Текст книги "Асцендент Картавина"

Автор книги: Николай Дежнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Роман напомнил мне твои первые вещи, – продолжала Елена Сергеевна, – может быть не такие выверенные, но написанные с любовью к людям и откровенные. Не думала, что после всего, что ты наваял… – она запнулась. – Трудно, наверное, было взглянуть на себя со стороны, а где-то тебе даже удалось подняться до самоиронии! И написано неплохо, но, признаюсь, я ожидала чего-то другого. Мне казалось, ты собирался писать о нашей с тобой молодости, о том же Картавине, только не теперешнем, а том нашем ровеснике. Выбор его в главные герои показался мне неожиданным, хотя не могу не признать, Стэнли получился у тебя живым…

Игорь Леонидович сдержанно улыбался.

– В этом есть и твоя заслуга…

В определенной мере его слова были преувеличением, хотя какие-то моменты Хлебников с Аленой обсуждал.

– Клава хороша, – заметила Елена Сергеевна, оглядываясь по сторонам, куда бы выкинуть сигарету, и добавила: на этот раз ты сумел обойтись без присущих твоим вещам липкой на ощупь пошлости…

Вот и пойми ее, – думал Игорь Леонидович, – хвалит она тебя или пользуется возможностью повозить мордой по столу. И все же ему было приятно. Алена права, находившийся в работе роман во многом отличался от выходившей из под его пера продукции, впрочем, именно той, что принесла ему деньги и известность. Мнения о ней были диаметрально противоположными, но Хлебникова это не волновало. Посмотреть на себя со стороны, чему она так удивилась, вообще труда не составляло. Прежде чем писать негатив, а это еще предстояло сделать, он побродил по литературным сайтам, где мнения о его творчестве имелись в изобилии. Правда, далеко не все почерпнутые там слова могли быть использованы в предназначенном для печати тексте. Выражения типа «ядовитая жвачка» и «порнографическая блевотина», он тоже отмел, а остальные, те, что помягче, – почему бы и нет? В конце концов, это будет даже забавно, ведь в романе он выступает под собственным именем!

– Пойдем, выпьем по чашке кофе! – прервал Игорь Леонидович продолжавшую говорить Алену, и только когда они устроились за столиком в кафе спросил: – Ну а теперь скажи, зачем надо было тащить меня в зоопарк?

– Неужели ты еще не понял? – удивилась она, а может быть сделала вид, что удивилась. Актерствовала, как с ней порой случалось.

– Понял – не понял, – пожал плечами Хлебников, – хочу это услышать от тебя!

Елена Сергеевна колебалась. Людям свойственно избегать говорить начистоту, яркий свет может и убить. Куда привычнее прятаться в полутонах полуправды.

– Ну, если таково твое желание!.. – закурила, прищурилась. То ли от дыма, то ли от того, что хотела лучше его рассмотреть. – Я бы на твоем месте выбросила из текста стишок! Не стоит дразнить гусей…

– Вот оно как? – хмыкнул Игорь Леонидович, хотя именно этого и ждал. – Ты призываешь меня вернуться к тому, что сама же называешь чернухой, писать на потребу шариковым? Забавно! Хотя твою логику не трудно понять…

Елена Сергеевна вспыхнула. Умна была, ухмыльнулся про себя Хлебников, всегда была умна!

– Намекаешь на то, что меня волнует угроза нашему благосостоянию?

– А разве не так?.. – губы Игоря Леонидовича растянулись в тонкой иезуитской улыбочке.

– Не совсем! – покачала головой Елена Сергеевна, как если бы соглашалась с мужем, но лишь частично. – Как бы тебе объяснить?.. Я могла бы понять такой шаг, если бы ты пошел на принцип, но в это поверить трудно. Зная тебя не первый год, могу без тени сомнения сказать, что в Дон Кихоты ты не годишься… впрочем, как и в Санчо Панца, у него были свои убеждения! Ты конформист, и этим все сказано! – усмехнулась. – Злоязычие и фрондирование могут и не простить. Там, – подняла она к потолку палец, – наверху! В нашей стране ничего независимого от власти нет. Сам же говорил, мы живем при демократии, как приживалки при хозяине. Ты ведь не намерен играть в диссидентов, правда?

