Текст книги "Лагерь живых"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Комендант здорово вымотался, выглядит плохо – осунулся, глаза красные. Что удивительно, в комнате на этот раз не накурено. Замечаю знакомую клетку с арой. Понятно, берегут морячки птицу. После приветствия Змиев мнется.

– Чем могу быть полезен, Георгий Георгиевич?

– Не могу спать, бессонница. А таблетки не помогают, только голова дуреет.

Ага, понятно. Лекарям местным говорить о своей слабости не хочет.

– А вы попробуйте старый метод – стакан теплого молока перед сном выпить через соломинку или трубочку для коктейля. И вспомните что-нибудь хорошее, что у вас в детстве было.

– Сосунком заделаться? К слову, как вы относитесь к соблюдению врачебной тайны? – с намеком спрашивает Георгий Георгиевич.

– Как к основному способу сохранить здоровье врача, как же еще.

– Это правильный подход. Теперь что касается встреченных вашей группой каннибалов. Какое впечатление произвело то, что вы видели? Точнее, какие перспективы у этой банды? Не для посторонних ушей – ваша коллега сейчас пытается выдрессировать морфа. Могут ли эти каннибалы выполнить похожую задачу? И главное, они жрут людей просто как мясо, или это может каким-либо образом помочь противостоять укусу? Может ли это дать иммунитет?

– Я не готов ответить. Мы даже не знаем, что это вообще – инфекция или божье наказание. Если предположить, что инфекция, то тогда логичнее было бы жрать упокоенных. Но у них на разделках висели не зомби. За это ручаюсь.

– А на уровне интуиции?

– Интуиция мне подсказывает, что эти ублюдки могут создать массу хлопот.

– Но и дать потом результат, которым можно воспользоваться? Например, иммунитет или дрессировку морфов?

– Да, это тоже возможно. Мы не знаем, кто у них там заправляет.

– Ясно. Чтобы ваши крепостные не слишком веселились, отправив сюда кучу лесбиянок, мы решили послать вам журналистов. Это первое. Постарайтесь, чтобы никто их не обижал – буду считать ответственными вас с вашим командиром. Второе. Послезавтра отправится сводная бронегруппа – завод по ремонту бронетехники посчитали достаточно важной целью. Вашей группе придется принять в этом участие. Так вот – вы должны ориентироваться именно на получение данных по нашим друзьям каннибалам. Морфы и каннибалы.

– Бронегруппа имеет задачей найти и ликвидировать эту банду?

– Нет. Бронегруппа имеет задачей взять под контроль обнаруженные вами объекты, в том числе и завод. Гоняться за бандой пока мы не можем. Пока. Нет у нас достаточных сил. Если будет что интересное – сообщайте сразу. Особенно в плане иммунитета. Теперь поехали – представлю журналистов. Заодно будет и пища для ума.

Пищей для ума оказывается отправление индийской посудины на родину. На что надеются эти ребята, непонятно. Корабль маленький, экипажа полторы сотни, да и выглядят они как-то кисло – маленькие, странно смуглые на фоне нашего серого неба, и словно в мундирах с чужого плеча. Но стоят в строю. На берегу что-то похожее изображают наши «мореманы»… Ну – вольному воля…

Журналюг трое: среднего роста полноватый мужик с камерой, та самая пигалица, которая неудачно пыталась поучать Николаича, и совершенно бесцветный, но явно очень самоуверенный парень.

– Что это за проводы? – спрашиваю у оператора. Тот закончил водить своей профессиональной камерой и уже упаковывает ее заботливо, как мамаша младенца.

– Фрегат «Тарбар». Построен на Балтийском, сейчас был на гарантийном обслуживании. Теперь вот домой собрались.

– А чего их не уговорили тут остаться?

– Видно, не срослось. Переговоры были, но вон – отплывают.

– А вы что?

– А мы тут репортаж делали. Типа верность присяге и долгу. Теперь вроде как с вами придется в Петропавловку тащиться?

– Вроде так.

– Вот не было печали…

– И не говорите…

Честно признаться, компания журналистов нужна нашей артели, как сапог на голове или мыло в супе. Да и намеки Змиева как-то мне показались слишком прозрачными. С другой стороны – возможно, я перечитал в свое время всяких романов про мафию и про то, как отдаются приказы на ликвидацию… Хотя… Может, Змиев и не Понтий Пилат, а вот Николаич вполне может быть Афранием [32]32
  Афраний– герой романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».


