Текст книги "Тайга – мой дом"

Автор книги: Николай Кузаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 4

Домой мы вернулись на шестой день. На берегу нас встретили мама с Федей. На матери длинное темное платье, голова покрыта платком. Глаза ее светятся радостью.

– Как порыбачил, сынок? Как поуточил? – спрашивает мать.

– Спасибо, мама, не жалуюсь.

– А ты чем эти дни занимался? – спрашиваю Федю.

– Ондатру ловил.

Федя старается держаться солидно. За пять лет он вытянулся, повзрослел.

– Вчера глухаря принес, – говорит мать. Она рада, что внук уже стал охотником. – Такого матерого никогда не видела.

– Лиственничный, – смущенный похвалой, уточняет Федя.

Лиственничными здесь называют глухарей, которые достигают особенно крупных размеров.

– Где ты такого отыскал? – спрашиваю Федю.

– За озером, в наволоке. Минутка облаяла. Я этого глухаря еле приволок.

С Валентином топим баню. Валентин только что вернулся из больницы после операции, в тайгу не пойдет. Очень жалею об этом. Охотник он добрый.

– Пропала осень ни за понюх табаку, – грустно говорит Валентин.

Испокон веков таежники ждут осени с большим нетерпением. К ней готовятся с такой же тщательностью, как пахари к уборке хлеба, потому что охота кормит этих людей. А еще она приносит большое моральное удовлетворение. Если тебе удастся спромышлять медведя или особенно ценного соболя, об этом будут говорить годами и относиться к тебе с уважением. А своим достоинством охотники дорожат.

Приходят Андрей с Михаилом. Андрей в белоснежной рубашке, брюки отутюжены. Он сграбастал меня в объятия.

– Да ты мне все кости переломаешь, медведь эдакий, – говорю я.

– Да и тебя тоже бог силенкой не обидел, – смеется Андрей.

Мне протягивает руку Михаил. У него, как и пять лет назад, пышные усы и курчавая рыжая бородка. Защитного цвета рубаха с большими карманами расстегнута, ношеные брюки небрежно заправлены в сапоги.

Мужики рассаживаются вокруг стола.

На этот раз в тайгу я иду с Андреем и Михаилом. Это меня волнует. Они всю жизнь провели на охоте, и осрамиться перед ними недолго. Правда, я теперь числюсь в охотниках-любителях, то есть считаюсь чем-то средним между горожанином и таежником. Вот это среднее-то меня больше всего и угнетает. Уж лучше быть ничем, чем оказаться в положении «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Придется не жалеть силенок. Надеюсь только на одно – что прежний опыт, сноровка помогут мне встать вровень с охотниками.

– Где это тебя не видно было? – спросил Валентин Андрея.

– Сохатить ходил. Да ружье подвело. Патроны отсырели.

– А я рыбачил, – говорит Михаил. – Две бочки сигов наловил. Пришел за вами, на жареху пойдемте.

– А таймень будет? – спросил я.

– Ты погромче говори, я на уши туговат. В лесу в прошлом году были, приболел немного, так, самый пустяк, всего два дня пролежал, и, на тебе, с ушами что-то сделалось.

– Грипп, – проговорил Андрей. – Врачей-то с нами нет. Да и порошки забыли с собой взять. Вот и дало осложнение…

– А как же ты охотишься? – невольно вырвалось у меня. – Без хорошего слуха в тайге не обойтись.

– Всяко приходится выкручиваться.

– А он нюхом берет, – посмеивается Андрей, – не хуже любой собаки. Соболя за версту чует.

– Не морочь голову человеку, Андрей, – добродушно останавливает его Михаил. – Три собаки с собой беру. Две белку ищут, а одна на поводке. Залают собаки, та, что на поводке, дернет, отпускаю ее и иду следом.

– А если соболя угонят собаки да еще где-нибудь в стороне перехватят след?

– Ищу собак. Сделаю по лесу круга два-три и найду след. Приходится и терять собак. Думал плюнуть на все, но подойдет осень, места себе не нахожу, в тайгу охота.

