Текст книги "В воздухе - 'яки'"

Автор книги: Николай Пинчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

К 29 марта 1945 года войска 3-го Белорусского фронта полностью разгромили хейльсбергскую группировку врага юго-западнее Кенигсберга. Только с 13 по 29 марта летчики нашей, 303-й авиадивизии и полка "Нормандия Неман" провели 202 воздушных боя, в которых сбили 132 фашистских самолета и 44 уничтожили на земле.

Неожиданное испытание

В звенящий капелью мартовский день 8 самолетов нашей эскадрильи вновь вылетели на штурмовку и блокирование аэродрома Найтиф. Мы отыскали замаскированные у опушки леса вражеские самолеты, зенитные точки и атаковали их. Появилось несколько очагов пожаров.

На третьем заходе зенитный снаряд угодил в бензобак самолета Мириана Абрамишвили. Объятый пламенем "ястребок" устремился к земле, оставляя за собой шлейф черного дыма. "Погиб Абрамишвили", – подумал я. Но Мириан успел выброситься из горящей машины с парашютом. Он приземлился, образно говоря, прямо на головы немцев. Только поднялся на ноги, как услышал громкий окрик:

– Хэндэ хох!

На летчика в упор смотрели два автоматных ствола. Сунь руку за пистолетом – тут же тебя прошьют, как носовой платок швейной машинкой. Мириан поднял красные от ожогов руки. Один немец финкой перерезал стропы парашюта, а другой отобрал пистолет.

Его затолкали в какой-то каменный склеп с двумя зарешеченными окошками и массивной дверью. То ли это был склад, то ли еще что. К дверям приставили часового. На Мириана пахнуло затхлостью, сыростью и мышиным пометом. Держась за стенку, он в полутьме дошел до угла и присел на деревянный ящик. Под полом с писком носились крысы. "Вот и гитлеровцы сейчас, как крысы, мечутся, – подумал Абрамишвили. – Все равно им скоро конец".

Подпаленное во многих местах тело саднило. Чтобы как-то забыть боль, Мариан стал ходить от стены к стене, считая шаги. Потом он пытался считать в уме до тысячи, сбивался и начинал сначала.

Летчик не знал, сколько прошло времени – час, два или больше. Его мозг теперь был занят одной мыслью – как бежать из этого склепа, как спастись? Ведь не сегодня-завтра здесь будут нашими накануне их прихода так глупо умереть... Это никак не укладывалось в сознании Абрамишвили, и он упорно думал, вернее, заставлял себя думать, искать пути спасения. Как тигр, загнанный в ловушку, Мириан метался из угла в угол. Так прошла ночь.

Утром раздалось клацанье железного засова и в дверном проеме в сопровождении автоматчика появился оберлейтенант. "Ну все, каюк", – решил Мириан.

– Как чувствует себя господин летчик? – на ломаном русском языке спросил немец.

– Я тебе, сволочь, не господин, а старший лейтенант Красной Армии. Ферштейст ду? – добавил Абрамишвили по-немецки, который немного помнил со школьной скамьи.

– О-о, какой ви есгь неспокойный...

– А ты был бы спокоен на моем месте? – закричал Мириан.

Он был готов ко всему.

– Не надо быть, как кипяток. Горячиться – это очень плохо, – сказал обер-лейтенант и приказал автоматчику уйти. – Я хочу поговорить один на один, как офицер с офицером. Иди сюда! – поманил он пальцем Мириана и вышел из склепа.

– А мне не о чем говорить, – отрезал Абрамишвили, однако вышел.

Дневной свет на какое-то мгновение ослепил его. Он остановился, прикрыв рукавом красные от бессонницы глаза.

– Э-э, черт с ним, что будет, то будет, – решил Мириан и пошел вслед за обер-лейтенантом.

По дороге в штаб он заметил, что гитлеровцы нервно суетились, спешно грузили автомашины, жгли какие-то бумаги. На дворе стоял невообразимый галдеж, суматоха.

Обер-лейтенант закрыл дверь кабинета на защелку замка и приказал спять обмундирование. Абрамишвили машинально по пояс разделся. Немец осмотрел его и смазал какой-то черной мазью обожженные места на теле. После этого он тихо сказал:

– Зетцеп зи зих. Мириан сел в кресло.

