Текст книги "«Бор-Бос» поднимает паруса"

Автор книги: Николай Наволочкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава третья

Находка на берегу. «Бор-Бос» поднимает паруса. Фрегат не слушается руля. Земля!

Наконец-то выполнено задание. Павлик выложил на песке стрелку из разноцветных камушков, а самые красивые спрятал в карман, для малышей из шестого отряда. Костя отсчитал пятьдесят шагов и повесил в зарослях калины вымпел.

– Павлик! – крикнул он. – Видно тебе вымпел?

– Ничего не видать.

– Не видать – и хорошо. Теперь лови своих карасей!

Обрадованный Павлик поскорее, пока Костя не передумал, стал доставать из вещевого мешка, набитого, как портфель у первоклассника, всякими полезными предметами, баночку с червями и закидушки. «У косы клевать не будет, – думал он, – отойду дальше и там брошу».

Только порыбачить Павлику не пришлось. Начальник экспедиции действительно передумал. Повесив вымпел, он заскучал. Столько прошли – и никакого приключения. Другим путешественникам везет. Отойдут-они от оазиса, а тут самум – песчаная буря – загудит, занесет песком верблюдов – одни горбы торчат. Или где-нибудь в степи окружат путника волки, глазищи горят. Десять волков, двадцать волков – только знай отстреливайся! А некоторые счастливые люди шагают по леднику, вдруг – бац – снежный обвал. Красота!

Взгляд Кости лениво скользнул по берегу, и вдруг он заорал:

– Фрегат, Павлик! Фрегат! Ура!

Подскочив, Костя кинулся к реке.

Конечно, никакого фрегата нигде поблизости не было. Да и откуда ему взяться на Морошке? Зато у кустов тальника к берегу прибило плот – два толстых бревна, прочно соединенных перекладинами и скобами. Видно, этот сплоток оторвало наводнением где-то от бона, которыми сплавщики перегораживают протоки, чтобы туда не, заносило лес при сплаве.

У Киле находка не вызвала особого восторга. Он пнул ногой бревно и сказал:

– Два бревна. А где фрегат?

– Да вот он, фрегат. Сейчас мы его оснастим. Срубим мачту, натянем парус и поплывем… Куда же мы поплывем?.. Поплывем на остров!

– Слушай, Костя, – поскучнев, произнес Павлик, – ты же разрешил рыбу половить. Ты еще дорогой обещал: как повесим вымпел – будешь рыбачить.

Но Борисов уже загорелся новой идеей.

– Это кто тебе сказал, что я окончательно повесил вымпел? Я только примерил его, хорошо ли ему будет здесь висеть. Теперь вижу, висеть ему здесь плохо. Мы отвезем вымпел на остров и там его водрузим. От этого игра еще интереснее станет. Ребята поплывут через Морошку и начнут тонуть.

А мы их будем спасать. Как аргонавты в старину. Ты слышал про аргонавтов? Они, может быть, тоже кого-нибудь спасали.

Киле про аргонавтов ничего не знал, но сразу понял, что рыбалка отменяется. А ведь он только ради того, чтобы порыбачить на новом месте, и просился в поход.

– Я уже червей наживил, – еще надеясь, что Костя уступит, сказал он. – Я хотел ребят косатками угостить.

– И угостишь! Переплывем и рыбачь. Это я тебе обещаю. Честное слово землепроходца!

Павлик недоверчиво посмотрел на товарища, а Костя продолжал:

– Да ты знаешь, как на острове клевать будет! Эх ты! Да там такие сомищи, как поросята!

Последние слова немного ободрили рыболова, и он стал помогать Косте. Вдвоем друзья пригнули к земле тополек, Борисов вырезал из него ровную палку для мачты, привязал к ней вымпел, а пониже – перекладину и воткнул мачту между бревен. Павлик отыскал на берегу шестик. Стрелку, выложенную Павликом, повернули в обратную сторону. Теперь она показывала на остров. Борисов выкопал из песка пакет, зачеркнул в нем приказ: «Отряд дошел до цели. Отсчитайте пятьдесят шагов в сторону, указанную стрелкой, и найдите вымпел». Вместо этого он собственноручно начертал: «Ищите вымпел на острове. Костя. Павлик».

– Грузи вещи. Фрегат уходит в плавание!

