Текст книги "Жертвы Ялты"

Автор книги: Николай Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

В действительности при посадке на первый поезд была одна попытка самоубийства: пленный пытался перерезать себе горло, и охрана майора Далтона сумела воспрепятствовать этому лишь после ожесточенной схватки. Но Мейхью об этом ничего не знал, и его нельзя обвинять в утаивании данных *868, так как майор Далтон ни словом не упомянул о происшедшем в своем рапорте, заявив, что «во время пути насилие не применялось» и «никаких инцидентов не было». Как объясняет сам Далтон, эти подробности не попали в рапорт, потому что – «я знал, что мне не увеселительная поездка предстоит, все меры предосторожности были приняты, и поездка завершилась, как планировалось» *869.

Правительство также получало резкие протесты влиятельных лиц. Генерал Берроуз, бывший глава военной миссии в Москве, передал в военное министерство просьбу об амнистии для русских, находящихся в Англии. Просьбу написал граф Беннигсен, кавалер Военного креста, бывший в 1919 году офицером связи у Берроуза в Архангельске *870. Рапорт майора Вайнмана об операции «Восточный ветер» потряс Джорджа Янга из военного министерства, и он передал это убийственное свидетельство сэру Генри Мэку, политическому советнику, отправившему в МИД протест, составленный в самых резких выражениях. В ответе МИДа говорилось, что операции такого рода более не предполагаются *871.

Действительно, насильственная репатриация подошла к концу. В июне Деннис Хиллс спас двенадцать грузин на острове Липари в Италии, которых итальянцы собирались выдать Советам. Затем в июле советские похитили шесть старых эмигрантов из лагеря в Барлетте (Италия). Один из них покончил с собой, об остальных нам ничего не известно *872. Но период замирения с СССР к тому времени кончился, сменившись холодной войной. Невзирая на советские протесты, украинская Галицийская дивизия сразу же после операции «Восточный ветер» была переведена из Италии в Англию *873– Еще раньше генерал Мак Нарни заявил, что «теперь советский гражданин может признать свое гражданство и законно остаться в американской зоне Германии» (между прочим, благодаря этому были спасены тысячи меннонитов, бежавших из СССР от преследований за веру *874) – Реакцию советских властей можно было предсказать совершенно точно. На западные правительства обрушился шквал жалоб, на которые в общем никто уже не обращал внимания, хотя заставить советскую репатриационную комиссию во Франкфурте-на-Майне покинуть страну удалось только в 1949 году, да и то Советы были крайне недовольны этим обстоятельством *875.

Итак, в 1943–47 годах западные демократические государства передали СССР, согласно документам, 2272 тысячи советских граждан. Около 35 тысяч представителей национальных меньшинств СССР (украинцы, белорусы, калмыки и т. д.) официально зарегистрированы как оставшиеся на Западе *876. На самом деле репатриации удалось избежать значительно большему числу советских граждан – одни подделали документы для перемещенных лиц, приписав себе чужое гражданство (польское, югославское и т. п.), другие придумали что-нибудь еще. Точной статистики, к сожалению, нет, но по предварительным оценкам от репатриации спаслись от четверти до полумиллиона человек *877.

Большинство репатриированных было возвращено на родину в начале лета 1945 года; с сентября 1945 до начала 1946 года насильственная репатриация затормозилась. В январе 1946 – мае 1947 были репатриированы несколько тысяч человек, что составляло незначительную долю от общего числа. В этих поздних операциях у многих вызывало отвращение не их масштаб, но факт их проведения в период, когда уже было ясно, что Советский Союз, требующий возвращения этих людей, является явным и беспощадным врагом Запада.

Внутреннюю противоречивость британской политики того времени лучше всего, наверное, иллюстрирует акция, проводившаяся одновременно и параллельно с описанной нами операцией «Килевание». Речь идет об операции «Шотландский бросок», разработанной в помощь советским перебежчикам. Таким образом, англичане помогали выбраться из СССР сотням советских граждан, жаждущих сбежать из коммунистического государства, тогда как других, по большей части покинувших СССР за пять лет до этого не по своей воле, заставляли возвращаться на смерть и муки *878.

