Текст книги "Приключения крылатого колеса"

Автор книги: Николай Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава пятая

Последний стенд

Вот и последний стенд на пути изготовления турбины… Стенд сборки. Он в конце «цеха-километра», как иногда называют это остекленное здание, полную длину которого удается увидеть лишь в солнечный летний день. В остальное время, несмотря на линию фонарей, даль цеха теряется в голубой дымке.

Стенд сборки – это просторная площадь, вымощенная побуревшими от времени торцами. Тут и там, как озерца в темных берегах, сверкают металлические площадки. На этих площадках, закрепленных на мощных подземных фундаментах, и располагаются бригады сборщиков.

Все, что мы до сих пор видели в цехе, было лишь подготовкой к завершающему акту труда – акту рождения турбины. Сотни и тысячи деталей, войдя в виде грубых заготовок в цех, обрабатываются на различных станках; если надо – подвергаются сварке, если надо – закаляются в термической печи и, наконец, с точными гранями, отшлифованные до блеска или покрашенные, идут на сборку.

Но это еще не все детали. В Бригаде творческого содружества объединились многочисленные заводы и научные учреждения различных районов страны. Теперь каждый слал в Ленинград либо вновь сконструированный аппарат, либо прибор – новинки изобретательного ума тысяч людей; и все это – тоже для турбины, для ее усовершенствования.

Как тут не позавидуешь сборщику! К нему в руки попадают лишь разрозненные клеточки будущего организма. Только на стенде сборки клеточки-детали впервые в своей жизни встречаются. Сборщик соединяет их, как бы сращивает: он вдыхает душу в организм, который называется новой машиной!

Несведущему человеку может показаться, что дело у сборщика простое: знай ворочай гаечным ключом – крепи деталь к детали!

Нет, это не так. Это не разобранный на зиму велосипед, который при помощи ключа в самом деле ничего не стоит собрать. Петр Кружалов говорил, что сборщик средневолжской должен иметь "фигурные мозги", и это не было хвастовством перед девушкой. Турбина оказалась настолько сложной для проектирования, что из рук конструкторов вышел, по правде говоря, только ее "черновик".

Это обнаружилось на сборке. Детали турбины встретились, а срастаться не пожелали. Так что сборщикам уже на стенде пришлось подправлять конструкторов, даже требовать замены некоторых неудачных деталей другими.

Но легко об этом рассказывать, а каково было людям!

Торжественный митинг… Первый болт в первую турбину на сборке был заведен под музыку. Все газеты откликнулись на это событие. А сборка-то и не пошла…

Ребята пали духом – и к мастеру, к Василию Евтихиевичу.

Василий Евтихиевич Махов вышел к ребятам из будочки своей конторки. Это был тот самый старый мастер-коммунист, любитель насаждать плодовые сады, который когда-то на партийном собрании заговорил об Измаиле, бросил клич: "Все за учебу, по-суворовски! "

Теперь, выйдя к сборщикам, он скомандовал:

– Ну-ка, толпа, развернись в линию, хочу каждого видеть в лицо персонально!

Ребята встали полукругом. Мастер поглядел на каждого и сморщил нос:

– Ну и кислые же у вас физиономии! Будто яблока-дичка вкусили. Брр!…

Физиономии сразу заулыбались.

Кое-кто на шутку ответил шуткой. Но в словах мастера прорвался гнев:

– Кто же вы такие, ребята, не пойму… Чудо-богатыри, что идут на Измаил, или же беглецы из-под Измаила?

Начался шумный и бестолковый разговор, с объяснениями, с обидами.

– К порядку! – закричал мастер, перекрывая гомон. Потом сказал с загадочной усмешкой: – В обеденный перерыв расскажу я вам сказочку… Соберемся у надолб.

Сказка, рассказанная старым сборщиком

Надолбы – это, как известно, тумбы на шоссейных дорогах, устанавливаемые для безопасности движения: там, где насыпи ограждены надолбами, повозка или машина не свалится под откос. Бывают и надолбы – препятствия против танков.

