью был в Уручье, – снял фуражку и, обтирая бритую голову, сообщил комендант. – Где он сейчас, право, не знаю. Вот тут эа городом, – он показал в сторону Московского шоссе, – дерется сотая дивизия. Может быть, там известно, где находится штаб фронта.

Подавая на прощание коменданту руку, Яков Иванович спросил:

– А вы когда уходите?

– Мы отойдем только в том случае, если гитлеровцы войдут в город.

– А противник далеко?

– Нет, недалеко: обходит Минск, – Багреев кивнул в сторону севера. – Идут бои за Острошицкий Городок, сегодня заняли Ратомку. Говорили, будто бы подходят к Плещеницам.

При выезде из Минска «юнкерсы» заставили Железнова свернуть с шоссе в лес, под деревья, к «ЗИСам», загруженным ящиками. На последнем из них, к удивлению Якова Ивановича, поблескивали пустые бутылки.

Польщиков, увидев на машинах массивные ящики, испуганно нажал на педаль газа. «Эмка» рванула по лесной дороге.

– Что с тобой? Стой! – остановил Железнов машину как раз около военных, прятавшихся за вековыми соснами.

– В «ЗИСах», товарищ полковник, снаряды. Ахнет бомба, и наших кусков не соберешь, – отпарировал Польщиков. Яков Иванович вышел из машины и спросил подошедшего старшину:

– Это зачем? – кивнул он на «ЗИС» с бутылками.

– А это самое главное наше оружие, – с достоинством ответил старшина. – Мы ими уже около сотни фашистских танков порешили.

– Бутылками? – удивился Железнов.

– Так точно. – Старшина взял бутылку и, вертя ее в руках, продолжал: – Мы их заполняем бензином, затыкаем паклей или просто лоскутком тряпки и раздаем пехоте. И вот, когда на окоп идет танк, боец берет эту «бомбу», поджигает паклю и швыряет. Бутылка о бронь разбивается, и танк горит. Это сам генерал Руссиянов придумал.

– Молодцы! – похвалил Яков Иванович. – А почему ж не артиллерия?

– Артиллерии нет. Если была бы, – горестно вздохнул старшина. – В первый день мы ее отдали под Дзержинск и Заславль только что прибывшим дивизиям. Их полки сразу же с эшелонов пошли в бой. Вот какие дела…

Выехали за город и, придерживаясь полевого телефонного провода, повисшего на тонких желтых шестах, легко нашли в лесу штаб сотой дивизии, где из старших начальников Железнов застал только начштадива[4][4]
  Начальник штаба дивизии.


[Закрыть] полковника Груздева.

Не отрывая телефонной трубки от уха, Груздев протянул Железнову руку и глазами предложил ему сесть на складную табуреточку, стоявшую у стола. На разложенной карте, уже изрядно испещренной синими и красными скобками и кружочками, ползали яркие солнечные пятна.

– Страшно устал, товарищ Железнов. Третьи сутки без сна… Хотя бы часик вздремнуть. Но, видимо, и сегодня не удастся: наступаем.

– Успешно?

– В центре и на левом фланге – успешно. Здесь мы уже ведем бои за Вячу и Лусково. А вот у Острошицкого Городка дело идет туго. Полк подполковника Якимовича и 603-й полк 161-й дивизии почти кругом обхватили городок, бьются у его околиц, а взять никак не могут. Советую вам поехать через Боровляны и Скураты.

В кустах загудел зуммер, и оттуда донеслось: «Товарищ полковник, вас „первый“ к телефону».

– Да, – протянул на прощание руку Груздев, – штаб фронта перебазировался в Могилев, – и взял трубку.

Яков Иванович сел за руль и повел «эмку» проселком среди тихо стоявшей ржи. То справа, то слева над ее зеленоватой гладью возвышались развороченные башни танков.

– Видел? – Железнов не скрывал радости.

– Вижу, – повеселел Польщиков.

– Значит, есть у нас сила?!

– Так точно, есть.

Выехав на Московскую автостраду, Железнов передал руль шоферу.

– Какой маршрут, товарищ полковник? – спросил Польщиков.

– Поезжай прямо на Борисов, а там – скажу.

Однако дальше Борисова не пустили. Перед спуском на мост их остановил представитель фронта полковник Пономаренко. Он спросил, откуда следует Железнов, и тут же назначил его командиром только что сформированного здесь отряда, состоящего из пехоты, танков и артиллерии.

– Меня, товарищ полковник, разыскивает штаб фронта. Если не явлюсь, судить будут, – доказывал Яков Иванович.