– Я знаю, – начал обер-лейтенант, – что вот-вот сюда придут русские. Песенка Гитлера спета. Я не хочу и не вижу смысла дальше дуть в его дудку. Если вы при появлении русских сохраните жизнь мне и моей машинистке, то я не позволю вас отдать нарасправу этим головорезам. – Он кивнул головой на окно, за которым стояли солдаты. – На раздумье даю один день.

Летчика снова отвели в каменный склеп. "Что делать, что предпринять, на что решиться?" – эти вопросы неотступно преследовали Мириана. Поздно вечером снова загремел железный засов двери и на пороге появился тот же немец.

– Идите за мной! – приказал он.

В штабной комнате Мириан увидел полную разруху. В камине и на полу догорали листы бумаги, половой ковер был задран, окна распахнуты. На столе стояли рюмки, на полу валялись бутылки из-под рома и коньяка. У порога лежал пухлый чемодан. Рядом сидела бледная молодая машинистка с ярко накрашенными губами. Немец показал Мириану объемистую кожаную папку.

– Здесь секретные документы. Я хочу передать их русским. За это сохраните нам жизнь. – Он ткнул пальцем в себя и машинистку.

"Дьявольщина какая-то, – подумал Абрамишвили. – Непонятно, кто из нас у кого в плену?"

Немец, словно разгадав его мысль, произнес:

– Потом разберетесь, а сейчас решайте или... – и он потянулся к кобуре.

Моментально оцепив обстановку, Мириан согласился.

– Это слово офицера? – спросил обер-лейтенант.

– Да, это слово офицера, – ответил Абрамишвили.

– Тогда нам нужно действовать, только осторожно. Немец схватил чемодан, бросил на ковер непотушенный окурок сигареты и скомандовал:

– За мной!

Они пришли в какой-то сарай, что стоял недалеко от штаба, залезли на чердак, забитый сеном, и зарылись в нем. Мириан слышал, как обер-лейтенант и машинистка о чем-то шептались.

Уже явственно была слышна канонада. Потом одна или два снаряда упали совсем близко от их убежища. А на рассвете двери сарая широко распахнулись и зычный русский голос гаркнул:

– Кто здесь есть – выходи, а то стрелять буду! Мириан сразу же выскочил с клочками сена на обгорелом комбинезоне.

– Я свой... Советский летчик... Грузин, – сбивчиво объяснял Абрамишвили. – Из восемнадцатого истребительного полка...

Вышли обер-лейтенант с машинисткой. Солдат для острастки дал автоматную очередь вверх и приказал:

– А ну, пошли в штаб. Там разберутся...

В части, куда привели Абрамишвили и немцев, командир связался по телефону со своим начальством и доложил обо всем. Пленных посадили в "виллис" и повезли в штаб армии. Всю дорогу Мириан не выпускал из рук драгоценную папку. Когда прибыли на место, он по всей форме представился, доложил о случившемся и сдал папку.

Прошел день. Абрамишвили вызвали в штаб и сообщили, что доставленные им секретные документы имеют для нашего командования весьма важное значение и что он будет представлен к правительственной награде.

А еще через три дня Абрамишвили, как ни в чем не бывало, прибыл в свой полк.

– Мириан, ты откуда? – с радостным удивлением спросил командир звена.

– Считай, дорогой, с того света, – улыбнулся летчик и снова – в который раз – стал рассказывать о случившемся.

Спешной походкой подошел Николай Корниенко. Раскинув руки, он радостно воскликнул!

– Мириан, ну и чу-чело ты!

Лицо Абрамишвили, сначала расплывшееся в улыбке, сразу стало хмурым, брови сдвинулись к переносице, а нос и без того большой, казалось, еще сильнее вытянулся.

– Что, что ты сказал? – накинулся он на товарища. – A ну, повтори, дорогой...

Видя, что шутка приняла не совсем желательный оборот, Николай перешел на серьезный тон:

– Ничего особенного. Я сказал чу-чело. А ты не знаешь, что это такое?

