Текст книги "Фронт без тыла"

Автор книги: Николай Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

НЕОБИТАЕМЫЙ КРАЙ

1942 год, 12–16 декабря

Мы переходили линию фронта примерно неделей, позже бригады Васильева и почти на том же самом участке. Несколько дней и ночей полковая разведка тщательно изучала обстановку в районе деревни Каменка, и наконец 12 декабря южнее ее скрытно сосредоточился полк. Ждали наступления ночи.

Для меня это был девятый переход линии фронта,[70]70
  Кроме описанных выше шести переходов было еще два: в сопровождении адъютанта я ходил из края в расположение частей Красной Армии и обратно, чтобы договориться о взаимодействии при осуществлении совместной операции против гитлеровских гарнизонов в Ленно и Ручьях.


[Закрыть] дело, казалось бы, не новое, но я готовился к нему очень тщательно, без скидок на имеющийся опыт.

Да их и нельзя никогда делать, поскольку даже при самых благоприятных обстоятельствах и даже на таких участках, где почти нет вражеских войск, эта операция таит в себе смертельную опасность. Если противник обнаружит полк в своем прифронтовом тылу, он всегда будет в состоянии подтянуть достаточное количество сил, чтобы нас уничтожить. Вот почему разведчики буквально прощупали за несколько дней каждый сантиметр участка перехода.

В двадцать три часа все подразделения заняли исходные позиции. И в это время, то ли обнаружив наше передвижение, то ли стреляя наугад, для острастки, гитлеровцы накрыли нас артиллерийским огнем. Обстрел был недолгим и не причинил никакого вреда, однако сильно обеспокоил. Было еще не поздно изменить маршрут: я знал, что как севернее, так и южнее Каменки имелись другие подходящие участки, и все-таки решил идти именно здесь. Если нас и в самом деле обнаружили, подумал я, противник почти наверняка посчитает, что в том месте, где был произведен артналет, мы действовать не станем.

Я знал, что в последние месяцы никто, в том числе и армейские разведчики, ни разу не пересекал линию фронта позже часа ночи. Решил начать движение в четыре. В предутренние часы тревога ночной настороженности неизбежно угасает, делает свое дело и физическая потребность сна, который, если кругом тихо, буквально валит с ног. А насколько предутренний сон крепок, знает, я думаю, каждый. Может быть, и немецкие наблюдатели будут дремать.

Еще раз обговорив с командиром воинской части, занимавшей позиции в районе Каменки, детали возможного взаимодействия – они касались в основном поддержки нас артиллерийским и пулеметным огнем в случае обнаружения противником, – ровно в четыре дал команду начинать движение.

Ночь выдалась самая подходящая: низкие, черные облака, видимости почти никакой. Впереди двигалась группа разведчиков, прокладывая три параллельные лыжни. В голове основной колонны находился Степанов, ближе к середине – я, дальше – Казаков, а в арьергарде – Алексеев с группой минеров.

Отойдя в сторону, прислушался. Только заглушенный шорох, напоминающий шум тихого ветра в верхушках деревьев, доносился с лыжни. Люди сосредоточенны, осторожны – недавний артналет заставил каждого собраться, отбросить ненужную удаль. Пока все хорошо. Только бы пройти без выстрелов!

Справа и слева от нас два немецких дота. Между ними метров триста, и доты сейчас не видны, но мы в зоне огня. Только бы не заметили! Как тени, медленно и неслышно скользят и скользят тремя бесконечными цепочками партизаны. Тихо вокруг. Тихо…

Наконец, около семи утра, заминировав промятый тремя сотнями лыжников след, мы углубились в Рдейские болота. Там на лесистых островках можно найти укрытие для дневного отдыха, а если потребуется, то и удобные для обороны позиции.

