Текст книги "Коридор огней меж двух зеркал"

Автор книги: Николай Полунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Вторым, кому он позвонил, был Серж, разговор получился очень короткий, но все эти полминуты Питер радовался, что он не видит лица Сержа. Без особой необходимости он не любил этого делать. Повесил трубку, вышел из темной будки, где не зажигал света. Дастин Лэгг, Дастин Лэгг. Лэгг. Л'Эгг. Вот это уже смешно.

На обратном пути примерно через квартал Питер увидел крутящиеся неоновые круги на стене и остановил машину. Он чувствовал сильное недовольство собой, но ничего не мог поделать. Потакание собственным привычкам тебя погубит, Пити, сказал он себе. Я только на минутку. Бар был как бар, в углу помещения сверкали и зазывно ухали игральные автоматы, малолетние хорьки звенели возле них никелем.

– А что, дружище, – сказал Питер, усаживаясь у стойки, – вы заметили, что мир катится к черту?..

– Простите?

– Я спрашиваю, полночь уже была?

– Совершенно верно. Четверть первого, мистер,

– Так. – Питер не стал поправлять. Временами легче было махнуть рукой. – А тогда налейте-ка мне стакан молока.

– Молока?

– Теплого, если вас не затруднит. Пришел новый день, надо выпить в его честь стакан теплого молока. Вы не согласны?

– О... разумеется. Вы совершенно правы. Одну минутку, мистер.

– Глянь, я и не знал, что бывают молочные быки, – нарочито громко сказал ломающийся басок за спиной. – Или это корова? Может, проверим?

– Какой это бык. Это молочный пудинг, только в штанах и пиджаке.

Питеру очень не хотелось скандалов, но он все же обернулся. Двое подростков скалили зубы. Одежонка а-ля "звездный человек", стопы браслетов прозрачного металла у щиколоток и запястий. Двое – и еще морд десять в закутке у автоматов. Пока не вмешиваются, но уже навострили уши, показали зубы, одно слово – хорьки. С такими не спустишь дело на тормозах.

– Даром что без галстука, – сказал тот, что говорил про пудинг.

Да, ничего, видно, не поделаешь. Питер совсем развернулся на табурете, приготовился встать, но внезапно к хамящим подросткам шагнул высокий мужчина в черном свитере, что-то тихо проговорил. Питер разобрал "...не стыдно...". Подростки, еще глянув разок в его сторону, вернулись к остальным, заухали примолкшие было автоматы, инцидент рассосался. Человек в свитере положил на стойку монету и тоже ушел, неловко кивнув и пробормотав извинение. Он показался Питеру изможденным.

– Это кто?

– Это учитель. Ваше молоко, мистер. Питер повернулся и увидел, что стакан молока упал, а на стойке образовалась лужа.

– Ах ты, как это я... Сколько я вам должен?

– Пустяки, мистер, не обращайте внимания.

– Учитель. Вот этих он учит?

– Никого он не учит, да и не учитель никакой, это его просто так в городе зовут, для ясности. Хотя, вообще, ученый, говорят, человек. Содержит сиротский приют, это в горах, выше, раньше заброшенная ферма была.

– Часто он тут бывает?

– Спускается в неделю раз примерно. За продуктами в магазин Бодо приезжает – это чаще. Он, говорят, вообще здешний, из Брюкка, давным-давно уезжал, теперь вот вернулся. Уважают его – видели? – даже шпана эта. – И, посчитав, что стоит перевести разговор на более интересную тему, начал: -Вы знаете, мистер, я вот тут читал в одной газете...

– Я не читаю газет, дружище, – перебил его Питер, – вот возьмите, и за разбитый тоже... Как, говорите, его зовут? Ага. Эдгар. Ага, ага... Ну, я, может, еще забегу к вам. Может, прямо завтра, то есть, конечно, уже сегодня...

Так. Эдгар, вот как его здесь зовут. Вот, значит, что меня потянуло в этот захудалый бар, вот почему черт под локоть толкнул. Эдгар. В меморандуме Лэгга у него совсем другое имя.

Перед рассветом с гор пополз туман, стекал по склонам, застревал в густых орешниках, дикой сирени, кронах дубов и вязов. Туман принес с собой запахи трав, цветущих на альпийских лугах, сырость, неясный звук коровьего колокольца, ощущение влажной ваты во рту, ушах, ноздрях. Где-то рядом хлопнула дверца машины, зафырчал мотор, но звук не двигался – просто включили обогрев.

