Текст книги "Асцендент Картавина"

Автор книги: Николай Дежнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Удивительное дело, стоило Изольде уйти, как на меня обрушилась усталость, едва успел постелить себе постель. Спал до позднего утра, как убитый, и если что и видел во сне – сны посещают меня каждую ночь – то, проснувшись, ничего не помнил. А вот на циферки на клочке бумаги взглянул сразу после пробуждения, благо они так и остались лежать на журнальном столике, И то, что я увидел, сразу же насторожило. Человек, о котором спрашивала меня ночная гостья, оказался моим ровесником. Ничего исключительного в этом, конечно, не было, но я почему-то испытал странное беспокойство. Сдерживая себя, чтобы сразу не подсесть к компьютеру, долго стоял под душем и обстоятельно позавтракал. Не то, чтобы я прожил такую уж долгую жизнь, но она научила меня доверять своей интуиции. Как там все устроено, не знаю, только есть кто-то, кто предупреждает нас об опасности. Наверное, ангел-хранитель. Хотя что в моей ситуации может грозить человеку, ума не приложу. Гороскопов я перевидал тысячи, но этот…

Когда на экране появилась картинка, меня будто током ударило. Я готов был поклясться, что не только видел уже такое расположение планет со всеми их возможными аспектами, но представшая передо мной натальная карта сыграла в моей жизни какую-то роль. И только вглядываясь в распечатку я понял – это же гороскоп Хлебникова! Тот самый, что я анализировал в ночь перед памятной встречей на дне рождения. Теперь, с высоты возраста и приобретенного опыта, я видел насколько тогда, еще совсем зеленым мальчишкой, был прав. Не в том, естественно, что, подвыпив, орал о его писательском будущем, а в том, что предрасположенность к занятиям литературой просматривалась у Батона, так сказать, невооруженным взглядом. Об этом говорила выраженная ось пятого и одиннадцатого домов, о том же свидетельствовали находившиеся в пятом доме Солнце и стеллиум планет. Картину дополнял Меркурий в Близнецах, что заставляло отбросить даже малейшие сомнения. Если бы тогда, прежде чем открывать рот, я взвесил возможные последствия, думал я, разглядывая карту Хлебникова, очень возможно, что моя жизнь сложилась бы иначе. Но нет, не хватило простой житейской мудрости, да и гордыня заела! Как же, как же, передо мной открыта книга судеб!

Воспоминания нахлынули, жизнь завершила оборот по спирали. События юности достали меня бумерангом. Я подошел к окну, закурил. Сквозь его приоткрытые створки в комнату проникал свежий воздух. Воздух осени, расставляющей все по местам. В конце концов, сказал я себе, как говорил тысячи раз до того, пути господни неисповедимы и никто не может знать, как бы все вышло. Надо радоваться тому, что имеешь, а не умеешь радоваться, так учись. Создатель требует от нас смирения, иначе не стал бы гнать людей из рая. Только вот беда – психотерапевт из меня хреновый, особенно если сам же предстаю перед собой в роли пациента.

Но, как тут же выяснилось, настоящее потрясение ждало меня впереди. Вернувшись с кружкой кофе к компьютеру, я постарался отключить эмоции и заняться поиском ответа на вопрос Изольды. Гороскоп смерти знакомого тебе человека составлять, вообще говоря, неэтично, но Хлебникова я фактически не знал и угрызений совести не испытывал. Тем не менее, легшая рядом с натальной картой распечатка меня поразила. Никогда раньше я не видел столь ясного указания звезд на близость кончины! Комбинация аспектов в гороскопе была откровенно разрушительной, а четвертый и восьмой дома активны и связаны. Ось затмений на куспиде второго и восьмого домов лучше любого свидетельства о смерти говорила, что Батон не жилец. Но, что еще хуже, смерть его ждала насильственная! Об этом буквально кричала Черная Луна в конфигурации с Плутоном и Сатурном. В астрологии принято считать, что непосредственная угроза для жизни имеет место при совпадении нескольких показателей, в карте Хлебникова их хватало с избытком. И еще, что меня буквально доконало. По гороскопу смерти, если его умело расшифровать, можно судить о том, с каким багажом за плечами покидает человек бренный мир… – я снял очки и протер их концом носового платка. Протер тщательно, не жалея времени и сил. Батона я не видел тысячу лет и как он жил все это время не знал, но мне было его очень жаль. Колотишься так вот изо дня в день, а потом оглянешься на прожитое и оторопь берет. – Груз дел Хлебникова был черен!