С рассветом противник наверняка обнаружит наш след и бросится в погоню. Значит, сейчас задача одна – успеть уйти как можно дальше. А времени на это не так уж много: светает в декабре хоть и довольно поздно, после девяти, но сейчас уже семь, надо торопиться. Двигаемся без привалов.

Идти было трудно. За ночь мороз сменился оттепелью, снег стал мокрым и рыхлым, он налипал на лыжи, затруднял движение. Тяжелее всего приходилось разведчикам, прокладывавшим лыжню, и хозяйственникам, тащившим на специальных санях-волокушах все наши запасы взрывчатки. И все-таки нам везло. Когда наступил рассвет, мы обнаружили, что движемся в густом тумане, который сменился затем мелким и нудным дождем, сыпавшим из нависших над самыми верхушками деревьев плотных облаков. Значит, вражеских самолетов можно не опасаться. Я решил воспользоваться этим, и мы продолжали движение днем. Заставляло торопиться и то, что сзади, в той стороне, откуда мы пришли, раздалось несколько характерных взрывов – судя по всему, на наших минах подорвались вышедшие на след гитлеровцы.

Однако нам становилось все труднее и труднее. Люди устали, все чаще приходилось делать привалы. К тому же дождь принес с собою еще одну, совершенно неожиданную, неприятность. Выяснилось, что многим достались полушубки из плохо выделанной овчины. Намокнув под дождем, они стали вытягиваться в длину, и через некоторое время в колонне было немало совершенно комичных фигур: полы до земли, рукава ниже колен… И грустно, и смешно. А чего ждать от этих полушубков, когда они высохнут?

К исходу дня погода немного улучшилась. Дождь перестал. Мы углубились в болота километров на тридцать и расположились наконец на длительный отдых. В наступившей темноте стало заметно, что небо над участком нашего перехода линии фронта освещается беспрерывно запускаемыми ракетами. Вероятно, противник принял нас за крупную воинскую группировку, зашедшую ему в тыл, и опасался теперь одновременного удара с двух сторон. Значит, преследования можно не опасаться. Да и ушли мы довольно далеко.

На следующий день с утра в небе опять висели облака, сыпал мелкий дождь, и мы, не боясь нападения с воздуха, совершили большой переход и вышли к западной окраине Рдейских болот.

К вечеру горизонт на северо-западе очистился от облаков, температура стала стремительно падать, начало подмораживать. Очень быстро мокрый снег превратился в наст, наши полушубки – в ледяные панцири, а валенки – в самые настоящие колодки. Возникла опасность поморозить людей. Единственный выход разводить костры.

Это было рискованно – мы ведь не знали нынешнего расположения гарнизонов противника, – но другого выхода не оставалось. В небольшом лесу между деревнями Хвалютина и Глотова устроились на отдых. И сразу же в лесу запылали десятки костров. Одновременно во все окрестные населенные пункты были высланы группы разведчиков.

К счастью, гитлеровских гарнизонов в ближайшей округе не было, и мы провели эту ночь спокойно. Все смогли обсушиться, согреться и выспаться, так что наутро выступили в путь бодро. Впрочем, если бы противник и был поблизости, он вряд ли решился бы напасть на нас. И вот почему.

Когда рассвело, я отошел от нашего лагеря в сторону метров на двести и заметил, что дымки костров, поднимаясь верх и переплетаясь между собой, образовали такой чудовищный столб, глядя на который, можно было бы предположить, что в лесу находится не полк, а целая дивизия. А какими силами могли бы располагать гарнизоны противника, если бы они и были поблизости? В таких условиях гитлеровцы всегда предпочитали не торопиться: они сначала подтягивали крупные силы, создавая численное превосходство, и только затем вступали в бой. И еще одно. Когда полк двинулся в путь, я вновь отошел в сторону и прислушался. Триста пар лыж скребли жесткий наст, издавая такие звуки, услышав которые, можно было думать о чем угодно – даже о движении по лесу мощной колонны техники совершенно неизвестного типа. Впрочем, все это только предположения, и хорошо, что они в конце концов предположениями и остались.