[Закрыть].

Но вот что мне кажется совершенно точным: если Змиев узнает, где у этой банды каннибалов гнездо, не врежет он туда бронированным кулаком. И другим не даст. Разве только если будет знать, что ничего у этих уродов не получилось, ни с иммунитетом против зомбирования, ни с дрессировкой морфов.

Он явно не хочет упускать шанса получить результаты грязной работы. Только вот сомневаюсь я, что они будут сколько-нибудь интересными… И у Кабановой, думаю, ничего не выйдет. Вот что надо сделать – это позвонить девчонке с крысом. Чтоб сон был не в руку.

Публика, проводив индусов, потянулась в город. Едем в расположение на расхристанной «газели». Я иду в кубрик, а журналюги прутся в больницу. Наверное, делать очередной репортаж о долге.

Николаич озабочен.

У всякой самостоятельности всегда есть и оборотная сторона. У нашей самостоятельности тоже. Пока Николаичу удается более-менее комфортно сидеть сразу на двух стульях, но сказку про Колобка он помнит хорошо. Главное – вовремя понять, где кончается очередной стул, а начинается хитрый лисий нос.

Пока ему удается справляться. Ловлю себя на том, что вспоминаю легенды об ушлых купцах прошлого, которые умели и торговать, и дипломатничать, и воевать, если придется, а буде нужно – и царя морского умаслить и вокруг пальца обвести.

Теперь «старшой» прикидывает, что ему сделать с имеющимся в наличии транспортом, личным составом и имуществом. Получается, что транспорта много, имущества тоже, а вот личного состава – негусто. Говоря проще, водителей нехватка.

Попытка развести кронштадтских на доставку БТР хотя бы водным путем провалилась. Николаича обозвали «Маринеском» и тему свернули. Придется ехать самоходом до крепости. Зато можно использовать всю технику, а Николаич выцыганил ментовский УАЗ и бычок-фургон. А вести грузовую тяжелую технику умеет тока Вовка.

Ясен день, он поведет БТР, бычок же оставлять Николаич не хочет.

Пользуюсь тем, что наступает время обеда и нам привозят два зеленых термоса с каким-то вермишелевым супом и пшенной кашей, спрашиваю об индийском фрегате.

– Обычный сторожевик, только название красивое.

– И что, он нам бы тут не пригодился?

– Пригодился бы. Только он не наш. Он индийский. И команда у него – индийская. Если к нам припрется американский флот, а он, судя по ряду данных, понес минимальные потери, то сторожевик нас не спасет. А так Змиев с этим тарабаром спихнул с глаз долой кучу лишнего народа. К тому же индусы дадут более-менее внятную информацию о состоянии и ситуации на море по пути следования.

– Это-то зачем?

– Торговые пути всегда были важны.

– Вы что, всерьез собираетесь торговать с Индией или что там от нее останется?

– Почему нет? Никитин ходил за три моря, чем мы хуже? Немножко оклемается человечество – обязательно торговать примется. А морем и спокойнее, и дешевле.

– Сроду б так не подумал.

– Ну, так вам лечить. Нам плавать, ну и торговать. – Николаич усмехается.

– Но денег-то уже нет? Ради чего торговать?

– Ради процесса, – отвечает «старшой».

В итоге выкатываемся из Кронштадта маленькой, достаточно нелепой колонной, благо идем вместе с теми, кто вчера вез с нами раненых и больных.

Правда, пришлось изрядно задержаться – ждали, когда очередным рейсом «Треска» доставит из крепости водителя – кронштадтские своими так и не поделились. Потом время ушло на то, чтобы дождаться грузовик с «персонами нон грата» – как раз была проведена очередная облава на бомжей и наркоманов. С недавнего времени с чьей-то легкой руки в форте «Тотлебен» организовали коммуну «Райские мечты», куда из всех окружающих анклавов свозили «социально далеких», тех, кто еще был живым. Со слов журналисточки, это было вопиющее нарушение основных прав человека, выставлявшее организаторов сатрапами, тиранами и негодяями.