– Все в порядке? – спрашивающий голос – из-за тумана, должно быть, – казался странным, картонным.

– Дрыхнет. Судя по-вчерашнему, он проспится не раньше чем к полудню. Слушайте, это не он. Какой-то пьяница. Слушайте...

– Ваше дело – делать дело, – не совсем стройно сказал картонный, -а решать будем мы. А вы свое дело делаете скверно. Вы его совсем не делаете. Сегодня ночью вы его упустили. Прохлопали. Проморгали.

– Да как же?..

– Он ездил в город и звонил по телефону... Ну, вы перестанете наконец трястись? Я не намерен шуметь на всю округу. Вы размазня.

– Мне холодно. Я обычный человек.

– Вот именно. – Картонный помолчал. – Если сегодня не будет ничего нового, приступаем к активным действиям...

– Сегодня он собирался в Брюкк.

– Это хорошо. Ваша задача – быть рядом, вы можете понадобиться. Мы не намерены вступать с ним в прямой контакт, он, в отличие от вас, человек не обычный... Как себя ведет хозяин?

– Нормально. Нет, погодите. Послушайте, вы бы видели сами...

– Все. Идите, уже светает. Следующий контакт – в пятнадцать часов. В непредвиденной ситуации – вы знаете что.

Хлопнула дверце. В туманной мути прорисовалась на миг человеческая фигура – и канула в белесую стену. Звук шагов. Выкатился из-под подошвы камень. Стихло. Через минуту двигатель автомобиля вновь включился, прошуршали колеса, машина ушла.

Выждав для верности еще пять минут, Питер выбрался из купы вереска в полусотне шагов выше по склону. Свитер и брюки на нем были хоть выжми, липли к телу. Он содрал с себя наушники, отделил приклад от своего "блюдца", уложил все в чемоданчик и спрятал обратно в куст. Оставил себе только маленькую черную коробочку со скругленными углами, запихнул в карман брюк. Потом, переваливаясь на затекших ногах, заспешил в ту же сторону, куда скрылась фигура перед ним, только забирая вправо, чтобы подойти к дому с другой стороны.

К старой ферме, где теперь устроен был сиротский приют учителя Эдгара, вел проселок, по которому если и ездили, то редко. Сквозь гравий тут и там проросла трава. Дом был двухэтажный, красного кирпича, во дворе сарай и просевший хлев. Питер не стал заезжать внутрь ограды из посеревших от времени жердей, оставил машину у низких ворот. Покосился на клоки колючей проволоки – впрочем, слишком старые и ржавые, наверняка оставшиеся от прежних времен.

Пройдя по пустынному двору, поднялся на каменное крыльцо и тотчас же резко обернулся, заметив голову, убравшуюся за растворенную дверь сарая. Голова была наполовину острижена, наполовину патлата, и с остриженной стороны торчало ухо, – но это Питер рассмотрел как следует, лишь подойдя к сараю и заглянув за дощатую дверь. Полустриженый стоял в темной глубине сарая и напряженно смотрел, лет ему было не больше десяти. Потом приложил палец к губам, и Питер остался на месте, чтобы не спугнуть его и других. Они сидели спиной к входу, у дальней стены, а на столе, которым служил перевернутый ящик, перед ними горели две свечи. Девочка с косами взяла две прямоугольные пластинки, оказавшиеся зеркалами, поставила на ребро и расположила так, что свечи оказались внутри зеркал. Повернула – и Питер увидел через головы замерших детей, как в многократном отражении образовался нескончаемый ряд двойных огоньков, повторяющих себя, уходящих в бесконечность.

– Здравствуйте, дети.

Зеркала упали, ребятишки разом обернулись, ойкнули при виде незнакомца...

Зеркала упали... нет, не упали. И ребята не ойкнули и не кинулись врассыпную. Девочка спокойно положила одно зеркало на другое, задула свечи. Один за другим они чинно вышли наружу, встали перед Питером. Это были на редкость спокойные и воспитанные дети. И молчаливые на редкость. Каждый смотрел Питеру прямо в глаза, и это в конце концов сделалось не слишком приятно.

– Здравствуйте, дети, – повторил он.

– Здра-а-а...