Я выключил компьютер. Что с того, что человек для меня фактически чужой и дружеских чувств к нему я уж точно не испытываю, бессознательно он остается частью моего мира, того главного, что мы забираем с собой в жизнь из юности и детства. На душе было тяжело. Я лег на диван и, закинув руки за голову, принялся смотреть в требующий ремонта потолок, как вдруг поймал себя на том, что думаю о Хлебникове в прошедшем времени. Это мне сильно не понравилось. Изольде, решил, ничего не скажу, а деньги верну, мол не получилось и все тут. В конце-то концов, что я, заместитель Господа по кадрам, чтобы отвечать на такие вопросы!..

Звонок Савелича вернул меня к действительности, возможно я незаметно задремал. Так, чтобы просто поговорить, Нелидов мне никогда не звонил, поэтому я удивился, когда разговор наш он начал словами:

– Я тут подумал, а ведь мы с тобой относимся к среднему классу! К самой нижней его прослойке, читал ведь Горького «На дне»? Если учесть, что чиновникам и олигархам содержать народ накладно, а выгоды от него никакой, от нас должны избавиться в первую очередь. Не подумай чего, исключительно демократическими методами, через ускоренное естественное вымирание населения…

В нарушение всех норм приличия я сладко зевнул и с удовольствием потянулся всем телом.

– Если надо чего, я сбегаю, мне не в лом!

– Хам ты, Картавин, хотя с виду и интеллигентный человек! – поставил меня на место Нелидов. – Неужели я не могу в порядке общения поделиться с тобой своими соображениями?..

Савелич был прав, хотя раньше за ним такого не водилось. Голос его звучал одновременно напряженно и устало:

– Как твои дела?

Мать моя женщина! В зоопарке, должно быть, околело целое стадо медведей, если, конечно, они живут стадами. В кои-то веки раз проявил заботу, и о ком? Обо мне! Старику надо было срочно измерить температуру и лечь в постель с мокрым полотенцем на голове. Спрашивать, без сомнения, я был не должен, вырвалось само:

– Вы как себя чувствуете? Может Лиде позвонить, я мигом за лекарством сгоняю…

Дочь со своими квелыми мужиками могла запурхаться и про отца на время забыть. Вариантов ответа у Нелидова было два: послать меня по матери и потом бросить трубку или сделать это сразу. Он выбрал третий, тяжело вздохнул.

– Самому-то ничего не надо? А то не стесняйся, заходи…

И такое смирение звучало в его голосе, что я чуть не расплакался. Похоже, жизнь моя вступала в полосу чудес и рождественских сказок, хотя до рождества еще оставалось около полугода.

– Кусочек счастья, Савелич, желательно побольше и в праздничной упаковке! – сказал, и тут же почувствовал себя последним скотом. Отвык от простых человеческих отношений, очерствел. Стремясь загладить вину, предложил. – Хотите, смотаюсь за бутылкой, – и соврал, – мне все равно надо в магазин…

Тремя этажами ниже Нелидов только пожал плечами.

– Спасибо, этого добра хватает! Заходи вечером, посидим. И вообще, если надо чего, не стесняйся…

На этой загадочной фразе наш диалог и закончился. Что старик имел в виду так и осталось неясным.

Остаток дня я прослонялся по квартире, пытался читать, но без пользы, голова была занята другим. Прибрался немного в комнате, чтобы, хоть на первый взгляд, она не выглядела лавкой старьевщика. Изольду?.. Да, ждал, но точно не «как ждет любовник молодой минуты верного свиданья», мне нужны были объяснения. Я давно не верю в случайности и в то, что произошло невероятное совпадение, поверить тоже не мог.