Суть была проста – остров затянули наспех колючей проволокой по периметру, накидали противопехотных мин и оставили подход только с одной стороны. В казематах форта – ограбленных подчистую в ходе демократизации – разместили отловленных нарков и бомжей и обеспечили им минимальный комфорт – как я понял, туда свезли всякое шмотье из секонд-хендов, вроде даже какую-то мебель, печки и, самое главное, бесплатное бухло и наркоту в достаточном объеме. Осталось добавить для полноты картины жратву, в основном консервы с истекшим сроком годности, чтобы понять – особого рвения к покиданию своего рая коммунары не испытывали.

– Это же такие же люди, как мы! – возмущалась пигалица. – Как можно так лишать их права выбора! Свободы передвижения! И ведь что самое страшное, эти зэки, или как их называют коммунары, себя же и охраняют! Совки долбаные!

– Это невозможно, – не выдерживаю я, – наркоманы не способны к каким-либо созидательным действиям.

– Вы считаете, что вертухайство созидательно?! – подпрыгивает журналисточка.

– Разумеется! От передоза на халяву обязательно нарки будут резать дуба, а мертвяки нынче опасны для окружающих. Так что кто-то должен за этим присматривать.

– Ну да из бомжей там сформировалась полиция… Им даже пару ружей выдали. Это гнусно!

– Чего гнусного-то?

– Все это! Им не предъявили никаких обвинений! Их не приговаривал суд! Их не имеет права никто лишать свободы! А ведь если кто-то из них сбежит, то его расстреляют на месте!

– Э, а как узнают, что он беглый?

– У них татуировки – прямо на лбу! Представляете? Тут есть тату-салон, так мастер уцелел. Ну и перед отправкой их туда водят. И у них остается поперек лба «Ай эм фри!».

– А что, очень даже разумно, – неожиданно вставляет Саша.

Девушка смотрит на него уничижительным горящим взором.

– А бегут они оттуда?

– Нет… Наоборот, туда желающие ехать есть… Не понимаю… Добровольно…

Взгляд у пигалицы теряет накал, тухнет. Прямо как у Терминатора под прессом.

Интересно, она действительно такая идеалистка или просто дура, понабравшаяся либеральных бредней? Я всякий раз теряюсь, когда приходится общаться с такими людьми. Особенно когда они оказываются совершенно искренними в своих убеждениях. У меня после общения с наркоманами сложилось четкое ощущение, как в старых фантастических романах, где в человеческое тело вселяется какая-то чужепланетная гадость, что передо мной уже не люди. То есть выглядят они как люди, но ничего человеческого уже в них не осталось. Чего греха таить – до знакомства вплотную не верил рассказам о «золотом уколе», который предоставляли любимому чаду отчаявшиеся родители. А сейчас верю.

Нет такого преступления, на которое ради дозы не согласится нарк. Чем-то они сродни зомби на улицах, точно так же нет у них родственных чувств, дружеских привязанностей – только Доза. Немудрено, что они в «Райскую мечту» сбегутся сами, как узнают о халявности мероприятия. Лишь бы дури хватило.

– А откуда наркоту взяли?

– Люди в черном, наркополицейские, откуда-то добыли.

– Гм… И не продавать взялись, а отдали так?

– За продажу наркоты расстрел. Мир сошел с ума! Ведь только-только приблизились к цивилизованному обществу, смертную казнь отменили – и все прахом, опять в средневековье!

В бронетранспортере я еду впервые. Очень странное ощущение – как в детстве, когда меня посадили на циркового коня и прокатили немного. Словно сидишь на диване, а он плавно и мерно, чуть-чуть убаюкивающе покачиваясь, побежал куда-то.

На первый взгляд в салоне до черта всякого лишнего. Разумеется, я понимаю, что все, что размещено на крашенных белой эмалью стенках, жизненно необходимо, вот только мне все эти ящички, приборы и прочее, в виде шлангов, проводов и проводочков непонятны. За рулем Вовка, на командирском сиденье Саша, а за ними в жестком стульчике, висящем на кронштейне из башенки, Серега. Я вообще-то считал, что стрелок находится в башенке сам, а оказывается, хватает места только для пулеметов, а сам стрелок сидит ниже своих «дудок», практически под ними…

Вместо меня снимает придорожные мотивы теперь профессиональный оператор, не упустивший возможности кольнуть: «Для непрофессионала снято сносно…» мои записи. Мне вроде как делать нечего, разве что приглядывать за пигалицей, тем более она признала во мне «единственного интеллигентного человека». Расчет на то, что можно будет разместиться комфортно, не оправдался – и у журналюг багажа оказалось что-то многовато, да и Николаич набил кучу ящиков, ящичков и тюков. Точно так же набит бычок, да и в головном УАЗе навалено много всего разного.