– Как тебя зовут? – обратился Питер к нолустриженому.

– Его зовут Макс, – ответила за того девочка с косами. – А меня Полина.

– А где же ваш учитель, Полина?

– Учитель уехал вниз за продуктами. С Теодором и Робертом.

– Вот как? Они ему всегда помогают?

– Им просто нужно что-то для себя. А прошлый раз ездили мы с Ольгой. Так, подумал Питер, взрослых больше нет.

– Ай-яй-яй, – сказал он, – а я-то хотел его увидеть. Мы познакомились вчера, он мне оказал одну услугу... Ну, что ж поделаешь. Ребятки, передайте ему от меня вот это – моя визитная карточка. Питер Вандемир, коммерческий агент. И вот еще что: не дадите ли напиться, такая жара...

Полина молча повернулась и пошла в дом, Питер, которому ничего не оставалось, – за нею, следом все остальные тою же молчаливой гурьбой. Со стороны это, наверное, выглядело, как если бы они взяли пленного.

А вот в доме любопытного было много. Прямо от двери шел прямой коридор с выходящими в него дверьми комнат, а в конце – лестница на второй этаж. В коридоре Питера перестали конвоировать, разошлись по своим делам, и за одной из полуоткрытых дверей Питер увидел, например, класс. На рассохшихся столах новехонькие "Джей-Би-Эль" со стереоприставками и всевозможными причиндалами, но стояли они – заметно – где вкривь, где вкось. На кухне то же. С дровяной плитой соседствовал "Дин Электрик", комбайн на восемнадцать программ, выпирая боком, с кабелями и шлангами, путающимися под ногами. Интересно, какая у них тут запитка, подумал Питер.

– Ну спасибо, деточка, – сказал он, отдавая стакан. Рядом с ним осталась одна Полина. Не глядя, она швырнула стакан в гору посуды в корыте. – Так ты передай вашему учителю от меня привет и благодарность. Я сегодня вечером уезжаю и, наверное, уже не смогу сам...

У дверей – Полина провожала его, не отпуская ни на шаг, – им вновь повстречался полустриженый. У него в руках на этот раз была охапка цветущего вереска, он собирался прошмыгнуть с нею за угол дома.

– Куда это ты несешь цветы, дружок? – поймал его Питер за плечо.

– Брату.

– Вы тут вдвоем с братом?

– Его зовут Филипп, – сообщил Макс и серьезно посмотрел снизу вверх, – только его здесь нет. Он умер.

– Очень печально... Когда же это случилось?

– Давно. Недавно. Мы жили не здесь. – Он еще подумал. – Но уже не дома.

Питер не нашелся, что сказать. Погладил мальчишку по голове. Он с удовольствием потолковал бы с Максом, но сзади, как сфинкс, стояла Полина, и к тому же следовало поторапливаться. Он легонько щелкнул в курносый нос, помахал им обоим. Уже из машины, берясь за ключ зажигания, он увидел, как Полина повернулась к глядящему ему вслед полустриженому Максу и ударила того по рукам, так что вересковые веточки с желтыми метелками упали на камни щербатого крыльца.

Бармен обрадовался Питеру, как старому знакомому.

– Молоко, мистер?

– Молоко? Конечно. Вот именно. Нет, вы мне налейте граппы. Есть у вас настоящая граппа?

Так. Ну, с учителем-то, слава богу, разминулись, хотя на обратном пути, кажется, еле-еле. Насторожится он все-таки. А может, и нет. Дети. Не люблю молчаливых воспитанных детей, дети должны орать и все время что-нибудь поджигать – тогда их можно пороть со спокойным сердцем: ребенок здоров и жизнерадостен. Питер достал портмоне, из него – квадратный прозрачный листок, посмотрел на свет. Листок чуть-чуть подернулся дымчатой пленкой, почти незаметно для глаза. Ерунда, подумал Питер, если не всю жизнь, то неопасно даже для детей. Но факт остается фактом.

– Ваша граппа, мистер. Прямо из-под Базеля.

Бледный учитель Эдгар. Чем он мог заинтересовать такую акулу, как Дастин Лэгг? И какое это имеет отношение к исчезновению Перси? Перси, впрочем, тоже был акула порядочная. Как и я.

Питер вдруг застыл, так и не донеся рюмки до рта.