Сборщики окрестили "надолбами" болты для средневолжской турбины. И в этом прозвище не было преувеличения: не болт – а тумба, на которой можно расположиться посидеть.

Мастер Василий Евтихиевич, пообещав рассказать сказку, пригласил ребят к "надолбам". Место это он выбрал не без умысла.

Дело в том, что на ребят особенно грозное впечатление произвели болты. Пока мостовые краны сажали на стенд втулку, лопасти и другие крупнейшие части будущей турбины, – сборщики не проявляли особенного беспокойства: детали знакомые, каждый успел повидать их еще на станочной обработке. Но когда кран подал связку тумб, которые в документе были названы болтами, ребята растерялись… Вес каждого болтища восемьдесят килограммов – пять пудов. А ведь его надо поднять с земли, вставить в отверстие на турбине и затянуть гайкой. Работа для штангиста! Так что же – при сборочном стенде открывать школу тяжелой атлетики?

Уселись. Мастер кивнул на болты:

– Усаживайтесь, товарищи. Тумбочки удобные.

Боязно с непривычки. Помялись, но сели. Ни стульев у Махова, ни табуреток – все убрал.

Василий Евтихиевич уточнил:

– Когда на заводе распоряжался еще хозяин, делали мы среди прочей всякой всячины каркасы для церковных куполов. Видать, доходная была статья для хозяйского кармана. Ну, а революция, отменив хозяйский карман, отменила, конечно, и церковные заказы. Одним словом, руки у рабочих чесались на новенькое…

Продолжая рассказ, Василий Евтихиевич напомнил, что в России водяных турбин не строили, поэтому и специалистов не нашлось. Секретами этих машин владели только шведы, немцы, американцы и англичане. А русским внушали, что в их варварской стране за такие мудреные машины и браться не следует. Ума, мод, не хватит. Покупайте, платите денежки!

– Ну, а мы – коммунисты, так что спесью нас не возьмешь! – сказал Махов. – Давай-ка, решили, вместо отмененных куполов обмозгуем да соорудим заморскую машину!

Первая советская турбина была не стальной – до этого тогдашняя техника не дотянула, – а из чугунных отливок. Готовили ее по заказу Окуловской бумажной фабрики, что близ Новгорода.

Когда мастер упомянул, что народу на стенде вертелось побольше, чем сейчас, а собирали турбину год, послышались восклицания:

– Год!… А на волжскую дают три месяца. Что же это за окуловская такая? Видать, громозднющая была?

Мастер усмехнулся, достал из нагрудного кармана складной метр и растянул перед собой:

– Вот диаметр рабочего колеса у окуловской. Точная мера!

Изумление, хохот.

– А мощность? – закричали. – Мощность какая? Тысяч, наверное, десять, не больше?

Мастер назвал мощность: 450 киловатт.

Ребята притихли. Бывает, что предмет настолько жалок, что даже смеяться над ним совестно.

Лишь кто-то присвистнул:

– Вот так прадедушка!…

– Прабабушка! – поправили его.

Взращенные на сборке советских турбин мирового класса, ребята продолжали недоумевать:

– Но почему же все-таки год, Василий Евтихиевич?

– А собирали да разбирали. Потом опять собирали и снова разбирали… Чертежей ведь господа иностранцы нам на стол не положили. Вот и нащупывали параметры турбины почти что вслепую… А транспорт разве такой был в цехе? Свой горб – он тебе и подъемный кран и автокар… Но особо я измаялся, ребята, когда обтесывал детали под названием дубовые поленья. Дерево трудное, топор берет плохо…

Оказалось, что для окуловской турбины не нашлось электрического генератора: опять заграничная штучка! Вот и пришлось вращение турбины передавать бумагоделательным машинам напрямую – посредством шестерен с дубовыми зубьями.