– Не будут, – немного раздраженно ответил Пономаренко. – Видите, что делается? Гитлеровцы подходят к Плещеницам. Там наших войск нет… Читайте! – Он протянул телеграмму. – Только что самолет сбросил.

Телеграмма была от Наркома обороны Маршала Тимошенко. В ней сообщалось, что немецко-фашистские войска прорвались на Плещеницы. Требовалось срочно прикрыть это направление сильными отрядами и не допустить противника к Борисову.

– Ясно. Но обо мне нужно сообщить хотя бы в отдел кадров.

– А вот здесь сам начальник отдела кадров. – Пономаренко показал рукою на полковника Алексашина. Он сидел в кругу командного состава неподалеку от дороги.

Беседа между Алексашиным и Железновым была короткая. Алексашин записал в свою книжку сведения о Якове Ивановиче и передал ему написанный от руки именной список офицерского состава только что сформированного отряда.

Взяв список и карту, Железнов, в сопровождении другого кадровика, направился обратно к полковнику Пономаренко, чтобы, получив от него указание, ехать принимать отряд.

Пономаренко в это время разговаривал с незнакомым Железнову полковником, который только что подъехал сюда на машине. Он был направлен из какого-то центрального учреждения в штаб фронта и, не найдя его, возмущался сложившейся на фронте обстановкой.

– Безобразие!.. Разложение!.. Драпает весь фронт! Паникеры! Судить! Расстреливать надо! – брызгая слюной, распекал он Пономаренко. – Чтобы закрыть дыру прорыва, Генштаб вынужден был бросить на это направление «Пролетарку».[5][5]
  1-я Московская мотострелковая дивизия.


[Закрыть]

Хотя полковник представлял почтенное учреждение, Яков Иванович все же не выдержал:

– Вам, товарищ полковник, не к лицу говорить так, по-обывательски. Не драпают, а сражаются. Геройски сражаются!

Москвич презрительно прищурил глаза:

– Вы, полковник, ослепли! Разве не видите, что творится?.. Бегут! Бесстыдно бегут!..

– Если смотреть с этого пятачка, – перебил его Железнов, – только так и скажешь. Но надо знать, кто бежит. Бегут сбитые на марше, еще не вступившие в бой, вторые эшелоны, резервы… Бегут разные там военкоматы и склады. Бегут призванные, но не дошедшие до своих частей бойцы… Бегут, конечно, и некоторые паникеры… Но наши дивизии первого эшелона не бежали и не бегут! Они дерутся насмерть, уничтожая вражеские войска в пять, в десять раз больше, чем теряют сами!.. Больно слышать от вас…

– Не разглагольствовать, а порядок наводить надо! – грубо оборвал Железнова полковник. – Суровый порядок!..

– Я тоже за то, чтобы наводить суровый порядок, – ответил Яков Иванович, холодно встретив злой взгляд полковника. – Ваше обобщение неверное и, на мой взгляд, вредное! Кто же, по-вашему, сегодня держит гитлеровцев у Слуцка, Минска и Полоцка? Ведь все еще держат и не драпают. А послушали бы, что говорят эти люди, – Яков Иванович показал на грузовик с ранеными: – Наши еще сегодня дерутся в Бресте – в крепости, дерутся в лесу за Гайновкой, на Немане и Щаре… Так что, наводя строгий порядок, не надо забывать о тех, которые, не щадя себя, воюют там, в окружении, без нашей помощи…

– Поменьше философствуйте, полковник, а лучше выполняйте приказ, – снова оборвал его москвич.

– Нельзя всех смешивать в одну кучу, – возразил Яков Иванович уже более сдержанно. – А тех, кто там сражается, – он решительно указал в сторону Бреста, – надо чтить, и их героизм передавать вот этим людям, – кивнул он в сторону колонны, шагавшей на передовую.

– Чудак-человек, – вскипел москвич.

– Не я чудак, а те, кто привел нас к такой катастрофе!..

– А ну-ка, повторите! Так кто привел нас к катастрофе?

Неизвестно, чем бы кончился этот спор, если бы Пономаренко не прекратил его. Извинившись перед приезжим, он объяснил ему, что должен безотлагательно, по приказу Наркома, поставить полковнику Железнову задачу, и отвел Якова Ивановича в сторону.

– Разве так можно? – укоризненно покачал он головой. – Зачем вы связываетесь?!

Позади скрипнули тормоза, гулко хлопнула дверца, и из легковой машины вышел плечистый полковник-танкист.

– В чем дело? – крикнул он. – Я еду к себе в дивизию!

Железнов узнал в танкисте старого друга и протянул ему руку:

– Александр Ильич, здравствуйте!

– А, чертушка, здорово! – обрадовался танкист.

– Товарищ Лелюков, – козырнув, обратился к нему подошедший Алексашин. Дивизию вы не найдете. Ее постигла печальная участь под Брестом… Поэтому вы назначаетесь в распоряжение коменданта обороны города Борисова товарища Сусайкова. – И, немного подумав, добавил: – Его заместителем.

– Значит, запехотили? – возмутился Лелюков, но вынужден был подчиниться.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Солнце, пробиваясь сквозь ветви деревьев, зайчиками играло на веранде, большим ярким пятном улеглось на постели; оно постепенно подползло к подушкам и наконец добралось до светлых Аниных волос. Как ни одолевал Аню утренний сон, она все же заставила себя подняться и, щурясь от солнца, потянулась. Хотела пощекотать подругу, которая спала рядом с ней, но пожалела: время было еще раннее. Смуглые щеки Веры рдели румянцем, пухлые губы чуть шевелились, словно что-то шептали во сне. Но вот ее пушистые ресницы приподнялись, и на Аню взглянули карие, еще совсем сонные глаза.

– Я проспала? – Вера сбросила одеяло и спустила ноги на пол.

Аня заглянула ей в глаза:

– А ну, расскажи, что ты сейчас видела во сне?

– Ничего особенного! Даже и не помню, – зевнув, ответила Вера и откинула за спину толстые плети своих каштановых кос.

– А мне показалось, ты что-то интересное видела во сне, даже с кем-то разговаривала. – Она села на кровать рядом с Верой. – У меня иногда такие интересные сны бывают, даже обидно проснуться!..

В дверях появилась Марья Васильевна, мать Ани.

– Все еще спите?.. – покачала она седой головой. – Вставайте скорее. Самовар уже давно на столе сердится и шумит.

Аня села перед настольным зеркалом причесываться, а Вера сунула ноги в тапочки, наскоро оделась и принялась заплетать косы.

– Признайся, Верочка, тебе Иван Севастьянович очень нравится?

– Да как тебе сказать… – запнулась Вера. И, стараясь уйти от прямого ответа, сама задала вопрос:

– А разве он может очень понравиться?

– Мама говорит, что он в тебя влюблен по уши, – засмеялась Аня, – даже хочет предложить тебе руку и сердце, но не знает, как это сделать.

Вера залилась румянцем: ей было приятно это услышать. Но, сама не понимая, почему так поступает, ответила резко, почти грубо:

– Пусть только попробует!.. Я его так отчитаю, что он после этого навсегда холостяком останется! – Заметив в глазах подруги недоверие, она покраснела еще сильнее и повторила слышанные от кого-то слова: – Он просто выхоленный маменькин сынок!..

На веранде воцарилось молчание. Аня не знала, как принять Верины слова – в шутку или всерьез. А Вера ждала лишь того, чтобы подруга поспорила с ней, сказала, что она несправедлива к Ивану Севастьяновичу и что он на самом деле хороший, умный, красивый…

Однако Аня об этом так и не догадалась, и Вера, в досаде схватив полотенце, побежала во двор умываться. Подруга не спеша пошла за ней.

– Давай позанимаемся гимнастикой и – за математику! – предложила Аня, вытирая лицо полотенцем. – А то ребята приедут, на речку пойдем. Вечером, может, в училище пригласят на концерт. Так не оглянешься – время пролетит, и математика с места не сдвинется. Правда?

– Известно, ты у нас всегда самая рассудительная! – ответила Вера и через плечо плеснула на подругу водой.

Аня не осталась в долгу, брызнула на Веру и, хохоча, побежала к дому.

– Ах ты вот как! – крикнула вдогонку Вера и, зачерпнув из ведра кружку воды, помчалась за подругой.

– Что за баловство?! Невесты, а ума все равно, что у маленьких, – остановила их Марья Васильевна. – Сейчас же, озорницы, переоденьтесь. И быстро завтракать!

Когда уселись за стол, Марья Васильевна завела обстоятельный, заранее ею обдуманный разговор.

– И что теперь за молодежь пошла?.. Взять хотя бы, к примеру, твоего белобрысого Василия, – она с упреком посмотрела на дочь. – Разве это мужчина? Человеку уже за двадцать перевалило, а все только хиханьки да хаханьки на уме!.. Вот выйдешь за такого замуж да и будешь мыкаться или вместе с ним на мамину шею сядешь!.. Нет, девушки, что вы ни говорите, а мужчина должен еще до женитьбы прочно на ногах стоять!