– Вай, вай, – горячился Мириан, – да это каждый ишак знает.

– Итак, может быть, и знает, а вот ты не знаешь. Если бы знал, так не кипятился бы. Что, по-твоему, значит это слово?

– Пугало огородное, – выпалил Мириан. Николай громко засмеялся, чем окончательно обезоружил, товарища.

– Чу-чело – это сокращенно, а полностью – чудесный человек, – сквозь смех пояснил Корниенко.

Абрамишвили поморгал округлившимися глазами, и его смуглое лицо слова расплылось в улыбке.

– Тогда и ты чучело, Николай, – сказал он и полез обниматься. – Ты тоже чудесный человек. Я это давно знал...

Так, обнявшись, они пошли через все летное поле к столовой. Техники, наблюдавшие эту сцену, потом не раз воспроизводили ее в лицах.

В сантиметре от смерти

Нам поставили задачу блокировать немецкий полевой аэродром Носиндорф на Земландском полуострове. Сделай но два захода, мы повредили и подожгли несколько вражеских самолетов, рассеяли обслуживающий персонал. Неподалеку от этого аэродрома старший лейтенант Александр Захаров в паре с младшим лейтенантом Викентием Машкиным обнаружили в лесном массиве скопление фашистских специальных автомашин и бензозаправщиков. Они находились под надежной зенитной защитой. Но, несмотря на плотный заградительный огонь, нашей паре удалось атаковать цель. Возник огромный пожар. При возвращении на свой аэродром мы заметили в водах залива Фришес-Хафф быстроходный катер, который направлялся в сторону юрта Пиллау. Он шел без опознавательных знаков. Упустить такой случай нельзя. Мы напали на катер. После первой же атаки он закрутился на месте, затем задымил.

Впоследствии в полку стало известно, что этот катер шел с особым диверсионным заданием. Мы помешали выполнить его.

Так наши авиаторы сражались каждый день. Нам приходилось вести штурмовку живой силы и техники врага в районе Фишхаузена и Лохштадта, уничтожать его самолеты на аэродромах, Летчики полка сопровождали "пешки", которые большими группами наносили массированные бомбовые удары по морскому порту и крепости Пиллау и отступавшим из Кенигсберга войскам.

У противника в руках оставалась узкая полоса суши – коса Фрише-Нерунг. Наши наземные войска на всех имеющихся плавсредствах переправлялись туда и с боями теснили фашистов. Передовые части, оторвавшись от основных, настолько стремительно вели наступление, что в штабах зачастую точно не знали, где же на такое-то время проходит линия фронта. Бои завязывались то там, то тут. Поэтому командование поставило нам задачу определить с воздуха, где точно проходит линия фронта, с тем чтобы правильно распределить силы, оперативно руководить ими. Задание было не из легких, так как коса Фрише-Нерунг была нафарширована средствами противовоздушной защиты – мало – и крупнокалиберной зенитной артиллерией, скорострельными пушками-автоматами.

На выполнение этого приказа первым на своем истребителе поднялся в воздух старший лейтенант Василий Шалев. Но его сразу же постигла неудача самолет подбили фашистские зенитчики, и он вынужден был сесть на "брюхо" на ближайший аэродром. Тогда выполнить это задание было поручено командиру 3-й эскадрильи капитану Матвею Барахтаеву. Однако и его самолет гитлеровцы подбили. Комэск успел лишь дотянуть до береговой черты, а затем выбросился с парашютом из неуправляемой машины и приземлился у самого берега залива в расположении своих войск. Так с парашютом за плечами Барахтаев, злой и усталый, заявился в полк.

– Да-а, – задумчиво произнес командир полка. – А ведь задание весьма срочное. Кому же еще поручить его выполнение?

Третьим оказался я.

– Ну, дружок, не подведи, – прошептал я, влезая в кабину "ястребка".