16. Репатриационные операции в других странах

До сих пор мы описывали лишь репатриацию, проводимую под эгидой США и Англии, однако было бы неверно заключить, что с данной проблемой столкнулись только эти две страны. Ряду других правительств тоже пришлось решать, что делать с русскими, находящимися на территории их государств, и каждое правительство отвечало на этот вопрос по-своему.

Франция

Лишь французское правительство столкнулось с проблемой репатриации примерно в том же объеме, что и государственные деятели Великобритании и США. Французская 1-я армия и силы сопротивления взяли в плен около 15 тысяч русских, служивших в немецкой армии; еще 20 456 человек перебежали к французам, из них 8 тысяч присоединились к Свободной Франции и участвовали в боях на стороне союзников *879. Кроме того, в конце 1944 года несколько тысяч перемещенных лиц были переведены англо-американскими силами под французский контроль. В начале 1945 года во французских лагерях царил хаос, но ВКЭСС помог французам наладить соответствующие службы *880.

Через два месяца после того, как Иден согласился на требование Сталина вернуть всех русских независимо от их желания, генерал де Голль тоже побывал в Москве, и его тоже склонили к аналогичной уступке *881. В результате в Париж прибыла советская репатриационная комиссия, возглавляемая генералом Драгуном. Первым делом он решил навести порядок в лагерях перемещенных лиц, для чего самолично застрелил десять человек, подвернувшихся под руку *882. Комиссия целиком состояла из офицеров НКВД, задача которых заключалась в возвращении домой всех русских, оказавшихся в пределах досягаемости. Кроме того, в их обязанности входило снабжение французской коммунистической партии оружием и деньгами *883.

Подлежащих репатриации русских со всей Франции собрали в центральном сборном пункте в Париже. Отсюда они разъехались по транзитным лагерям, крупнейшим из которых был Боригар, под Парижем *884. Первые несколько месяцев с будущими репатриантами обходились очень мягко: охрана в лагерях была поставлена довольно плохо, и работники миссии Драгуна в разговорах с пленными постоянно подчеркивали, что дома всех ждут теплый прием и амнистия. Один из пленных, хлебнувший страшных немецких лагерей, вспоминает, как многообещающе звучали речи советского посла Богомолова. Правда, дело несколько портили мрачные угрозы, которые в подпитии бормотал старший офицер НКВД. Подавленные обитатели лагеря, не зная, кому верить, находили утешение в пьянках и грабежах *885.

В архиве британского военного министерства хранится рассказ американца, сотрудника Ассоциации молодых христиан (YMCA) Дональда А. Лаури, о визите в советское посольство в Париже 20 октября 1944 года. Он вспоминает слова советского посла Богомолова:

Все будут возвращены в СССР, независимо от того, чем они занимались во время войны. Есть среди них настоящие герои, есть и такие, кто оказался послабее. Ну, так ведь таких народов, где каждый был бы героем, просто не существует. Нашу родину мы называем матерью, а какая же мать не простит своего ребенка, даже если он в чем-то провинился. И поэтому все наши граждане, находящиеся за границей, будут возвращены домой.

Затем Богомолов сказал о том, сколько пришлось перенести многим из пленных:

Даже если некоторые не выдержали немецкого нажима и пошли служить в немецкую армию или в лагерную полицию, это в общем можно понять. Каждому дадут возможность исправиться… Мы всех примем, всех возьмем домой, все они – сыновья своей родины.

Посол также тепло отозвался о работе YMCA: «В России тоже много молодых христиан, но они не организованы», – объяснил он. У Лаури сложилось впечатление о после как о человеке, который глубоко чувствует трагедию пленных, оказавшихся в невыносимых обстоятельствах. Он даже заключил, что у Богомолова «хорошее чувство юмора» *886.

Лагерь Боригар в течение нескольких месяцев управлялся двумя пленными, Ивановым и Титаренко, которые ранее тесно сотрудничали с немцами, но в лагере пользовались покровительством НКВД. В данном случае, как и в ряде других, смена хозяина прошла безболезненно. Но в конце мая 1945 года охрана внезапно ужесточилась, лагерь обнесли проволокой, число охранников увеличилось вдвое. Репатриации из Франции по морю уже шли полным ходом (из Марселя пленных везли в Одессу), теперь же началась подготовка к первому этапированию по суше *887. Один украинец, решивший вернуться на родину, оставил нам описание такого путешествия. Он рассказывает, как пленных

с торжественными речами, музыкой и знаменами посадили в грузовики… затем отвезли в сборный пункт под Лейпцигом и поместили за колючей проволокой. Здесь вместо музыки нас встретили заряженные ружья, а приветственные речи свелись к угрозам и ругательствам. Потом начались допросы: тут уж за дело взялось НКВД. Следователь задавал бесконечное количество вопросов и после каждого ответа кричал: «Все врешь». Кормили ужасно. Пленные вели мрачные разговоры: обсуждали судьбу предыдущих партий.