– Нельзя ли, мама, перейти на другую тему? – попросила Аня.

– А что я плохого сказала? – Марья Васильевна налила чай из чашки в блюдечко и, прихлебывая из него, продолжала: – Вот Иван Севастьянович – настоящий мужчина! Инженер-строитель, в управлении работает. Как-то на днях он мне говорит: «Я, Марья Васильевна, такой проектик загнул, все ахнут!..» А посмотрели бы, какой он хозяйственный! Сейчас еще только июнь, а он уже дров на целую зиму запас… Не пьет и не гуляет. Видели, какую дачку себе отстроил? Настоящий дворец: четыре комнаты, ванна и зал для гостей.

Вера отлично понимала, для чего так пространно Марья Васильевна расхваливает Стропилкина, и застенчиво опустила глаза.

– Он-то, может, и хороший, но зато его мамаша – настоящая ведьма с Лысой горы! – перебила Аня Марью Васильевну и сморщилась, изображая лицо Стропилкиной. – Худенькая, нос утиный, подбородка нету, глаза маленькие. Волосы повылезли и висят, как крысиные хвостики. И ходит-то совсем по-крысиному. Руки, как лапки, к груди поджаты, а нос, кажется, все что-то вынюхивает!..

Хотя Марья Васильевна и сама недолюбливала Стропилкину, но не терпела, когда смеются над старыми людьми.

– Не смей так говорить!.. Посмотрим, какая сама будешь, когда до ее лет доживешь!..

На этом обсуждение достоинств и недостатков Стропилкиных закончилось. После завтрака девушки ушли в беседку заниматься.

Дачный поселок Болшево с каждым годом расширялся и через год-два должен был вплотную подойти к находившейся вдали от станции маленькой усадьбе Вихоревых.

Дом стоял в глубине садика, весь в зелени и цветах. Недавно пристроенная веранда придавала ему нарядный вид. В этом доме Марья Васильевна выросла, прожила замужнюю жизнь, вырастила дочь и надеялась здесь еще и внуков дождаться. Это был тихий уголок, близ леса, куда дачники забредали только тогда, когда шли за грибами.

Уютно пристроившись в тени разросшихся деревьев, Аня и Вера углубились в математику. Но не прошло и получаса, как вдруг скрипнула калитка – и поверх кустов молодой сирени показалась знакомая серая мужская шляпа.

– Он! – Аня толкнула Веру в бок. – Вот не вовремя!.. – Она схватила подругу за руку и потащила в заросли шиповника в дальнем углу сада.

Марья Васильевна встретила Стропилкина на веранде. Он учтиво осведомился о ее самочувствии, вежливо отказался от предложенного хозяйкой чая и стал расспрашивать, что поделывают девушки и где ему их разыскать.

Вскоре его серая шляпа снова замелькала в саду над кустами. Иван Севастьянович довольно быстро, видимо, не без подсказки Марьи Васильевны, нашел Аню с Верой.

Осторожно, чтобы не повредить новенький белый костюм, он обошел разросшиеся кусты шиповника.

– Здравствуйте, здравствуйте! – приветствовал он девушек. – Минимум и максимум повторяете? В такое прекрасное утро нельзя заниматься математикой! Я предлагаю вам, девушки, прогулку по лесу! А потом пойдем на реку. Вы еще сегодня не купались?

Подруги, как обычно, не смогли устоять перед соблазном выкупаться.

– Мама! – крикнула Аня. – Если ребята приедут, скажи им, что мы на речку пошли.

По дороге Иван Севастьянович поддерживал Веру под руку и заботливо отводил ветки, которые могли задеть и поцарапать ее. Аня шла немного впереди них.

Когда роща стала заметно редеть и впереди замелькала яркая зелень луга, Стропилкин внезапно остановился, поправил галстук, зачем-то снял очки и тут же снова водрузил их на место.

– Дорогая Вера Яковлевна, – он крепко сжал Верину руку, – прошу вас, пройдемте немного обратно.

Увидев, что ее спутники повернули назад, Аня вышла на опушку, села на поваленное сухое дерево и стала разглядывать муравьев, которые сновали у ее ног, строя себе жилище.

Когда ей это надоело, она встала и медленно побрела по лесу. До ее слуха донеслись голоса Веры и Ивана Севастьяновича. По обрывкам долетевших до нее фраз она поняла, что разговор у них был серьезный.