Ребята долго молчали, раздумывая над сказкой-былью. А Василий Евтихиевич встал, надел кепку и, весело посвистывая, отправился в свою конторку. "Пусть знают, как революция технику делала! Небось теперь перестанут трусить, штурмом пойдут на волжскую!"

В своем расчете мастер не ошибся.

Не числом, а уменьем

Особенно расхрабрился Петр Кружалов: «Чтобы эту глупую тумбу да не одолеть комсомольцу? Неправда!»

– Кого тебе в помощь? – тотчас спросил мастер. – Или сам один?

Парень замялся:

– Нет, сам один не выйдет… В математике слаб. Требуется подкрепление.

– Понятно! – Мастер улыбнулся. – Могу порекомендовать степенную девушку. Будущий инженер-конструктор. – И назвал Орешникову.

Кружалов покраснел. Его смутила проницательность старика: затаенные мысли угадывает!

Однако следовало что-нибудь сказать для солидности. И Кружалов пробасил:

– Подходяще… Кажись, тоже комсомолка? Вот по-комсомольски и возьмемся.

Поджидая Галину, Кружалов присел в сторонке с тетрадкой. Принялся раздумывать: как же их сделать легкими и подвижными в работе, эти болты. Муслил, муслил карандаш, но решения не нашел. Подошла Галина. Теперь они по очереди водили карандашом, отнимая друг у друга тетрадку.

Потом девушка отлучилась: по какому-то спешному делу ее вызвали в лабораторию. А Петр, чтобы не терять времени, махнул в заводскую библиотеку. Однако ему не понадобилось листать технические журналы. Идея пришла еще с порога библиотечного зала. Он увидел картину "Соперницы": деревенская улица, зима, две девушки, у них ведра на коромыслах… Дальше в содержание картины Петр не вникал. "Коромысло – вот решение!" И он помчался обратно, сталкиваясь с людьми и не в силах сдержать ног, которые так и отбивали дробь на ступенях лестниц.

Орешникова захлопала в ладоши, так ей понравилась идея с коромыслом: "И вправду, Петька, у тебя фигурные мозги!"

Сняли с болтов-надолб размеры, набросали чертежик – и в кузницу, к тамошним комсомольцам.

Не прошло и нескольких часов, как были готовы весы на коромысле. Корзинка из пруткового железа для болта. Другая – для уравновешивания груза.

Весы прикрепили к крюку мостового крана, затем опустили, чтобы обе чашки сели на землю. Кружалов, наклонившись, вкатил болт в корзинку. Орешникова с помощью ребят загрузила противоположную чашку весов всяким подручным железом, чтобы получить тоже восемьдесят килограммов.

– Вира! – И кран приподнял весы. Когда чашка с болтом оказалась против нужного отверстия, Кружалов двумя руками втолкнул болт в гнездо, как артиллерист вталкивает в орудие тяжелый снаряд.

Вторым заходом весы подняли с земли гайку для болта. Но завернуть ее гаечным ключом мог бы только былинный богатырь Илья Муромец. Ильи, конечно, не дозовешься, поэтому комсомольцы для затягивания крупных гаек приспособили электрический мотор.

Василию Евтихиевичу показали весы в действии.

– Вот это по-комсомольски! – похвалил мастер. – И по-суворовски. Не числом, а уменьем!

Яблоня и яблоко

Петр Кружалов трудился над сборкой рабочего колеса турбины. В группе комсомольцев был старшим. На стендовой площадке стояла бочковидная втулка со своими шестью глазницами. Мостовой кран помогал пристраивать к этим глазницам лопасти фланцем и затем, при помощи кружаловских весов, крепить их болтами. Часть ребят заполняла внутренность втулки механизмами, которые двадцатипятитонным лопастям должны придать чуткость и подвижность рыбьих плавников.

Работа сложная. Колесо будет пригодно лишь в том случае, если центр его тяжести строжайше совпадет с осью вращения. Навесил на втулку лопасти – ставь ее для контроля на острие. Если устоит, как мяч у жонглера на пальце, – все в порядке, можно продолжать сборку. Если же начнет крениться (тут махину застопорят специальные механизмы), то на смену сборке приходит разборка: работу надо переделывать.