Хлебников подождал пока официантка поставит перед ними чашки и тарелочки с пирожными и только тогда ответил.

– Нет, не намерен! В казаки-разбойники в детстве наигрался. А ты, вижу, действительно разволновалась! – сделал глоточек кофе и вскинул на жену ехидные глаза. – Могу успокоить, финансово мы не пострадаем, скорее наоборот! Все ходы просчитаны. Сегодня только идиоты и идеалисты, что, впрочем, одно и то же, берутся за перо, не подумав как сбыть с рук свой товар. Я всего лишь первопроходец, подожди немного и увидишь, за мной хлынет толпа эпигонов, – Игорь Леонидович подцепил кусочек бисквита на вилочку, но руку задержал. – Фишка в том, что публика перекушала бульварной бредятины, ей хочется чего-то свеженького. Дерьмо, – положил бисквит в рот и продолжал, жуя, – оно тоже приедается. Публика любит все грязненькое и сальненькое, ей приятно знать что звезды и те, кто на виду, такие же паскудники, как она сама, а то и поболе. Еще Пушкин заметил, что при открытии всякой мерзости толпа в восхищении, потому что в подлости своей радуется унижению высокого. На потребу ей я и не меняю своего известного в широких кругах имени и пишу о себе такое, о чем многим хотелось бы прочесть…

Игорь Леонидович промокнул губы салфеточкой и улыбнулся.

– Но этого мало! Читателя мало дразнить и эпатировать, его надо напугать! Да так, чтобы по жилам, по заплывшему жирком телу, пробежала волна жути и захотелось срочно сменить штаны. Чтобы жвачное животное на себе почувствовало дыхание сталинских подвалов! Чтобы в мозгу зашевелилась подленькая мыслишка: а ведь такое возможно, это может коснуться и меня! Читая стишок, люди будут чувствовать, как по спине у них, разминаясь перед пробежкой, начинают ползать мурашки. Его зарифмованные и, кстати, хорошо запоминающиеся строки призваны пощекотать их генетическую память, разбудит притупившийся страх за собственную шкуру, поскольку страх этот никуда не девался. Обыватель оглянется вокруг и увидит, что ничего, в сущности, не изменилось и сам он и люди вокруг не стали лучше, и те кто расстреливал и пытал, тоже где-то рядом, только в новом обличии… – Игорь Леонидович прищурился и добавил в голос металла. – А вы, гражданин, вы разделяете общее мнение? Вы выступите на митинге, вы потребуете смерти врагам народа! Помните, кто не с нами, тот против нас!

Елена Сергеевна притихла и как-то сжалась.

– И ведь выступят, и скажут, и от себя еще прибавят! На всякий случай лучше перебдеть! Ну, что ты на меня так смотришь, или я не прав?.. – на лице Хлебникова не было и тени улыбки. – Мы все прекрасно помним разговоры вполголоса на кухне и аккуратность, с которой говорили по телефону, эту память надо лишь немного освежить…

– Но… – Алена запнулась, – может быть, как-то мягче…

– Перебьются, схавают! Тем более, что одну строку я уже подправил. В оригинале в конце первого четверостишья было:

 
А где совести нету – убита
Там Единой России корыто!
 

а я политкорректно заменил на корыто ненасытных властей, Что в лоб, что по лбу, а звучит приятнее, потому что можно сделать вид, будто тебя это не касается. Пошел, как учил дедушка Ленин, на компромисс. И потом, – улыбнулся Хлебников, – сочинял-то стихотворение не я, Савелич! Что взять со старого, заслуженного человека, к тому же несправедливо обиженного государством, которому он отдал всю свою жизнь?