Восьмилапый «Найденыш», как торжественно окрестили новоприобретенный бронетранспортер, разбив о его броню бутылку портвешка, на удивление мягок на ходу. В отличие от нас, сидящих на диванах для десанта, те, кому видна дорога, явно не собираются дремать. Серега то и дело вращает рукоятки наводки и катает себя, как на карусели, вправо-влево. Вовка что-то бухтит под нос, только не расслышать. Подозреваю, что он развивает тему о перестановке в БТР комфортных кресел с какого-нибудь «мерседеса».

– Слушайте! – раздается с другого диванчика страдальческий голос бесцветной звезды журналистики. – Ну невозможно же это нюхать! Я хочу пересесть в бобик, в грузовик – тут же ехать невозможно!

– Почему?

– Вы что, сами ничего не чувствуете? – возмущается звезда.

– Земляникой пахнет, – уверенно отвечает Надя.

– Скорее елками, – со своей сидушки отзывается Серега.

– Слабый аромат дыни! – заявляю я.

– Вообще-то тут действительно пахнет плохо, – заявляет пигалица, – но я считала, что так пахнет везде в армии. Портянки, да?

Нет, это не портянки. Даже после мытья в салоне БТР густо воняет смертью – протухшей кровью, разорванными внутренностями, рвотой, мертвечиной – и в придачу «жившей» тут морфиней…

Вовка на эту тему совершенно не рефлексует.

– Чем еще должно вонять в морге с сортиром? БТР так и пахнет, что удивительного-то? Потерпите, не графья, не в театре…

– Но тут же и другие люди поедут.

– Это кто? Доктор? Серега? Опер? Так они и не такое нюхали.

– Надя, чучело ты! И журналисты еще…

Вовка всегда выбирал самые простые решения. В этот раз он себе не изменил.

Когда-то давно вез он сильно перебравшего приятеля, и тот ему в машине наблевал.

После уборки запах не изменился. Вова опрыскал все спреем «Хвойный лес». Стало пахнуть облеванными елочками. Тогда – будучи упрямым в достижении результатов – Вовка добавил еще пару дезодорантов и спреев. И вонью вонь попрал. По его словам, в сравнении с химическим фоном запах рвоты стал пустяком…

Тут же для журналистов он расстарался вовсю. Даже Николаич имел непривычно растерянный вид, когда вылез из БТР.

– Ты ж небось половину бытовой химии, что я тут добыл, на это дело угробил?

– Да ты че, Николаич! Всего три баллончика!

– Что-то густо уж очень сильно… Не нюхал, как пахнет американская «бомба-вонючка», но думаю, что вряд ли америкосам удалось тебя переплюнуть…

– Выветрится. Сейчас постоит с открытыми люками – проветрится.

Но ничего из проветривания не вышло. Единственное, что помогало нам перенести страшную вонизму, – муки журналистов. Они так физически страдали, что это выглядело уже веселым розыгрышем, тем более что, не сговариваясь, мы делали вид, что вообще не понимаем, о каком запахе идет речь. Я успел узнать, что звезда, который сейчас находился в шоке, был достаточно известен как знаток быдла, и многие его статейки были именно об этом.

– Эй, писатель! Если соберешься тут блевать – предупреждай! Наблюешь в салоне – набью харю! – не оборачиваясь, заявляет хамским толстым голосом водила. Звучит весомо и убедительно.

– Он что, серьезно? – испуганно шепчет мне в ухо пигалица.

– Абсолютно. Он невежественный и невоспитанный человек. Мы его и сами опасаемся. Страшный негодяй, все время кого-нибудь бьет! Даже ногами! – так же шепотом отвечаю я.

Пигалица бледнеет так заметно, насколько это возможно в полумраке БТР.