Балансировка – это день хлопот. А пока колесо полностью обрастет деталями, его ставят на острие трижды. Из календаря сборки вычеркиваются три дня. Для дружной бригады – огромная потеря!

Эти гиблые три дня не давали Кружалову покоя: вот бы сбалансировать колесо за один раз!

Встретился с Орешниковой. Поделился своими замыслами, но тут же его взяло сомнение: поддержат ли станочники? Сумеют ли так сработать детали, чтобы, к примеру, лопасти были одинаковыми не только по размерам, но и по весу? Тут бы ювелиров с их терпением, аккуратностью, тонким чувством осязания в пальцах.

Орешникова поглядела на парня с восхищением.

– Знаешь что? Решайся, на что задумал. А я побегу к станочникам!

Комсомольцы без колебаний поддержали своего вожака: "Правильно, Петруха, обойдемся одной балансировкой. Ставь вопрос перед начальством".

Василий Евтихиевич с испугу замахал руками:

– Это на средневолжской-то одну балансировку? Да вы что, ребята… – Лицо старика стало багровым, он не мог продолжать речь, только отдувался. Подумал с досадой: "Не иначе как она замутила парня, будущая инженерша… Порекомендовал на свою голову!"

Между тем Кружалов попросил объяснения.

– А объяснение простое, – сказал мастер с раздражением. – Вон куда хватил… А если готовенькое-то похилится, тогда что: разбрасывай колесо на части, пропадай месяц работы? Да ты что, Петрушка, обалдел, чтобы срывать заказ государства!…

Кружалов – к начальнику цеха. Но и там отказ. Да еще вдогонку пристрастили: "Не смей такое и думать, выбрось из головы!"

Зато в комсомольском комитете огоньком Кружалова загорелись многие. Делегацией пошли к директору завода.

– Правильно вам отказывают, – сказал директор завода. – Чтобы обойтись одной балансировкой, требуется такая чистота работы, какой мы на заводе до сих пор не в силах достичь. Так что не будем предаваться фантазиям. Все, товарищи!

– Нет, не все! – почти в отчаянии воскликнул Кружалов и намертво уселся в кресло напротив директора. Друзья не оставили его, и начались длинные-предлинные споры – на измор.

Через час директор уже только бормотал устало:

– Вы из упрямства мне срок сдачи турбины сорвете!…

– Наоборот, товарищ директор, ускорим сдачу, – возражали ему. – Слово комсомольцев!

Наконец директор сдался.

– На ответственность заводского комитета комсомола! Но если, товарищи, подведете, – знайте, что первой полетит с плеч голова вашего директора!

Кружалов не подвел. Колесо было собрано с одной балансировки.

Самого Кружалова вскоре назначили мастером, поставив его рядом с Василием Евтихиевичем.

– Ты, Петруша, не смущайся, – сказал старик, заметив, что его ученик при встрече виновато опускает глаза. – Я на тебя не в обиде. Поболело, конечно, сердце – не без этого… Зато теперь я на тебя только радуюсь – как старая яблоня, которая вырастила доброе крепкое яблоко!

Телефонные звонки

«Как двадцатая? Скоро ли выйдет с завода?» – Ленинградцы очень ревнивы к чести своего города.

Девушка на заводском коммутаторе устала от нескончаемых телефонных звонков. Наконец газеты и радио дали информацию:

"Последняя, двадцатая турбина на стенде. Она уже собрана. Минувшей ночью произведены заводские испытания турбины, которые дали хорошие результаты".

И вот наступил день проводов. В цехе сколотили и убрали кумачом и зеленью торжественный помост. Внесли знамена. Среди знаменосцев можно было увидеть сияющих гордостью модельщика Чучина, оператора-фрезеровщика Гасана Алибекова, инженера Пчелкина, электросварщика Зубкова, мастера сборки старика Махова и комсомольца Кружалова…

Торжественный помост вплотную примкнул к гигантски распростершему крылья рабочему колесу. Получилось, что турбина номер двадцать и сама, персонально, введена в президиум собрания.