Но «фрегат» не хотел отплывать. Концы бревен завязли в прибрежной тине, их пришлось раскачивать и поддевать шестом.

– Раз, два, взяли! – надрывался Костя.

– Бор-бос, бор-бос! – налегая на шест, восклицал Павлик.

– Еще, взяли! – толкал Костя.

– Бор-бос! – вторил Павлик.

Плот не двигался с места. Начальник экспедиции начал сердиться.

– Да ты нажимай сильней! – кричал он.

– Я и так давлю, как трактор, – оправдывался Павлик.

И опять послышалось:

– Раз, два, взяли!

Когда плот все-таки немного сдвинулся, мальчики сели отдохнуть.

– Павлик, – спросил Костя, – это ты по-нанайски говорил «бор-бос»?

Киле кивнул.

– А что это значит?

– Ничего не значит.

– Как ничего? Зачем же ты говорил?

– Для красоты. Это как припев, понимаешь?

И Павлик запел:

 
Эх, лингданданя,
В омуте темном сом
Щелкает ртом.
 

– «Лингданданя» тоже ничего не обозначает. Это для красоты.

– А, – удивился Костя. – Ну, давай снова толкать…

Наконец плоту надоело мучать мальчишек, и он пополз по мокрой глине и закачался на волнах. Путешественники забрались на бревна. Костя подобрал шест.

– Полный вперед! – крикнул он и стал отталкиваться.

Плот заскользил по воде и, описав дугу, ткнулся в берег.

– Ничего, поплывем кормой вперед, – сказал Борисов. – Он повернулся и снова оттолкнулся шестом.

Но и на этот раз плот, порыскав из стороны в сторону, описал полукруг и боднул берег.

– Вот тебе и «бор-бос», – огорчился Костя. – Фрегат не слушается руля.

– Дай-ка я. Я умею. – Киле взялся за шест, уперся в дно, и плот направился на середину реки.

– Так держать! – командовал начальник экспедиции..

Киле умело управлялся с шестом, и неуклюжий плот уходил все дальше и дальше от берега.

– Курс на остров! – радовался Костя. – Ты молодец, Павлик, я назначаю тебя баталером!

– А что такое «баталер»? – поинтересовался Киле. – Это красивое слово тоже ничего не обозначает, как «бор-бос», да?

Борисов задумался. «Баталер, баталер…» Где-то он читал про баталера, но сейчас забыл. Чтобы не показать своего замешательства, он ответил:

– Интересно, чему вас учили в четвертом классе? Это такой морской командир, понятно? Держи правей!

Чем дальше отходил плот от берега, тем сильнее становилось течение. Песчаная отмель кончилась, и Павлик нагибался, чтобы достать дно.

Теперь Костя кричал:

– Держи левее! Левее, а то мимо острова пронесет!

Павлик старался изо всех сил. Он побаивался, что Костя лишит его такой красивой должности, как баталер, но шест уже почти не доставал до дна. Течение проносило плот мимо острова.

– Левее! – орал Костя.

– Чего ты кричишь? Я тоже баталер, – сказал Павлик. – Видишь, здесь глубоко. – Он изо всех сил погрузил шест и… выпустил его из рук.

Испуганный баталер взглянул на своего капитана, но Костю происшествие даже обрадовало.

– Ур-ра! Теперь у нас настоящее судно. Сейчас подымем парус!

Костя стянул футболку, надел ее рукавами на перекладину мачты, отступил на шаг и объявил:

– Вот и парусное оснащение. Годится, а?

Но футболка трепыхалась от попутного ветерка, как будто она не парус, а простая тряпка. Тогда капитан выпросил у баталера кусок лески и привязал к подолу футболки две оттяжки. Футболка запарусила и теперь вполне удовлетворяла Борисова. Может быть, кое-кто принял бы Костин парус за то нехитрое сооружение, которое устанавливают на огородах, чтобы отпугивать воробьев, но что касается Кости, то он остался доволен.

– Название, – озабоченно сказал он. – Надо придумать нашему фрегату название.

– «Таймень», – подсказал Павлик. – Один катер так называется, и рыба такая есть.

Костя отмахнулся:

– Ты бы еще сказал «Пескарь» – тоже ведь рыба. – Надо придумать что-нибудь красивое.