– Ну, допустим, брать-то будут с тебя! – усмехнулась Алена. – Ты ведь числишься в рядах и, как верный партиец несешь в массы…

– Это вряд ли! – покачал головой Игорь Леонидович. – Не думаю, что аппаратчикам захочется уподобиться тем, кто во времена репрессий пользовался формулой: «автор, устами своего героя». Наверху сидят очень неглупые люди и думают они в точности то же самое, что и я. Стишок рассчитан пощекотать самолюбие вшивой интеллигенции, которая, захлебываясь в слюнях и пугливо озираясь, будет шушукаться по углам. Ребят во власти можно публично обвинить в семи смертных грехах, а еще, в качестве десерта, плюнуть в глаза – для них это все равно, что божья роса, даже не покраснеют! Знают по опыту, что с куском колбасы в зубах и бутылкой водки на столе народ вынесет любую власть и еще по национальной традиции будет кланяться… Кстати, постановление ЦК о литературных журналах тоже не забыто, а я бы не прочь оказаться в одной компании с Ахматовой и Зощенко, да и того же Осипа Мандельштама! Ну а в случае чего, – засмеялся Хлебников, – дело житейское, покаюсь! Вернувшиеся в лоно семьи блудные сыновья всегда в цене, если верить Библии, за одного блудного десять неблудных дают!

Какое-то время они сидели молча, Елена Сергеевна смотрела в окно. Май в средней полосе, как теперь заведено, выдался прохладным. Что-то сдвинулось в природе, сделав климат похожим на среднеевропейский. Пирожное доели, заказали еще по чашке кофе. Оба чувствовали неудобство, как если бы что-то осталось недосказанным, но тема себя исчерпала и вернуться к ней было уже невозможно.

– Я вижу, ты увлекся астрологией, – заметила Елена Сергеевна, бросая в рот маленькую, придававшуюся к чашке кофе шоколадку. – Не знала!

– Ну, не то, чтобы всерьез, – помешал ложечкой сахар Хлебников, – но почитать специальную литературу пришлось. Когда пишешь о таких вещах, настоящего владения предметом не требуется. Не зря говорят, чем меньше знаешь, тем больше свободы для творчества…

– Хотела бы я взглянуть на свой гороскоп!.. – продолжала задумчиво Алена.

– И я, – поддержал ее с неожиданной готовностью Игорь Леонидович. – На твой! Последнее время с тобой что-то происходит, ты стала какой-то странной…

Елена Сергеевна посмотрела через стол на мужа, брови ее медленно поползли вверх.

– И в чем же странность?..

Тон, каким был задан вопрос, настораживал. С него, как правило, начинались в их семье выяснения отношений, которые за всю историю человечества еще ни разу не дали результата. В нем прозвучала скрытая угроза, как порой на дальних подступах громыхает железом гроза. Затевать перетягивание каната не хотелось и Хлебников пожалел, что начал этот разговор. Миллионы людей живут, все про свою безрадостную жизнь понимая, но понятия эти благоразумно держат при себе. Худой мир, как известно, лучше доброй ссоры. Из опасной непредсказуемостью ситуации надо было выбираться.

– Знаешь, хочу назвать роман «Асцендент Картавина», как считаешь? – заметил он, как если бы между делом.

И посмотрел испытующе на жену. Судя по проступившей на ее губах улыбочке, уловку его, позволявшую вместо точек над «i» обойтись многоточием, она легко разгадала. В сообразительности не откажешь, подумал Хлебников, хотя, когда столько лет живешь вместе, слова становятся лишними.

– Звучит неплохо! Но что такое асцендент я понятия не имею…

– А тебе и не надо! – довольно ухмыльнулся Игорь Леонидович, конфликт был погашен не начавшись. – В астрологии этим словом называют знак, поднимающийся над горизонтом в момент рождения ребенка. При расшифровке гороскопа он отвечает за то, каким человека видят окружающие, на современном языке, за имидж. Перефразируя пословицу, можно сказать, что по асценденту встречают. Но это не суть, главное, чтобы название цепляло.

Елена Сергеевна поднесла успевший остыть кофе к губам. Вернула чашку на блюдце и, будто продолжая вслух внутренний диалог, пожала слегка плечами.

– Не знаю, не мне судить…

– О чем ты? – не понял Хлебников.