Приглашенные в президиум гости с интересом поглядывали то на стальную громаду колеса, то на развешанные в цехе плакаты.

Вот плакат-зигзаг в виде нисходящих ступеней. На верхней ступени число "90". Оно обозначает, что первая турбина была собрана за девяносто дней. Спускаясь по лестнице, числа убывают, и на последней, двадцатой ступени – число "12". Итог ошеломляющий: производительность труда при выполнении заказа для Средней Волги выросла в семь с половиной раз! Таких успехов советское турбостроение не знало.

В царство Нептуна

Еще до заседания гости прошлись по стендовым площадкам. Понадобилась целая экскурсия, чтобы ознакомиться с турбиной. И все-таки гости остались неудовлетворенными. Хотели увидеть турбину целиком, а им показали только отдельные ее узлы, причем все врозь: на одной площадке – рабочее колесо, на другой – статор, на третьей – вал турбины, и так далее. Слов нет, ощущение грандиозности создается и от такого осмотра. Если пригнуться, внутри вала пробежишь как по тоннелю, мысленно испытывая на себе давление шестидесяти тонн стали. Или восхождение к статору: здесь невольно рождается мысль о римском Колизее, воскрешенном из тысячелетий, только не для кровавого боя гладиаторов, а для отвоевания у рек их могучей энергии, чтобы облегчить мирный труд строителям коммунизма. Все это так, но почему было не показать турбину целиком? Назначили праздник, а впечатление, что сборка не завершена.

Да, не завершена. Так с турбиной, разобранной на части, и придется распрощаться.

Дело в том, что собранный гигант ни одного мгновения не может прожить на суше, в цехе. Представим себе турбину в полный рост. Чтобы она поместилась в цехе, пришлось бы раскрыть стеклянную крышу. Но на земле турбина не более устойчива, чем опрокинутая и поставленная на шпиль башня. Она рухнула бы и распалась, заодно раздавив и цех с его железобетонными стенами… Турбина создана, чтобы висеть.

Работать турбине на Волге. Там приготовлено для нее и жилище – вертикальная яма в теле бетонной плотины. Яма столь обширна и такой головокружительной глубины, что ей вполне подходит название "кратер", словно речь о вулкане…

В отверстие кратера вмурована колоннада статора: турбина опирается на его стальные плечи и в таком висячем положении вращается.

Установку турбины в кратере выполняет особая бригада, посылаемая от завода. Это рабочие-монтажники, возглавляет их инженер с звучным названием "шеф монтажа". Шеф-монтажники – специалисты особого рода. В одном человеке здесь совмещается и верхолаз, который не растеряется, работая над бездонной ямой; и стропаль, принимающий с крана гигантские узлы турбины; и высшего класса сборщик… К этому Перечню достоинств монтажника можно присоединить еще одно: "счастливец". В самом деле, если кому и удается увидеть турбину в полный рост, то лишь работающему в кратере шеф-монтажнику!

… Есть выражение "умные машины". Шестикрылый великан, бесспорно, – турбина умная. Дежурному инженеру на Средней Волге работать у пульта легко и приятно. Ввести в действие гигантскую турбину так же просто, как, скажем, вагоновожатому сдвинуть с места трамвайный вагон, автобус или троллейбус.

Приказ выполняют автоматы. Первый из них в роли швейцара. Он распахивает ворота в глубину Волжского моря и приглашает воду: "Прошу пожаловать!" Семьсот кубометров воды разом врывается в ворота. Секунда – и столб воды уже привалился, достигнув лопастей рабочего колеса. Но ворота в море открыты, и поток воды не прерывается: что ни секунда – семьсот кубометров, семьсот кубометров, семьсот кубометров… Собственно, назвать это потоком слишком скромно. По многоводности это река, которая, низвергаясь водопадом на турбину, вращает ее и сама на ней размалывается.