– Вас тут спрашивали. Мистер... вам нехорошо?

– Нет. Порядок. Просто вспомнил кое-что. Так что вы говорите?

– Вас спрашивали. Два молодых высоких господина. Один такой строгий. Говорили, вы их знаете, просили передавать привет.

Все посторонние мысли вылетели у Питера из головы.

– Меня?

– Ну да. Просили передавать привет.

Как же так? Уже? Ведь у него должен был быть еще сегодняшний день. И целая сегодняшняя ночь. Плохо.

– Они не оставили адреса?

– Сказали, вы знаете...

– Ага, ага. Ну конечно. Это мои друзья. Будьте добры, телефон... Вот же черт, как плохо. Лео? Да, я. Ну, все в порядке, ребята уже приехали. Да, еще не встречались, они куда-то укатили... я же с самого начала говорил, что сумма слишком велика... Ничего, ничего, на моем здоровье это не отразится, а они уже взрослые мальчики, должны понимать... Постараюсь. Теперь насчет моей берлоги... выяснили? Ну, я так и думал... Но это незначительно? Да, да, мелкая фигура. Тогда я прощаюсь, всего наилучшего... а кстати, как клиент? Ну-ну.

– Подождете своих знакомых здесь? – сказал бармен, принимая трубку. Вдавил клавишу – прутик антеннки убежал внутрь.

– Н-нет, пожалуй. Передайте им, когда появятся, что я живу в "Зеленом петухе". И приветы, конечно.

У выхода из бара под погасшими днем неоновыми кругами сидела и курила компания разношерстной молодежи. Питер понюхал дым, сморщился. Навстречу ему поднялись трое, одного он сразу узнал, двое за ним – повыше, покрепче, явно потупее, и у одного на руку намотан ремень.

– Н-ну? – Мальчишка наглел прямо на глазах.– Так кто ты есть?

– Молочный бык, – мирно сказал Питер. Ему вдруг все надоело. Теперь уже можно было не прикидываться, и не хватает только от сопляков получить. – Молочный пудинг в пиджаке. – Он шагнул чуть вправо и вперед, чтобы стало удобнее. Сколько их... пятеро. И шестой в сторонке. Ну это – потом.

– А? – подросток растерялся, он явно не верил своим ушам. -Понимает, гляди-ка... Ты, поганое чучело, нелюдь вонючий, ну-ка...

Потом Питеру стало жарко. На спине, кажется, треснул пиджак, кто-то из них рявкнул, кто-то взвизгнул совсем по-девчоночьи, а кто-то все-таки достал его в грудь, и дыхание перехватило. Потом четверо из них, скуля, отползали из-под ног, шестой удрал в самом начале, а пятый бежал зигзагами по белой пыли между белыми домиками под нещадным белым солнцем, и Питер передернул затвор и тщательно, как на инструктаже, целясь, повел дулом в дырчатом кожухе, а фонтанчики – кх! кх! кх! – догоняли розовые блестящие пятки...

Питер шумно, разом выдохнул из себя и наваждение, и азарт, и, сплюнув, поглядел на распывшуюся красную слюну. С брови капнуло. И по морде достали, ишь ты, прыткие. Пошевелил ногой ближайшего. Нет, все живы, ну а кому что повредил – не обессудьте, ребятушки. Вот этот, здоровый, точно еще поглядит с тоскою в унитаз. Однако умыться бы.

– Ох, мистер, – запричитал бармен, – сюда, сюда, вот здесь...

– И позвоните в полицию, пусть соберут, что осталось.

– Сию минуту...

Через какое-то время, дав все необходимые объяснения и позволив, с приносимыми извинениями и соболезнованиями, заклеить себе бровь, Питер садился в свою машину. Тут до него дошло. "Он сегодня едет в город". – "Это хорошо". Вот так, да? "Это хорошо", да? Просили передавать привет, Ладно, сволочи, я тоже знаю, с кого начать...

Он пролетел двадцать километров за семь минут, прямиком ворвался в кабинет, где хозяин, утопая в кресле не по росту, выглядывал из золотого халата, положа ладошки на пустейшее сукно перед собой. Питер ухватил его за отвороты, выдернул из-за стола и дважды, особо не целясь, вбил кулак в перекошенный немым воплем рот.

– На пол! Лечь! Руки вытянуть, головы не поднимать. – Позвал в дверь: – Плавский! Вильгельм! Где вы там?