От порога, махнув рукой, меня позвал Федя. Я вышел из дома. Мы с Федей обошли амбар, возле стены в капкане крутился колонок. Когда мы подошли ближе, он зло оскалил зубы и затрещал.

– Зачем ты его поймал? Рано ведь еще, невыходной, – упрекнул я Федю.

– Замаялся я с ним. Повадился цыплят таскать. Трех уволок. Колонок разбойничает, а бабушка меня ругает. Я везде поставил капканы. Приманку разную клал. Мышь попадет, а колонок прибежит да ее съест. А бабушка одно: «Какой ты мужик, колонка изловить не можешь. Он же разорит нас».

Тогда я капкан возле курятника поставил, в корытце: будет вокруг бегать и попадет. А попал петух. И что ему ночью не спалось? Просунул голову сквозь решетку и клюнул в язычок капкана. А колонок ему шею перегрыз. Что потом было! Хоть из дому убегай.

Унес я петуха за амбар и вокруг капканы поставил.

Вот он и попал.

– Отпустить надо, – советую Феде. – Теперь он больше не пойдет, а лапка заживет.

– А как отпустить? Он же кусается.

– Неси-ка полено.

Мы поленом нажали на пружину, скобки капкана разошлись. Колонок отскочил и замер, грозно глядя на нас. А потом юркнул под амбар.

– Надо было бабушке показать, – сожалел Федя. – Она теперь ни за что не поверит. Скажет, что я всю эту историю выдумал. Эх, дядя, поспешили мы его выпустить. Теперь ищи свищи. Он к жилью больше в жизни не подойдет.

– Ничего, так поверит. А где ты ондатру ловишь?

– На Темном озере. Пойдем завтра вместе?

– Пойдем.

Глава 5

Светает. Мы с Федей идем на озеро, где у него стоят капканы на ондатру. На Феде телогрейка, резиновые сапоги, из-под сбитой на затылок кепки вылезли и топорщатся на лбу белесые волосы. На плече его покачивается ружье «белка».

– Крякаш на озере живет, – рассказывает Федя. – Такой хитрющий. Я еще лугом иду, а он «кря-кря» – и деру.

– На зорьке подкараулить надо.

– Караулил. Летает под облаками. Такой глазастый.

Озеро. Оно вытянулось вдоль темной стены леса. Повсюду островки камыша. Тишина. Пахнет плесенью, гнилой рыбой. В осоке лодка. Садимся. Я гребу. Федя с ружьем сидит на носу лодки. Правлю между камышами. Впечатление такое, что на озере нет птиц.

Выплываем из-за островка. В нескольких шагах от лодки выныривает гоголь, растерянно крутит головой. У него черная спина, черная голова и белые щеки. Гоголь как будто привскочил, часто замахал крыльями. Сразу оторваться не может, бежит по воде.

Федя вскидывает ружье. Выстрел. Дробь вспарывает воду. Гоголь, приподняв крылья, скользит по воде, а затем переворачивается на спину. Брюшко у него ослепительно белое.

Федя бросает в лодку гоголя. Делает он это равнодушно-презрительно, точно не утку, а воробья подстрелил, который не достоин внимания настоящего охотника. И только немного позже кивает на гоголя:

– Жирный, как поросенок.

Поднятые выстрелом над озером пролетают табунки чирков и чернетей. Федя провожает их взглядом.

– Далековато, не достать.

– А где твой крякаш? – спрашиваю я.

– Вчера в него стрелял. Перья малость помял. Теперь где-нибудь на другом озере кормится.

Всходит солнце. Озеро светлеет. Со стороны луга возле него толпятся тальники, кусты черемухи. Листья с них опали. В своей наготе кусты чувствуют себя здесь неуютно. А напротив, на другой стороне озера, в темно-зеленом наряде угрюмо стоят ели. И поэтому все вокруг кажется мрачным, неприветливым.

– Вон на том островке капкан, – показывает Федя.

Капканы стоят на площадках, где кормятся ондатры. В трех капканах попалось по зверьку.