– Может, «Баталер»? – опять подсказал Киле. – Очень хорошее слово.

– Постой, постой, – встрепенулся капитан. – Как ты говорил на берегу: «бор-бор», что ли?

– Нет, – обиделся Павлик. – Почему ты не запомнил? Я же не забыл, что ты говорил: «Раз, два, взяли!», а я «бор-бос».

– Правильно. Так и назовем фрегат: «Бор-Бос». Непонятно и красиво.

Пока шло это очень важное для истории мореплавания совещание, фрегат «Бор-Бос», с парусным оснащением, не приписанный пока еще ни к какому порту, продолжал свое первое плавание. За кормой остался остров, слева и справа бежали зеленые берега Морошки, а прямо по носу вдалеке маячило сухое дерево.

Что ни говорите, а это было уже настоящее приключение. И Костя запел свою любимую песню. Ее, бывало, он распевал с папой, когда они путешествовали по карте.

Происходило такое путешествие обычно в воскресенье. Папа развертывал на столе карту мира. Потом Костя и папа поднимались на борт доброго быстроходного парусника и отплывали куда-нибудь на Соломоновы острова или остров Целебес. За кормой рыскали акулы, на горизонте кувыркались дельфины, а они, отмахиваясь от летающих рыб, пели:

 
Под волною осьминог
Растопырил восемь ног.
Над волнами альбатрос, альбатрос.
Нас обходит стороной
Крепкий ветер штормовой.
У штурвала не зевай, матрос!
 

Бывало, конечно, парусник попадал в шторм или в мертвый штиль, когда паруса обвисали, хоть сам дуй на них, но Костя и папа не унывали и дружно напевали свою бодрую песню:

 
В самых теплых морях
Нам бросать якоря.
От жары пусть облупится нос.
Не страшна нам жара,
Мореходам – ура!
У штурвала не зевай, матрос!
 

Капитан «Бор-Боса» пел бы и дальше – про коралловый атолл и про веселых коричневых папуасов, но баталеру плавание начало надоедать.

– Костя, – спросил он, – а как мы пристанем? В лагерь пора. Нам и так попадет.

– Пристанем, – заверил Костя, – со мной не пропадешь. Жалко только, что никто не видит, как мы плывем. А еще бы лучше, если бы Петя Азбукин нас сфотографировал. Эх, был бы кадрик!

Экипаж «Бор-Боса» улегся на теплые бревна. Капитан – вперед головой, чтобы сразу увидеть необитаемый остров или дикарей, если они покажутся, баталер – головой назад, в ту сторону, где остался лагерь и рыбная протока Утиная. Хотя ему и нравилось быть баталером, но в лагере все-таки веселее.

Плот не спешил, плыл потихоньку. Куда ему торопиться? Делать было нечего, и Павлик рассматривал отраженного в воде мальчишку. Мальчик этот Павлику нравился. Волосы черные, подстриженные «чубчиком», – такая уж мода в лагере; глаза узкие и в меру хитрые, ишь, как щурятся; лицо круглое и добродушное. Красивый парень…

Прошло с полчаса, а «Бор-Бос» и не собирался приставать; он, как нарочно, шел по середине реки. Вот уже миновали сухое дерево, что стояло на кривуне. Теперь к самым берегам подступал густой лес.

– Куда мы плывем? – поинтересовался Павлик.

– Сейчас определимся…

Костя достал карту и компас. И опять компас накрыл весь Хабаровский край, часть Приморья, четверть Якутии, всю Амурскую область и кусочек Кореи. Где-то там, под компасом, должна была находиться река Морошка, а на ней точка, в которой в эту минуту находился фрегат «Бор-Бос». Но, как мы знаем, на Костиной карте места для Морошки не нашлось, на ней даже Амур казался таким маленьким, что его можно было закрыть мизинцем.

Поморщив лоб и подумав, Костя ответил:

– Плывем на юг.

Но это сообщение не удовлетворило Павлика.

– А что там, на юге?

– На юге? – капитан Костя отодвинул компас, полюбовался на зеленую и коричневую краску, покрывавшую большую часть карты, и сказал: – Тайга. Дремучая тайга и горы.

– Зачем нам плыть в тайгу, не понимаю. – Павлик сел и посмотрел на Костю. – Что мы там будем делать?