Есть автомат, который не позволяет турбине буянить. Его впору назвать скучной нянькой. Когда на турбину, находящуюся в покое, накатывается первый вал в семьсот тонн воды, толчок получается такой силы, что турбина взвинчивается волчком. Но одно дело – волчок у ребятишек, и совсем другое – бешено разогнавшаяся махина весом в полторы тысячи тонн. Тут недолго и до беды… Автомат "скучная нянька" для того и стоит, чтобы резвость великана не переходила границ.

В Волжском море и простор, и глубина. Однако как ни велик водоем, а все же он искусственный, и весной и в паводок воды в нем больше, чем зимой. Поэтому может случиться, что автомат-швейцар, распахивая в море ворота, ожидает семьсот кубометров, а на деле к турбине прорвется вал в восемьсот. Такой избыток воды пользы не принесет, скорее даже повредит машине. Короче, излишние сто кубометров надо отсечь.

Опять-таки есть автомат. Этот – как древний воин с секирой. Секира – стальная дверь весом в пять тонн. Да не одна!… Рабочее колесо укрыто как бы в стальной клетке: ведь оно – сердце великана. Клетка имеет форму барабана, по всей ее окружности – двери. Тридцать две двери устроены для струй воды, устремляющейся на рабочее колесо. Тридцать две секиры… Пошевеливаясь, они удерживают напор воды таким, какой указал у себя наверху, на пульте, дежурный инженер.

Итак, лишняя вода отсекается. А если зима, когда море оскудевает? Может случиться, что от него не получить необходимых семисот кубометров в секунду. Хоть настежь распахивай все тридцать две двери – воды не прибавится. Что же, примириться с тем, что турбина начнет замедлять ход и станция сократит отпуск электроэнергии стране? Нет, великан не таков. Он крылат – и не для красоты. Трудная минута – вот тут-то и расправить крылья! Расправляя, великан оборачивает их к струям воды под таким углом, что даже ослабленный поток хорошо вращает колесо. Крылатый великан, как живой, отзывается на колебания в количестве воды, помогая машине прочно держать КПД – знамя ее работы.

Стальное тело турбины пронизано как бы чувствительными и двигательными нервами: это провода, в том и в другом направлении передающие электрические сигналы. Есть датчики. Это как бы органы чувств великана: его осязание, зрение, слух… Датчики следят за температурой – в тех узлах машины, где повышение ее опасно; контролируют давление масла и сжатого воздуха в различных полостях машины; наблюдают, чтобы исправно действовала смазка в трущихся частях.

Автоматы оберегают здоровье машины. Они же, как мы видели, с высоким искусством управляют ею в работе. Наконец, у великана свои телохранители – тоже автоматы. Почем знать, а вдруг взбаламученное штормом море возьмет да подкинет в турбину какой-нибудь топляк-корягу… Это опасный разбойник!

Конечно, телохранители не дремлют. Но ведь подхваченный водопадом топляк обретет чудовищную силу удара… Вдруг да опрокинет телохранителей! Навстречу разбойнику немедленно встанут другие. Не устоят эти – в бой ринутся телохранители третьей линии… Ну, а если разбойник, выйдет победителем из всех трех схваток? Ведь еще прыжок – и он на лопастях рабочего колеса, мгновение – и отброшенный центробежной силой к кончикам лопастей, вязкий, но достаточно твердый топляк может заклиниться между колесом и проточной трубой… А это во всех случаях несчастье.

Только нет, не попасть разбойнику к сердцу великана! Невероятно, чтобы все телохранители, шеренга за шеренгой, пали. Но допустим даже невероятное: прорвался разбойник внутрь турбины! У великана остается еще одна возможность защиты: сломать себе пальцы. Тогда каждая из тридцати двух дверей его дворца самостоятельно захлопывается, кроме одной, а эта прищемит разбойника, как выставленный на зверя капкан.

Были на проводах "двадцатой" торжественные речи, слова приветствий.