– С десяток сегодня возьмем, – радуется Федя. Подплываем к мыску. Здесь высокие кочки. Осока на них увяла. Кочки серые, будто грязные. Между ними какая-то птица.

– Крякаш! – восклицает Федя. – Я же говорил, попадется он мне.

Крякаш кормился между кочек и сунул голову в капкан. Скобки зажали его за щеки. Федя берет крякаша и вместе с капканом кладет в лодку.

– Смотри, дядя, какой здоровенный. Старый, наверное.

– Дохитрил. Баба нам сегодня такой суп сварит, пальчики оближешь.

Федя нажал на пружину капкана. Крякаш поднял голову, шумно взмахнул крыльями и взлетел. От неожиданности Федя отпрянул. Быть бы нам в воде, но спасли кочки, не дали опрокинуться лодке.

– Стреляй! – кричу я.

Но Федя трясет головой и морщится от боли: с перепугу он сунул пальцы в капкан. Выручаю его руку. Федя подул на пальцы и посмотрел вслед крякашу.

– Надо же, из котла улетел.

– Не разевай рот.

– Так я думал, что он пропал, – оправдывается Федя. – Вот же ушлая птица.

Просматриваем все капканы и причаливаем к берегу.

– Ты, дядя, чай вари, – говорит Федя. – А я ондатру обдеру.

– А дома у тебя времени не будет?

– Тушки надо здесь оставить. В ельнике три соболя живут. Я их подкармливаю.

Летом пришел сюда бурундучить. Назариха залаяла. Подхожу: на елке два соболенка сидят, величиной с белку и такие шустрые. Увел Назариху. Соболятам рыбы принес. Они съели. Стал носить мясо. Они привыкли ко мне, совсем ручными стали. Положу мясо, а сам немного отойду. Соболята тут как тут. Набросятся на еду, ворчат друг на друга, а то раздерутся. Схватятся и комом катятся. Съедят мясо, подбегут ко мне, еще просят. Я пошевелюсь, заскочат невысоко на дерево и смотрят на меня.

Так на моих глазах и выросли. Потом про них узнали ребята. Решили поймать соболей. Целый день гоняли с собаками, напугали, теперь они и меня бояться стали.

– А самку видел?

– Нет. Хитрая. Разве покажется.

– А гнездо где было?

– В колодине.

Мы пошли в лес. На косогоре огромная ель лежит. В ней дупло. Возле него валяются мелкие косточки, перо, шерсть. Долго роемся в объедках. Кости молодых глухарей, зайчат, есть перья кряквы. Наверное, на гнезде поймала самку.

Кладем тушки ондатр на колодину, а сами прячемся в поросли. Просидели в засаде до вечера, но соболи не появлялись.

«Наверное, в горы ушли, – решил Федя. – Подальше от людей».

Глава 6

Меня собирают в тайгу. Мать шьет рукавицы, Авдо – амчуры. Федя читает им книгу. Надя орудует на кухне – надо на месяц напечь хлеба. Я под руководством Валентина чиню понягу.

– Ты особенно на Назариху не надейся, – советует он. – Остарела. Учи Орлика. На белку он идет хорошо. Соболя лаял с Назарихой. Одному не приходилось искать. Бери его на поводок и веди до свежего следа. Там пускай. Сильный кобель, машистый. Если пойдет за соболем, цены собаке не будет.

– Назариха его научит.

– Всякое бывает. Будет бегать на ее лай, а сам не погонит соболя. У меня был такой иждивенец, толку от него ни на грош.

– Посмотрим.

– Пули всегда при себе держи, – советует Валентин.

– Зачем? Медведи в берлогах.

– Со мной один раз такое было. До сих пор, как вспомню, дрожь по телу пробегает. Как-то возвращаюсь к зимовью. Не дошел с километр. Назариха залаяла, напористо, зло. На кого бы это? Я по этому месту раз десять проходил. На склоне – островок молодых сосенок. Там лает. Утром я возле этих сосенок трех белок добыл.