К нему успело вернуться ощущение относительного спокойствия. Все обстояло, как всегда, а именно находилось в подвешенном состоянии, напоминавшем прогулку под зонтиком по минному полю. Но что этим замечанием хотела сказать Алена, он не знал, и это удивительным образом его взволновало.

– Да, так!.. – сделала она неопределенный жест рукой. – Оказывается, ты тоже не забыл тот вечер! Только надо ли ворошить прошлое? Я имею в виду вопрос, который, прикрываясь Стэнли, ты задал себе в романе…

– Но, дорогая, ты непоследовательна! Сама же говорила, что мне стоило бы написать о нашей юности, а когда я написал, сомневаешься. И потом, это всего лишь прием, призванный удержать внимание читателя, он ведь тоже человек и ему интересно, как там обстоят дела у других…

На гладком лице Хлебникова появилось выражение обиды, но он знал, что лицемерит. «Прикрываясь Стэнли» – сознательно пропустил мимо ушей, не хватало только проводить вместе с Аленой археологические раскопки в его чувствах. Какая, все-таки, подлая штука жизнь, – думал Игорь Леонидович, – как много она забирает, ничего не давая взамен. Нет, время не только лекарь, не чурается оно подрабатывать и могильщиком. Разве тогда, давно, осмелился бы он задать Алене такой вопрос, а теперь пожалуйста! Ни один мускул на лице не дрогнет.

– Ну и каков был бы ответ, если бы Стэнли спросил? Повлияла его выходка на твой выбор?

Елена Сергеевна улыбнулась, но ничего хорошего улыбка эта Хлебникову не предвещала. Глаза Алены, по крайней мере так ему казалось, оставались грустными.

– А ты действительно хочешь это знать?.. После нашей встречи на дне рождения Картавин мне несколько раз звонил… – она закурила, откинулась на спинку стула, словно намеревалась рассмотреть мужа с расстояния. – Твои слова: «пророчества не поддаются проверке», а ты в этом уверен? История действительно не знает сослагательного наклонения, но не находишь ли ты, что человек – личность куда более свободная в своих проявлениях? Хотя, извини, я кажется начинаю обсуждать роман, а он еще не закончен, это против правил…

Только на вопрос-то ты, Алена, так и не ответила, а он не риторический! – Хлебников подозвал официантку и расплатился. Слова жены его неприятно задели, но еще больше задела ее интонация. Небрежная, как если бы говорилось между делом, провоцирующая. А ты действительно хочешь это знать? Не хотел бы, не спрашивал! Только вступать на зыбкую почву недомолвок не было сил и Игорь Леонидович счел за благо выкинуть свое недовольство из головы. Если принимать каждую мелочь близко к сердцу, дорога прямым ходом ведет на Ваганьково.

– Да, роман не дописан, думаю, он еще тебя удивит! Мне предстоит понять, что дальше делать с Картавиным. Даже вымышленные персонажи проявляют в тексте характер, а тут парень, которого я знал лично. Впрочем, он остался таким же, каким мы его помним, человеком не от мира сего. Люди вообще не меняются, меняются обстоятельства…

– Думаешь? – переспросила Елена Сергеевна, и опять Игорю Леонидовичу послышалось в ее тоне нечто большее, чем вопрос. Алена смотрела на него устало и в то же время внимательно. В значении этого взгляда Хлебников разбираться не стал, отрезал.

– Знаю! Как знаю то, что пришло время подумать о событийности сюжета. Читателя надо развлекать, если на первых порах хватило интереса к юродивому – народ наш блаженных любит – то пора предложить ему нечто посущественнее. Помнишь: «слух Стэнли резанул бьющий по нервам звонок! Кто-то, кого он не ждал, стоял за дверью!»

– И что было дальше?

Игорь Леонидович потянулся через стол и накрыл руку Алены ладонью. Сжал ее, посмотрел женщине в глаза.

– Этим романом, дорогая, я хочу тебе кое-что сказать!

И интригующе улыбнулся.