– В тайге-то? Вот чудак, а еще нанаец! Охотиться!

– Охотиться сейчас нельзя. Сейчас лето, звери линяют, – возразил Павлик. – Да у нас и ружей нет.

– Первобытные предки тоже ружей не имели, – нашелся капитан, – а они, счастливчики, даже на мамонтов охотились. Давай лучше обедать.

Костя достал из рюкзака конфеты, их он берег специально для путешествия с того дня, когда на открытие лагеря приезжал папа. Кроме конфет, у него в качестве неприкосновенного запаса имелась еще пачка печенья. Все современные путешественники имеют неприкосновенный запас. Павлик извлек из своего рюкзака кусок вареной баранины, два огурца, добрый ломоть хлеба и четыре пирожка. Два пирожка он оставил с ужина, а еще два выпросил у поварихи тети Насти.

Весь экипаж «Бор-Боса» любил сладости, но на этот раз ребята даже не притронулись к конфетам и печенью. Зато пирожкам, огурцам и мясу оказали такое внимание, что от них остались только крошки. Их Костя смел в воду на радость любопытному чебаку, который уже давно кружился вокруг плота.

Позавтракав и сразу пообедав, команда фрегата похлебала воды из Морошки и опять улеглась на палубе.

– Костя, ты совсем поспел, – взглянув на спину капитана, сказал Павлик.

– Как это – поспел? – не понял Костя.

– Ты красный, как помидор. Очень сильно загорел.

Костя действительно стал весь красный, на розовом лице выделялись только веснушки и белые брови. Капитан потрогал плечи и руки и торопливо отвязал футболку. Фрегат лишился паруса, теперь на его мачте трепыхался только вымпел.

Через некоторое время Костя почувствовал, что спина и плечи нестерпимо горят. Казалось, что от солнца не защищает и футболка. А фрегат плыл и плыл в неизвестном для капитана направлении.

Отличная возможность попасть в дремучую тайгу все меньше нравилась Борисову. А потом и совсем перестала нравиться. Он взглянул на Киле, который сидел, свесив ноги в воду, и вздохнул:

– Давай будем руками подгребать к берегу.

Павлик, ни слова не говоря, лег на бревно и начал грести ладошками. То же сделал и Костя.

Мореплаватели то и дело поглядывали да нос плота, не начал ли он поворачивать, а плот плыл себе вперед, не обращая внимания на усилия своей команды.

– Хоть бы проехал кто, – произнес Костя. – Да только зачем здесь порядочным людям плавать, чего они в тайге не видели? Это ты виноват, не мог меня отговорить…

Павлик промолчал, но грести бросил. Костя совсем приуныл. Ему уже не хотелось приключений. Вообще об этих приключениях приятнее читать в книжках, чем испытывать их самому.

– Я, наверное, порыбачу, – вдруг оживился Киле. Через несколько минут он уже забросил леску в воду.

Про реку Морошку даже в газетах писали, что она кишмя кишит рыбой. Может быть, это так, но сейчас почему-то рыба не клевала. То ли потому, что солнце стояло еще высоко, а рыба лучше ловится утром и вечером, то ли потому, что в этот день Павлику вообще не везло.

Наш знакомый любопытный чебак, если бы был голодный, может быть, и проглотил бы крючок с червяком, но он вдоволь наелся крошек и теперь спокойно плыл в тени плота, не обращая внимания на приманку.

Рыболов сидел, изредка подергивая леску, до тех пор, пока у него не зарябило в глазах, но не поймал даже синявки. Борисов ковырял перочинным ножичком бревно, а фрегат, даже без паруса, бежал в неведомые дали.

Смотав удочку, Павлик вдруг заметил, что левый берег стал ближе.

– Смотри! – обрадованно воскликнул он, – нас несет к берегу!

Костя крикнул что-то непонятное, но радостное. Берег действительно приближался. Правда, это был левый берег, а лагерь стоял на правом, но путешественники обрадовались и этому: неважно, правый или левый – лишь бы твердая земля.

Теперь все зависело от «Бор-Боса», вернее от течения. Оно ведь могло потянуть плот на середину реки. Команда фрегата растянулась на палубе и заработала руками, помогая течению.