Мой Як плавно оторвался от взлетной полосы и круто ушел вверх. Мне повезло – удалось проскочить. Через несколько минут пересек косу в районе Пиллау, снизился до высоты 100-150 метров и продолжал полет над водами Балтийского моря вдоль косы. По серым шинелям узнал наших солдат и офицеров, продвигавшихся на юг. Но затем картина резко изменилась – повсюду серо-зеленые шинели немцев, машины с желто-черными крестами, в сторону наших войск ведется интенсивная стрельба из всех видов оружия. Значит, это и есть линия фронта. Внимательно всматриваюсь в очертания местности, запоминаю наиболее характерные ориентиры, чтобы на карте точно показать, где наши войска, а где немцы.

Вдруг слышу, а вернее чувствую, слабый удар. В кабине появляется какая-то пыль. Мгновенно, почти машинальным движением, беру ручку управления на себя и правым боевым разворотом ухожу в сторону неприветливого, но менее опасного моря, подальше от огня вражеских зениток. Окидываю взглядом машину – с двух сторон пробит фонарь кабины, повреждена левая плоскость. По радио доложил, где проходит линия фронта, и добавил, что самолет поврежден зенитным огнем. В ответ с командного пункта приказали:

– Быстрее возвращайтесь, постарайтесь дотянуть до аэродрома!

Медленно тянутся томительные минуты. Самолет ползет, будто телега по ухабистой дороге. Но вот наконец и аэродром. Сажаю машину. Ее тут же обступают техники. Начинают подсчитывать пробоины, осматривать повреждения. Механик Василий Сироткин протянул кусок проволоки через оба отверстия в фонаре и закричал:

– Командир, а вы везучий!

– Почему? – не понимая, спросил я.

Улыбающийся Василий попросил меня снова сесть в кабину, прижаться к бронеспинке. Он снова протянул проволоку.

– На этот раз у вас до смерти был всего один сантиметр!

Подошедшие ребята ахнули. И было отчего. Как показали измерения, осколок снаряда прошил фонарь кабины в одном сантиметр от моей переносицы. Будь тогда скорость самолета на какой-нибудь пяток километров больше, не избежать бы мне дна Балтийского моря. И только теперь, когда смертельная опасность миновала, у меня по спине пробежали мурашки.

Последний бой

На аэродроме Хейлигенбейль, где мы теперь дислоцировались, все было сделано добротно, капитально. Летный и технический состав разместился в благоустроенном городке, в котором еще недавно жили немецкие офицеры. Квартиры в двух – и трехэтажных домах были со всей необходимой обстановкой.

Полк "Нормандия – Неман" обосновался на аэродроме Бладиау, расположенном на пологом склоне залива Фришесс-Хафф, в пятнадцати километрах от нас.

Первое, что нам бросилось в глаза на новом месте, это множество разномастных собак. Они рыскали но всем закоулкам в поисках пиши. И, найдя кость или корочку хлеба, затевали отчаянную грызню за добычу. Собаки везде остаются собаками. Одни из них огрызались, другие ластились к нам.

Один небольшой, коричневой масти спаниель выбрал меня своим хозяином, видимо, потому, что я подкармливал его. Он так привязался, что всюду следовал за мной по пятам.

Обычно, когда я надевал парашют и садился в кабину самолета, пес прыгал на плоскость и, помахивая хвостом, смотрел на меня (своими умными глазами до тех пор, пока воздушная струя от винта не сдувала его с крыла на землю. Некоторое время собака с лаем бежала за выруливающим на взлет самолетом, но потом отставала и нехотя шла домой.

Спаниель каким-то чутьем угадывал мое возвращение и после посадки был тут как тут. Он радостно повизгивал и подпрыгивал, стараясь лизнуть мою руку. В столовую мы шли вместе. Дорогу туда пес знал не хуже меня. Там ему всегда доставался лакомый кусочек. Среди многих других машин он безошибочно находил мою. Когда собака находилась у самолета, никто не мог взять без спроса ключ, отвертку или какой-либо другой инструмент. Техники смеялись: "Спаниель изменил Гитлеру, верой и правдой стал служить нам. Жаль, что этого вовремя не сделали немецкие офицеры и солдаты".

Наступили горячие деньки. Наша авиация бомбила Кенигсберг. Артиллерия непрерывно вела огонь по долговременным сооружениям противника на окраинах города. 6 апреля войска фронта приступили к штурму крепости. Сотни самолетов, расчищая путь наземным войскам, непрерывно наносили удары по укреплениям, позициям артиллерии, танкам и живой силе врага. Особенно хорошо потрудились пикирующие бомбардировщики и штурмовики.

6-8 апреля мы делали по четыре-пять вылетов в день. Истребительная авиация, эшелонируясь по высоте, большими группами непрерывно находилась в воздухе, нависала над аэродромами противника, держала под контролем вероятные маршруты полета немецких самолетов. Был создан такой заслон, что ни одной вражеской машине не удалось прорваться в район Кенигсберга. В это время штурмовики и бомбардировщики сбрасывали тысячи тонн смертоносного груза на головы противника, его технику. Даже авиация дальнего действия, которая обычно работала в ночное время, теперь днем появлялась над городом-крепостью.

От массированных бомбоштурмовых ударов важнейшие опорные пункты врага были превращены в развалины. Над Кенигсбергом стоял огромный столб дыма, достигавший в высоту более двух километров.

В один из тех дней лейтенанты Григорий Васильев, Михаил Хомченко и младший лейтенант Матвей Широков во главе с Николаем Корниенко вылетели в район Кенигсберга для обеспечения боевой работы штурмовиков. Там на высоте 3000 метров летчика прикрыли группы Илов, шедшие в колонне по 6-8 самолетов. Вскоре Корниенко заметил 12 ФВ-190, которые следовали к месту действия наших штурмовиков. Он приказал "ястребкам" сверху ринуться в атаку. От меткой очереди Корниенко самолет ведущего немецкой группы загорелся и, оставляя дымный след, пошел к земле. Видя гибель своего ведущего, остальные немцы стали в круг и перешли к обороне. Бой длился около десяти минут, В конце его Васильев подбил еще один фашистский самолет. Пока советские истребители вели воздушный бой с противником, ниже их группами проходили наши штурмовики к своим целям.

В результате непрерывных и мощнейших ударов авиации, артиллерии, танков и пехоты сопротивление немцев с каждым часом ослабевало. 9 апреля 1945 года главный город Восточной Пруссии – Кенигсберг – пал. Комендант крепости генерал О. Ляш был вынужден отдать приказ о капитуляции.

На этом боевые действия здесь не прекратились. Надо было еще разгромить гитлеровцев на Земландском полуострове. 13 апреля в составе восьми самолетов мы вылетели на прикрытие войск в район Норгау. Я со своей четверкой летел на высоте 3500 метров, а четверка Александра Захарова выше на 400-510 метров и немного позади. В районе Бордау почти на одной высоте мы встретились с четырьмя "мессерами" и четырьмя "фоккерами". В завязавшемся бою Калюжный, Васильев и я сбили по одному самолету.

Это был мой 68-й, последний за войну, воздушный бой и 24-й сбитый фашистский самолет. Справедливости ради я должен сказать, что большая заслуга в этих победах принадлежит моему ведомому Алексею Калюжному. При выполнении любого маневра он не терял меня из виду. Идя в атаку, я был уверен, что Алексей надежно меня прикроет. Если грозила опасность, ведомый своевременно по радио предупреждал о ней, и я успевал выполнить наиболее выгодный маневр еще до открытия врагом прицельного огня. Так же и Алексей был уверен, когда атаковал, что у него крепкая защита. Мы понимали друг друга в воздухе с полуслова.

В этот день нам пришлось еще дважды вылетать на прикрытие своих войск в районе Земландского полуострова.

Удачно прошла штурмовка скопления автомашин в районе Циммербуде. После нашего первого же захода возникло несколько очага пожара. Подал команду, и всей группой делаем маневр для повторной атаки. Но на выходе из пикирования я почувствовал сильный удар в носовой части самолета. Оказалось, что вражеский снаряд сорвал капот мотора и повреди расширительный водяной бачок.

На наших Яках стояли, моторы жидкостного охлаждения. С наступлением холодов вместо воды заправляли антифриз – жидкость, не замерзающую при низких температурах. И вот эта жидкость начала заливать меня в кабине самолета. Летные очки пришлось снять. Через образовавшуюся на них белую пелену невозможно было рассмотреть даже показания приборов.

Набрав высоту в 1500 метров, я взял курс на свой аэродром. В глазах появилась резкая боль. Пришлось попеременно то одним, то другим глазом наблюдать за воздухом, землей и приборной доской. А охлаждающая жидкость продолжала поливать меня. Я с трудом отыскал аэродром. Передал по радио, чтобы освободили посадочную полосу. С посадкой пришлось спешить – могло заклинить мотор. Сел, отрулил немного в сторону и выключил двигатель. Подъехал врач. В санчасти я принял душ и переоделся. Покрасневшее тело сильно зудело. Медики смазали чем-то наиболее пораженные места, и наутро я почувствовал себя нормально, только немного слезились глаза.

Тогда же огнем зенитной артиллерии был сбит Николай Никифоров. Он выбросился из горящего самолета с парашютом и приземлился на вражеской территории. Через несколько дней наши наступающие войска освободили его, и Никифоров прибыл в родной полк.

Немцы хорошо знали расположение как нашего, так и французского аэродромов и начали их подвергать методическому артобстрелу. Батареи врага вели огонь из района Пиллау и с косы Фрише-Нерунг. В штабе и на командном пункте стали вести хронометраж артналетов. При первом же свисте снарядов мы залезали в щели и другие укрытия, В промежутках между обстрелами механики готовили самолеты к боевым вылетам, личный состав батальона аэродромного обслуживания успевал засыпать воронки на взлетно-посадочной полосе.

От этих артобстрелов мы понесли потери. Однажды, когда авиаспециалисты готовили технику, начался сильный налет. В полку недосчитались шести боевых товарищей – механиков старшин Александра Семенова и Медведева, моториста сержанта Титова. Фамилии остальных я за давностью лет, к сожалению, теперь не помню. Они были убиты около самолетов.

На аэродроме Бладиау не успел добежать до укрытия французский летчик Жорж Анри. Он был тяжело ранен в голову осколком снаряда и на другой день скончался в госпитале.

Погибших товарищей мы на руках отнесли на кладбище, где похоронили со всеми почестями. Там же были похоронены и другие советские воины, павшие в последних боях.

Около десяти дней вражеская дальнобойная артиллерия обстреливала наши аэродромы. Сколько ни пытались засечь огневые точки врага, этого сделать мы не смогли. И вот майор Запаскин вызвался слетать на разведку. Прошла она удачно. По вспышкам выстрелов майор установил, что бьют фашистские морские орудия большого калибра, искусно замаскированные в районе Пиллау. В тот же день наши бомбардировщики и штурмовики очень хорошо поработали в этом районе, после чего артобстрелы прекратились.

Апрель 1945 года вошел в мою жизнь как наиболее памятный месяц. Во-первых, меня из кандидатов приняли в члены Коммунистической партии. А во-вторых, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля четырем летчикам нашего полка – В. Н. Барсукову, Н. Н. Даниленко, В. А. Баландину (посмертно) и мне – было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Пришли поздравительные телеграммы от командующего и члена Военного совета фронта. Друзья и товарищи от души нас поздравляли, не давая прохода.

Вечером в просторном зале летной столовой собрался весь личный состав полка. Были приглашены работники из штаба дивизии и летчики соседнего полка. Лились радостные, победные песни. С особым усердием мы пели песню, которую сочинили сами на досуге. Я и сейчас помню ее нехитрые, задорные слова:

Эх, крепки, ребята, "ястребки"!

С "мессершмиттом" справится любой.

Ты согрей нас жарко, фронтовая чарка,

Завтра утром снова в бой...

О соседнем полку надо сказать отдельно. Это был гвардейский истребительный полк прославленного летчика, дважды Героя Советского Союза Владимира Лавриненкова, переданный в оперативное подчинение нашей авиадивизии.

Об этом молодом командире полка среди авиаторов слагались легенды. В свое время фронтовая судьба сурово обошлась с ним. Летом 1943 года, во время воздушного боя в Приднепровье, Лавриненков задел крылом своего истребителя немецкий "Фокке-Вульф-189" и был вынужден выброситься с парашютом над территорией, занятой врагом. Попал в плен. По дороге в Германию бежал и оказался в партизанском отряде. Затем возвратился в боевой строq летчиков своей армии.

В этом полку служили такие асы, как дважды Герои Советского Союза Алексей Алелюхин, Амет-Хан Султан, мой земляк Павел Головачев, с которым я был знаком. Да их знала вся страна!

Сражаться рядом с таким полком, с такими героями – большая честь. Боевая мощь нашей дивизии значительно усилилась.

Уроженец Гомельщины Павел Яковлевич Головачев был отважным летчиком, не любившим отступать перед трудностью и опасностью. В воздухе его узнавали по "почерку". Особенно любил Павел свободную "охоту".

Однажды в холодный полдень он со своим ведомым летел вдоль железной дороги, где частенько появлялись немецкие разведчики. И в этот раз вынырнул разведчик Ю-88. Головачев сразу стал его преследовать. Гитлеровец сначала отстреливался, но после второй атаки умолк. Враг пытался спастись, используя высоту, а когда понял, что это ему не удастся, развернулся в сторону своего аэродрома. Но от Головачева не так-то легко уйти. Павел почти вплотную подошел к "юнкерсу", благо тот уже не стрелял, и нажал гашетки пушек. Такой мощный залп мог разности в клочки немецкий самолет. Но из стволов ни одной вспышки – оружие отказало. И тогда Павел не задумываясь пошел на таран. Он приблизился к хвосту "юнкерса" и винтом рубанул его. Недалеко от места падения и взрыва фашистского разведчика приземлился на своем истребителе и Головачев. Он был не только невредим сам, но и самолет был целехоньким. Только лопасти винта намного погнулись. Вскоре приехал командир дивизии и в присутствии летчиков полка объявил о награждении Павла Яковлевича орденом Красного Знамени.

Вот так сражался с фашистами мой земляк. Отважно дрались и остальные летчики геройского полка.

Про Амет-Хана Султана рассказывали, что он просто творил чудеса. В бою он был похож на горного орла. Отличался зоркостью, стремительностью, отвагой. Недаром рисунки этой птицы красовались на фюзеляжах самолетов его эскадрильи как символ победы. В упорстве и дерзости с Амет-Ханом мало кто мог сравниться. В одном из воздушных боев он расстрелял все патроны ж снаряды. А вражеский бомбардировщик оставался безнаказанным. И тогда, недолго думая, Амет-Хан развернул свой истребитель и правой плоскостью срезал хвостовое оперение "юнкерса". Немецкий самолет он вогнал в землю, а сам спасся на парашюте.

Однажды Амет-Хан во главе шестерки "ястребков" вылетел к линии фронта. Навстречу летела большая группа вражеских бомбардировщиков. Командир со своими орлами пошел в лобовую атаку. Фашисты не выдержали и стали отворачивать. Амет-Хан поджег сначала один, а спустя несколько минут еще два самолета. Четвертую машину таранил его ведомый. Вражеским истребителям удалось взять в клещи самолет Амет-Хана. Но тут на выручку товарищу подоспел Павел Головачев.

Эти и многие другие примеры из боевой жизни соседнего полка наши политработники умело использовали в воспитании личного состава.

В начале мая наш полк и "Нормандия – Неман" перелетели на аэродром Эльбинг. Стационарный немецкий аэродром был отлично оборудован. Техники укрыли часть самолетов в ангарах, а другую часть расставили на окраине летного поля с соблюдением необходимых правил маскировки.

Здесь в ночь с 8 на 9 мая нас и застало известие об окончании войны. Фашистская Германия капитулировала. После радостного сообщения на аэродроме поднялось что-то невообразимое. Загремели салюты из пистолетов, винтовок, автоматов, ракетниц. А кто-то из техников умудрился дать несколько очередей из самолетной пушки. Опьяненные радостью долгожданной победы, мы обнимались, целовались, обменивались с французами адресами, фотокарточками, памятными сувенирами.

Незабываемый победный день, к которому мы все так упорно и настойчиво шли четыре года, наконец наступил.

Пришел и на нашу улицу светлый праздник!

Через годы и расстояния

Неудержимо мчатся годы. Давно закончилась война, но память о ней, как незаживающая рана, жива и вечно будет жить. Память о величайшем подвиге нашего народа на века воплощена в металле монументов и граните обелисков. Она живет в книгах, кинофильмах, пьесах, в том уважении, которое оказывается фронтовикам.

Время посеребрило виски оставшихся в живых ветеранов войны. Многие из них сейчас заняты мирным трудом на фабриках и заводах, в колхозах и совхозах, в учебных заведениях, ведут большую работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи. Места в боевом строю заняли их сыновья и внуки. Но память об огненных годах по-прежнему дорога тем, кто с оружием в руках в годы Великой Отечественной войны отстоял честь и независимость нашей Родины. Ведь те, кто делился последней коркой хлеба и щепоткой табака, кто выручал друг друга в бою и терял на фронтовых дорогах боевых товарищей, навсегда остались побратимами. Вот почему так волнующи и трогательны встречи однополчан, которые стали традиционными.

Очередная встреча бывших летчиков, техников и других специалистов 18-го гвардейского истребительного авиационного Витебского дважды Краснознаменного, ордена Суворова II степени полка состоялась в канун 30-летия освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков в конце июня 1974 года.

Из разных концов страны прибыли в Витебск ветераны-авиаторы. Они добирались в тысячелетний город на Двине самолетами и пароходами, поездами и автомашинами. Из Москвы прибыли бывший командир полка, ныне генерал-майор авиации в отставке, Герой Советского Союза А. Е. Голубов, бывший командир эскадрильи, теперь художник, Герой Советского Союза В. II. Барсуков. Из Харькова приехал генерал-майор авиации Ф. С. Гнездилов, из Одессы – бывший мой ведомый, а сейчас начальник политотдела мореходного училища А. А. Калюжный, из-под Ленинграда – А. З. Нестеров и С. В. Костров, из Подольска Ф. Ф. Агуреев, из Брянска – Д. А. Тарасов, из Смоленска – Н. И. Герасименко, из Липецка – А. А. Григорьев, из Кобрина – Ф. В. Симоненко, из Тбилиси – М. И. Абрамишвили, из Минска – Н. Л. Корниенко, В. М. Машкин...

Радости, расспросам, впечатлениям не было конца. Прохожие удивленно оборачивались, когда видели, как солидные, пожилые мужчины в военной форме и штатских костюмах с боевыми орденами и медалями крепко обнимались и целовались. То и дело слышалось:

– Алексей, с приездом!

– Николай! Здравствуй, дорогой!

– Федор, а ты еще орел!..

Цветы, смех, шутки. И только перед бывшим командиром полка генералом Голубовым по старой привычке все вытягивались по стойко "смирно", но тот, улыбаясь, говорил:

– Вольно, вольно, вы не в строю, – и крепко сжимал в объятиях очередного сослуживца.

Всю ночь мы с Алексеем Калюжным и Мирианом Абрамишвили не сомкнули глаз, вспоминая военные годы, рассказывая о теперешних мирных делах. В эту ночь нам еще раз припомнилась фронтовая жизнь до мельчайших подробностей.

Мы побывали в гостях у рабочих и служащих Витебского шелкового комбината, в пионерском лагере, колхозе "Большевик", Черницкой школе-интернате. Повсюду нас встречали и принимали как дорогих, желанных гостей. Эти встречи запомнились надолго.

На шелковом комбинате состоялся митинг рабочих, служащих и инженерно-технических работников. Открыв его, директор первое слово предоставил Герою Советского Союза генерал-майору авиации в отставке Анатолию Емельяновичу Голубову. Он кратко рассказал о том, как личный состав нашего 18-го гвардейского истребительного полка громил немецко-фашистских захватчиков в небе Белоруссии в 1944 году. С воспоминаниями выступили прославленные авиаторы, мои однополчане Герой Советского Союза, командир эскадрильи Василий Николаевич Барсуков, летчик Викентий Михайлович Машкин, старший инженер полка Андрей Захарович Нестеров и другие. Ветеранов приветствовали представители рабочего коллектива комбината. Они рассказали о своих успехах в выполнении социалистических обязательств, в осуществлении предначертаний Коммунистической партии. Директор и секретарь парткома вручили нам памятные подарки.