В этот день я вел полк к той самой деревне Зеленый Клин, где летом располагался мой штаб. Я хотел выйти к одному из тайников, о которых уже писал, чтобы забрать полушубки взамен пришедших в негодность.

Знакомые до мельчайших подробностей места. Кажется, что каждая тропка, каждая лесная дорожка встречает нас, как родных. Удивительно быстро привязывается человек к той земле, которую защищал, на которой терпел лишения и боль, на которой и сам находил прибежище и защиту. «В своем доме и стены помогают…» Я заметил, что кочевая наша жизнь приучила каждого видеть дом под любым деревом – лишь бы ветви его были способны укрыть в случае чего от ветра и дождя. И вот странность: то дерево, под которым провел ты ночь, кажется наутро настолько своим, что уходить из-под его кроны почти так же грустно, как грустно уходить из дома, под крышей которого прожил ты долгое время.

Мы шли по земле, ставшей для каждого, кто бывал уже здесь, родной. Шли через леса, через болота, через деревни, в которых знали раньше каждый дом. Грустный это был марш.

Почти все деревни на нашем пути стояли заброшенные. Да и что это были за деревни?! Пепелища, торчащие тут и там обгорелые печные трубы, почерневшие от огня деревья. И кое-где собаки, не понимающие, куда делись люди, но ждущие их, продолжая привычное свое и никому уже не нужное дело: сторожить. Что сторожить? От кого?..

Деревни Зеленый Клин тоже не было. Но тайник на окраине болота уцелел, никто не приходил к нему раньше нас. Вскрыв его, мы смогли заменить полушубки и валенки всем, кто в этом нуждался. Тем, кто сломал в походе лыжи, выдали новые, а поскольку продовольствия в вещевых мешках к этому времени почти не осталось, наполнили их прекрасно сохранившимся зерном. На всякий случай забрали из тайника и почти все хранившиеся в нем боеприпасы – до них, как я уже говорил, любой из нас был особенно жаден.

Двинулись дальше, а когда стало уже смеркаться, услышали над головами знакомый звук трудяги У-2, деловито ковылявшего откуда-то к линии фронта. Через несколько часов, в лесу возле Витебской железной дороги, я узнал, что на этом самолете был вывезен в советский тыл тяжело больной Васильев.

Узнал я об этом от того самого Сарычева, который был когда-то моим заместителем по хозяйственной части, а теперь занимал эту должность в штабе 2-й бригады. Вместе с группой разведчиков, которым было поручено разыскать наш полк, он пришел ко мне с запиской от Орлова. Сергей Алексеевич предлагал мне изменить маршрут, соединиться с бригадой и принять командование ею. Но как я мог согласиться на это, не имея указаний из Ленинграда или Валдая? Поэтому написал в ответ, что принять командование бригадой считаю за высочайшую для себя честь и, если на это будет приказ Никитина или Гордина, последую ему с радостью. Пока же продолжаю выход в заданный район.

Никогда больше не встречал я Орлова и не знаю, чем руководствовался он, посылая мне ту записку. Некоторое время спустя в командование бригадой вступил Николай Александрович Рачков, бывший командир 3-го полка.

Вдоль Витебской железной дороги гитлеровцы расположили по деревням довольно густую сеть своих гарнизонов, поэтому двигаться дальше общей колонной стало небезопасно. Решили выходить к цели поотрядно. Штаб полка шел со вторым отрядом, которым командовал Андреев.

Ночью мы пересекли железную дорогу и, отойдя немного в сторону от нее, расположились на отдых в деревне Пригон – впервые за много дней в теплых деревенских избах. Рядом, в Чихачево и Сорокине, – крупные вражеские гарнизоны. До Чихачево пять с половиной километров, до Сорокине – четыре. Выставили усиленные заслоны, предупредили людей о том, что возможен бой, что надо быть в полной готовности.