Появился Вилли со своими дрожащими пальцами и испуганными глазами.

– Этот вас бил?

Вилли переводил взгляд с распростертого человечка на Питера, потом робко кивнул.

– Кто он, как зовут, конечно, не знаете?

Вилли помотал головой. Питер посмотрел на часы. Без двух два. До контрольной явки целый час, но темно-синий "оппель", кто бы в нем ни сидел, где-то рядом. Одна радость – кабинет без окон.

– Слушай, ты. – Лежащий тихонько завыл, из-под лица у него расплывалось по паласу темное пятно. – Уясни себе, меня интересуют твои приятели, а не ты. Кто, откуда, что им надо. Расскажешь – можешь убираться, мне не до возни с полицией. Ну?

– Не понимаю ваш, – глухо прошепелявил тот.

– Повтори еще раз, пожалуйста, – любезно попросил Питер, отводя ногу.

– Я не понимаю, о шем выф-ф!..

– Зачем вы его бьете? – неожиданно подал голос Вилли.

– Вас они гладили, что ли, а, хозяин? "Петух" ведь – ваша собственность, не так ли?

– Уже не моя.

– Закладная? – догадался Питер. – Шпану на меня натравили тоже твои приятели? – Он ткнул в халат. – Твои, твои...

– Они обещали устроить, чтобы банк подождал, – тихо проговорил Вилли, – а сегодня утром пришло извещение...

– Ну вот, а вы хотели, чтобы я поверил, что этому заведению по карману держать еще и портье. Они не предъявляли никаких карточек?

– Нет. Просто сказали, что они из контрразведки (А что, очень может быть, подумал Питер.), и что это нужно для одной секретной операции, и чтобы я предупредил Эдну. А когда я...

– А когда вы вспомнили о своих конституционных правах, они просто начали вас бить, да? Эх, вы. Кстати, расскажите о своем предыдущем постояльце.

– Служащий налогового управления. На отдыхе. Один.– Вилли помолчал. – Непьющий.

– Я тоже непьющий, – заверил его Питер. – Куда ходил, как исчез, говорил что-нибудь?

– Гулял... Мы почти не общались. Да, ездил обедать в Брюкк. Эдны-то не было, а платил как за полный пансион. А как исчез? Ушел, как обычно, в горы и не вернулся. Ничего не нашли.

– Он прожил около недели?

– Шесть дней. Любил уходить за перевал, однажды вернулся очень поздно, часу во втором, я даже беспокоиться стал...

– Так. – Схватил лежащего за плечо, перевернул лицом вверх. – Ну, ты будешь говорить или нет? Видишь, нет твоих приятелей, хотя небось ты уж весь эфир истерзал. Чем они тебя там снабдили... – Он встряхнул замершего человечка, из рукава у того выкатилась черная горошина. – Так. Дай сюда.

Питер покатал мягкую горошину, представляя, как она заливается сейчас на какой-то там частоте. Потом сжал сильнее и, рискуя проколоть пальцы, раздавил. Мягкая шкурка лопнула, зернышко раскрошилось. Он достал из кармана плоскую коробочку с закругленными углами, отжал клавишу.

– Вот, и глушить тебя больше не требуется. Будешь отвечать? А то ведь я сейчас рассержусь.

– Не жнаю нишего, – прошамкал маленький человечек.

– Ну вот, уже другой разговор. Так что за птицы? Человечек всхлипнул, сплюнул, сморщился.

– Што! што! Эти они... Балтерманцевы отродья. Тошно жнаю. Меня нашли череж Синдикат, шка-жали – ешть работа.

– Какая работа?

– Жа тобой шледить... гад, вше жубы мне поломал...

– И все?

– А до тебя они жа другим шледили, этим, налоговым иншпектором на отдыхе. Только беж меня. Я – шпечиально для твоей першоны.

Питер покусал губу, повернулся к Вилли:

– А вы что скажете, вы же их хоть раз-то должны были видеть?

– Один-единственный раз и видел, но... я особо не приглядывался. Когда тебя бьют, знаете... Люди как люди.

– Ну да, – маленький человечек сел на полу, утер рот. – Как же. Не пьют, не едят, не курят, о бабах не ражговаривают. Шидят в машине шутки напролет, я подбиралшя, видел. Не шпят.