Рассказчику удалось бежать, пробравшись на возвращавшийся назад американский грузовик *888.

За пределами лагерей оперативники Драгуна установили настоящее «царство террора». Французская полиция их совершенно не контролировала – вероятно, по распоряжению свыше, – и они развязали в Париже буквально оргию шпионажа, похищений людей и убийств *889. В марте 1946 года из своей парижской квартиры исчез при загадочных обстоятельствах молодой русский беженец, скрывавшийся под польской фамилией Лапчинскии. Бывший «остарбайтер», освобожденный американцами, он приехал во французскую столицу в ноябре 1944 года и подружился здесь с моим дальним родственником графом Иваном Толстым. Однажды вечером Лапчинскии пришел к нему на обед в ужасном волнении. Он обнаружил, что за ним следят. Хозяин дома и гости решили, что его страхи сильно преувеличены, но все же посоветовали быть поосторожней. Лапчинскии, впрочем, вовсе не нуждался в этом совете. По словам тех, кто его знал, он и без того был крайне осторожен и никогда никому не открывал дверь, да никто к нему и не ходил. Первые посетители появились за несколько дней до этого вечера. Как рассказывала потом консьержка, к молодому человеку заходили три «поляка», но не. застали его дома. В следующий раз «полякам» повезло больше, хотя что именно произошло – осталось неизвестно. В комнате пропавшего Лапчинского полиция обнаружила страшный кавардак, пятна крови, которые явно старались затереть. Случайный прохожий оказался свидетелем того, как в большой черный автомобиль втолкнули нетвердо державшегося на ногах человека и машина тут же унеслась прочь в неизвестном направлении. Лапчинского больше никто никогда не видел, а досье парижской полиции пополнились еще одним нераскрытым преступлением. Но вряд ли можно сомневаться в том, что это преступление было совершено НКВД. Правда, газета компартии «Юманите» сделала сенсационное открытие, что все это дело рук гестапо (в 1946 году!) *890. НКВД вообще славилось делами такого рода, и похищение Лапчинского напоминает нашумевшие похищения белогвардейских генералов Кутепова и Миллера в Париже в 1930 и 1937 годах *891.

Только в мае 1946 года министр внутренних дел отважился заявить протест советскому послу по поводу этих преступлений, открыто совершаемых на французской земле. Но коалиционное правительство (в которое входили и коммунисты), проводившее курс умиротворения СССР, вынудило министра подать в отставку *892.

В отличие от правительства, французская армия не поддалась советскому нажиму. В Потсдаме Новиков жаловался, что во французской оккупационной зоне Германии белоэмигранты ведут пропаганду среди советских перемещенных лиц с целью убедить их не возвращаться на родину: «В данном случае эта деятельность ведется при активной поддержке со стороны французских военных властей и службы военной безопасности» *893.

Через месяц генерал НКВД Вихорев *894приступил к охоте за русскими во французской зоне Австрии. В Фельке, недалеко от границы с Лихтенштейном, он обнаружил лагерь, где можно было поживиться, и намеревался уже броситься на добычу, но его осадили: «Подполковник Фишелье, отвечающий за лагеря в этой зоне, отказал Вихореву в просьбе допустить его в лагерь, сославшись на отсутствие инструкций из Парижа» *895.

В 1947 году Франция отказалась от политики насильственной репатриации, руководствуясь теми же соображениями, что Англия и США. Москва отреагировала на этот шаг градом нападок, обвиняя французов в том, что они препятствуют возвращению советских граждан. Но французский МИД решительно отверг эти обвинения, указав, что большинство перемещенных лиц, которых хотят заполучить Советы, – это украинцы, прибалтийцы и другие несоветские граждане. В последующем заявлении французский представитель заметил, что советские официальные лица пользовались в лагере Боригар полицейскими методами, утверждая при этом, что все обитатели лагеря добровольно хотят вернуться на родину. Между тем, как отмечали некоторые скептики, «замеченные недавно за каменной оградой лагеря заграждения из колючей проволоки противоречат уверениям, будто заключенные находятся там по доброй воле» *896.