– Я не понимаю, откуда же берутся все эти плохие люди! – не унимается она.

– А что такое – плохие люди?

– Грубые, жестокие, бесчеловечные… Неужели вы меня не понимаете?

– Не очень, если честно. Я ведь не философ, а обычный лекарь. Для меня понятие жестокости достаточно размыто, больным часто приходится делать больно для их же блага. А уж бесчеловечность – это вообще понятие, не имеющее точных критериев.

– Как не имеющее? Эти палачи расстреляли без суда пятерых беженцев! Труп одного и сейчас стоит у въезда на причал! Я сама видела! У нас же мораторий на смертную казнь, а они – без суда. Если те и провинились – их надо было судить, в конце концов, они же были людьми, человека можно перевоспитать, переубедить, наконец!

Нет, похоже, что она скорее идеалистка. Лучше б была циничной стервой. С ними проще. Во всяком случае, нет никаких угрызений совести, а скорее удовлетворение, когда перепашешь такую наглую дрянь гусеницами. В переносном смысле, конечно. Да она и сама знает, что может получить, и не шибко реагирует.

А тут вроде как ребенка обижать. Ну, дура. Так это не повод. Вон дауны – тоже глуповаты с общежитейской точки зрения, но так добродушны, что обижать их возьмется только редкостная скотина.

– Знаете, вот привезли мы раненого с газовой гангреной. Чтобы спасти жизнь здоровенному мужику, скорее всего, придется отрезать ему пораженную ногу. Жестоко это? Жестоко. Может быть, даже и бесчеловечно. Но у меня нет никаких причин осуждать за это хирургов. Вот если бы они отрезали ему здоровую ногу, чтобы сделать себе шашлычок, – тогда я бы категорически был бы против.

– Но это же общепринято! И медицина – это святая профессия!

Боже мой, боже мой, за что мне эта кара, слушать идиотские благоглупости!

– Знаете, нет в медицине ничего святого. Обычные люди со своими грешками. Вовсе не ангелы. Выполняют работу по ремонту человеков, которые, в свою очередь, делают все, чтоб подорвать свое здоровье всеми доступными способами. При этом медики чуток более гуманны к окружающим, да и то не все. Мне попадались и слесаря, более чуткие, чем иные медики. И что общепринято – резать ногу в разумении шашлычка?

– Не передергивайте! Есть же определенные правила, которые и делают человека отличным от животного!

– Ага. А что делать, если он сам добровольно отказывается от человеческого в себе? Если становится бешеной собакой?

– Сравнили.

– Ну немножко оскорбил животных, перетерпят. Вы же им не расскажете?

– Не занимайтесь шутовством! Человек – не собака.

– Именно. Поэтому с человека и спрос выше. И к слову – бешеная собака становится такой из-за болезни. Нет ее вины в той смертельной угрозе, которую она несет. А человек, делая выбор в сторону чистого Зла, совершенно доброволен и разумен. И потому он страшнее. И если бешеную собаку можно остановить, только выбив из нее дух, то и человека такого можно перевоспитывать соответственно.

– То есть вы – за смертную казнь?

– В некоторых случаях – да.

– Но ведь не вы дали этим людям жизнь! И не вам – вашему государству – ее отнимать!

– Будь это люди, может быть, я с вами и согласился. Но если они только подобны внешне, а по сути нелюдь до костного мозга?

– Нелюдь – это фэнтези. Человек если выглядит как человек, то и внутренне человек! – Девица уже так возбуждена, что говорит вовсе не шепотом.

– Чушь! – встревает Надежда. – Тупая уродская чушь для дебилов!

– Согласен с коллегой. Еще как бывает. В Новокузнецке, например, были такие. Про Спесивцевых не доводилось слыхать?

– Нет. Но это отдельный эпизод. И ничего не доказывает!

– Не согласен. Хотя бы то, что в отдельных случаях люди становятся такой нелюдью, что любой зомби мне лично милее и симпатичнее.

– Я не думала, что медики могут быть такими свирепыми! И это как раз подтверждение тому, что с виду люди, а по-настоящему нелюдь! Те, кто готов убивать, как вы!