– Эх, весло бы, – сказал Павлик, – или бы шестик…

– Греби, греби, – командовал Костя, к которому опять вернулась бодрость. – Лево на борт!

Но Павлик перестал грести. Он смотрел на мачту.

– Ур-ра! – вдруг воскликнул он и, подскочив к мачте, выдернул ее. – Вот и руль! Теперь мы пристанем.

С шестом дело пошло лучше. Павлик, загребая им, подводил плот к берегу.

Когда плот был уже метрах в десяти от желанной земли, его отбросило немного течение какой-то бурной протоки или речушки, впадавшей в Морошку. Но плотик миновал устье этой речушки и опять стал приближаться к заветному берегу. Киле изо всех сил греб шестом. Костя лежал на животе, загребал рукой и приговаривал:

– Ну «Бор-Боска», ну хороший, давай приставай.

И вот плот заскользил вдоль обрывистого берега. Здесь негде было причалить, но Павлик уже доставал шестиком дно. Теперь-то он не позволит плоту уплыть на середину, что бы ни приказывал капитан.

Метров через сто показался заливчик. Павлик направил в него плот и, выбрав место, пристал к берегу.

– Земля! – закричал Костя.

– Земля! – закричал Павлик.

Подхватив свои рюкзаки, путешественники соскочили на берег.

От радости Павлик затрубил в горн, а Борисов оттолкнул ногой плот.

– Прощай, «Бор-Бос», – сказал он, скрестив руки (так со скрещенными руками изображен в одной книге путешественник Арсеньев). – Если бы к тебе приделать руль, да мотор, да поставить сверху хоть маленькую каютку, чтобы иногда укрываться от солнца, ты был бы хорошим кораблем. Прощай, «Бор-Боска».

– Я что, больше не баталер? – забеспокоился Павлик.

Костя немного подумал и сказал:

– Ну его, это море. Теперь мы будем первобытными людьми. Правда, здорово? Мы станем пробираться в свое племя, как ульмары Нао, Гав и Нам. Ты читал «Борьбу за огонь»?

– Может, лучше мы будем пробираться в свой пионерский лагерь? Там же, наверное, нас ругают.

– Чудак ты, – снисходительно улыбнулся Костя. – Конечно, пойдем в лагерь, только будем считать, что пробираемся в свое племя. Так же интереснее. Как ты не понимаешь! Я буду сын Леопарда Нао, а ты – Гав. Нет, лучше я буду Ко, а ты Па.

– А почему это Па? Баталер – красивее.

– Ну, Па – все равно, что Павлик, только сокращенно. Первобытным людям некогда было выговаривать длинные слова. А я – Ко – значит, Костя. Понял?

– Понял, – ответил Павлик. – Ладно, первобытными так первобытными…

И первобытные люди Ко и Па, надев рюкзаки, зашагали к берегу Морошки, чтобы вернуться в свое племя, вождем которого, наверное, была Ида Сергеевна.

План Борисов придумал простой: дойти по берегу до того места, где в Морошку впадает протока Утиная, и там вовсю трубить в горн. Вот и горн пригодится, не зря таскали.

В лагере их, конечно, уже ищут. Кто-нибудь окажется на берегу, услышит сигнал бедствия и пришлет лодку. Зато потом они хорошенько поужинают. Надо только тете Насте сказать, что совсем нет аппетита. Тетя Настя сразу натащит всяких вкусных вещей. Все ребята знают эту слабость своего повара. Она ничего не пожалеет, чтобы вернуть человеку пропавший аппетит.

Костя даже представил, как тетя Настя, всегда такая чистенькая и румяная, стоит рядом в накрахмаленной белой косынке и, спрятав руки под белый фартук, счастливо улыбается. Словно это не она кормит, а ее угощают. Ей всегда приятно видеть, как потерянный аппетит очень быстро возвращается к ее сорванцам.

Самое же главное начнется, когда Никита просигналит отбой и прибежит, запыхавшись, со своим горном. Ребята улягутся и начнут расспрашивать Костю, где это он странствовал? «Только не перебивать!» – предупредит Костя и начнет рассказывать о своих приключениях, о том, как они с Павликом боролись с бешеным речным течением. Тут уж зевать некогда. Зазевался – беда. А потом, – скажет он, – мы попали в каменный век. Стали первобытными людьми! Об этом тоже можно здорово рассказать!