Утро опять выдалось туманным. Как и после перехода линии фронта, видимость не более 100 метров. Не использовать такую погоду нельзя, поэтому, учитывая, что люди уже успели немного отдохнуть, я дал команду готовиться к маршу. И в это время, видимо обнаружив у железной дороги наш след и выйдя по нему к деревне, нас атаковало подразделение гитлеровцев.

Они залегли на кладбище, расположенном на холме перед деревней, и открыли пулеметный огонь. Однако в завязавшейся перестрелке мы довольно быстро выкурили их с удобных позиций и погнали в сторону Чихачево. Но у нас появились раненые: трое, и все тяжело. К тому же почти наверняка на выстрелы уже спешат солдаты из гарнизона в Сорокине, и надо теперь готовиться к тому, чтобы отбить атаку с – другой стороны. Минут через двадцать наш заслон почти в упор расстрелял отряд полицаев человек в сорок, шедший от Сорокино. Теперь надо было уходить. Форсированным маршем двинулись на север и, пройдя километров пять – семь, пересекли большак Бежаницы – Порхов. Здесь нас догнала группа, преследовавшая гитлеровцев, напавших со стороны Чихачево. Наши люди гнали фашистов километра два и уничтожили 15 человек. На кладбище, с которого немцы нас атаковали, было обнаружено еще 7 убитых. Значит, вместе с теми 40, которых расстреляли на пути из Сорокине, получается 62.

Когда мы переходили большак, туман стал рассеиваться, и видимость вскоре сделалась нормальной. Со стороны Бежаниц по дороге двигалось несколько автофургонов, которые, заметив нашу колонну, остановились в отдалении и наблюдали за нашим движением. Я приказал двигаться на северо-запад, а не так, как было намечено ранее. Выйдя из зоны наблюдения, мы вернулись на нужный курс. Теперь перед нами лежали знакомые по осенним скитаниям холмы Судомской возвышенности.

«ПОХОРОНЕНЫ ЮГО-ЗАПАДНЕЕ ШУБИНО МЕСТНЫМИ ЖИТЕЛЯМИ»

1942 год, 18–31 декабря

Через двое суток, на рассвете, мы вышли в назначенный для сбора и временного базирования полка район – в Ругодевский лес. Взвод разведки на трофейных лошадях, которые были захвачены в бою под Сорокино, все время пути по Судомской возвышенности оперативно обеспечивал нас надежной информацией, поэтому двигались быстро и без приключений. Подошли к цели раньше других отрядов. Лошади появились, кстати, и в штабе полка, и в отряде Андреева, – без них мы вряд ли смогли бы дойти так скоро.

Войдя в Ругодевский лес, тщательно обследовали его (благо площадь он занимал относительно небольшую: примерно 6 на 6 километров) и выбрали для организации временного лагеря отличное место.

На вершине самой высокой в лесу горушки, крутые склоны которой густо заросли деревьями и кустарником, разместился наблюдательный пункт. Вся округа просматривалась с него как нельзя лучше. В бинокль были прекрасно видны даже отдельные дома деревень Никулино, Выбор, Веска и других. На юге вьется река Сороть. До Выбора, где стоял крупный вражеский гарнизон, по прямой километров десять, до Вески, в которой находилась волостная управа, – семь, до Никулино три. Как на ладони и все дороги, занесенные теперь толстым слоем снега. Расчищена из них только одна, ведущая к Выбору от разъезда Русаки на участке железной дороги между Псковом и Опочкой. Словом, лучшего наблюдательного пункта и желать было нельзя.

У подножия горушки на широкой плоской возвышенности разместился лагерь. Эта возвышенность тоже имела довольно крутые склоны, что делало ее чрезвычайно выгодной для оборонительного боя. Исключение составлял только подход с юго-востока – достаточно пологий. В лесу, поросшем вековыми соснами и елями, были быстро построены добротные шалаши, надежно укрывшие людей и свет костров от наблюдения с воздуха.