– …Иван Севастьянович, это все так неожиданно… Не сердитесь на мою откровенность…

Аня заторопилась к подруге на выручку.

– Ну что вы оба такие невеселые? – спросила она, подойдя к ним. – Поссорились, что ли? – И, схватив Веру за руку, потащила к речке.

На реке в этот воскресный погожий день было удивительно безлюдно. Даже курсанты почему-то не пришли купаться. Пока девушки, скрывшись за прибрежными кустами, купались, обсыхали под горячим солнцем, одевались и обсуждали происшедшее, Стропилкин терпеливо ждал их у того же муравейника, продолжая прерванные Аней наблюдения.

Наконец посвежевшие, веселые Вера и Аня появились из-за кустов. Аня протянула Стропилкину букет ромашек.

– Это вам, для гадания, – улыбнулась она.

– Сколько сейчас времени? – спросила Вера, укоризненно взглянув на подругу.

Иван Севастьянович достал часы:

– Четверть второго.

– Наши ребята так и не приехали, – огорчилась Вера. – Не случилось ли у них чего-нибудь?

– Пошли домой мимо инженерного училища! – предложила Аня. – Заодно узнаем, будет ли у них сегодня концерт?

В училище тоже стояла необычная тишина. Не слышно было за окнами веселых песен, спортивная площадка пустовала, не разгуливали за оградой курсанты.

Девушки спросили у часового, будет ли сегодня концерт. Он удивленно посмотрел на них:

– Какой там концерт! Проходите, граждане! Часовому разговаривать не положено. – И отвернулся.

Девушки в недоумении переглянулись со Стропилкиным и пошли дальше.

– Что-то в училище, наверно, произошло! – сказала Вера. – Подождите меня, я попробую все-таки узнать у часового. – И снова пошла к училищу.

Аня и Стропилкин видели, как она подошла к часовому, слышали, как он что-то ей крикнул. Вера вдруг по-детски прижала ладони к щекам и бегом бросилась обратно.

– Война! Товарищи, как страшно! – на ходу кричала она. – Он сказал, что бомбят Брест, Белосток…

– С кем война? – в один голос испуганно спросили Аня и Иван Севастьянович.

– С Германией…

Вера видела перед своими глазами городок, где живут отец, мать, Юра… Городок бомбят… Вот они бегут по улице. А может быть?.. С трудом подавила она в себе страшные предчувствия. Ее бил нервный озноб.

Возвращались молча. Вера не заметила, как они дошли до дому. Удивленно взглянула на Ивана Севастьяновича, когда он, приподняв шляпу, попросил разрешения зайти после обеда. «Зачем он здесь сейчас?» – подумала она и ответила:

– Я уеду.

– Куда? – встревожился Стропилкин.

– В Москву.

В Москву Вера приехала в шестом часу и сразу же побежала на телеграф.

В зале было необычно много народу. Прижавшись в углу к барьеру, Вера быстро написала отцу телеграмму и встала в очередь.

Вокруг говорили только о войне. «Бомбят Брест, Белосток, Гродно…» – слышалось то там, то здесь. Вера ловила каждую фразу, надеясь от кого-нибудь услышать, что Красная Армия на границе разбила врага и выбросила его с нашей земли. Но люди только успокаивали друг друга тем, что это временная неудача, что не сегодня-завтра все кончится.

Вера никак не могла себе представить, что такие сильные, любящие свою Родину воины, как ее отец, Валентинов, Лелюков и их солдаты, могли отступить. «Этого не может быть! – думала она. – Они погибнут, но не пропустят врага».

Раздавшийся позади нее шепот: «Говорят, немцы во многих местах прорвали границу и ворвались в Брест…» – заставил Веру вздрогнуть. Ведь отец находился в командировке недалеко от Бреста. Ноги будто сразу отяжелели. Еле передвигая ими, Вера пошла вдоль очереди.

Пожилой мужчина, увидев испуганное лицо девушки, стал успокаивать ее:

– Вас интересует Брест? Не волнуйтесь, в Бресте, голубушка, все спокойно…

– Правда?.. Это правда?.. – глотая от волнения воздух, спросила Вера.

Когда подошла ее очередь и Вера протянула в окно свою телеграмму, ей показалось, что сердце ее остановилось: «Примут ли?..» Телеграмму приняли.

Вера перевела дыхание. «Значит, этот человек сказал правду!.. Не надо верить каждому слуху!..»