Ох, наверное, и весело жилось этим самым первобытным предкам!

Глава четвертая

Опять в лагере. Мотор деда Антипа. На острове и в Краснокуровке. Никита, ау!

Первым вернулся в лагерь Терешка. Когда подошло время обеда и ребята еще у сухого дерева на берегу развернули еду, Терешка очень удивился. Удивился он тому, что пионеры ели, а тети Насти не было. Еда и тетя Настя для Терешки были чем-то единым, как, например, Никита – и звук горна, Павлик – и запах рыбы, Семен Петрович – и велосипед. Он не мог представить обед без тети Насти, потому что только она кормила его в лагере. Побегав и поскулив, Терешка прижал уши и припустил в лагерь.

Когда он, запыхавшийся, примчался к своей будке, возле нее стояла миска с восхитительно пахнущей похлебкой, а на газете лежала куча превосходных костей. Пес радостно взвизгнул и принялся грызть кости – похлебку он оставил на второе.

Часа через два уныло приплелся первый отряд, и сразу началась суматоха.

Физкультурник Семен Петрович оседлал велосипед, попробовал звонок – звонок работал, и Петрович второй раз в этот день покатил в колхоз «Рыбак» – просить лодку, чтобы искать Борисова и Киле.

Начальник лагеря закрылся в своем кабинете с Ваней Конденсатором, чтобы, как предположил Никита, который все еще скакал на одной ноге, «побеседовать по душам».

Первый отряд отправился обедать. Остывший борщ всем показался очень вкусным.

Вожатая шестого отряда Аня, как наседка, ходила вокруг корпуса, где после обеда спали ее питомцы. Она боялась, что шестой отряд, услышав шум, проснется и захочет идти разыскивать пропавших путешественников. А ведь малышей не отговоришь. Не поведешь же их второй раз на медицинский осмотр.

Когда наконец вернулся Семен Петрович, Аня побежала к начальнику лагеря, чтобы предупредить его, что она отложила своему отряду подъем. Пусть лучше спят, а то опять взбунтуются.

Вскоре на Утиной протоке затарахтел мотор, и возле лагеря остановилась лодка, которой управлял дедушка Антип. Моторную лодку деда Антипа колхозные ребята дразнили: «Трах-трах-трах! Пшик-пшик!» Мотор на лодке стоял такой старый, что даже самый лучший ученый ни за что бы не узнал, в каком году он выпущен.

Наверное, это был прадедушка всех моторов.

Характером он обладал скверным (мотор, конечно, а не дед), он никак не хотел заводиться. Когда дед крутил ручку, мотор делал вид, что подчиняется, и тарахтел, но как только дед разгибался, мотор громко чихал на все и останавливался.

Однако дед Антип считался упрямым дедом и говорил:

– Ничего, повоюем до победного конца! – и снова крутил ручку.

Помучив как следует деда, мотор в конце концов заводился, и тогда его невозможно было остановить. Однако дед в таких случаях с ним не церемонился: он направлял лодку на берег, нос лодки выскакивал на сушу, а дед выпускал бензин. Перехитрив таким образом мотор, дед шел домой нести службу колхозного сторожа.

Семен Петрович слышал кое-что о моторе деда Антипа, но все колхозные лодки ушли на рыбалку, выбирать было не из чего, время не ждало, и он уговорил деда ехать разыскивать ребят.

Через несколько минут в лодке сидели Семен Петрович, врач Май Петрович и Никита. Никиту взяли для того, чтобы он дорогой подавал сигналы.

Так как дед на этот раз мотор не останавливал, лодка лихо развернулась и скоро тарахтела где-то за тальниками.

День клонился к вечеру, и в кустарниках на берегах Утиной протоки свистели, щелкали и заливались на все голоса птицы. Когда моторка проезжала мимо, они на минуту смолкали, а потом разом продолжали свой концерт.

Вскоре лодка вылетела на быстрое течение Морошки. Упругая волна накатилась на косу и оставила после себя темный след.

Хотя Ваня Конденсатор и говорил, что видел, как плот поворачивал за кривун, Семен Петрович решил сначала осмотреть остров. Наконец-то Никите дали возможность показать, на что он способен. Пока лодка объезжала вокруг островка, Никитка трубил во всю мочь. Потом дед Антип выбрал пологий берег и направил на него нос своего суденышка. Мотор, как вы знаете, добровольно не останавливался и тарахтел, пока взрослые, оставив Никиту в лодке, обшаривали кусты.

На острове ни Кости, ни Павлика не оказалось, и лодка помчалась дальше. Никита время от времени поднимал горн и подавал сигналы. Семен Петрович и Май Петрович смотрели один на левый, другой на правый берег. Мотор исправно стучал, и дед, довольный, посматривал на своих пассажиров.

Миновали кривун с сухим деревом, проехали бурную речушку, впадавшую в Морошку, Май Петрович в третий раз осмотрел сумку с йодом, бинтами, градусником, касторкой, ватой, рыбьим жиром и другими вещами, необходимыми для оказания первой помощи, а плота и мальчишек нигде не было.

– Чего там, – успокаивал дед Антип, – дальше Краснокуровки не уплывут. Большое село, там их заметят.

– Как бы не свалились с плота, – беспокоился Май Петрович и вопросительно смотрел на деда Антипа.

– Не должны бы, – рассуждал дед, однако спрашивал: – А плавать они умеют?

– Умеют, – вставлял свое слово в разговор старших Никитка. – А плыть на плоту – это Костя придумал, я его знаю…

В Краснокуровку приехали под вечер. Антип, как всегда, выбрал берег пониже и крикнул: «Держись!», но мотор, к его удивлению, остановился, и лодка мягко ткнулась в песок.

Посторонний человек по наивности решил бы, что здесь все в полном порядке: лодка причаливает к берегу, и мотор выключили. Но так мог подумать только человек, не знавший норова дедушкиного мотора. Сам дед этим происшествием был серьезно озадачен. Он покрутил заводную ручку, повернул краник, снял какую-то крышку и обнаружил, что кончился бензин.

– Шабаш, – произнес дед Антип. – Плавание окончено.

Краснокуровка взбегала своими улочками и огородами на пологую сопку. Где-то наверху проходила главная улица со школой, сельским Советом и магазином. «Сельпо». Туда и направились оба Петровича, чтобы разузнать, не слыхали ли здесь про великих путешественников Костю Борисова и Павлика Киле. Потому что люди, которые собираются у «Сельпо», обычно все знают. Дед Антип взял бачок для бензина и пошел вдоль берега, мимо катеров, барж и перевернутых лодок. Он решил навестить своего дружка-приятеля Егорыча и занять у него горючего для мотора.

Никита остался сторожить лодку. Он сидел и смотрел, как на середине реки мальчик и девочка рыбачат прямо с лодки. Лодка у них, наверное, стояла на якоре. Клевало у ребят хорошо. То один, то другой дергал удочку и снимал с нее каких-то рыбин. Вдруг мальчик приподнялся и принялся вытягивать заброшенную к другому берегу закидушку. Девочка вскочила и схватила сачок. Оба они склонились над кормой, и вот девочка завизжала и вытянула из воды сачок с большой белой рыбиной.

– Сазан! – звонко, на всю округу сообщила она.

Мальчик вытянул за веревку камень, который вместо якоря держал лодку на месте, и сел за весла, как будто именно этого сазана они и собирались поймать, а теперь, раз дело сделано, можно возвращаться домой.

Лодка причалила неподалеку от Никиты, и он разглядел, что оба удачливых рыбака – девочки, только одна, что повыше ростом, была в кепке и шароварах. Рыболовы уложили карасей в сетку, а сазана понесли в сачке. При этом они ни разу не взглянули на Никиту, как будто каждый день видели известных пионерских общественников и горнистов.

Никитка слез с моторки и стал швырять камушки в воду. Сначала он бросал «на рекорд» – кто забросит дальше. Так они состязались иногда с Костей Борисовым. Но так как сейчас Никита соревновался сам с собой, то он же и вышел победителем. Потом Никита принялся «печь блины» —. бросать так, чтобы камушки отскакивали от воды. Дело это не простое, не всякому дается, и Никита больше трех «блинов» испечь не смог.

Вот уже наступил и вечер, через огороды в деревне переругивались собаки, а никто из взрослых не подходил. Зато подошли две коровы. Одна из них напилась и улеглась на песочке. Вторая, хлебнув воды, уставилась на Никиту и начала что-то жевать.

Горнист Никита – человек городской и до этого вечера, никаких дел с коровами не имел. Сначала он с любопытством смотрел на корову и гадал, где же она достала жевательную резинку, а та, не переставая жевать, смотрела на него. Потом Никита замахнулся на корову горном, та мотнула головой и опять уставилась на мальчишку. Никите это не понравилось, он пересел подальше, а корова не сводила с него глаз и жевала. Тогда Никита закричал:

– Пошла! Иди отсюда!

Корова шлепнула хвостом по спине и продолжала жевать и разглядывать печальными глазами Никиту. Обеспокоенный Никита решил затрубить в горн, может быть, услышат Семен Петрович или Май Петрович и придут на помощь.

Как только Никита, набрав побольше воздуху, затрубил, корова взбрыкнула задними ногами, задрала хвост и кинулась вверх по дороге; за ней легкой рысцой пустилась ее подруга, до этого нежившаяся на песке. Отважный горнист успокоился, а вскоре вернулись физкультурник и врач.

Никто из краснокуровских жителей никакого плота на реке не видел, и никакие чужие мальчишки в течение дня в деревне не появлялись. На всякий случай председатель Краснокуровского сельсовета позвонил в деревни и леспромхозы вниз и вверх по реке и сообщил о пропавших пионерах. С Семеном Петровичем он договорился, что, если к утру ребята не вернутся в лагерь, он поможет в поисках. Пионеры пойдут по одному берегу Морошки, а охотники из Краснокуровки – по другому.

Солнце давно село за дальние горы. Пора было возвращаться в лагерь, а дед Антип все не приходил. Что-то уж больно долго договаривался он с Егорычем о бензине. Семен Петрович и Май Петрович подождали немного и в сумерках пошли разыскивать дом деда Егора.

Никитка опять остался один. Река теперь потемнела и угрюмо плескалась о борта лодки. На горе в деревне играла гармошка. Помигивая огоньками, прошел катер в сторону лагеря. Он уже скрылся, а волны от него все накатывались на берег и раскачивали лодку и на ней лагерного горниста. Никитке было неуютно и тревожно сидеть одному на пустынном берегу.

Петровичи долго блуждали по Краснокуровке, запинались о камни, пока наконец не встретили бабку, и уж она-то показала им дорогу.

К дому Егорыча вели ступеньки, вырубленные в земле.

Пока физкультурник и врач поднимались по ним, они услышали, что в избушке кто-то громко разговаривает, только и слышалось: «А ты помнишь!», «Нет, a вот ты помнишь!»

Дверь оказалась распахнутой настежь, и, заглянув в нее, Петровичи увидели деда Антипа и Егорыча. Друзья сидели друг против друга за столом, подливали себе чай из старинного самовара и оживленно беседовали, размахивая руками. Физкультурника и врача они встретили как самых лучших, самых близких и желанных гостей. Егорыч тотчас усадил их, одного по правую, другого по левую руку от себя и принялся потчевать медом из большой деревянной миски. Тут же выяснилось, что Егорыч – пасечник, что он уже, почитай, недели три не видел своего школьного товарища и партизанского друга деда Антипа. Он сразу же даст бензина, только пусть молодые люди и Антип послушают его повесть, которую он пишет уже пятый год.

Услышав о повести, Антип сразу стал разыскивать фуражку и прощаться.

– Ладно, Егорыч, будь здоров, – торопливо сказал он. – Там нас на лодке малец ждет. Продрог небось… Неси-ка поскорей бензин.

Дорогой Антип жаловался:

– Беда с Егорычем. Дел на пасеке немного, так он который уже год повесть сочиняет. Хорошо если бы про то, как мы партизанили, писал, а то про шпионов… Как приеду, так и читает. Я уже почти все наизусть выучил. Замучил вконец. А какой человек был…

– Козлов! – подходя к лодке, окликнул Май Петрович.

Никита не отозвался.

Петровичи встревожились – не хватало еще, чтобы и он потерялся.

Поставив бачок с бензином, Май Петрович обошел лодку, Семен Петрович заглянул под брезент, которым, уходя, накрыли мотор. Никиты не было.

– Побоялся, наверное, в темноте сидеть и пошел нас искать, – предположил Семен Петрович.