– Тогда точно, – сказал Питер. – Когда так, то ясное дело. Ладно, сказочник, ты вот что скажи, это они его убрали?

– Што ты, они шами чуть не повешилишь, когда он пропал. Я как раж в тот день прибыл, жнаю...

Питер посмотрел на часы. Без двадцати три. Скоро начнутся игры с плясками. Ах ты, черт, как же он рассчитывал на этот день.

– Не страшно было – с ними-то?

– А што? Работа... Жалко, шлепнуть тебя не велели, у наш жа это тройной тариф, – маленький гангстер почувствовал, что убивать до смерти его не станут, и осмелел.

– Так. Все, пошел в подвал. Вильгельм, есть у вас подвал с хорошим замком?

5

...Еду здесь уже второй раз. Второй раз за один день. Возвращаюсь, значит. Назад вернешься – пути не будет. Плавский обещал забиться к кому-то из своих друзей и известить полицию только завтра. Так что сутки без вмешательства властей у меня есть. Маленького гангстера они не найдут, а и вопрос еще, станут ли искать. Кто же эти веселые ребята?.. Ай, Перси, сотрудник ты по выявлению, налоговый инспектор на отдыхе, кто же тут кого выявил, а выявив, что с выявленным сотворил?.. Волки в темно-синем "оппеле". В Палермо о таких сказали бы – "ножи". Но не Интерпол, точно, не стали бы они мараться с Синдикатом, в любом случае не стали бы. Плешивый Лэгг может не волноваться, перед его коллегами я не светанулся. Если они тут вообще присутствуют. Контрразведка. Тоже вероятно. Частная контора, вроде меня? Да нет, мы теперь – редкость. Да их государственных теперь столько развелось – кого-нибудь да купишь... Ладно, все пока по плану...

План поломался, как только Питер вырулил на свободнее место перед воротами. Учитель Эдгар стоял у правого столба.

– Я ждал вас, – просто сказал он, когда Питер вылез из машины. -Пойдемте.

Детей в этот раз не было видно, только на кухне, рядом с уютно гудящим "Дин Электриком", разбирала кучу коробок и пакетов тихая девочка с желтыми волосами. Учитель подвел Питера к двери, раньше им не замеченной, ступеньки вели вниз. Винный погреб. У такого дома должен быть винный погреб.

– Присаживайтесь, поговорим.

Нет, здесь не стояли ряды пыльных бутылок, не были вкопаны дубовые бочки. Скорее всего помещение можно было счесть то ли за лабораторию, то ли за мастерскую. Приборы в стойках, кабели, лазер на стенде, рентгеновская пушка в выгородке, прочее. Однако вид совершенно заброшенный, слишком много пыли и мусора на столах и верстаках, чтобы здесь работали хотя бы год назад.

– Я ждал вас, – повторил учитель, – Я еще в баре понял, что это будете вы. – И стал рассказывать.

Он, Эдгар, не всегда жил в Брюкке, хотя родом сам отсюда. Еще двенадцать лет назад он был крупным биохимиком, его работы по энергетике искусственной клетки до сих пор не превзойдены и считаются классикой. Приблизительно в то время его и пригласил к себе Балтерманц, якобы в один из финансируемых им исследовательских центров, работающих на медицину. И – он, Эдгар, может в том поклясться – до самых Гаагских разоблачений Торро ему ровно ничего не было известно о конечном применении результатов тех исследований, которые он вел.

– Секретность у него была колоссальная, ни до, ни после я с такой не сталкивался...

Потом, как и большинство его коллег, понявших, какую беду они, сами того не ведая, принесли в мир, он, пройдя все проверки и доказав невиновность, удалился от дел. А год или чуть меньше спустя произошла первая встреча. Он столкнулся с андроидом и сразу понял, кто перед ним. Точнее, заподозрил. Тот, видимо, тоже о чем-то догадался, сделал попытку скрыться, однако полиция его все же задержала.

– Не думайте, что это было легко – донести на того, кто, может быть, такой же человек, как ты. Я был почти уверен, и все же... Но тогда творилось что-то невообразимое. Люди были напуганы, одни бежали в больницы за медицинским подтверждением, другие заявили, что никуда не пойдут, и я их понимаю – с какой, собственно, стати? – третьи писали доносы. Начальство на работников, работники на начальство, жены на любовниц, дети на родителей. Телефоны полиции и магистратов обрывали "добровольные помощники". Дичь, средневековье, – но кое-где поначалу даже объявили денежную премию за выявленного...

Но самое страшное началось потом. Эдгару пришло в голову простое, но ранее не появлявшееся соображение: а что происходит с андроидами потом? С теми, о выявлении которых кричали газеты, радио, телевидение? Кричали, кричали – да вдруг как-то разом перестали. Пользуясь прежними знакомствами, Эдгар начал собирать сведения и пришел к выводам ужасающим.

– У андроидов Балтерманца есть свойство, о котором молчали изо всех сил и, кажется, преуспели – теперь в этом аспекте о них никто не думает. Это – гигантский потенциал инстинкта коллективного самосохранения. Именно коллективного и именно инстинкта. У них не бывает личностей, все, что мы можем принять за личность андроида, – лишь тщательно продуманная и сфабрикованная "легенда"... Они преследуемы, они скрываются. Когда играешь в жмурки, лучше всего пробраться за спину водящего и красться за ним, находясь в полной безопасности. Сейчас водят люди.

Выстраивалась идеальная мафия, в которой был не один за всех и не все за одного, а все за всех, каждый заинтересован в каждом, потому что они окружены врагами – людьми. И они – уже на коне. Почему умолкли радио, газеты и телевидение; почему правительства, еще недавно непрерывно заседавшие, и выносившие решения, и выдвигавшие программы, теперь перепоручили все каким-то комиссиям и комитетам, не имеющим реального веса? Почему даже те андроиды, которые объявляются официально выявленными, не предъявлены общественности, не... пусть не уничтожены, но строго изолированы? Почему они исчезают бесследно? Куда? Ответ ясен: пробравшиеся на ключевые посты андроиды спасают "своих", подкупом ли, обманом ли, но -даже арестованных заполучая на свободу – пристраивают рядом с собой. Возможно, так было задумано Балтерманцем с самого начала, и частично они были внедрены заранее, а теперь их влияние растет с каждым днем... И сейчас ему, Эдгару, ничего не остается, как все рассказать, надеясь, что, каковы бы ни были первоначальные намерения Питера, уж теперь-то, узнав эту страшную правду...

– Вы понимаете? – почти крикнул он. – Людьми станут управлять нелюди. Понимаете? Уже управляют!..

– Тише. Детей своих напугаете.

Питер перебил его за все время только раз: спросил, какой у них тут источник питания. Эдгар моргнул, сбился, еще моргнул и сказал, что протянут кабель от Брюкка.

– Все это очень занятно. – Питер снял ноги с табурета напротив. -Очень занятно. Хотя, признаться, если уж мною управляют, то, пожалуй, мне будет очень мало интересно – кто. Но меня сейчас интересуют несколько иные вопросы.

– Я вас слушаю. – Эдгар был видимо расстроен, что не произвел впечатления, но надежд своих не оставлял. Ничего, подумал Питер, сейчас я его...

– Меня интересуют дети, Ленц. Да-да, Мариус Ленц, и без глупостей, пожалуйста. В частности, Полина Михельсон, чья фотография уж точно обошла все газеты, Я – и то знаю. Похищенная дочь гамбургского ювелира. Преступник не потребовал никакого выкупа, только сообщил, что вернет девочку в целости и сохранности и что ей хорошо... Ну?! Что вы делаете с детьми, вы, чудовище?

– Вы не понимаете. Андроиды...

– С андроидами мы разберемся как-нибудь потом. Все, что вы тут наболтали, – бред, который я слышал уже не раз. Сейчас меня интересуют Полина Михельсон и остальные.

Эдгар ничего не успел ответить. Ударила дверь, стук подошв дробью отозвался в гулких стенах. Ссыпавшийся по лестнице мальчонка с совершенно круглыми глазами крикнул на весь подвал:

– Учитель! Чужие!

Побелев еще больше – хотя Питер готов был поклясться, что дальше некуда, – Эдгар выдохнул абсолютно, по мнению Питера, бессмысленный вопрос:

– Ты уверен?

На что мальчонка так же невпопад отвечал:

– Они далеко.

– Это вы, – учитель повернулся к Питеру, – это за вами. Это из-за вас. Они. – И Питер понял, кого он имел в виду.

– Не порите чепухи, – отрезал он, но в груди появилось нехорошее чувство. – Это полиция. Сейчас я вас сдам, как самого вульгарного киднэппера, понятно?

Втроем они поднялись наверх – мальчишка и Эдгар бегом, Питер спокойно, но в неотпускающей тревогой. Встал сбоку от входной двери, приоткрыл щель.

– Не вижу. – Открыл шире. – Где? Пешие?

Рядом шумно дышал бледный учитель. Внезапно он рухнул на колени, и Нигер в первый момент отшатнулся, а в следующий – подумал, что тому нехорошо. Но учитель цеплялся за Питеровы брюки, бормоча свистящим голосом:

– Не за себя, не за себя – за них. Дети.., умоляю, умо...

– Прекратите валять дурака! – Нет, Эдгар, или как там его, явно не притворялся.

– Умоляю, дети... вы же не знаете.. Питер совсем раскрыл дверь:

– Да где там кто?

– С другой стороны, – вдруг сказал мзпьчишка.

– Что же ты, паршивец...

Они перебежали в одну из комнат.

– В доме есть второй выход?

– Нет, – Эдгар дрожал рядом, как замерзший пес. – И задняя стена глухая.

– Где остальные? – Питер смотрел на темно-синий "оппель", нахально торчащий на поляне позади обвалившегося хлева, метрах в ста.

– Кто? А. Наверху. Тихий час.

Над головой что-то грохнуло и покатилось со звоном. Питер мельком взглянул на потолок – штукатурка почти всюду осыпалась, в углах паутина.

– Там спальни? Наверху? Устроили бы приборку, что ли, учитель тоже.

– Спальни, спальни... Умоляю...

– Ладно. – Глядя на него, Питер решился. Потянул за ручку на оконной раме, дернул, посыпались пыль и окаменевшая замазка. – Это действительно за мной. – Совсем отодрал раму, так что теперь можно было распахнуть окно одним движением.

– Не прощаюсь, – сказал он. – Постарайтесь придумать что-нибудь поинтереснее. А главное, ближе к правде. И упаси вас бог, Ленд, тихо смыться. Упаси вас бог.

– Куда же я... от них, – Эдгар прижал к себе все еще испуганного мальчишку. Не похоже было, чтобы тот, к кому мальчик сейчас так доверчиво прильнул, несколько месяцев или, скажем, год назад хватал его, скручивал руки или глушил наркотиком, пихал в багажник автомобиля... Черт, какое в конце концов мне дело!

– Отойдите, – велел Питер. – Уйдите за стену.

Двое уже вышли из "оппеля", фланирующей походкой направлялись к дому. Он полез через подоконник, и последнее, что видел в комнате, – как учитель Эдгар с неподдельным волнением и страхом глядит на своего мальчишку, а тот замер, стоит с закрытыми глазами, будто собрался грохнуться в обморок или прислушивается к чему-то, одному ему ведомому.

Питер вывалился из оконного проема, юркнул, надеясь все же, что его светлый костюм достаточно хорошо заметен на фоне темно-красной стены, за ближайший угол, оглянулся. Волки перешли на легкий галоп, значит, увидели. Так. Все о'кей, подпустим их поближе, а там пусть догоняют мои четыре колеса. А учитель – действительно, на черта он им сдался...

Машины во дворе не было.

Не осталось уже секунд, чтобы соображать и смотреть, близко ли погоня, Питер опрометью кинулся за угол сарая – единственного доступного ему убежища. От сарая до куста у изгороди было метров десять, от куста до зарослей – раза в три больше. У самой стены он споткнулся, полетел кубарем, и это спасло ему жизнь: две пули, почти одна в одну, впились в сухое серое дерево. Питер откатился, упал за угол и, добежав до куста, понял, что к зарослям ему не успеть.

Но гораздо хуже было другое. Из-за деревьев – и Питер решил, что у него двоится в глазах, – хлопая незакрытой дверцей, выскочил темно-синий "оппель". Уйма времени – секунд пять – понадобилось Питеру, чтобы осознать очевидный факт: "оппель" волков стоит за домом, а этот появился со стороны дороги. Тогда он что было сил побежал навстречу и прыгнул. Несколько раз по кузову будто ударили палкой, на Питера, скорчившегося на заднем сиденье, упали крошки пробитого стекла.