Надо сказать, мадам Грабович ничего подобного и не утверждала, а повела себя так, будто мы сообщники и посвящены в какую-то тайну. Переступив порог, сделала движение меня поцеловать, по крайней мере мне так показалось. Впрочем, при моей богатой фантазии, я мог все и выдумать. Но выглядела она точно по другому. Я в этом деле не великий специалист, но обтягивающие джинсики и декольте на двенадцать персон наводили на мысль, что ее слова про симпатию не были таким уж преувеличением. Утверждать, что моя гостья намеревается меня соблазнить, я бы не стал, но с точки зрения научной добросовестности, исключать такую возможность из рассмотрения было бы некорректным.

– Ну и что вы обо всем этом думаете? – поинтересовалась Изольда, как-то очень по домашнему устраиваясь в знакомом кресле.

И вопрос ее прозвучал совершенно конкретно, а не ради приличия, как этого требует начало светской беседы. Врасплох он меня не застал, перед самым ее приходом я еще раз просмотрел гороскопы и решил держать язык за зубами в том смысле, что ограничиться самыми общими, ничего не значащими словами. Положил перед ней на журнальный столик распечатки и сел напротив на диван, демонстрируя тем самым нежелание ничего комментировать.

Она взглянула на них мельком и подняла на меня глаза.

– Похоже, мы пользуемся одной и той же компьютерной программой!

– Что, – не понял я и даже потряс для освежения восприятия головой, – что вы сказали?

– Картинки эти я видела еще дома, – пояснила Изольда на голубом глазу, хотя глаза у нее были карие, а выражение холеного лица безмятежным.

Такого издевательства я не выдержал, взорвался.

– В таком случае какого черты вы ко мне обратились! Забирайте свои деньги и катитесь на все четыре стороны…

Поскольку, вскочив на ноги, я начал лихорадочно шарить по карманам, она приложила к губам палец с кроваво красным маникюром и кивком головы показала на диван. Я готов был поклясться, что ногти вчера у нее были перламутровые, в цвет помады, но поскольку клятвы с меня никто не требовал, опустился, как сдувшийся шарик, на подушки. Жалобно всхлипнув пружинами, они приняли на себя мое тело.

Изольда довольно улыбалась.

– Теперь поговорим!

Однако вместо того, чтобы объясниться, вытащила из пачки сигарету и, не дождавшись от меня огня, щелкнула зажигалкой.

– Вижу, вы обиделись, – затянулась, выпустила струйку дыма. – Зря! За работу вам заплачено, так потрудитесь отчитаться. Что с Хебниковым вы знакомы я естественно знала. От него самого. Мой муж рассказывал в его присутствии, что иногда играет с вами в карты. Фамилия редкая, да и внешность вашу он описал. Вы с Игорем Леонидовичем похожи. Он, кстати, хвастался, что отбил у вас Елену и рассказывал, смеясь, о сделанном вами предсказании. Смеясь, потому что о способностях ваших он, прямо скажем, не слишком высокого мнения. Щадя ваши чувства, я могла бы все это не говорить, но вы скоро поймете, почему я так делаю…

Следя за выражением моего лица, она замолчала. Поднялась из кресла и отошла к окну. Я не проронил ни звука, наблюдал. Уже порядком стемнело и в черноте стекла я видел отражение огонька ее сигареты. Продолжая разговор, пожала плечами.

– Сказать, что я его ненавижу?.. Слабовато будет! Первая же прочитанная мною книга Хлебникова меня изумила, каждая ее страница источала хорошо различимый яд разложения. Он талантливый человек, в этом и заключается беда. Будь я поэтом, сказала бы, что Игорь певец вседозволенности, но и это было бы не точно. Его произведения, а я за ними слежу, внедряют в сознание неиспорченных интеллектом людей мысль о праве сильного и сладости понукать беззащитным. Открыто, а чаще завуалировано, издеваясь над библейскими заповедями, он разрушает первооснову человеческих отношений. Ничто не свято, ничто не дорого! Я не слишком религиозна, но есть вещи, смеяться над которыми грешно. Ерничать, глумиться над простыми человеческими чувствами… – она обернулась, глаза ее потемнели, взгляд стал тяжелым. – Думаете, он циник? О, нет! У циника, худо-бедно, теплится понимание того, что он делает, часто назло, по недоумию или по привычке, Хлебников же хладнокровный растлитель, оправдывающий извращения и надругательство над моралью тем, что такова природа человека, и сам он в этом не виноват и никакой ответственности не несет…

Словно находясь под грузом собственных слов, Изольда пересекла комнату и опустилась в кресло. Потыкала в дно пепельницы недокуренной сигаретой. Сидела, опустив голову, притихшая, скорбная.

– Что ж до истории наших отношений, Хлебников показал себя подлецом, но я бы его простила, а вот то, что он калечит души молодых, простить не могу. От его поставленной на поток писанины ломятся полки, его пустыми глазами смотрят на зрителя герои сериалов, для которых изнасиловать и убить так же просто, как выпить стакан воды. Вы ведь читали его творения?..

– Ну, в общем-то, да, хотя немного, – помялся я и пояснил: – Это не мой жанр, но в целом впечатление похожее…

Черты ее лица исказила гримаса горечи.

– Впечатление!.. Впрочем, я увлеклась! – Изольда откинулась на спинку кресла и, стряхивая наваждение, принужденно улыбнулась. – Вы знаете, я ведь тоже интересуюсь астрологией, конечно, как любитель. Начала заниматься недавно, вот мне и захотелось проверить свою догадку. Скудных знаний предмета хватило лишь на то, чтобы уловить некоторые наводящие на размышления признаки… Вы понимаете, о чем я!..

Повисшая пауза предполагала, что пришла моя очередь говорить, только сказать мне было нечего. Я молча смотрел на женщину и думал, что она действительно заслуживает сочувствия. Когда человек испытывает боль, и не за себя, а за всех оскорбленных и униженных, всегда хочется помочь. Ее слова как нельзя лучше описывали проступавшую сквозь карту гороскопа картину художеств Хлебникова. Об интимной стороне их отношений, на которую она намекала, мне оставалось только догадываться, в то время, как о его творчестве, если это слово можно считать подходящим, я мог судить самостоятельно. Слишком много повидал я спущенных в унитаз жизней, чтобы не ценить пусть мельчайшую крупинку искреннего человеческого чувства, только в романах моего давнишнего приятеля его не было. Но подбодрить Изольду мне было нечем!

Она расценила мое молчание по-своему.

– Теперь, когда мы оба знаем, о чем идет речь, скажите: астрологический прогноз – это приговор? Предначертанного судьбой не избежать?

На этот раз от ответа было не уйти. Женщина впилась в меня глазами, перламутровые губки вытянулись в ниточку.

– Видите ли, Изольда… – начал я, плохо понимая, что надо видеть, поскольку ничего не видел сам. – Если следовать теории…

Господи, что я несу! Какая теория? Откуда она взялась? Чистая эмпирика, и только. В лучшем случае методики анализа гороскопов основываются на многовековой практике, но не более того. Я вертелся, как уж на сковородке, и жужжал, как пришпиленная к доске булавкой муха.

– Астрологический прогноз описывает наиболее вероятный сценарий развития событий и мы не можем требовать…

Почувствовав, что окончательно заврался, я обреченно умолк. Чего и от кого мы не можем требовать, я не представлял. Было бы здорово и очень своевременно провалиться на этом месте, но на такую милость рассчитывать не приходилось.

Глаза Изольды сузились, превратившись в щелки.

– Да или нет?

Избегая на нее смотреть, я поднялся с дивана и прошелся по комнате. Оказавшись в дверях кухни, остановился, оперся плечом о косяк, словно разделявшие нас метры обеспечивали мою безопасность. Люди странные существа, мотивы их действий уходят корнями в те далекие времена, когда от хищника можно было отгородиться расстоянием.

– В литературе описаны случаи, свидетельствующие о том, что руку судьбы удавалось отвести, но в таком случае предсказание можно считать ошибочным. Во второй части «Короля Генриха VI» Шекспир пишет о пророчестве, которое, в угоду монарху, пытались истолковать иначе, но оно сбылось и Генриха убили. Согласно астрологическим представлениям, – продолжал я где-то даже назидательно, – судьба человека делится на части: треть ее определяют звезды, треть – карма, и только последняя треть зависит от его собственного выбора…

Изольда меня не слушала. Произнесла, словно бы говорила сама с собой:

– Значит, избежать предсказанного невозможно!

Словно тетерев по весне, я продолжал самозабвенно токовать:

– Вообще говоря, сообщать о таких вещах клиенту считается неэтичным. Если, судя по карте, смерть вероятна, но человек страстно хочет жить и осознал свои ошибки, не исключено, что она отступит. Его надо аккуратно предупредить, тогда можно попробовать уклониться от негативного сценария развития событий…

– Предупредить?.. Я-то уж точно слова не скажу! – хмыкнула Изольда. Лицо ее, ставшее высокомерным, напомнило мне греческую маску. – Так надо понимать, это случится в ближайшее время?.. Смерть Хлебникова! Она будет насильственной?..

Ответа ей не требовалось, ответом было мое молчание. Не знаю почему, только я вдруг успокоился. Владевшая мною нервозность улетучилась, уступив место внутренней тишине.

Изольда поднялась из кресла, ее взгляд держал меня в перекрестье прицела.

– Вы благородный человек, Стэнли! Вы ведь благородный человек?..

Позвала меня жестом руки. Я подошел. Окружающее пространство будто сдвинулось в сторону, оставив нас двоих в лишенной оттенков белесой пустоте. Даже голос ее стал каким-то плоским и бесцветным, отчего звучал особенно зловеще:

– В этом мире ничего не происходит само по себе!

По моему телу пробежала дрожь. Скулы закаменели, а в глубине под ребрами разлился предательский холодок. Я знал, что за этим последует. Так за краткое мгновение до выстрела жертва чувствует прикосновение к виску взгляда снайпера. Да, я это знал, и произнесенные ею слова были не ее, а моими:

– Кто-то должен сделать то, чему суждено случиться!

Медленно, словно при покадровой съемке, Изольда полезла в задний карман джинсов и извлекла на свет сложенный в несколько раз лист бумаги. Развернула его и вместе с тонкими медицинскими перчатками положила на журнальный столик. Время замерло. Мы стояли, глаза в глаза. Я чувствовал знакомый аромат ее духов.

– Писатель Хлебников – ваше порождение! Своим предсказанием вы выпустили из бутылки джина. Гадину надо раздавить! Завтра после девяти он будет дома. Один!

Глядя на меня снизу вверх, она начала медленно расстегивать пуговки кофточки, потом в той же последовательности их застегнула.

– Я буду готова разделить с вами ответственность…

Ночью я проснулся от холода. Окно было распахнуто настежь. Зубы отбивали танец с саблями, впрочем, со слухом у меня всегда было неважно. Плотно прикрыв створки, я накинул поверх одеяла что было теплого и с головой забрался в норку. Главное, думал я, постараться не думать, тогда сон обязательно придет и этот навязчивый мир хоть не надолго оставит меня в покое.

Проснулся я с тем редким чувством радости во всем теле, что посещает человека только в юности. Мыслей не было, а только ощущения, и это было прекрасно. Однако, стоило мне бросить взгляд на стоявший рядом журнальный столик, как они появились. Сразу две. Сменяя друг друга, поползли через ставшую резиновой голову, и деваться от них было некуда. Бред какой-то, думал я, с чего бы мне убивать Хлебникова! И тут же шла вторая: не топором же! Вспоминался и предыдущий вечер, но глухо, фоном, и не разговор с Изольдой, а эти ее манипуляции с пуговичками и преследовавший меня едва различимый запах вербены.

Спустил с дивана ноги. Посидел, тупо глядя на медицинские перчатки и бумагу, после чего отнес их, шлепая босыми ступнями, на кухню и выкинул в помойное ведро. На душе сразу полегчало и я с чистой совестью принялся готовить завтрак. Решил себя побаловать и вместо гречки съесть яичницу-глазунью. Сваренная размазней ядрица у меня, как вечный огонь, не переводится. Очень удобная и, говорят, полезная для здоровья пища. В комбинации с подсолнечным маслом и ломтиком сыра ее можно считать деликатесом, жаль только, приходится себя в этом убеждать. В качестве бонуса за вчерашние моральные страдания сварил крепкий кофе и устроился с сигаретой у окна. Стоял, прихлебывая из кружки, и думал о жизни, хотя то, что я о ней думал, возможно, ей бы не понравилось. Но другой у меня не было. Оставленные Изольдой причиндалы начинающего убивца настроение конечно же подпортили, но за окном светило солнце и день обещал быть ярким и радостным. Идти в Ленинку, где были заказаны книги по иконам, не хотелось, погода испортится, тогда и начитаюсь, а как с пользой убить время я еще не придумал. Поэтому решил прополоскать мозги в помоях и включил телевизор. Иногда бывает полезно.

Лучше всего для этой цели подходят развлекательные передачи, опускающие людей ниже сточной канавы, Тех, кто еще барахтается и пытается оттуда выглянуть. Когда случайно вижу участвующих в них артистов, всегда испытываю жалость к их детям, им должно быть стыдно перед сверстниками. А ведь у придурков есть еще и внуки! Новостные программы мало чем уступают развлекательным, но зато их можно смотреть по любому каналу, все, как под копирку. Начинается выпуск с того, где и что у нас на этот раз взорвалось и сколько сограждан погибло. Страна большая, бардак немеренный, сюжетов хватит на годы вперед. Затем, как при социализме, сообщают чем занимаются пекущиеся о благе народа вожди и про борьбу нанайских мальчиков с коррупцией. Если прошла команда поймать, могут рассказать и про оборотней в погонах. Дальше идет любимый старушками блок экономических новостей. Пенсионерки прекрасно знают, что все наши показатели, и в первую очередь рубль, зависят исключительно от цены на нефть, но у дикторов умные лица и они очень стараются. Когда баллада про голубые фишки заканчивается, наступает время узнать о событиях в Урюпинске, где который уж год идет ожесточенная борьба стариков с местной бюрократией. Прильнувшая к экранам страна с замиранием сердца ждет, когда Президент даст указание залатать протекающую крышу и можно будет вытереть слезу умиления. Ну и, вместо цирка, новости с Украины и немного про американского президента, спорт и погоду.

С этой близкой к наркотической жаждой окунуться в прекрасное неведомое я и подсел к поганому ящику, но тут на мое счастье раздался телефонный звонок. Что ни говори, а кому-то в этом огромном мире я был нужен, и это вселяло оптимизм. Голос на другом конце провода был мне незнаком.

– Марина?.. Какая Марина? Пашка?.. Да, личность известная! Извините Марина Ильинична, не узнал, богатой будете…

Я бы и дальше нес присущую началу разговора чепуху, но мать Пашки начала проявлять нетерпение. Узнать ее, да еще по телефону, было и правда не просто. Виделись мы года три назад и при весьма необычных обстоятельствах. После операции по удалению почки мне пришлось привыкать к мысли о том, что на службу каждый день ходить не надо, хотя бы потому, что меня с нее благополучно уволили. Пособия по инвалидности хватало не умереть с голоду, и я позволил себе вести аристократический образ жизни. Зимой бегал как лось по Подмосковью на лыжах, летом купался в Москве-реке, а в остальное время пополнял багаж недополученных в институте знаний. Но однажды по весне снова загремел на больничную койку, на этот раз с переломом ноги. Не послушал друга, утверждавшего, что только спорт может сделать из здорового человека инвалида, вот и поплатился.

К моменту встречи с Пашкой костыли я уже отбросил и вполне сносно передвигался с палочкой. Выглядело это со стороны по-чеховски интеллигентно, и девушки поглядывали на меня с интересом. Прогуливаясь в тот весенний день по дорожкам парка, я наслаждался первым согревшим природу теплом, как вдруг увидел переходившего озеро по льду юного идиота. Мальчишка шел, весело размахивая портфелем, ну и, естественно, провалился. Время было рабочее, кругом ни души, зови – не дозовешься. Как бежал, не помню, но, приблизившись к парнишке, я хлопнулся плашмя на живот и пополз… пока сам ни оказался в той же полынье. Тут-то и выяснилось, что сорванцу вода была по шейку, ну а мне по грудь. Хорошо хоть клюшку свою впопыхах не бросил, с ее помощью мы и выбрались на лед. Докостыляли до берега и вызвали скорую. Не Пашке, мне. Тогда-то с Мариной Ильиничной я и познакомился. Она приходила в Боткинскую навещать, приносила хаш для сращивания костей и фрукты, а все мои мокрые и грязные шмотки перестирала и выгладила.

– Да, Марина, что на этот раз отколол мой юный друг?

– Тут, Станислав Вячеславович, такое дело…

И она вкратце рассказала, что сын без мужского пригляда начал хамить и вообще от рук отбился. А поскольку он меня уважает, то не мог бы я…

А я что, я очень даже мог. Тем более, что мы с Пашкой иногда видимся и периодически переписываемся. Пришлось звонить и приглашать негодника на ковер. Уроков у него было семь, так что временем я располагал.

Поезда метро днем ходят с большими интервалами, народу в вагон набилось битком, но несколько сидений оставались свободными. Пробившись в середину, я увидел вытянувшуюся на них во всю длину собаку. Дворняга крепко спала, подергивая во сне лапами, будто бежала. Обступившие ее со всех сторон пассажиры переглядывались, ни у кого и мысли не возникло согнать псину на пол. Вряд ли такое возможно в Париже, думал я с ощущением гордости за свою страну, славные у нас все-таки люди, добрые, жаль только жизнь у них проходит на обочине, а надо бы, чтобы пикник.

После духоты метро на улице, пусть и не без вреда для здоровья, можно было дышать. Трамвай пришлось подождать, количеством разъезжающих в нем стариков он напоминал собес на колесах. На историческом месте, где мы с Пашкой ждали скорую, прогуливался детский сад с двумя воспитательницами. Малявки галдели и радовались жизни. Мне тоже предстояло воспитывать, но как это делается представления у меня водились самые смутные. Правда и отступать было некуда: если уж мы в ответе за тех, кого приручили, то за выуженных из воды и подавно.

Опустившись на скамью у пруда, я раскинул в стороны руки и подставил солнечным лучам лицо. На пороге долгой зимы хотелось тепла. Как подкрался Пашка не слышал, открыл глаза, а он сидит рядом и на меня поглядывает.

– Привет, Стэнли! Загораешь?..

Со знакомства в полынье повелось, что он называл меня на «ты» и по имени, как если бы мы были ровесниками. Возможно, так на самом деле все и обстояло. Порой казалось, что не я, а он учит меня жизни, и ученик ему попался не из самых одаренных. Приверженцем субординации я никогда не был, а за прошедшие три года Пашка к тому же вытянулся и возмужал, Да и уважать взрослых лишь за то, что они бездарно растратили молодость, просто глупо. Самодур в старости ничем не лучше, чем в молодости, уступи ему место и отойди подальше.

– Привет!

– Маман настучала? – поинтересовался разгильдяй доверительно. – Будешь компостировать мозги?

Я с подчеркнутым пренебрежением поморщился и снова смежил веки. Сидеть на припеке было расслабляюще приятно, не хотелось растрачивать попусту накопленную благостность. По членам растеклась сладкая лень праздного человека, тянуло нежиться и дремать.

– Слышал когда-нибудь про английского художника Спенсера? Хотя, куда тебе!..

Видеть выражение лица Пашки я не мог, но был уверен, что мне удалось задеть его за живое. Парнишка был самолюбив, и это радовало. С амебой можно пить пиво и обсуждать футбольные новости, а говорить с инфузорией не о чем.

– Представляешь, – продолжал я все тем же пресыщено ленивым тоном, – даже на смертном одре он отказывался снять шляпу…

– Ну и зачем ты мне это говоришь? – набычился Пашка, не без основания подозревая скрытый в моих словах подвох.

– А затем, – зевнул я, прикрыв рот ладонью, – что всю свою жизнь этот в общем-то деревенский, родившийся в английской глубинке парень боролся за свое человеческое достоинство. Считал его главным, что у нас имеется. Не стану, так уж и быть, спрашивать, знаком ли ты с романом Джойса Кэрри «Морда лошади», Спенсер стал прототипом его главного героя. Вещь на английском, ты с этим экзотическим языком не в ладах, времени хватает лишь на то, чтобы вешать свои проблемы на любящую тебя женщину…

Сказал и сладко всем телом потянулся. Да, знаю, был несправедлив, но не со зла, а в воспитательных целях! Не читать же ему в самом деле мораль, а тем более учить жизни на собственном примере, у него и своих заблуждений достаточно. Пашка – человек непростой, к нему требуется особый подход, желательно состязательный. Таких, как он, ершистых, надо брать на слабо.

Парень недовольно завозился. Поднялся на ноги, прошелся несколько шагов до берега пруда, вернулся обратно. Видно искал, чем бы меня уесть, и нашел.

– Не пойму, как ты можешь жить на дне этой помойки! Сплошной отстой, кругом одна ложь…

Наметившийся монолог Чацкого я был вынужден прервать на корню. Этак мы скоро станем плакать на плече друг у друга и при каждом удобном случае выражать соболезнование. Выпрямился на лавке, посмотрел на Пашку сурово, по крайней мере так он должен был воспринять мой взгляд.

– Хорош лохматить бабушку, говори по существу!

Пашка уставился на меня с уважением. Я воспринял его немую похвалу, как должное. Про бабушку случайно вычитал в Интернете и выражение это понравилось мне своей образностью.

– Рубишь фишку, не знал!

Я выжидательно молчал.

– Деньги, Стэнли, в этом мире все решают бабки! – заходил он перед лавкой, заметался. – Помнишь, я говорил тебе про Вику?.. Зажигалкой оказалась, свинтила к этому… – взглянув на меня критически, счел за благо определения не давать, – с ним теперь оттягивается. Конечно, он весь фильдеперсовый и батяня у него знатный перец, по уши в шоколаде. Если бы я чего накосячил, то понятно, так ведь нет! – остановился, сжал кулаки. – Но ничего, я тоже не бмв, морду ему при случае пощупаю!

Меня так и подмывало спросить, насколько далеко успели зайти его отношения с мочалкой, но я воздержался. Вопрос этот как бы автоматически причислял Пашку к миру взрослых, а с этим торопиться не следовало, еще успеет всласть нахлебаться. Поинтересовался:

– А причем здесь машина?

Он посмотрел на меня с иронией.

– БМВ, Стэнли, вовсе не тачка, а бомж московских вокзалов!

– А морду, думаешь, стоит?.. – усомнился я, как если бы взвешивая на весах такую перспективу. – Радоваться должен, теперь кошелка не твоя проблема! И хватит изображать из себя маятник Фуко, сядь и посиди спокойно… – Продолжал, стараясь звучать как можно менее назидательно: – Жизнь ему, видите ли, помойка! В Библию загляни, там специально для тебя приводится молитва фарисея: Господи, почему мир так плох, когда я такой хороший! Устанешь еще этих Вик дюжинами считать, что каждый раз будешь сообщать матери о своих переживаниях? Или захотелось, чтобы пожалели?..