Струйка репатриантов, проходивших через лагерь на обратном пути в СССР, постепенно иссякла, и все же советское посольство настаивало на необходимости сохранить это огромное поселение, являвшееся, в глазах общественного мнения, советским анклавом на французской земле. Над входом, под огромным портретом Сталина, освещаемым по ночам, развевались красные флаги. У французов были все основания подозревать, что лагерь стал центром советского шпионажа и подрывных операций. Французская компартия, семь лет назад поддержавшая советско-германский раздел Польши (СССР и нацистская Германия были тогда друзьями, связанными договором о дружбе и ненападении), вполне могла работать на советскую оккупацию страны. В 1947 году перспектива вооруженного коммунистического путча во Франции, при поддержке советского оружия и, возможно, армии, вовсе не выглядела нереальной. Однако в мае правительство Рамадье изгнало коммунистов с министерских постов и решилось, наконец, перейти в наступление.

Поводом для активных действий послужила история русского эмигранта, гражданина Франции Дмитрия Спешинского. При оформлении его развода с женой, родившейся в СССР, суд в Ницце решил оставить трех дочерей супругов с отцом: девочки родились во Франции и были французскими гражданками. Вскоре после суда мать и девочки исчезли. По просьбе Спешинского, полиция начала расследование и установила, что следы ведут в Боригар *897. Тогда отец потребовал, чтобы ему вернули дочерей. Еще несколько месяцев назад такое требование повергло бы власти в замешательство, но сейчас это было на руку кабинету. За дело взялись хотя и поздно, но решительно. Таинственный лагерь, куда более двух лет не ступала нога представителя французских властей, был окружен полицией, полицейскими в штатском и солдатами в количестве двух тысяч человек. Поблизости стояли – на случай осложнений – два легких танка. Советское посольство было извещено о рейде за 20 минут до того, как французские солдаты ворвались в лагерь через ворота, над которыми красовался портрет отца народов. Как и следовало ожидать, в одном из бараков они обнаружили детей Спешинского с матерью. Через несколько дней им предстояло сесть на поезд, отправлявшийся в Москву, а оттуда их путь лежал бы в Караганду или на Воркуту. Девочек вернули отцу. При тщательном обыске лагеря полиция обнаружила всего 58 человек, ожидавших, по их словам, отправления в СССР, но зато наткнулась на склад оружия: 10 английских и 2 советских пулемета, 10 винтовок, 1 дробовик, 52 магазина для винтовок, 49 автоматных магазинов, 5 ящиков с патронами, 10 гранат и 7 револьверов. Советское посольство заявило, что это всего лишь сувениры, сохранившиеся у некоторых советских граждан как память о славных днях в Сопротивлении. Можно, однако, предположить, что у этих «сувениров» было несколько иное назначение *898.

Таким образом, насильственная репатриация завершилась во Франции через несколько месяцев после заключительной репатриационной операции союзников в Италии. Всего из Франции были репатриированы в СССР 102 481 человек. Однако, говоря о позиции французского правительства, следует иметь в виду, что, в отличие от США и Англии, Франция пережила немецкую оккупацию и была тогда слабой и раздробленной. Сотни тысяч французов, в основном жители Эльзаса и Лотарингии, были вывезены в Германию на принудительные работы, в конце войны их освободила Красная армия. Число их значительно превышало количество англо-американских военнопленных, чья судьба так заботила Идена и Стеттиниуса, К тому же, Советам было бы куда проще задержать гражданских лиц, нежели союзных военнослужащих. Ведь сначала Англия и США намеревались заключить с СССР соглашение о взаимной репатриации одних лишь освобожденных военнопленных и только по настоянию советских представителей согласились «включить в соглашение также советских и британских подданных, интернированных и насильно вывезенных немцами» *899. Как отмечали английские официальные лица, таких английских подданных практически не существовало, тогда как число депортированных советских граждан достигало нескольких миллионов. Возможно, если бы англичане заняли твердую позицию в этом вопросе, гражданских лиц удалось бы исключить из соглашения, однако политика МИДа основывалась на другом принципе. Для французов же дело обстояло несколько иначе: они-то как раз стремились заполучить назад своих депортированных граждан и при переговорах с Советами оказались в невыигрышной позиции. Даже в момент рейда в лагерь Боригар у Советов находилось в качестве заложников не менее 23 600 французских граждан *900.