Я весь напрягся. Звонок был отрывистым, требовательным. Гостей я не ждал, ко мне редко кто заходит, а тем более не предупредив по телефону. Разве что сосед стрельнуть до получки стольник или подгулявший друг, не уверенный, что сжимающая в руке список его прегрешений супруга пустит ночевать. На этот случай у меня в кладовке припасена раскладушка с матрасом. С дочкой мы видимся в городе, так что оставалось только гадать, кого ближе к ночи занесла в мою тихую обитель нелегкая.

Но сколько бы я ни напрягал фантазию, догадаться мне было не суждено! Распахнув настежь дверь, я увидел… Если бы на лестничной площадке московской пятиэтажки оказалась Наоми Кэмпбелл, обнаженная, в дупель пьяная и с Декларацией прав человека на вьетнамском языке, я удивился бы меньше. Ощущение было такое, будто над ухом просвистел земной шар. Перед моим помутившимся взором предстала… трудно даже выговорить – мадам Грабович! Правда полностью одетая и, насколько я мог судить, совершенно трезвая, что никак не сказалось на мере охватившего меня изумления. Стояла и сдержано улыбалась. По крайней мере конфигурацию ее аккуратно подмазанных губок можно было принять за улыбку.

Потерявший божественный дар речи, я начал хватать ртом воздух. Следуя правилам хорошего тона, даму следовало пригласить войти, но у меня не находилось нужных слов. Их не было вообще, я представить себе не мог, что когда-нибудь придется общаться с супругой профессора, да еще наедине. Возможно, именно так в далеком будущем состоится встреча населяющих Вселенную цивилизаций, но пока их представители лишь с интересом друг друга разглядывали.

Когда повисшее в воздухе молчание стало откровенно неприличным, мадам Грабович сделала движение, как если бы отодвигала меня в сторону, и раскрыла свой перламутровый ротик:

– Так я войду?

И хотя по форме это вроде бы был вопрос, по интонации он больше смахивал на утверждение, а то и приказ посторониться. Что я и поспешил сделать. Успел еще подумать, что старые джинсы и водолазка не слишком подходят для званого вечера, но эта суетная мысль меня тут же покинула. Небрежно сброшенный мне на руки плащ повесил на вешалку и последовал за гостьей в комнату. Окинул ее быстрым взглядом. Не скажу, что моя берлога была тщательно прибрана, но, если не придираться, состояние ее можно было признать приемлемым. Валявшиеся на полу носки элегантным движением ноги забил под диван, а спортивную куртку натянул, в сложившихся обстоятельствах она заменила мне пиджак. Или смокинг, это как кому угодно.

Мадам Грабович, между тем, чувствовала себя совершенно непринужденно. Подойдя к компьютеру, перебрала лежавшие рядом распечатки гороскопов после чего обвела стены взглядом умело подведенных глаз. Увиденным, как мне показалось, осталась довольна, потому что наградила меня улыбкой. Не просто сложила перламутровые губки, а как бы со значением, а то и с похвалой. Мол, я ожидала, что будет хуже, а все вполне достойно. Приняв светский вид, я засунул руки в карманы и ответил ей тем же. Мол и я думал, что вы сушеная вобла, а оказывается женщина, и даже есть на что посмотреть. При этом не покривил душой. Вблизи супруга профессора была очень даже ничего, но вот беда, под ее пристальным взглядом я чувствовал, что щеки мои начали покрываться румянцем.

– Меня зовут Изольда Анатольевна, – вымолвила мадам Грабович и, проследовав к креслу, поправила на груди открытую кофточку. Опустилась в него, закинула ногу на ногу. Короткая юбка позволяла заметить, что обе были несколько полноваты, но стройны. – Для вас просто Изольда! Михаил Михайлович, – назвала мужа полным именем, – говорил, что Нелидов обращается к вам Стэнли. Что ж, вам подходит!

Честно говоря, не припоминаю, чтобы Савелич позволял себе такое, но спорить не стал, кивнул: все так и есть, а заодно спасибо на добром слове. Изольда, так Изольда, другого имени, кроме как изо льда, она и не может носить. Между тем в руках женщины появились сигареты. Поскольку сам профессор не курил и просил нас за картами не курить, это удивило, но мельком, походя. Тонкая рука с перламутровым маникюром извлекла из кармана юбки зажигалку. Я смотрел за ее движениями, как простак за манипуляциями факира, поэтому не сразу понял, что она сказала.