Потянулись дни ожидания подхода остальных отрядов полка. Сумеют ли Алексеев, Климов и Харченко избежать на марше столкновения с противником? Дойдут ли без потерь?

* * *

Район боевых действий полка, определенный Ленинградским штабом партизанского движения, выглядел так. Он ограничивался участками железной дороги Псков – Остров с запада, Псков – Дно – с севера и Дно – Сущево – с востока. Южная граница проходила через населенные пункты Ашево, Новоржев, Пушкинские Горы. Таким образом, действовать нам предстояло на территории четырех районов Ленинградской и Калининской областей.

Проходившие здесь железные дороги активно использовались гитлеровцами для подвоза живой силы, техники и боеприпасов к фронту, а также для отправки в свой тыл раненых и вывоза в Германию награбленных ценностей. Особенно оживленным было движение на участке Псков – Остров.

Юго-западные районы Ленинградской области зимой 1942/43 года стали местом чрезвычайно широких и активных действий партизан. Рядом с нами, несколько севернее, обосновалась бригада А. В. Германа, сюда же впоследствии передислоцировалась 2-я бригада и несколько отдельных отрядов. Вместе с нашим полком общая численность партизанских сил составила на юго-западе около полутора тысяч человек, то есть три четверти всех партизанских сил области, имевших в то время связь с Ленинградским штабом.[71]71
  См.: Петров Ю. П. Партизанское движение в Ленинградской области, с. 260, 262.


[Закрыть]

Для успешной диверсионной работы полка на коммуникациях противника необходимо было выявить систему охраны дорог: размещение немецких гарнизонов, порядок патрулирования в дневное и ночное время, темп суточного движения поездов и т. п. Поэтому первые дни мы занимались только разведкой. Одновременно приходилось думать и о создании агентурной сети. Этим занималась опергруппа, руководимая Георгием Ивановичем Пяткиным. Для работы в Пскове, Ашево, Острове, Новоржеве, Порхове и других населенных пунктах подбирались люди, для них разрабатывались легенды. Исходя из наших возможностей и условий в том или ином месте, определялись методы работы. Изыскивались пути устройства наших людей в немецкие учреждения, а особенно на железнодорожные станции. Начиналась вербовка уже работающих у гитлеровцев. Принимались меры и против попыток неприятеля забросить свою агентуру к нам, – будущее показало, что это было совсем не лишним.

* * *

Выхода к месту сбора отрядов Климова и Алексеева пришлось ждать недолго: оба они совершили вполне удачные марши, стычек с врагом избежали, потерь не имели. А за отряд Харченко я беспокоился меньше всего, хоть и отделился он от общей колонны раньше других. Это ведь были диверсанты: привычные к скитаниям вдали от основных сил, чрезвычайно опытные, не раз испытанные в трудных операциях. Недаром самое большое число награжденных орденами и медалями было именно в этом отряде.

И вдруг радиограмма. Харченко погиб.

В сборнике «Непокоренная земля псковская» приводится текст политдонесения комиссара нашего полка Александра Ивановича Казакова в Ленинградский штаб партизанского движения. В нем Казаков сообщал и подробности гибели Харченко.

«…12 декабря 1942 года,[72]72
  Здесь в тексте опечатка: следует читать «21 декабря 1942 года». 12 декабря полк находился еще в советском тылу.


[Закрыть] после перехода железной дороги Дно – Локня, между дд. Шубине и Ямок, геройски погиб командир 4-го отряда М. Харченко с бойцами Краснонос К. С., Ивановым И. Ф. и медсестрою Юлкиной 3. К. На рассвете [отряд пересек] железную дорогу.