Есть еще одно отличие между репатриацией во Франции и на территориях, контролируемых союзными войсками. Нам неизвестны случаи участия французской армии в насилиях над пленными. Французские солдаты не избивали до потери сознания протестующих против возвращения пленных, не кидали бесчувственные тела в грузовики, не загоняли прикладами в вагоны для скота малых детей, которых ждала Сибирь. Сотрудники НКВД сами явились во Францию для проведения репатриации. Создается впечатление, что отдельные государственные институты страны проводили фактически автономную политику, министры-коммунисты в правительстве покрывали убийц и похитителей людей, тогда как французская армия в Германии и Австрии на каждом шагу чинила препятствия работе советской репатриационной комиссии.

Бельгия

Прочие страны столкнулись с проблемой русских перемещенных лиц в меньшем объеме. Бельгия подписала свое «Ялтинское соглашение» 13 марта 1945 года. До расформирования ВКЭСС лагеря, в которых содержались русские, находились под контролем отдела по гражданским делам штаба 21-й группы армий. Английский офицер, работавший в администрации одного из таких лагерей, вспоминает, что многие не хотели возвращаться в СССР, но посадка в поезда прошла, тем не менее, без инцидентов *901. Советскую репатриационную комиссию возглавлял полковник Стемасов, постоянно подававший жалобы на плохие бытовые условия в лагерях. Как отмечал английский посол в Бельгии,

Советы собирали всех разбросанных по стране русских – если было необходимо, то и насильно – в сборных центрах, где они содержались под строжайшей охраной до момента отправки их в СССР *902.

В июле на бельгийское правительство была возложена ответственность за действия советских официальных лиц в стране на тот период, пока советские граждане в бывших лагерях ВКЭСС не будут перевезены в Германию или репатриированы прямо в СССР *903. Однако в Бельгии оставалось еще много русских, и вскоре здесь разыгрались события, сходные с теми, что произошли в Париже. В газете «Скотсмен» появилось следующее сообщение:

Нам стало известно об осложнениях, возникших из-за того, что офицеры НКВД, работающие для репатриационной миссии, по крайней мере в одном случае прибегли ради достижения своих целей к похищению людей посреди бела дня на улицах Брюсселя. Советские офицеры, занимающиеся репатриацией, несколько раз проникали в лагеря для интернированных, чтобы «убедить» русских заключенных вернуться. Такого рода деятельность заставила бельгийское министерство юстиции 28 декабря издать циркуляр для полицейских и жандармских властей, запрещающий советским офицерам посещать лагеря без письменного разрешения. Если они все же проникнут в лагерь, циркуляр предписывает вывести их, при необходимости – с применением силы. Полицейским властям вменяется в обязанность также охранять от насилия штатских лиц *904.

Таким образом, бельгийское правительство реагировало на творимые советскими представителями беззакония гораздо откровеннее, чем правительства Франции или Англии.

Финляндия

Отношение голландцев к репатриации было сходно с бельгийской позицией *905. Ответственность за операции в Норвегии, Дании, Германии, Австрии и Италии несут союзные силы освобождения и оккупационные войска. А вот Финляндия – это особая статья. Советские успехи на Восточном фронте заставили финнов принять условия, навязанные им СССР в соглашении о прекращении огня 19 сентября 1944 года. В Хельсинки была создана Союзная контрольная комиссия. Она, как и следовало ожидать, в основном представляла собой рупор для советских угроз и требований, противостоять которым финны были не в состоянии. В лагерях на территории страны находилось несколько тысяч русских пленных, Советы потребовали их выдачи, и финнам оставалось только подчиниться. Когда в лагерях стало известно о выдаче, несколько сотен человек бежали, предпочтя возвращению на родину бродяжничество в сосновых лесах. Дело происходило в ноябре, но даже суровая зима не останавливала беглецов *906. Важно отметить, что это были просто военнопленные, никак не связанные ни с немецкой армией, ни с власовским движением и не работавшие на военных противников своей страны. Одного этого примера хватило бы для опровержения довода, будто русские боялись возвращаться на родину, поскольку сотрудничали с врагом и знали за собой эту вину. Даже те, кого никак нельзя было заподозрить в связях с врагом, решались на самые отчаянные поступки, чтобы избежать репатриации.