– Муж уехал в командировку…

И замолчала, словно бы давала мне время оценить весомость своих слов. Если они были призваны объяснить причину ее прихода, то вариантов у меня не оставалось. Ты, Картавин, произнес мой внутренний голос скрипучим голосом Савелича, становишься мужчиной по вызову, скорой сексуальной помощью на дому! Надо проверить, не расклеены ли на столбах листочки с твоим адресом и перечнем услуг.

Но тут, не дав мне мысленно развить тему обслуживания одиноких женщин, Изольда словно бы нехотя заметила:

– Впрочем, Михаил Михайлович не стал бы возражать против моего к вам визита!

О Господи, час от часу не легче! Такой с виду респектабельный господин, опять же профессор, а на самом деле сутенер и извращенец, развлекающийся тем, что подкладывает жену под чужих мужиков. В голове мутилось, но что-то мне подсказывало, что в оценке ситуации я ошибаюсь. Манера Изольды держаться несколько не соответствовала нарисованному воображением образу.

Следуя приглашающему жесту ее руки, я опустился на диван, но уже в следующее мгновение снова был на ногах.

– У вас не найдется чего-нибудь выпить?

Нет, никакой ошибки нет! Жизнь проще искусственных схем, – думал я, доставая из холодильника бутылку. Вымыл яблоко и разрезал его на дольки. Поспешно вернулся в комнату и только что не трясущейся рукой разлил водку по стопкам. Меня преследовало чувство, что в ее присутствии я теперь все буду делать поспешно. Осторожно опустился на край дивана, как если бы боялся, что придется снова вскакивать и куда-то бежать. Подтянул молнию куртки под горло. В моем характере никогда не было суетности и такая неожиданная нервозность раздражала.

Изольда Анатольевна взяла в руки стопку и повертела ее в пальцах, как если бы хотела полюбоваться игрой света на гранях хрусталя изделия из обычного стекла. Я, человек на свою беду воспитанный, ждал что будет дальше.

– Давайте, Стэнли, немного выпьем, сейчас мне это надо!

А мне и подавно! – хмыкнул я про себя, опрокидывая содержимое стопки в рот, и посмотрел ей в глаза. Один знакомый дипломат рассказывал, что именно так пью в Норвегии. Посмотрят друг на друга, выпьют, и опять уставятся. Такая у них национальная традиция. А еще анисовую настойку, по-ихнему «Аквавит», запивают пивом, но это уж слишком, российский желудок такого издевательства не вытерпит.

Свою стопку Изольда выпила на половину и потом долго морщилась. Яблочком пренебрегла, обошлась сигаретой.

– Хочу рассказать вам одну историю, но не знаю с чего начать. В любом случае прошу все сказанное оставить между нами, хотя ничего особенного, а тем более криминального в этом нет… – умолкла и, покусав как если бы в нерешительности перламутровую губку добавила: – По крайней мере, пока!

Я смотрел на нее и мне вдруг начало казаться, что снобизм ее и высокомерие всего лишь маска, за которой прячется легко ранимая душа. Впрочем, я знаю за собой черту додумывать за других их мысли, как и придумывать им жизнь, которая совершенно не обязательно совпадает с реальной. А с другой стороны, каждый человек имеет право на презумпцию невиновности в том смысле, что в своей глубине он чище и лучше поистаскавшейся по жизни внешности. Ведь чего только не нахватаешься, продираясь через ее обстоятельства и сталкиваясь, словно бильярдный шар, с другими людьми. Поневоле приходится отгораживаться от жестокости мира напускной черствостью. Очень возможно, что к Изольде я был несправедлив. Если посмотреть на нее непредвзято, то можно найти и приятные стороны… – потянулся я к бутылке и наполнил обе стопки. – Приличная для ее возраста фигура, следит за собой, в глазах, при желании, можно различить живость ума!..