– Да заткнись ты, без тебя тошно! – взвизгивает бесцветная звезда. Ему дурно…

Молчим. А что тут скажешь. Либерастия [33]33
  Либерастия– индивидуальная свобода, но без личной ответственности и не ограниченная ничем, кроме другой индивидуальной свободы, опирающиеся на силу и другие внеправовые механизмы.


[Закрыть]– тяжелая хворь…

Колонна из наших трех машин втягивается в город. Саша, повернувшись, спрашивает, не хотим ли мы глянуть из его закрытого бронированным стеклом оконца. Журналисты отказываются, Надежда тоже не рвется, а я пробираюсь вперед. Честно говоря, не хочется смотреть на мертвый город, где все знакомо с детства. Надо бы быть готом для получения от похорон удовольствия, а я не гот… И потому знакомое и дорогое лицо, ставшее мертвым, тяжко видеть. Но вот снять маршрут надо, хотя это получится дублирование оператора-профессионала.

БТР идет впереди, распихивая стоящие как попало машины, периодически пробивая колонне дорогу сквозь пробки. Силы в этом агрегате – чудовищно. Несколько раз попадаются движущиеся машины, но контактировать с нами не рвутся, а в паре случаев резко уходят в сторону, избегая встречи. Совершенно неожиданно что-то шлепается нам на крышу, Серега дергается и лепит длинной очередью из ПКТ.

– Ушел, сволочь! Проворный, как обезьяна! И сообразил от очереди увернуться.

Веселуха, однако. Пытаюсь понять, как мы ехали. Пока прикидываю – вваливаемся в какой-то парк. Спрашивать у Вовки неловко, обязательно съехидничает. Простая душа.

Просветление ума наступает, когда вижу павильон метро «Пионерская». Это мы, значит, по Удельному парку пилили.

У метро зомби кучей. Успеваю заметить, что и внутри битком… Даже не хочется думать, что творится внизу.

Прибавляем газу – и я определенно хренею, увидев нескольких эльфов. Мертвых, в причудливой одежде, причем у одного из них видны длинные уши. Дальше страшно окровавленный гном. Гномша то есть. Вычурными одеждами они странно выделяются среди обычных мертвых горожан. Толстая гномиха стоит как тумба. Что за дьявольщина…

– Тут, у Черной речки, толкинисты собирались, ролевики. Видно, не помогли мечи, – замечает тоже удивившийся Саша.

Ну да, деревяшками не навоюешь…

Николаич вызывает Вовку. Замедляем ход. Величественное здание Военно-Морской академии горит. Как-то неспешно, с достоинством. Огонь не рвется полотнищами, не жрет, торопясь, добычу, но видно, что сгорит все дотла…

Не к месту вспоминаю рассказ деда о том, как в блокадную страшную первую зиму горел дом на углу Разъезжей улицы и Лиговского проспекта – медленно, спокойно, этаж за этажом почти месяц…

А на первом этаже была библиотека, и умирающие от голода и холода сотрудницы выносили книги и упрашивали редких прохожих взять их, чтобы те не достались огню…

Рассказать об этом маленьком человеческом подвиге обидевшейся пигалице? Так ведь не поймет, ляпнет привычно уже что-нибудь о тупых совках, погибавших зазря во имя мерзкого тоталитаризма.

– Странно, ни одного курсанта не видно. Ни живых, ни мертвых, – замечает Серега.

– Были бы живы – Академия не горела…

Трудно передать, как приятно после проскока по Петроградской стороне выкатить к стенам наших тет-де-понов [34]34
  Тет-де-пон– букв. «голова моста» ( фр.), укрепление, защищающее переправу.


[Закрыть]. Въезжаем в ворота и очень скоро останавливаемся на площади у собора. Володька под конец отмачивает неожиданный трюк – вылезает из люка по пояс и, дав задний ход, рулит ногами, встав на рулевое колесо. Когда вылезаем, оцениваем его виртуозность – многие так четко и легковушку не припаркуют.

Встречающих понабежало много. Николаич тут же организует разгрузку, причем по каким-то критериям часть вещей складывают на площади, часть волокут к нам в караулку, а часть прибирает команда грузчиков, пришедших с Хранителем фондов.