Через некоторое время были замечены ехавшие по дороге на Шубино немцы. Отряд залег, а командир с бойцами Краснонос К. С., Ивановым И. Ф. и Юлкиной 3. К., перейдя дорогу, по которой ехали немцы, продолжал движение. Вскоре в направлении дер. Ямок, куда пошел М. Харченко, послышалась автоматная стрельба. Высланная разведка командира отряда не нашла.

По сведениям, полученным от жителей дер. Кашино Васильева и Светлова, стало известно, что Герой Советского Союза с тремя бойцами между дд. Шубино и Ямок вел бой с численно превосходящими силами противника и в этом бою погиб. Противник надругался над погибшими, раздел их наголо. Похоронены они на высоте, что в 1,5 км юго-западнее Шубино, местными жителями…»[73]73
  См.: Непокоренная земля псковская, с. 257–258.


[Закрыть]

Не было в то время среди партизан человека, не знавшего Мишу лично или хотя бы не слышавшего о нем: одним из первых в Партизанском крае удостоенный звания Героя Советского Союза,[74]74
  Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1942 года звание Героя Советского Союза было присвоено трем ленинградским партизанам: И. Н. Никитину, А. В. Петровой и М. С. Харченко. И Петрова, и Никитин не дожили до этого дня. Они стали Героями посмертно. Харченко был первым ленинградским партизаном, удостоенным этого высокого звания при жизни. И единственным, носившим Золотую Звезду в партизанских лесах: следующий Указ о присвоении звания Героя Советского Союза Группе ленинградских партизан датирован 2 апреля 1944 года – к этому времени война в тылу врага под Ленинградом уже закончилась.


[Закрыть] он был живой легендой – про него пели песни, о его удивительной храбрости ходило множество рассказов. И общительности он был легендарной: всех знал и его всё знали.

…Много месяцев спустя партизанами нашего полка будет убит полицай, из рук которого вынут именной автомат, подаренный Герою Советского Союза М. С. Харченко рабочими Ленинграда. Так станет известно, что свой последний бой Миша вел с отрядом полицаев. Его убийца не ушел от расплаты.

К БОЮ!

1943 год, 1-16 января

Наступил Новый год. 1943-й. В ожидании подхода отряда Харченко мы оставались в Ругодевском лесу, принимая все меры к тому, чтобы не быть обнаруженными. Лагерь покидали только разведчики, заготовители и отдельные диверсионные группы, которым были строго определены места для выхода из леса и входа в него. Это, а также то, что действовали они на значительном от лагеря удалении, должно было обеспечить его безопасность. И все-таки, наблюдая за движением гитлеровцев по округе, можно было предположить, что о чем-то они пронюхали: с подозрительной последовательностью посещали они одну за другой все деревни подряд, подолгу расспрашивая о чем-то жителей, А наши разведчики рассказывали, что среди населения деревень ходит слух о крупном десанте Красной Армии, высадившемся будто бы где-то поблизости. Значит, надо быть еще более осторожными.

Благодаря успешным действиям разведчиков мы довольно быстро накопили необходимые сведения об обстановке в районе дислокации полка. Понимая важность железнодорожной ветки Остров – Псков, противник организовал усиленную ее охрану. На железнодорожных станциях, в близлежащих населенных пунктах располагались гарнизоны численностью от 50 до 200 человек. Самые крупные из них, имевшие на вооружении автоматические пушки, минометы, бронемашины и танкетки, размещались в деревнях Лопатино, Соловьи, Доловка, Коровье Село и других. Таким же примерно образом охранялась и шоссейная дорога Остров Порхов, пересекавшая наш район с юго-запада на северо-восток. Смешанные гарнизоны, состоявшие из полицаев и немецких солдат, располагались в Славковичах, Лютых Болотах, Ключихе, Шмолово, Верхнем Мосту. На большаке Остров – Новоржев также имелись гарнизоны в населенных пунктах Шики, Маршевицы, Скуратове, Соболицы и других.

Мероприятия гитлеровцев по охране коммуникаций не ограничивались, разумеется, размещением гарнизонов. Участки дорог, проходившие через лесные массивы, были защищены расчищенными от леса и заминированными в наиболее опасных местах полосами шириной от 100 до 150 метров. На железных дорогах велось круглосуточное патрулирование. Угрожая смертной казнью, гитлеровцы требовали от населения прилегающих к дорогам деревень немедленно сообщать властям о появлении партизан.

Выше уже говорилось о том, что район наших боевых действий отличался отсутствием больших лесных массивов и мы предполагали базирование полка в основном по деревням. А это требовало установления самой тесной связи с местным, населением. Без нее, как показал опыт, успешная партизанская война немыслима. Постепенно мы начали проводить в деревнях политическую работу: наши люди рассказывали о положении на фронтах и в советском тылу, о нашей борьбе в тылу врага, договаривались об оказании партизанам посильной помощи.

Начали мы и подготовку к приему самолетов с Большой земли. В 15–20 километрах от базы был избран район, в который направилась специальная, хорошо вооруженная группа. Ей было поручено найти пригодное для посадки самолетов место.

Первую попытку принять груз, который должны были сбросить нам на парашютах, мы предприняли ночью 3 января. Но она была неудачной. За час до прибытия самолетов начался такой снегопад, что они, покружив над местом сброса и не увидев зажженных костров, вынуждены были возвратиться, не выполнив задачи. Однако вскоре погода улучшилась и дело пошло хорошо. А потом была подготовлена хоть и примитивная, но вполне пригодная для посадки У-2 полоса, и снабжение полка наладилось блестяще. Мы стали получать все необходимое, вплоть до газет и писем.

Освоившись на новом месте, начали готовить первую крупную операцию – налет на гарнизон в деревне Выбор, после которого собирались сменить место дислокации. Провести операцию решили сразу после прихода диверсионного отряда.

Все чаще поднимался я на пост наблюдения и часами рассматривал в бинокль, что происходит в Выборе. Составил необходимую для управления боем схему. Прикинул возможные варианты атаки. В успехе операции не сомневался. Заметил, правда, что в один из дней в гарнизон прибыло пополнение. Это несколько насторожило: не собираются ли гитлеровцы напасть на нас раньше, чем мы на них? Приказал усилить наблюдение.

Погода в эти дни настолько испортилась, что держать на нашем аэродроме группу приема самолетов стало бессмысленным. Отозвали ее в полк.

Наконец 16 января, примерно в шесть утра, появился диверсионный отряд. Но не радость принес его приход, а сильнейшую тревогу. Дело в том, что ни о каких мерах предосторожности наши диверсанты не позаботились. Раздобыв где-то в пути целый санный обоз, нисколько не маскируясь, открыто, чуть ли не с песнями двигались они к месту встречи с нами. Так же лихо въехали они и в Никулино, разбудив буквально всех жителей деревни. Подкрепившись там едой, а кое-кто и самогоном, они двинулись прямиком в Ругодевский лес по единственной, ведущей только в нашу сторону, дороге. О том, что по их следу в лагерь легко могут прийти немцы, никто даже не подумал. А между тем именно это и произошло. Мы не успели даже отчитать этих ухарей за беспечность.

С наблюдательного поста прибежал связной и доложил, что в Никулино на подводах приехало человек 200–250 гитлеровцев. Не прошло и получаса, как последовало новое сообщение: противник появился в деревне Хахалево. Со стороны Новоржева сюда подошел отряд численностью до 150 человек. Стало ясно, что противник готовится к бою. Вряд ли он предполагает встретить в лесу полк скорее всего, гитлеровцы рассчитывают блокировать и подавить всего лишь подошедший только что отряд, который наделал столько шума. Но столкновения все равно уже не избежать. Мы решили занять оборону, продержаться до темноты, а затем вырваться из окружения, в которое нас неизбежно возьмут, и уйти в новый район.