Рассуждая так, я чувствовал себя искусствоведом, этаким добрым малым, способным разглядеть в человеке все лучшее, особенно если этот человек женщина. Изольда, между тем, все медлила. Наконец, решившись, раздавила в пепельнице сигарету и вытряхнула из пачки свежую. Я поспешил поднести к ней спичку.

– Видите ли, Стэнли, мы с Михаилом Михайловичем, – она упорно продолжала называть мужа полным именем, – мы ведем довольно замкнутый образ жизни. У нас весьма ограниченный круг знакомых, уже не говоря о друзьях. Поэтому сложившаяся ситуация для меня особенно болезненна. Человеку доверяешь, делишься с ним самым сокровенным, а оказывается… – она вытащила из кармашка платочек и поднесла его к увлажнившимся глазам. – И дело здесь не в том, что он обидел меня, как женщину, а в его разрушительной природе! – словно не в силах сдерживать нахлынувшие переживания, Изольда Анатольевна в запале опорожнила стоявшую перед ней стопку. Скривилась, потянулась за яблоком. – По большому счете, такие люди должны быть изолированы от общества…

Я смотрел на нее в полной растерянности, не понимая, какая роль в разыгравшейся в ее жизни трагедии отводится мне. Утешителя?.. Странновато как-то, мы совершенно не знакомы!

Как если бы разделяя мое недоумение, тонко подведенные брови женщины поползли вверх.

– Вас, я вижу, удивляет моя откровенность… – сделала она слабую попытку улыбнуться. – Это и понятно, сопереживать чужому горю способен далеко не каждый, но мне кажется вы!.. – Изольда опустила глаза. Продолжала, словно принуждая себя к этому: – Встречаясь с вами на улице, я всегда отмечала про себя ваше открытое лицо и заинтересованный взгляд. Не поймите меня неправильно, но за напускной холодностью я пыталась скрыть симпатию, чтобы не дать повода возникнуть неоправданным пока еще надеждам…

Моя бедная голова шла кругом. После всего услышанного не понять ее неправильно было трудно, а хоть что-нибудь понять – невозможно. Не дать повода надеждам?.. Чьим надеждам?.. Моим?.. Но даже здороваться с Изольдой я и то перестал! Чтобы хоть как-то скрыть охватившую меня оторопь я вытряхнул из пачки сигарету.

Не знаю, как отразилась на моей вытянувшейся физиономии испытываемая мною растерянность, только Изольда резко сменила тему и вернулась к своему обидчику.

– Вы можете спросить, в чем же подлость? – посмотрела она мне в глаза. – Вы имеете на это право! Подлость в том, что человек этот сеет вокруг себя зло! К чему бы он ни прикоснулся, все становится грязным и липким, теряет первоначальную чистоту. Лучшие человеческие побуждения он извращает до неузнаваемости, лучшие чувства топчет сапогами, и что печально, остановить его нет возможности! Вы меня понимаете?..

Если я что-то и понимал, то лишь то, что не понимаю ни черта. Нормальная вроде бы баба, видно, что у нее болит душа, но отчего болит неясно, как неизвестно почему в лекари она выбрала меня.

– Видите ли… – начал я нерешительно, еще не зная что скажу, но Изольда меня тут же прервала.

– Вижу! Только в том-то и беда, что ничего больше я вам сказать не могу! Почему – сейчас узнаете…

Запустив руку в карман юбки, Изольда вытащила из него нечто, что поспешила зажать в кулачок. Я смотрел на нее, не зная чего дальше ждать. Женщина интригующе молчала.

– Если я слишком много вам скажу, – произнесла она наконец, не спуская с меня прищуренных глаз, – это может на вас повлиять!

Моя сжимавшая стопку рука дрогнула и водка пролилась на джинсы. Но выпить надо было обязательно. Утерев губы ладонью, я поинтересовался:

– В каком смысле?

– В самом прямом! – голос ее, ставший было обволакивающим, обрел прежнюю твердость. – Я хочу просить вас составить для этого человека гороскоп…

Ну вот, все и разъяснилось, а я-то, грешным делом, себе навоображал! Раскатал губешки, хотя оснований для этого никаких не было. Грабовичи, со слов старика, знают, чем я подрабатываю, понадобились им услуги астролога, они и обратились. Но настроение мое резко ухудшилось. И Изольда показалась не слишком привлекательной, и поздно уже было разговоры разговаривать, у меня и без нее дел лопатой не перекидать.