Мне в этой кутерьме делать нечего, а вот проверить, что там у нас в медпункте, – стоит. Нагоняю Надежду, идущую туда же. Ну да, там же она и живет… Спрашиваю, – не хочет ли перебраться к нам. Отвечает сразу:

– Две медведицы в одной берлоге не уживутся. Лучше я уж здесь.

– Не очень это здорово. Весь день пациенты заразу всякую таскают.

– Я проветриваю.

– Не очень мне это нравится.

– Я в таких условиях последние годы жила, что это санаторий во дворце. Не меньше.

– Я все-таки…

– Коллега, давайте прекратим? Я ненавижу бабские общежития, женщины хороши поодиночке, а собранные в кучу становятся бабами. Знаете, какая руготня в Трубецком бастионе? Такая коммунальная квартира – аж тошно. Оставим?

– Хорошо. К слову, все как-то времени не было спросить – вы медсестра или?

– Или. Четыре курса мединститута. И некоторая практика в военно-полевых условиях.

– Ясно.

Хотя вообще-то ни черта мне не ясно.

В медпункте все по-домашнему спокойно. Народу много, но теперь как-то даже и без брани. Оказывается, мои подчиненные, которым надоела ругань за дверью, ультимативно потребовали спокойствия, пригрозив буянов не принимать. И угрозу выполнили, в чем помог и муж одной из них, поработав патрулем некоторое время…

В общем, все уже накатано.

Иду домой и вижу, что «Найденыш» быстро выкатывается из крепости. Поспешаю.

У ворот сталкиваюсь с нашим снайпером Андреем. Киваем друг другу.

– Сюда прет такой же БТР, как вы пригнали. Решили подстраховать крупнокалиберной машинкой, если будет неадекватным.

Подстраховка оказывается лишней. Машина гостей, покрытая нелепыми бежевыми пятнами по зеленому фону, остается под стенкой крепости, а заодно и под присмотром нашего агрегата, а трое гостей заходят в Никольские ворота.

Одеты в серо-голубой камуфляж, характерный для МВД. У двоих зеленые колпаки без забрал, третий, гораздо меньший ростом, в черном берете. Когда проходят мимо, вижу на спинах надпись «ОМОН». Странно, я почему-то считал, что омоновцы выбираются по росту здоровенными, а этот как-то слишком обычен. Двое тех, что в колпаках, – те да, только один сухощавый, жилистый, а другой наоборот – не толст, но в теле.

Их как раз останавливает патруль из комендантских. Обмениваются приветствиями, потом, после паузы, гости отдают автоматы. Замечаю, что и гарнизонные на взводе, если б гости рыпнулись – прилетело бы по ним с нескольких сторон. Но гости ведут себя спокойно, демонстративно миролюбиво.

– По нашивкам судя, эти из «Бастиона», – замечает оказавшийся рядом сотрудник Артмузея Павел Александрович.

– ОМОН?

– Да, у них база неподалеку, между Новой Голландией и Мариинским дворцом. А как вы съездили? Судя по технике, хорошо. И все, кроме вашего милиционера, вернулись.

– А убыток в виде опера считаете пустяком?

– Ну, мы же знаем, что его там напрягли по основной специальности. Был бы ранен – вряд ли смог работать. А чем это вы таким надушились?

– Дезодорант «с Херсона». Заменяет запах пота.

– Не в обиду вам будь сказано, но пот был бы предпочтительнее. Тошнотворная, честно говоря, смесь.

– Пришлось заглушать запах в «Найденыше» – так прозвали наш БТР. Просто внутри было четыре человека, а к нашему приходу остался один разожравшийся морф.

– Интересно!

– Да чего интересного-то?

– Вы много что видели в ходе рейда. Нам любопытно, мы же из крепости ни ногой.

– Хорошо, только рассказ будет нудным и скучным. Да еще видеомагнитофон старый нужен, у меня записи на кассетах.

– Найдем. Как насчет через пару часов?

– Годится. А в виде ответной любезности ответите на пару вопросов?

– Извольте.

– У вас ведь это «Штурмгевер 43» [35]35
  «Штурмгевер 43»– германская штурмовая винтовка (автомат) под промежуточный патрон.


[Закрыть]?

– Нет, этот уже сорок четвертый. Югославский, под наш патрон.

– А вы могли бы показать, отличается он от АК или нет?

– Доктор, вы-то уж могли бы не городить такую ахинею! Это совершенно разные агрегаты, разве что оба под промежуточный патрон и по компоновке несколько схожи. Причем только внешне!

– Лучше б раз увидеть…

– Ладно. Где разборку произвести?

– А у нас, в караульне.

Разборка наглядна до удивления. Когда Павел Александрович отщелкивает пистолетную рукоятку, снимает деревянный приклад, куда входит возвратная пружина, раскладывает затвор и прочие детали, даже мне ясно – совершенно разные машины.

Остальные тоже заинтересованно смотрят на это действо, бросив на время знакомство с новой мебелью – нам установили двухэтажные нары и какие-то штукендрачины у окон.

– Все понятно, полагаю?

– Почти все. Кроме одного. Почему не заткнули пасть вралям, утверждавшим, что АК – копия «Штурмгевера»? Разок вот так разобрать – и всех дел.

– На этот вопрос ответить никак не могу.

Уйти Павел Александрович не успевает. Кто-то деликатно стучит и вваливается в комнату. Тот самый здоровяк омоновец. У него добродушная круглая рожа с носом картошкой и круглыми глазенками. Совершенно простецкий вид, только вот глаза с обликом не совсем совпадают. Если присмотреться, диссонируют глаза с общим видом, как у медведя. Тот пухлый, пушистый, медлительный, а глаза – серьезные, быстрые. И не поймешь, что может в следующий момент сделать.

– Здрасте! Мне бы с Павлом Александровичем поговорить.

– Это я. А что вы хотите?

– Тут такое дело… Я давно интересуюсь фехтованием. Особенно мне нравятся двуручники, но по ним мало сведений.

У меня создается впечатление, что эти двое моментально опознали друг друга по каким-то невидимым для непосвященных приметам. Во всяком случае, Павел Александрович даже как-то лицом просветлел.

– Это немудрено. Мастера двуручного боя – немцы да швейцарцы. Среди благородных это оружие считалось грубым и простонародным, разумеется, потому и описаний мало.

– Вот-вот, у Альфьери [36]36
  Витторио Альфьери, граф ди Кортемилья (1749–1803) – величайший итальянский трагический писатель и автор известного учебника по фехтованию.


[Закрыть]всего шесть мулине [37]37
  Мулине– фехтовальный прием.


[Закрыть], а мне кажется, что это слишком скудно, да и у Сильвера [38]38
  Сильвер– автор учебника по фехтованию.


[Закрыть]… – радостно говорит омоновец.

– Альфьери описывает чуждый вид оружия, потому у него минимум данных, так, для соблюдения энциклопедичности труда. Я лично уверен, что фехтование двуручем включало ряд приемов, характерных и для длинного меча. Уж всяко колющие удары, удары яблоком и крестовиной… – легко подхватывает разговор Павел Александрович.

– И я о том же! Если уж у «калаша» три ударные точки, то двуруч еще более разнообразен…

Парочка выкатывается из караулки.

По-моему, они счастливы. Странные люди.

– Что здесь толковали про три ударные точки у «калаша»?

– Это, Саша, в рукопашном бою. Можно бить прикладом автомата, штыком и концом магазина. При навыке получается шустро и больно. А вот откуда тут все эти усовершенствования?

– Нары? Это пасечник сделал со своей бригадой. Вечером зайдет потолковать. Дело у него какое-то.

– А у окон?

– В случае нападения щиты задвигаются – броня от пуль. Солидно все.

– Это здорово. А вот ужин когда?

– Как Николаич придет. Уже готово все.

«Старшой» задерживается. Андрей как-то очень задумчив. Успел обмолвиться, что поругался с Демидовым, нашим воспитанником из беспризорников. Того все гнет стрелять по-пацански. Поэтому инструктор своего ученика, от лица нашего отсутствующего коллектива, вчера нарек чином «озорной рукожоп». Но, по-моему, нашего снайпера что-то гнетет другое. Его уже успели озадачить снайперской винтовкой с подмоченной репутацией, и он аккуратно разбирает «девайс», подложив чистую тряпочку, руки работают сноровисто, но вид у него отсутствующий.

Снизу из кухни пахнет невыразимо вкусно. С удовольствием бы нажал кнопку или что там нажимали собаки Павлова…