Кроме того, Советы потребовали – и получили – целый ряд старых русских эмигрантов, имевших финские либо нансеновские паспорта, так что советскому правительству вновь представилась возможность свести старые счеты. Бывший царский генерал Северин Добровольский был казнен в Москве через несколько месяцев после выдачи. Степан Петриченко, возглавлявший в 1921 году Кронштадтское восстание, умер в советской тюрьме через два года после выдачи *907. И все же, хотя советским властям в Финляндии помогали финские «квислинги», вряд ли было бы справедливо слишком сурово винить народ и правительство страны, фактически находившейся на положении оккупированного государства.

Швейцария

Нейтральная Швейцария была в совершенно другой ситуации. Все эти годы страна являлась пристанищем беженцев из оккупированной нацистами Европы, и беглые пленные из разных стран пытались перейти её границу, чтобы продолжать борьбу либо быть интернированными в относительно комфортабельных условиях. Среди них было немало русских. Уже в марте 1942 года англичанам стало известно, что целый ряд русских благополучно проник в страну, и МИД изыскивал способы помочь им. Как ни странно, советское правительство выделило фонды для оказания помощи интернированным в Швейцарии русским *908, – возможно, опасаясь, что иначе союзники и нейтральные наблюдатели увидят, в каких ужасающих условиях содержатся заключенные лагерей. А может быть, Советы надеялись таким образом выманить пленных из Швейцарии, поскольку швейцарская традиция нейтралитета и предоставления убежища исключала возможность насильственной выдачи.

После высадки союзников во Франции и последовавшего затем открытия франко-швейцарской границы 804 русских ушли во Францию и добрались до Марселя, откуда им предстояло отправиться в СССР. Советский представитель по репатриации в Париже Черняк сумел убедить их, что в победившем Советском Союзе их ждет светлое будущее. Но вторая группа из Швейцарии – 500 человек – этим россказням не поверила и ехать на родину отказалась *909.

В последние месяцы войны многим русским удалось, воспользовавшись неразберихой на немецких фронтах и созданием власовской армии, пробраться в Швейцарию. Рассказывают о переходе границы целой русской части, в которой было много эмигрантов, под командованием полковника Соболева. Часть эта была разоружена и интернирована *910. К концу войны на территории Швейцарии находилось около 9 тысяч русских. По своему обыкновению, советское правительство выдвинуло ряд резких обвинений: швейцарцы, де, избивают невинных пленных и передают их в руки гестапо. Основанием для этих нелепых обвинений послужил, вероятно, эпизод, когда швейцарские часовые не совсем вежливо обошлись с пьяными русскими *911.

Вскоре в Швейцарии развернула работу репатриационная комиссия под руководством генерала Драгуна. Здесь, как и повсюду, с переменным успехом применялись обычные методы кнута и пряника. В сентябре в британскую миссию в Берне пришло письмо от некоего Ивана Клименко, находившегося в лагере во Фрибурге. По его словам, многие советские граждане понимали, что возвращаться нельзя, но на них оказывалось постоянное и все возрастающее давление со стороны советской военной делегации. В письме Клименко выразил надежду, что Швейцария не откажется от своей старинной традиции предоставления политического убежища и что союзники используют свое влияние во имя тех высоких идеалов, за которые они воевали в этой войне *912.