Повисшую, между тем, в воздухе фразу она закончила:

– …гороскоп смерти!

И посмотрела на меня испытующе. Не знаю почему, но сердце мое сжалось от дурного предчувствия. В следующее мгновение все прошло, но тревога осталась. В глазах женщины я читал решимость, они уже ничем не напоминали сушеную воблу.

– Такой ведь существует?

И опять в ее вопросе прозвучало утверждение.

Я кивнул. За долгую карьеру астролога я встречался с гороскопом смерти всего несколько раз и удовольствия от работы, мягко говоря, не испытал. Наверное потому, что, как все люди, стараюсь об этом не думать и дела с этим не иметь. Но со специальной литературой пришлось познакомиться. Оказалось, многие исторические личности были прекрасно осведомлены о дате и обстоятельствах своей кончины, а Светоний и Плутарх утверждали, что все римские императоры старались злой рок еще и обмануть, но никому из них это не удалось. День и час смерти Екатерины Второй предрек отец Авель, за что был брошен в темницу. После кончины императрицы его выпустили, но монах урока не усвоил и напророчил смерть Павлу Первому. По доброй российской традиции он тут же оказался в той же камере, откуда только что вышел. Судьбу Пушкина, Лермонтова и Баратынского предсказала петербургская гадалка Кирхгоф, а на вопрос Александра Второго о времени смерти цыганка посоветовала поменять местами две последние цифры года его рождения. Сбылось!

Выполнять заказ Изольды мне не хотелось, но и сказать твердое «нет» я не нашел в себе сил. Надо было постараться отвертеться. Для построения гороскопа смерти необходимо составить гороскоп зачатия или рождения, только тогда, зная как человек вошел в эту жизнь, можно попробовать узнать когда он ее покинет.

– Боюсь, ничего не получится! Без точных даты и места рождения этого вашего знакомого в таком деле не обойтись…

И, изобразив на постном лице лучезарную улыбку, посмотрел невинными глазами на гостью. Мол, рад бы в рай, да грехи не пускают, со всей душой, но увы! В ответ Изольда Анатольевна только вытянула руку и разжала кулачок. На журнальный столик выпала плотно свернутая бумажка и купюра в пять тысяч. Она значительно превышала сумму моего обычного гонорара, но спорить с женщиной я не стал. В конце концов, за вредность мне полагается молоко, а чета Грабович точно не обеднеет.

Но был у меня в запасе еще один вопрос, который я не имел права не задать.

– Этот человек жив?

Перламутровые губки моей визави сломались в горькой усмешке.

– Живее всех живых, в том-то и проблема!

Изольда поднялась из кресла с явным намерением уйти. Я подал ей в прихожей плащ. Надев его, она быстро обернулась, ее лицо оказалось очень близко к моему, глаза впились взглядом в мои глаза.

– Слышите, Стэнли, мне это необходимо знать! – улыбнулась почти застенчиво. – Снимите-ка очки!.. А теперь наденьте, они придают вам сексуальности. И учтите, все, о чем я говорила, я говорила искренне!

Дверь захлопнулась, до меня донесся стук каблучков. В ушах звучало: до завтра! В тесном помещении витал тонкий запах ее духов. Я решил, что так пахнет вербена. С этими женщинами вечно не знаешь на каком ты свете…

Мой вопрос, жив ли хозяин гороскопа, был отнюдь не праздным. Не знаю как другие, но я лично не берусь за рассмотрение карты покойника, с загробным миром лучше не связываться. Бытует мнение, что, анализируя гороскоп, астролог выступает в роли медиума, а значит испытывает влияние человека, кому гороскоп принадлежит. Если тот мертв, энергия может быть негативной и разрушительной, поэтому с точки зрения безопасности не рекомендуется браться за такую работу по крайней мере в течение сорока дней после смерти. Предрассудки это или нет, не знаю, и проверять на себе не собираюсь, боюсь.