Подхожу без всякой предосторожности. А из поросли – медведь. У меня ружье на плече. Медведь встал на дыбы шагах в трех. От его рыку в ушах звон. Ноги к земле приросли. Шагу сделать не могу.

Не знаю, чем бы все кончилось. В это время раздался выстрел, товарищ шел с охоты и подошел на лай собак. Медведь сел: хребет ему пуля перешибла. Тогда я только и очухался, про ружье вспомнил.

– Спасибо, Валентин, за совет. Да только разве можно все предусмотреть? Со мной будут надежные товарищи, они не оставят в беде.

А у Авдо с Федей свой разговор.

– Понравилась книга? – допытывается Федя. – Я вырасту, тоже летчиком стану. И тебя прокачу под самыми облаками.

– Ты теперь мою книгу послушай, – говорит Авдо.

Авдо, продолжая шить амчуры, стала рассказывать:

– Тогда я еще совсем молодой была. Жила в эвенкийском селе. На речке Быстрой оно стоит. Колхоз там. Русские помогли эвенкам дома построить. Хорошо жили. Еды много было. Электричество светило. Ребятишки в школе учились. Сейчас там еще лучше стало. Надо сходить туда, друзей навестить.

Вечером сижу, одежду шью. Муж в оленье стадо ушел, оленеводом был. Маленько скушно мне. Потом слышу, у дверей человек стонет. Испугалась. Открыла дверь. Мужик лежит. Парка, унты – все в клочьях. Шапка упала. Голова совсем седая.

– Кто такой? – спрашиваю.

– Бедный охотник из рода Ворона, – кое-как говорит он. – Зовут меня Юмурчен. С голоду умираю. Дай кусок мяса, добрая женщина.

Накормила я Юмурчена. Уснул он сидя. Три дня не просыпался. А я хожу, все думаю, какой такой чудной человек, пошто с голоду чуть не помер, пошто его товарищи одного бросили?

Проснулся Юмурчен – спрашиваю:

– Откуда и куда идешь? Где твой род?

– Не знаю, где мой род, – отвечает Юмурчен. – Когда я маленький был, на наш род напал род Совы. Шибко большая война была. Много мужиков погибло в нашем роде, и пришлось нам уйти от врагов на Орлиную гору. Я поклялся тогда: как вырасту, отомщу роду Совы за смерть отца и брата.

Много зим прошло. Я вырос и нажил седины. Стал готовить людей, чтобы пойти войной на род Совы. Но как-то к нам на стойбище пришел русский парень. Он говорил, что в тайге теперь другая жизнь. Люди давно позабыли вражду. Все живут одним родом. И род мой ушел с ним. А я остался. Я должен был сдержать клятву.

Много зим ходил по тайге, много зим искал род Совы, но так и не нашел.

– Скажи мне, добрая женщина, чей это род?

– Это эвенкийский колхоз «Новая жизнь», – ответила я.

– Совсем непонятно говоришь. Пойдем, я сам смотреть буду.

Юмурчен шел по селу, заходил в дома.

– Кто живет в этом стойбище? – спрашивал он. – Такие чумы могут иметь только нойоны-богачи.

– Однако, живут здесь простые охотники и оленеводы, – говорю ему.

– Зачем обманываешь, добрая женщина? Я на стойбище нойонов. Разве простые охотники едят сладкий снег? Разве у простых оленеводов есть хлеб?

Заходим в школу. Полный класс детишек. Учительница-эвенка читает им книгу.

– Разве дети простых охотников и оленеводов могут учиться? Это стойбище нойонов.

Идем домой.

– Сколько у тебя оленей? – спрашивает у меня Юмурчен.

– Десять тысяч, – отвечаю. – Колхоз у нас богатый.

– А сколько у него? – Юмурчен показал на проходившего мимо колхозника.

– Тоже десять тысяч.

– Я говорил, – воскликнул Юмурчен, – здесь живут все нойоны.

– Нет, простые охотники и оленеводы, – говорю ему.

– У вас есть деревянные чумы, у вас много еды, у вас хорошая одежда, у вас много оленей. Кто вам дал такую жизнь?

– Ленин.

– Кто такой Ленин? Тангара – бог с верхнего жилища?

Я завела Юмурчена в дом и показала на портрет Ленина. Он долго смотрел, потом сказал:

– Тень этого человека приносил нам на стойбище русский парень. Наверное, он шибко богатый, раз раздает такие чумы и оленей бедным людям.

– Шибко богатый, – отвечаю я. – У него такое огромное сердце и столько доброты, что хватит всем бедным людям на земле.

В это время загорелся электрический свет. Юмурчен упал на колени и начал шептать заклинания.

– Зачем украли детей солнца? Небесный бог Тангара рассердится и пошлет беду всем людям.

Подняла я за плечо Юмурчена.

– Не бойся, Юмурчен. Это свет души Ленина. И куда он приходит, людям становится хорошо жить. Оставайся у нас. Мы дадим тебе деревянный чум. У тебя будет работа, а сердце никогда не узнает зла.

С тех пор и живет на Быстрой реке в эвенкийском селе Юмурчен. У него семья, дети. И когда приходит праздник, Юмурчен идет в клуб и рассказывает людям, как он нашел стойбище нойонов – богатых людей и как ему свет души Ленина принес радость в жизни.

– Вот какая история, бойё, – закончила свой рассказ Авдо. – Наверное, ни в одной твоей книге такого не сыщешь…

Глава 7

Снег. Выбелены реки, озера, крыши домов. Икандой нарядился в белую шубу. Только дальние горы по-прежнему темнеют и от этого кажутся угрюмыми. К этим далеким сумрачным горам лежит наш путь. Как они нас примут?

У дома стоят запряженные в сани лошади. Андрей проверяет возы, хорошо ли увязаны. Он в длинных новых ичигах, серых суконных брюках. Телогрейка перетянута широким ремнем, на котором подсумок с патронами. Кожаная, видавшая виды шапка, к ней сзади пришит кусок брезента, чтобы снег не сыпался за шиворот.

К Андрею подходит Михаил. На нем чирки – кожаная обувь с короткими брезентовыми голенищами. Вылинявшая телогрейка нараспашку, шапка сбита набок, в зубах короткая трубка.

– Поторапливаться надо, – глядя снизу вверх на Андрея, говорит Михаил.

– Успеем.

Все готово. Нас выходят провожать мать, Авдо, Валентин, Федя, жена Андрея Клава.

– Сильно допоздна не ходи, – наказывает мне мать. – В серый мешочек я положила пироги с печенкой. Бери с собой.

Милые матери. Вам всегда кажется, что ваши дети голодны. И никогда вы о них не перестаете заботиться, даже тогда, когда они станут седыми.

– Сходи, бойё, в вершину Черной речки, – наказывает Авдо. – Там места добрые. Соболь любит жить.

– В морозы тозовка сильно бросает, – говорит Валентин. – Бери с собой побольше дробовых патронов. С ними вернее.

Бескорыстные люди. Чем я отплачу за вашу доброту, за ваше участие? Да есть ли на свете такая плата? От всего сердца спасибо вам, друзья.

Михаил трогает лошадей. Проходит час, и мы на таежной тропе. Со всех сторон обступил лес. Небо в серой пелене. Тускло светит солнце. Да и вообще в лесу ярких красок нет. Березы, осины и лиственницы голые. От этого лес кажется редким. Зелень пихт, елей и кедров единого тона. Единственное, что останавливает взгляд, – это рябины, которые нет-нет да и блеснут кровавыми гроздьями.

Переднюю лошадь ведет Андрей. На второй едет Михаил. В зубах у него трубка, от которой вьется сизый дымок. На третьем возу – Володя, наш ямщик, подвижный паренек.

Я замыкаю шествие. На сани не сажусь умышленно. Мне нужно набраться сил, а эта дорога – хорошая зарядка. За два дня – восемьдесят километров. Если их одолею, смело могу охотиться.

К последним саням привязаны Орлик с Назарихой. Назариху не пускаю, чтобы зря не растрачивала силы. Дорогой может попасть след соболя или сохатого. Уйдет. Орлика держу на поводке: пусть привыкает ко мне. Отпущу только на зимовье.

День помаленьку светлеет. А мы тем временем уходим все дальше и дальше в горы. На душе радостно оттого, что я снова в тайге и пришел сюда не полюбоваться природой, а поработать; хватит ли сил у меня вновь, уже в который раз, стать охотником?

Первый привал. Даем немного отдохнуть лошадям, перевязываем возы. Собаки учиняют драку. Все Найда – серая остроносая сука. Она впервые в лесу. Сунулась к Загре. Он на нее заворчал. И тотчас образовался ком из собачьих тел.

– Ничего, научится вести себя, – говорит Андрей.

Растаскиваем собак. Закуриваем – и снова в путь.

Дорога идет то марями, то косогорами вдоль речек, то хребтами. Колодины, кочки. Сани бросает из стороны в сторону. Лошадей выматывает так, что на их крупах появляется пена. Никто не позаботился, чтобы дороги почистить, а ведь по ним уходят не менее десятка бригад.

Дорога спускается в низину. Мы в глухом ельнике. Здесь все темное: темный лес, темный снег. Глухо скрипят полозья саней. Надо же быть на земле такому неприветливому месту. Андрей останавливается и знаком руки зовет нас к себе. Что случилось? Через дорогу след медведицы с медвежонком. На снегу отпечатался каждый коготь.

– Утром прошли, – определил Андрей.

Лошади пугливо всхрапывают. Собаки-первоосенки, поджав хвосты, жмутся к нам. Старые собаки, навострив уши, с тревогой смотрят в чащу. Назариха, подняв морду, нюхает воздух. Дернет поводок и замрет. Я ее не пускаю.

Андрей с Михаилом сразу как-то подтянулись, взяли с возов карабины. За свою жизнь они не раз встречались с медведями. Следы зверей шли вдоль дороги. Обоз трогается. Все настороже. Общее волнение передалось и мне. Я встречался с медведем два года назад. Осенью пробирался по горам на оленью стоянку и столкнулся на тропе. Тогда все обошлось благополучно: медведь убежал. Что будет здесь?

Мы начеку. Собаки обнюхивают следы, но бежать вперед не решаются, наконец смелеют и одна за другой уходят по дороге.

А следы медведей петляют рядом с дорогой. Звери идут к берлоге. Задержались где-то на ягодниках. Лошади прядают ушами, всхрапывают. Звери близко.

Впереди раздался лай. С десяток собак загремели на весь лес. Мы привязали лошадей. Лай взбудоражил кровь. Снимаем затворы с предохранителей. Лай усиливается. Собаки гонят зверя на нас.

Мы выходим вперед обоза.

– За деревья вставайте! – командует Андрей.

Мы встали за деревья рядом с дорогой. Лай собак все ближе и ближе. Собак и зверя от нас скрывает пригорок. У меня сильно, толчками, бьется сердце. Сжимаю приклад карабина.

Сейчас покажется медведь. Я уже представляю его неуклюжий, но ходкий бег, свирепый взгляд. Лай уже за бугром. Вскидываю карабин и держу дорогу на прицеле.

Между деревьями мелькнуло что-то белое. И тотчас вылетела свора собак. Заяц! Он мчится по дороге. Его преследует Загря, клацает зубами. Заяц обезумел, ничего не видит. Мчится прямо на лошадей. Андрей прыгнул на дорогу. И когда заяц подбежал к нему, поймал его за уши и поднял. Заяц взревел диким детским голосом: «У-а-а-й!» Собаки окружили Андрея и подняли такой гвалт, что в ушах зазвенело.

– Вот это зверь, – проговорил Михаил.

В это время слева от дороги в чаще раздался грозный рык. Земля будто вздрогнула. Собаки захлебнулись и замерли. Андрей бросил зайца и вскинул ружье.

Новый мощный рык качнулся по лесу и оборвался, раздался треск сучьев – и все замерло.

Мы в растерянности и недоумении смотрим друг на друга.