В истории репатриации из Швейцарии много неясного. Большинство русских вернулось домой, хотя швейцарские армия и полиция не применяли к ним насилия. Но, как мне стало известно от одного высокопоставленного лица, швейцарцы недвусмысленно намекнули непокорным, что если они не согласятся вернуться по доброй воле – к ним будет применена сила. Непонятно, насколько реальна была эта угроза, но для запуганных советских граждан этого оказалось вполне достаточно. Они хорошо знали, что творили американцы и англичане в Австрии и Баварии, и понимали, что насильно возвращенных беженцев ждет более суровая кара, чем «добровольцев». Поэтому подавляющее большинство решило вернуться. Владимир Чугунов, русский, живущий в Лондоне, вспоминает, как в 1945 году его семья искала прибежища в Швейцарии – ему тогда было восемь лет. Швейцарский солдат перевел его назад через границу и проводил в лагерь для русских во французской оккупационной зоне Германии. Там он узнал, что ему удалось избежать судьбы своих соотечественников, которых накануне отправили на грузовиках обратно в СССР *913.

Швеция

Было бы, вероятно, несправедливо обвинять английский и американский народы в том, что они поддержали соглашения, заключенные в Москве и Ялте. Они попросту ничего не знали об обстоятельствах дела, и их правительства совершенно справедливо полагали, что правда ужаснула бы их. Во Франции, Швейцарии и других странах, о которых шла речь в этой главе, меры по репатриации тоже скрывались от общественности, и поэтому можно сказать, что наше допущение справедливо также и в отношении народов этих стран. Но были в Европе две страны, где проблемы насильственной репатриации обсуждались и решались совершенно открыто, подробно дебатировались в газетах и по радио, так что общественность была в курсе. Речь идет о Швеции и Лихтенштейне. Русских солдат, находившихся на территории этих государств, нельзя назвать «жертвами Ялты», однако стоит все же рассказать о проведенных там репатриационных операциях.

В Швеции находилось 167 человек: 7 эстонцев, 11 литовцев и 149 латышей, которые в начале мая 1945 года прибыли на острова Готланд и Борнхольм. В большинстве своем это были солдаты 15-й Латвийской дивизии. В последние недели войны в дивизии воцарился страшный хаос, а когда немецкая армия окончательно распалась, дивизия рассыпалась на ряд разрозненных подразделений, обратившихся в бегство. 126 человек из числа тех, кому удалось переправиться через Балтийское море, отплыли из устья Вислы 27 марта, в день взятия Гданьска Красной армией, на трех латвийских судах, пришедших в порт. Через два дня они достигли оккупированного немцами датского острова Борнхольм и пробыли здесь месяц. 7 мая отряды прибалтийцев, сопровождаемые большим количеством беженцев, отплыли в шведский порт Истад. Вторая группа – 41 человек – высадилась на острове Готланд. После нескольких недель интернирования в двух разных лагерях все 167 человек были отправлены на юг Швеции. Их поселили в комфортабельных домах, вместо немецкой формы выдали шведскую и послали на полевые работы *914.

Прибалтийцы составляли лишь незначительный процент пробравшихся в Швецию беженцев, среди которых было, в частности, несколько тысяч немецких солдат. 2 июня 1945 года советский посол в Швеции Александра Коллонтай запросила министерство иностранных дел о намерениях правительства в отношении интернированных. Коллонтай ссылалась на союзное соглашение о прекращении огня, по которому немецкие соединения должны были сдаваться в плен ближайшим союзным войскам, в данном случае – Красной армии. И хотя соглашение на Швецию не распространялось, Коллонтай все же намекала, что недурно было бы шведам присоединиться в этом вопросе к союзникам. После краткого раздумья МИД ответил, что так и сделает, указав, впрочем, что требуется еще и согласие со стороны правительства.

15 июня кабинет одобрил решение МИДа, хотя этому предшествовала дискуссия, развернувшаяся 11 июня в консультативном комитете по иностранным делам и в самом кабинете. Обсуждались два разных, хотя и взаимосвязанных вопроса: 1) следует ли шведам принять тот пункт союзного соглашения о прекращении огня, где говорится, что немецкие войска должны сдаться той армии, на фронте которой они воевали в данный момент, и 2) следует ли Швеции удовлетворить требование Советов об экстрадиции примерно 36 тысяч гражданских беженцев из прибалтийских республик. Второй вопрос был решен отрицательно из соображений гуманности. Первое предложение было признано разумным, и на практике это значило, что все немцы, дезертировавшие с Восточного фронта, подлежат отправке в СССР. На заседании кабинета министр иностранных дел Кристиан Гюнтер завершил свою речь, в которой доказывал необходимость выдачи военных беженцев, кратким, но весьма интересным выводом: